***
На самом деле в дурдоме оказалось не так плохо, как он себе представлял. Даже скорее скучно. Просто невыносимо скучно. Никаких психов, бегающих по коридорам, никаких губителей мира, все тихо, спокойно, наверняка, благодаря тем самым таблеткам, которыми его пичкали. Чуть в стороне от палат — просторный холл, где обычно все и собирались, устраиваясь на расставленных диванах и креслах. По фильмам Коля знал, что как раз в таких местах обитатели психбольниц играют во всякие настольные игры, занимаются своими делами, но тут никаких столов или даже намека на что-то вроде шахмат. Книг тоже не выдавали. Только небольшой магнитофон на стене в углу под потолком, играющий какую-то классику да пейзаж за окнами, ведущий во внутренний двор. Вот и все развлечения. Хотя по равнодушным взглядам таких же обитателей как и он, парень понимал — всех все устраивает. Все было настолько тухло, что на фоне всеобщего уныния, даже постоянные беседы с психиатром казались чем-то занятным. В самом деле, наблюдать его живую мимику было почти интересно. Изогнутая бровь в ответ, усмешка, сложенные на груди руки или вольготная поза, когда мужчина полностью откидывался на спинку кресла и разговаривал с ним едва ли не полулежа. Сергей не походил на тот образ врача, что Мезецкий сложил у себя в голове за столько лет, и какой бы ни была разница в их возрасте, какими бы ни были обсуждаемые ими темы, разговор шел легко. Даже подозрительно легко. — Как сегодня спал? — ставший настолько привычным вопрос, что между ними звучал уже почти как приветствие. — Нормально. Кажется, мне снилось что-то хорошее, но я совершенно не помню что, — иногда они начинали именно с того, что Коля рассказывал, что ему снилось, просто потому что он не мог взять и ни с того и ни с сего начать что-то внезапно расписывать о себе, а Сергей и не настаивал, позволяя немного разойтись, после чего переводил тему на какие-то другие важные для анализа его сознания обсуждения. И не то чтобы Коля вообще часто запоминал свои сны, обычно из-за лекарств просто отключаясь, но иногда картинки в его голове оставались действительно яркими. Порой их встречи приобретали совсем неформальный вид. Например, пару раз они даже играли в морской бой, ставя на кон какие-то свои секреты. Конечно, в том состоянии, в котором Мезецкий постоянно прибывал, он особо не рассчитывал на победу, но сам факт того, как к нему дружелюбно относились, располагал, тем более, что остальные врачи и санитары не сильно поддерживали психиатра в его методах, и Коля понимал, что ему просто очень сильно повезло. Самым неприятным, к удивлению, не считая таблеток, оказалась встреча с матерью. Со всем тем, что с ним творилось, он как-то совсем забыл о том, что у него еще остались родственники. Смотреть в ее заплаканное, покрасневшее, уже давно не молодое лицо, чувствовать едкий запах валокордина было невыносимо. Он старался сидеть подальше, не поднимать на нее взгляд, прикидывался, что его просто не существует. И дело было вовсе не в стыде, его Мезецкий совсем не ощущал, равно как и многие другие чувства, просто неприятно. Они сидели в зале для встреч, где были и другие люди вокруг, но его мать это нисколько не смущало, она хватала его за руку, пытаясь обратить на себя внимание, порывалась обнять, прижать к себе, но Мезецкий, пусть и поддавался, но оставался все так же холоден. Они как-то заговорили о будущем, и Коля совершенно не думая, сказал, что Аполлон обещал увезти его в Данию. — Ты все никак его не забудешь? — голос матери дрогнул. Боль, сомнения, отвращение — как бы слаб ни был Коля, интонации он все еще прекрасно различал и нисколько не винил мать. Знать, что твой сын гей далеко не каждой будет приемлемо. Хотя сам вопрос его несколько озадачил. Наверняка, она имела в виду то, что они тогда давно разошлись и больше не пересекались, она ведь не знала, что они снова стали общаться. Посвящать ее в это Коля так же не думал спешить. — С чего я вообще должен его забывать? — мать на это не ответила, но парень был уверен, что она готова расплакаться вновь. И это был, наверное, первый раз, когда он порадовался, что пьет эти чертовы таблетки, потому что чувства вины за себя у него так и не возникло.***
