***
— Это расставание нанесло мне горе и боль, хуже ран. Когда я в последний раз взглянул на то, что прекраснее всего… О! Я клянусь, я более не назову ничего прекрасным, кроме её дара! — сидя в лодке обсуждали отплытие Гимли с Леголасом. — Что же она подарила тебе? — поинтересовался эльф. — Я просил один лишь локон её золотых волос, — театрально вздохнул Гимли. И вдруг засмеялся: — Она дала мне три. Улыбка лучезарнее восходящего солнца осветила его лицо. Леголас усмехнулся. Пейзажи один за одним сменялись перед ними. Леса, скалы, поля и вновь леса. Невероятной красоты закаты и рассветы, солнце и звезды, грозовые тучи и синее безоблачное небо созерцали они. В основном, все в лодках молчали, не тратя силы на пустую болтовню, кроме Боромира и Сэма, что говорили на самые разные темы, начиная с географии Средиземья и распространения армий Мордора по нему, и заканчивая породами лошадей и чем же они различаются. И младшие хоббиты в лодке с эльфийкой не умолкали. Они спрашивали, и она рассказывала им историю, традиции, обычаи и особенности разных народов, научила их нескольким фразам на синдарине и квенья. Спустя какое-то время, Тауриэль заметила за собой, что очень часто смотрит в сторону Леголаса. И в один из таких брошенных взглядов их глаза встретились. Улыбнувшись ему, Тауриэль отвернулась, стараясь не отвлекаться от весел. Она вспомнила, как раньше, совсем давно, ещё до обнаружения жизни в Дол-Гулдуре, когда гномы не нагрянули в Лихолесье, когда жизнь была беззаботной, у неё были весьма странные чувства по отношению к Леголасу. Тогда она была совсем глупой и ничего не понимала в жизни. Тогда, лишь услышав его имя, щёки трогал лёгкий румянец, а уголки губ невольно приподнимались. Его улыбка заставляла слегка закусывать губу, чтобы не улыбаться в ответ во все тридцать два, как последняя дура. Но с тех пор многое изменилось. Изменения произошли в жизнях обоих эльфов, изменились чувства Тауриэль, изменилось положение дел в Средиземье: второй раз над ним нависла тень Саурона. На третий день пути братство в первый раз, с момента отплытия, причалило к берегу с целью высушить промокшие насквозь вещи и отужинать вкусной похлебкой, а не очередным лембасом. Углубившись в лес, но стараясь недалеко уходить от берега, они разожгли маленький костёр, сели сушить вещи, промокшие в воде, и ужинать. — Чья очередь быть на посту сегодня? — спросил Арагорн, черпая ложкой похлёбку, приготовленную Сэмом. — До полуночи — моя, после — Пиппена, — ответил Мерри. — Плохо, — отозвался Арагорн. — Вас на посту здесь не оставить. Орки шастают, вы не то что лагерь не защитите, вы нас быстро даже разбудить не сможете. Тогда до полуночи дежурю я, после будет Боромир. Все согласны? — остальные закивали. — Боромир? — Арагорн вопросительно взглянул на сидевшего рядом человека. — Я могу. Тогда разбудишь меня в полночь? На том и порешили. Каждый их ужин на суше перед отбоем сопровождался разговорами, песнями, смехом вокруг костра. Это помогало снять напряжение после тяжёлого дня и хоть на время забыть о том, что с каждым днём пути они приближаются к Мордору, где, скорее всего, погибнут. — Арагорн, вот скажи мне, что вот ты нашёл в своей эльфийке? — в разговоре вдруг зазвучала необычная тема. Гимли, чавкая, спросил предводителя отряда. — То же, что и ты! — рассмеялся Леголас, и все вокруг захохотали. — Это в ком? — возмутился Гимли, хотя прекрасно понимал, о какой эльфийке говорил новоиспечённый друг. — А то ты не догадываешься! А как же ты говорил с леди Галадриэль? Разве не ты называл её самым прекрасным, что ты видел? — сквозь смех говорил Арагорн. — Ничего вы не понимаете, глупые люди и эльфы. Она — самое великолепное, что есть в Средиземье, что дано увидеть гномьему глазу, — возмущённый и обиженный Гимли принялся дожевывать свой лембас. — В последнее время межрасовых отношений столь много! Нарушают традиции этих мест, своих народов! Как не стыдно! И я не был бы так возмущён, если бы это вы — люди да эльфы, сами между собой перемешивались. Но мне вот отец рассказывал, как в отряде Торина Дубощита, куда меня между прочим не взяли, был гном один, племянник королевский. Не сильно старше меня был, но в поход то пошёл! Нечестно так. И вот, он закрутил с эльфийкой. Охмурила его стерва. Чары какие-то, наверное, эльфийские. Отец говорил, у них там взгляды всякие, прям любовь-любовь была. Так гнома того моргульской стрелой ранили, и эльфийка его спасла. С того света уже вытащила. Под горой