Дурные сны

      С Аполлоном они познакомились давно, еще в средней школе, когда Кириянов перевелся к ним. Первый год они учились в одном классе, но при этом были словно в разных мирах. Каждым общался с кем-то своим, и Коля мог бы по пальцам пересчитать те моменты, когда они пересекались в то время, а их разговор не состоял из простого приветствия.       Их практически свели насильно — посадили за одну парту. Тут хочешь не хочешь, а начнешь общаться, особенно, когда на физике, химии и биологии лабораторные, которые только в паре выполнить за урок и успеешь. И если до этого Колька тихо смеялся над именем Аполлона, то после этого практически сразу признал, имя-то свое тот как раз и оправдывал. Сообразительный, местами подкаченный, чего со стороны не видно, и на фоне него Мезецкий ощущал себя совсем дрищом: худым и высоким.       Общаться с Кирияновым оказалось просто, и Коля сам и не заметил, как стал считать его своим лучшим другом. Смеяться, обсуждать фильмы или девчонок, вместе гулять, смотреть сериалы и поедать всякую отраву в виде чипсов или пиццы, вместе прогуливать уроки, делиться всяким откровенным.       — Кажется, мне вчера признались в любви, — признался сам Мезецкий, совершенно не уверенный, правильно ли он вообще все понял.       — Кажется? — Аполлон усмехнулся. Он-то уже давно в курсе того, что Колька ходит с одной из девчонок старше классом за ручку, и только ждал развития событий. А потом, потом, да. События стали таки развиваться.       Юля — та, с которой Коля и гулял, однажды пригласила его к себе и ясно дала понять, что родителей дома нет и не будет. Парень шел с ней рядом, держал за руку, а сам не знал, куда себя деть. Он, как и любой парень в его возрасте, думал о сексе. О своем первом сексе. Периодически надрачивал в ванной, пока мылся, фантазируя о том, как это все будет, а теперь, похоже, все именно к этому и шло. И Коля не хотел бы в этом признаваться, но откровенно ссался.       Все прошло не так плохо, как он боялся. Потому что это было не плохо, это было УЖАСНО. Отвратительно. Он хотел бы забыть и никогда не вспоминать о своем первом разе, но о его провале внезапно узнала вся школа, напоминая и издеваясь буквально каждый день, как в коридорах на переменах, так и за пределами, просто при встрече на улице.       — А вот и наш педик! — с каким-то гадостным восторгом выкрикивали старшеклассники, видя его. И Коле оставалось лишь догадываться, как события того вечера взяли и связали с его ориентацией.       Конечно, все не обошлось без Юли. Вернее, даже не так. Именно с ее, сучьей подачи, все и решили накинуться на него. Видите ли, ей стало обидно, что на нее не встало, а это единственное, что в качестве мести смогла придумать ее кудрявая, но такая бестолковая головушка. Раз не стоит на нее, значит, не стоит на всех баб, следовательно, стоит на парней. Тоже всех. Просто железная логика. Охуевая от таких бабских выводов, Коля даже захлопал ей прямо в искривленное лицо. «Браво! Такая хуйня точно достойна аплодисментов!». Но самое главное, все остальные ей поверили. А может и не поверили, но просто сочли это забавным и подхватили.       — Стадный инстинкт в действии, — зло хмыкал тогда Аполлон. Сам он в это дело не лез, наверное, решив не усугублять своими героическими заступками положение друга. Просто всегда был рядом. И Коля был ему в самом деле благодарен. Хотя бы за то, что тот относился к нему как и прежде, словно ничего не было. — Бабы — зло, — в отличие от Мезецкого, Кириянов никогда не выделялся эмоциональностью, говорил тихо, чтобы никто лишний не услышал, но твердо. И его хладнокровие в такие моменты поддерживало Колю как ничто другое. Аполлон был для него словно столб, за который можно ухватиться, среди бушующего моря.       Однажды Коля не выдержал. Он был тогда еще мелким (конечно же, относительно), подростковый максимализм только набирал обороты, и, придя домой, он просто расплакался тихо в ванной. От негодования, от злости, от обиды, просто отпустил себя. Родители ничего не услышали, он уверен, но красные глаза сдали лучше любых слов. «Мальчики не плачут» и «Ты что, девчонка, чтобы реветь?» — услышал он от них тогда. Совершенно банальные слова, но они глубоко засели в мозгу у парня.       В тот момент он уяснил для себя несколько важных вещей. Бабы — отвратительные создания, их следует избегать, и слезы простительны лишь им. Все равно уже ничем не испортишь. А еще, что о своих переживаниях надо молчать: никто ничем не поможет, сделают только хуже.       «Лучше уж я буду педиком, чем еще хоть раз встречусь с этой селедкой!» — выкрикнул он на перемене, уже устав от этих обвинений. Просто нелепая фраза, первая, что пришла в его задерганный мозг. Как их самих еще только не тошнило от этих «педик», «педик»? Коля думал, что над ним после такого будут издеваться лишь больше, что, мол, наконец-то он сознался, но на удивление этого не случилось. В коридоре со всех стороны послышались смешки, а, когда появилась виновница всех этих недоразумений, смех усилился, проливаясь злорадным гоготом уже на нее. «Стадный инстинкт, да» — вспомнил тогда Коля слова Аполлона.       Этим «селедка» он словно снял с себя оковы издевок. Конечно, народ все еще лез к нему, но уже не так сильно, что на фоне того, что было можно и пережить. Вскоре и этого не стало, словно ничего и не происходило. Сама Юля пропала. Кто-то говорил, что она переехала, кто-то, что просто перевелась, но факт был в том, что она исчезла из жизни Коли. И вроде бы на этом все, но неприятный осадок остался.