Иногда, валяясь в своей палате, радуясь тому, что его больше к ней не привязывают, и глядя в потолок, Мезецкий просто думал, вернее, пытался. Ему казалось, что большая часть его мыслей как будто заблокирована, закрыта за дверьми сознания, и нисколько не сомневался, что все дело в таблетках. Порой он вспоминал Мясникова, но его образ был настолько размытым, что даже прикинуть, каким было его лицо, представлялось трудным, словно он был в другой жизни. Поверить в то, что Николай — всего лишь галлюцинация так до конца и не выходило, но и обсуждать это с врачом он не пытался. Аполлон тоже больше не приходил, и Коля не давал своим печальным мыслям сформироваться. Тот просто учился. Тот просто очень занят. Кириянову просто некогда прийти, а не потому что тот его решил бросить. Обещал ведь. Никогда не врал. Это просто паранойя, а тянущее чувство в груди и тяжело бьющееся сердце — лишь что-то фантомное, ненастоящее.***
— Как спал? — в этот раз Сергей выглядел куда более серьезным. Не улыбался, сидел ровно, держал перед собой одну из своих рабочих тетрадей и что-то пытался в ней найти. Коля часто видел, как он делает в ней записи. — Как убитый, — отмахнулся он, но врача в этот раз такой ответ совсем не удовлетворил. — Совсем-совсем ничего не снилось? — уточнил он напряженно, и Мезецкому это все нравилось только меньше и меньше. — Я не помню, — раздражение в голосе Коли едва проскользнуло и тут же исчезло. — Ладно, — Сергей вздохнул, оседая в кресле, разом став таким уставшим, словно не спал нормально уже который день. — Я хотел серьезно поговорить с тобой, — сняв очки, он тер глаза, звуча уже совсем не как напряженная струнка, а изможденно и немного разочарованно. — Скажи мне, в детстве ты был общительным ребенком? — он надел очки обратно и поднял взгляд на Колю, долгий, изучающий. — Эм, — Мезецкий замялся. И нет, дело было совсем не в вопросе. Замешательство вызвало то, что в голове не возникло ни одного фрагмента, будто он родился и сразу пошел в школу. — Я не помню. По рассказам я был непослушным, постоянно дрался, приходил домой испачканным или не хотел приходить вовсе. Сергей кивнул, вновь что-то отмечая в тетрадке. — Что на счет школы? В школе у тебя были друзья? — Кажется, были. Помню, я ходил к кому-то из них в гости, и мы вместе отмечали дни рождения, но я даже имен назвать не смогу, — Коля хмурился, силился вспомнить хоть что-то. Казалось, что вот-вот, но все снова ускользало, крутилось в голове, на языке, но формироваться во что-то понятное совершенно не желало. — Обычно класс делился между собой на небольшие группы, и я не относился ни к одной из них. — Хорошо, а имя Аполлон Кириянов тебе знакомо? — парень сразу встрепенулся, смотря на психиатра удивленно, почти с ужасом. Откуда тот знал его? Он ни разу еще даже не упомянул Поляша в их беседе. Хотел, да. Думал обсудить некоторые моменты, но постоянно решал, что не стоит и потому молчал. Сергей просто не мог знать о нем. — Это имя… Откуда? — Твоя мать недавно приходила сюда, и я побеседовал с ней. Она рассказала о тебе, твоем друге, о том, как вы с ним были близки, — Сергей как-то особенно выделил последнюю фразу, и у Коли похолодело все внутри. Наверняка, ему разболтали то, что знать не следовало. Не для скорого освобождения из дурки. — Да, он был моим лучшим другом, — Мезецкий сделал вид, что совсем не понял подтекста, надеясь на то, что ему все же показалось, и врач совершенно не имел в виду ничего «такого», но долгий внимательный взгляд почти не оставлял сомнений. — Только ли другом? — уточнил Сергей, и Коля мысленно чертыхнулся. Отрицать дальше просто не было смысла. — Имеете что-то против геев? — бросил он, откидываясь в кресле, и неосознанно сложил на груди руки в защитном жесте. — Я считаю, что мое мнение о гомосексуальности не должно никак отражаться на работе, поэтому свое отношение к данной теме обозначу как нейтральное. Не