прямо, у входа в Эребор лечила… — Не у Эребора, а в Эсгароте, где его с братом их же дядя бросил на верную погибель, а сам уехал к Эребору и разбудил дракона, — перебила его Тауриэль. — Я отойду ненадолго. Гимли удивлённо уставился на скрывающуюся в кустах эльфийку. Наступило неловкое молчание. — И что же дальше было? Они поженились? Что с ними сейчас? — спросил наконец Мерри. — Погиб он. И брат его. И сам Торин Дубощит. — склонив голову проговорил Гимли. — А с эльфийкой что? — Этого не знает никто. Её видели только сам племянник королевский с братом, дядя мой, Оин и ещё один из наших, не помню кто точно. Никто не помнит ни имени, ни откуда она, ничего о ней. Быть может, в той же битве пала. — Эльфийка эта только что в лес от нас убежала, — напряжённо проговорил Леголас. — Я скоро. По одиночке сейчас ходить опасно, — он скрылся в направлении, куда только что убежала Тауриэль. Наступило молчание. Он шёл сквозь деревья, стараясь расслышать хоть хруст ветки, хоть шелест листьев, хоть шепот ветра, который подскажет, куда она убежала. Забравшись на дерево, он осмотрелся и заметил на соседнем дереве фигуру. Она сидела к нему спиной, и стоило ему потянуться к соседней ветке, в попытке добраться до неё, жёсткий, холодный голос разрезал тишину словно ледяным клинком. — Legolas, iquista kela. (Леголас, прошу тебя, уходи.) — Тауриэль, сейчас нам нельзя отходить от лагеря, тем более по одиночке. Орки шастают в этих краях. — Прошу тебя, уходи. Я скоро вернусь. Он колебался. Её нельзя было оставить одну и нельзя было оставаться с ней. Принц вернулся назад, на то дерево, где и начал свой путь. Сымитировав возвращение в лагерь он уселся на ветке. Она была прекрасна, укрытая серебряным лунным светом, словно кружевом. Тауриэль сидела и глядела по сторонам. Она смотрела на то, как засыпает природа и просыпаются звезды. Слышала как стихает пение птиц. Чувствовала как ветер становился прохладней и прохладней. Она запела. Песнь о Варде, создательнице звёзд, одной из самых почитаемых эльфами Валар. Песня тихо разносилась вместе с ветром над верхушками деревьев, словно убаюкивая не только свои душевные раны, что стали так часто вспарываться в этом походе, но и всю природу. * Die Sonne geht jeden Morgen in Elysium auf Es nehmen die hellen Gestirne ihren ewigen Lauf Und auch in finsteren Zeiten und in endloser Nacht wird dich Liebe begleiten und es kommt ein neuer Tag Varda tíras, Ambar tíras…***
После недолгого ужина все начали устраиваться на ночлег недалёко от костра. Арагорн вышел к берегу, проверить лодки и провизию, а также в очередной раз убедиться, что кроме них здесь никого нет. Но выйдя на берег, он заметил что-то плывущее по воде. В полумраке было сложно разглядеть что это, но через пару мгновений он понял, что на поверхности воды было обычное бревно. Развернувшись и ступив пару шагов в сторону леса, он услышал странные звуки со стороны воды. Арагорн обернулся и понял, что за те секунды из воды выкарабкалось что-то отвратительное, и теперь оно сидело на бревне, странно кряхтя. " Голлум!» — промелькнула мысль в голове. Арагорн тихо, стараясь остаться незамеченным, удалился в лес, уходя к лагерю. Он никому не стал говорить об этом, тем более перед сном. Когда все уснули, Арагорн сидел на сырой земле у костра и курил трубку. Второй рукой нервно теребя кулон, что получил в дар от Арвен, он думал о ней. Она должна отплыть в Валинор со дня на день. И, возможно, они не встретятся боле. Его поглотили раздумья. Воспоминания о её взгляде, мелодичном голосе, плавных движениях, мягких прикосновениях, нежных поцелуях. Ему было тяжело отпустить её, но ещё тяжелее осознавать, что случиться, если она останется. Её сердце навсегда принадлежало ему, а его — ей. И так до скончания времён. Возможно владыка Элронд правильно поступил. Он был прав, не одобряя их отношения. Ведь, однажды Арагорн умрет, и это принесёт немыслимые страдания Арвен. Она не сможет уйти за ним. Они не Берен и Лютиэнь. Арагорн тряхнул головой, будто стараясь избавиться от грустных мыслей и представить себе её в легком платье, босую, что говорит ему напутствия в их последний вечер проведённый вместе перед его отъездом. *lúmelya tuluva rato inyë ista Varda tíras, Ambar tíras lúmë tenna úlanwië assinta Varda tíras, Ambar tíras nauv‘ anwa olórelya laurëa sina Всё та же песня звучала второй раз за вечер. С разных уст слетевшие слова долетали до звёзд и зажигали их ещё ярче. Варда слышала их. И то было к счастью.