***

      — А если бы я реально был бы геем? — спросил он как-то Аполлона, пока они шли к тому домой. Просто шальная мысль, забредшая в голову, но он решил озвучить ее, разрушая долгое молчание.       — Ты? — Кириянов обернулся, бегло окинул его взглядом, а потом пошел дальше, как ни в чем ни бывало. По его лицу было сложно что-то понять. Аполлон будто бы ушел в себя, серьезно задумавшись, и Коля уже даже решил, что его проигнорируют, но неожиданно все же получил свой ответ. — Какая разница, с кем бы ты спал? Ты мой друг — вот что важно.       Гордость? Восхищение? Благодарность? Коля не знал, как охарактеризовать это обволакивающее теплом чувство в груди, но он точно был рад. Всего несколько слов, но они показались такими важными. А еще Аполлон, он словно бы стал значительно ближе ему.       Они общались так год или два. Время летело просто незаметно быстро, пока однажды Коля не понял одну простую вещь — он влюбился. Он реально влюбился! И не просто в кого-то, а в Аполлона. Это было чем-то странным и одновременно с этим правильным. С девчонками он больше старался не сближаться, впечатлений от первого опыта хватит еще надолго, так же знал, что и друг держит с ними дистанцию. По правде, он видел, что Кириянов вообще держит дистанцию со всеми. В школе, на улице — где угодно, где есть люди, тот выглядел как-то отстраненно. Да, он общался со всеми, но при этом как будто бы из вежливости. И, если раньше Коля этого не замечал, то теперь это просто бросалось в глаза, и от того он и сам чувствовал себя чуточку особенным для Аполлона.       — Кажется, я таки по-мужикам, — он все же решил признаться, но начать издалека, проверяя почву. Говорил как можно более небрежно, а у самого все внутри поджималось.       — Да? И как же ты это понял? — Кириянов не осуждал его, не смеялся, просто интересовался, и Коля решил, что не ошибся в своих чувствах. Смотрел на его спокойное лицо, его длинные волосы, с концов окрашенные в светло-бежевый, его накаченные плечи и просто уплывал.       — Взглянул на тебя и понял, — выдохнул Коля. Вот так просто. Поймут ли его?       Сначала Аполлон читал учебник, он вообще стал много заниматься, несмотря на их прогулы, особенно иностранными языками. Его взгляд продолжал скользить по строчкам, а потом парень внезапно замер, словно признание только дошло до него.       — Стоп. Что? — он оторвался от книги, недоуменно заглядывая в лицо Мезецкого. Не понял.       — Я люблю тебя, — сказал тот уже прямо, глядя в глаза Аполлону. Он держал себя серьезно и твердо, чтобы в его словах не усомнились, не решили, что это очередная шутка. Они держали так зрительный контакт, пока первым не сдался Кириянов, отворачиваясь и прикрывая свои глаза ладонью, как делал всегда, когда сильно уставал или начинал злиться.       — С чего ты это решил? Может, тебе так просто кажется, потому что я единственный человек, который тебя понимает, и с которым можно нормально что-то обсудить?