переживай. Как-то осуждать, говорить, что это болезнь или что-то подобное я не намерен, — Сергей ободряюще улыбнулся, но напряжение между ними это не сняло. — Не только другом, — наконец, признал Мезецкий. — Ближе и важнее него у меня никого нет и никогда не было. Моя любовь, моя семья, — как бы все сопливо ни звучало, это было правдой, и озвучивать ее, облачать свои чувства в слова казалось таким правильным. — Как вы познакомились? — В школе, — Коля хмыкнул. Что-что, а это он помнил поразительно хорошо. — В пятом классе его и еще пару человек перевели к нам. Он тихий, задумчивый, почти всегда с теми, с кем перевелся, и я — буйный мальчишка, у которого свербило в заднице. В то время я раздражал его, я знаю. Он сам признавался мне, говорил, что никогда не понимал моего поведения, а мне было на все плевать, я просто наслаждался жизнью. Воспоминания о давно минувшем невольно вызывали у него слабую улыбку. Себе в прошлом Коля казался нелепым, местами глупым, а Аполлон наоборот, вызывал что-то на грани умиления и гордости. — Где-то в середине шестого класса нас внезапно решили пересадить, и, конечно, меня пересадили к нему за первые парты. «Уверена, Аполлон хорошо повлияет на твое поведение и учебу, Коля», — кривляясь, передразнил он учительницу. — Тогда это сильно задело меня и мое самолюбие. Я прикапывался ко всему, особенно к его имени, отсаживался от него в самый конец, лишь бы подальше, а он только наблюдал за мной, но ничего не говорил. И так ровно до тех пор, пока нам внезапно не дали какой-то сложный тест по истории. Я не был к нему готов. Меня всегда воротило гуманитарных предметов, поэтому я думал просто наставить галочек наугад. Вдруг что и угадаю. И тут он предложил помочь, а я просто не смог отказаться. Конечно, тест сдал не идеально, но я был рад и такому. Наверное, тогда я впервые и подумал, что он, норм парень. Коля взял паузу, сглатывая, собираясь с мыслями, а Сергей не перебивал. Задумчиво делал заметки в тетради, позволяя выговориться. Редкий случай, что Мезецкий так много откровенничал с ним. — После этого я перестал от него бегать. Химия, физика, история. Я ненавидел их, а Аполлон любил, постоянно выручал меня. Я тоже помогал ему. Алгебра, геометрия. Он старался их понять, но постоянно допускал ошибки из-за невнимательности, отлично запоминал огромные карты по географии, и в то же время терялся на мелких чертежах по математике. Мы стали больше общаться, обсуждали всякие фильмы, комиксы. Я не заметил, как и сам стал частью небольшой группы, на которые делился наш класс, и в этой группе были только я и Аполлон. — Как ты отнесся к тому, что тебе нравится другой парень? — наконец напомнил о себе психиатр. — Спокойно? — как-то полувопросительно ответил ему Коля, будто это само собой разумеющееся. — В смысле, я никогда не был гомофобом, — тут же пояснил он. — Мои родители, в детстве не пытались убедить меня в том, что это неправильно. У нас в семье такие темы не поднимались, поэтому я сам смог для себя решить, плохо это или хорошо. Да и потом, это же был Аполлон. К тому же что-то осознавать я стал после того, как расстался с девушкой. Так что совсем геем я себя не считаю. — У тебя была девушка? — едва-едва, но все же Сергей казался удивленным. — Да, у меня была девушка, — Определенно, не та история, от воспоминаний которой он был в восторге. — Юля. Фамилию не вспомню. Мне было лет четырнадцать, когда мы познакомились. В компьютерном классе после уроков. Мои родители, класса до восьмого отказывались проводить интернет, поэтому я оставался там, а у нее были похожие проблемы. Мы иногда перекидывались фразами, а потом вместе шли домой. Жили рядом, поэтому я невольно провожал ее по дороге, а потом в один из таких дней она призналась, что влюблена в меня, — Коля снова закатил глаза. Спустя время перебирая эти моменты, он совершенно не верил ни единому ее слову. — Тогда я был наивным и повелся на это все. Ее чувств я совершенно не разделял, но интерес и гормоны сделали свое дело, поэтому я не увидел смысла отказываться. Особо ухаживать за ней не хотел, просто гуляли вместе, и она вроде была довольна. А потом она потащила меня к себе домой, сказав, что никого дома нет и нам никто не помешает, — если до этого Коля казался почти равнодушным, то теперь он скривился. Вспоминать тот день ему было особенно неприятно. — Ничего не вышло? — Сергей выгнул бровь. Эмоциональность Коли даже под таблетками была сильна и порядком забавляла. — Конечно нет. Сначала у меня стояло, но как только я ее раздел, все сразу упало. Эта дура обиделась, а потом в отместку по всей школе пустила слух, что я гомик. Уж лучше быть пидором, чем терпеть такое. — Тебя дразнили из-за этого? — врач снова что-то старательно записывал себе в тетрадь. — Меня всегда в школе как-нибудь да дразнили, я к этому почти привык. Бил в рожу и вроде отставали. Бесило не то, как они меня называли, а то, что я слышал это постоянно. Одно и тоже каждый день. Идешь на перемене — гомик, сидишь и ешь в столовой — снова гомик, и даже возвращаясь домой, я это слышал. Я переживал, что Аполлон начнет избегать меня после такого, но он словно ничего не замечал. — И после этого у вас начались отношения, — Сергей не спрашивал, скорее предполагал. Выдвинул свою версию развития этой истории, а Коля на это пожал плечами. — Не сразу, конечно. Скорее это подвигло меня на то, чтобы я вообще начал задумываться о подобном. До тех пор мысли о том, чтобы иметь отношения с парнем меня вообще не посещали. — А потом? Как развивались ваши отношения потом? — Коле показалось, или Сергей стал более заинтересованным? Все допрашивал вот, даже подался слегка вперед. — Так же как и у всех? — ответил он вопросом на вопрос. — Сначала мы были как друзья, потом я стал настаивать на большем. Я вообще был инициатором почти всех продвижений в этом. Сам предложил встречаться, сам лез целоваться, сам просовывал руку в штаны. Иногда мне казалось, что он просто сдался, пошел на поводу моих просьб, не желая обидеть, но потом я понял, что это тупо, и он не из тех людей, кто берет и ставит чужие капризы выше своих желаний, и успокоился. Раз он со мной, значит, он сам этого хочет. — И ты был доволен этим? — Доволен? — переспросил он, будто пробуя слово, понимая, что оно ни в коем разе не передавало всю ту гамму чувств, что он испытывал тогда. — Да я был счастлив! — он практически воскликнул это. — Я был просто в восторге, когда он принял меня всего. То время было самым восхитительным, — он улыбался, казалось, так мечтательно, мыслями вернувшись весь туда. А потом его улыбка медленно потухла. — А после был этот чертов сон, — Мезецкого перекосило. — Сон? — теперь уже встрепенулся Сергей. Приподнялся, а глаза возбужденно заблестели. Услышал ключевое слово и тут же вцепился в него, не желая отпускать, но, конечно же, Коля не заметил этого всего, не увидел, отведя взгляд в сторону, задумчиво смотря в пустоту где-то на полу. — Что за сон? — Ночной кошмар, — выдохнул парень. Согнувшись, спрятал лицо в ладонях, совсем как Аполлон когда приходил в последний раз, и от темноты перед веками, мысли стали будто бы ярче. — Я не знаю, что такого в этом сне. Обычный сон. Просто кошмар, — он пытался копаться в себе, силился понять, но все равно был в полной растерянности. — Возможно, все дело в том, что именно мне приснилось. Будто пережил все наяву, прочувствовал так сильно. Я не знаю. Правда не знаю, — он разогнулся, заглядывая Сергею прямо в глаза. Непонимающе, с вопросом и ноющей болью. — Что за сон? — Сергей замер, не смея отвести глаз. — Его убила мать, — тут же сказал Мезецкий. Эта мысль четко билась в его голове, требуя выхода. — Она постоянно пила, но к нему относилась с уважением, почти страхом. Я видел, как она кричала, рыдала, но никогда не поднимала на него руку, а тут такое. Не знаю, с чего это взялось в моей голове, но после этого словно что-то сломалось. Я не смог спокойно находится с ним рядом и сбежал. Просто оставил его. Это глупо, я понимаю, но тогда показалось правильным. Сергей молчал. Ничего не писал, почти не шевелился, просто смотрел на