***

      Кириянов долго упрямился, не желал подпускать к себе Колю ближе, чем есть, пытался держать с ним дистанцию, но тот не отставал, упрашивал, убеждал в искренности своих чувств, требовал ему поверить, вел себя так настойчиво и дотошно, что Аполлону оказалось проще принять это. И в итоге они начали встречаться. Вернее, «Хорошо, ради тебя я попробую это, но ничего не обещаю», поэтому в теории они были парой, но по факту не изменилось ничего. Они все так же вместе тусили в школе, прогуливали уроки, обсуждали всякий бред. И если сначала Коля был безмерно рад, что его вот так вот приняли, то со временем это сошло на нет. Он чувствовал себя обманутым. Нет, он даже и не думал о всяких прогулках под Луной за ручку или еще чего, что так любят девчонки, но должно же и у них было быть хоть что-то, что говорило бы, что да, вот эти двое они вместе. А в итоге ничего.       За окном уже давно стемнело, а они сидели у Аполлона дома и смотрели сериал. Его мать куда-то свалила, поэтому Коля решил остаться на ночь. Он смотрел в широкий экран, следя за происходящими действиями на нем, а сам обнимал подушку, вместо которой мог бы быть Кириянов. Он-то думал, что уж теперь, когда они одни, у них таки будет что-то, переходящее дружественные границы, но пока даже ни намеком. Коля глядел в телевизор, краем глаза на Аполлона, увлеченно жующего попкорн, снова в телевизор. Выжидал. Но еще одна серия кончилась, а с ней кончилось и его терпение.       Чувствуя раздражение, Коля схватил все в свои руки, развернул к себе лицо Аполлона и поцеловал, наблюдая за его реакцией. Тот, определенно, удивился, но противиться не стал, равно, как и отвечать, просто смотрел ему в глаза, словно что-то выискивая в них. Отстранился Коля так же молча. Просто откинулся на спинку дивана, и, недовольно хмурясь, пытался вникнуть в начавшуюся на автомате следующую серию. Один раз бросил взгляд на Кириянова. Тот тоже смотрел, но смотрел будто насквозь, куда-то в пустоту, и вздох разочарования невольно вырвался у Коли.       Он не видел, но этот звук будто одернул Аполлона, вернул обратно на землю. Ник для него как открытая книжка — все эмоции на поверхности, яркие и понятные. Догадаться о том, что тот думал, не представлялось чем-то сложным. Парень хмыкнул, а после притянул Колю к себе, наслаждаясь его удивленно раскрытыми глазами, которые стали еще больше, стоило прижаться к его губам своими.       — Мне понравилось, — со смешком пояснил свои действия Аполлон, большим пальцем погладив Мезецкого по щеке, и на этот жест, на это выражение лица, тело того откликнулось моментально.       Во рту пересохло, и Коля как-то немного нервно сглотнул, а потом подался к Аполлону. Срать на этот сериал, срать на всех и все. Он целовался с Аполлоном, со своим, мать его, лучшим другом, и это было самым охуенным, из того, что с ним происходило. Его приобнимали, словно сдерживали напор, неторопливо отвечали, а он хотел только больше. Член в штанах пульсировал, неприятно вжимался в ткань, и хотелось не то расстегнуть ширинку, не то потереться, а лучше все и сразу, да побольше.       Целоваться он не умел совершенно, — те пару раз с бабой не в счет — а потому опирался лишь на свои познания теории. Он знал, что бывают глубокие поцелуи, и вспоминая увиденное в фильмах, попробовал сделать так же. Лизнул Аполлону губы, стараясь скользнуть между них языком. Это было странным, но возбуждение перекрывало все.       — Так. Стоп, — в отличие от Мезецкого, Кириянов еще все еще отлично контролировал себя. Чувствуя, к чему все это идет, он отстранил от себя разгорячившегося Колю, который напротив, вовсю сопротивлялся и пытался прижаться. Получив свободу, его молодой организм руководствовался не мозгами, а кое-чем значительно ниже, и адекватности ситуации это никак не способствовало. — Стой, кому я сказал, — Аполлон старался звучать твердо, убедительно, но вместе с тем в его голосе проскользнула паника. Коля снова попробовал его поцеловать, но злой взгляд остановил его лучше любых слов. — Не расходись так, — Аполлон смягчился, видя, как Мезецкий зажался и поерошил его по волосам, а тот, ощутив укол стыда, и не знал, куда себя деть. На все эти метания его хозяина члену было ровным счетом похуй, он стоял дальше, настойчиво требуя к себе внимания, словно самостоятельный организм. В паху противно свербило, и парень был уверен, просто так это не пройдет, а если и пройдет, то очень не скоро.       — Извини, — Коля отодвинулся, пытаясь сесть удобнее, но ничего не выходило, наоборот, от всех этих ерзаний стало только хуже. Хмурясь и все больше психуя, он таки не выдержал.       — Куда ты? — удивился Аполлон, когда тот буквально вскочил с места и рванул из комнаты. — Стой, — он схватил его за руку, не позволяя сбежать.       — Пусти. Мне надо в ванну, — Мезецкий не пытался прикрыться, наоборот, выпрямился, демонстрируя свой весьма красноречивый стояк, как бы поясняя, какого именно характера его проблема. Не сопротивляясь, смотрел сверху вниз на Аполлона, а сам пытался не кривиться. Не больно — гадко. Аполлон смотрел на него в ответ, опустил взгляд вниз, на промежность, и снова в лицо. Он казался сосредоточенным, вновь о чем-то думал, а Коле эти гляделки надоели почти сразу же. Попробовал вырваться, но пальцы на запястье сжались только крепче. Как ни крути, а Кириянов сильнее, и это видно даже если не приглядываться.       — Не надо, — тот говорил глухо, и Коля хотел бы возмутиться, но его притянули обратно. — Если тебе это так необходимо, то можешь сделать это здесь, я не против, — Аполлон не произносит «мастурбировать» или «дрочить», он произносит «это», и Коля невольно почувствовал себя еще большим извращенцем. Его усадили на диван, надавливая на плечи, не сильно, но настойчиво, и он поддался. Сел и отвел взгляд, не зная, куда себя деть. Ужасно неловко. — Я не буду смотреть, — Аполлон его успокаивал, словно бы уговаривая, и от этого хотелось смеяться. Не хватало только, чтобы еще и штаны помог снять.       Коля раздумывал. Взвешивал все «за» и «против». С одной стороны он сам хотел чего-то «выходящего за рамки», с другой — стыд. Он всегда занимался таким в одиночестве, молча, чтобы никто не узнал, а тут надо при ком-то. Вдруг он сделает что-то не так? Хотя что он вообще мог сделать не так в простых движениях рукой туда-обратно? Но прошлый неприятный опыт близости лишь подстегивал этот бредовый страх, поэтому парень сидел, зажавшись, и не делал ровным счетом ничего.       — Хей, мы же пара, разве нет? — в голосе Аполлона звучала усмешка, добрая и заигрывающая, и Коля поднял на него взгляд, пытаясь понять по его лицу, что тот испытывает. Кириянов улыбался ему мягко и снисходительно так, как улыбается только он, а в его зеленых глазах читалось что-то такое, от чего в груди сердце забилось сильнее. — Может, я сам хочу посмотреть, как тебе будет приятно, — прошептал он почти томно, вызывая толпы мурашек по всему телу, и, придвинувшись уже сам, поцеловал Колю, утверждая свою победу.       Мезецкий сдался. Поддавшись на невозможные в своей соблазнительности уговоры, он уткнулся Аполлону в грудь, сгибаясь, чтобы ничего точно не было видно. Вдыхая запах самого Кирияного и его духов, которыми тот побрызгался еще с утра, Коля вжался ему в футболку, а сам приспустил штаны. Принялся трогать себя, сначала неуверенно и медленно, поджимая губы, чтобы не издать ни звука, и только шумно выдыхая в ткань, а после все больше расходясь. Аполлон чуть подвинулся, сел поудобнее и приобнял его за плечи, коснулся губами виска, как бы поддерживая и успокаивая, и Колю унесло. Молодой, неопытный, он спустил очень быстро, крупно подрагивая в руках. Стыдно. Он согнулся сильнее, пряча себя, свою испачканную ладонь, но Кириянов на это осторожно погладил его по спине и снова поцеловал в волосы.       — Все хорошо.       Все в самом деле стало хорошо, именно так, как и хотел Коля. После этого вечера их отношения изменились. На людях все осталось таким же, как и раньше, но за дверями квартиры, он видел Аполлона совсем другим и приходил от этого в восторг, томительный и одновременно яркий. То, что они делали, что говорили, то, что он видел в глазах Кириянова — все это делало его счастливым.       Он словно попал в чудесную гейскую сказку, где все друг друга любят, лобзаются, трахаются, а лепрекон в своем зеленом костюмчике скачет по радуге и раскидывает во все стороны монеты. Все так нереально, но восхитительно.