Колю. — Все в порядке? — как-то бесцветно спросил он. Не то чтобы его сильно волновал врач, но он тут столько распинался, изливался, и ждал хоть какой-то реакции в ответ. — Не уверен, — психиатр наконец отмер, поправив очки на носу. — Я столько думал, что с тобой не так, и чем это вызвано. Перебирал столько вариантов, пытаясь понять это, но ты почти не давал мне зацепок, не говорил о себе действительно важные вещи, а тут твоя мать. Я действительно благодарен ей. То, что она рассказала навело меня на определенные мысли. С чего вдруг нормальный парень вдруг теряет голову и начинает вести себя странно? Что такого могло произойти? Что могло так сильно измениться в его голове? И, знаешь, мне кажется, я понял. И Коля вдруг тоже понял. Понял, что совершенно не хочет знать, что там надумал о нем себе врач, нутром предчувствовал, что ему совершенно не понравится это, и потому встал. — Я лучше пойду, да, — не встретив протеста, он развернулся к двери, делая несколько шагов в сторону нее. — Аполлона нет. Коля мгновенно замер. Медленно развернулся, смотря на Сергея. — Это же шутка, да? — спросил он холодно, а у самого мысли в голове панически заметались. За кого его принимали? Чего психиатр вообще добивался этим? Посмотреть на его реакцию? Убедить в том, что Аполлона нет и сделать его натуралом? Что? В чем смысл? — Что за бред? — озвучил свои мысли Коля. — Аполлона нет, — повторил Сергей ровно. — И, когда я это говорю, я не имею в виду, что его никогда не было, наоборот, я более, чем уверен, что-то, что ты мне рассказал — правда. — Тогда в чем дело? — теперь Коля запутался окончательно. Просто стоял у двери и совершенно ничего не понимал. Чтобы выйти достаточно протянуть руку, но он словно забыл об этом, не двигаясь с места. — Хотите убедить меня в том, что я псих? — Нет. Не знаю, откуда у тебя такое дурное мнение о врачах, но как бы то ни было, я не желаю тебе вреда. Я здесь, чтобы помочь всем в этом нуждающимся, включая тебя. Но для того, чтобы помочь именно тебе, я должен заставить принять тебя одну вещь, — он сделал паузу, видимо, давая Коле возможность тоже что-то сказать, но тот молчал. — Ты не различаешь границу реальности и фантазий, и сон, который так напугал тебя, на деле не был сном. Четвертого мая два года назад Аполлона действительно убила его мать в приступе неконтролируемой агрессии, вызванной алкогольным опьянением. А ты, не желая в это верить, решил, что все тебе только приснилось, и Аполлона нет рядом не потому что он мертв, а потому что ты его бросил. Твоя привязанность к нему была так сильна, что мозг в качестве защиты стал выдавать галлюцинации, лишь бы ты верил, что он еще жив. Видимо, он действительно, был для тебя очень дор… — Что за хрень?! — не дав договорить, Коля внезапно закричал, обрывая этот поток теории. Злость пробивалась даже несмотря на подавители, будто стена равнодушия разлеталась на части. Его глаза были широко раскрыты, кулаки сжаты, а дышать стал тяжело сквозь обнаженные зубы. — Что вы мне рассказываете? Неужели действительно решили, что я поверю? Если то, что Мясников — галлюцинация я еще могу принять, то это… — он начал задыхаться, просто теряясь в словах. В груди ухало сердце, и мир плыл перед глазами. Следовало успокоиться и взять себя в руки, но Коля совершенно не хотел этого. — Идите к черту с этим всем! Я никогда и ни за что не поверю в такое! — каждое слово парень цедил, будто припечатывал. Так будет только хуже, он знал, но даже данное обещание не могло его остановить. И хлопок двери и болезненный укол в плечо, и сильные руки, крепко сжавшие его тело, обездвиживая. От успокоительного сознание оставляло совсем, и он едва держался на ногах, оседая в плену рук, но все равно скалился. Сергей поднялся. Он был спокоен, только хмурился и смотрел разочарованно с долью сожаления. Подойдя к Коле, он взял его за подбородок, вынуждая смотреть на себя, прямо в глаза. — Я правда хочу тебе помочь. И я сделаю все, что только смогу, чтобы ты принял реальность такой, какая она есть, — его лицо даже так близко расплывалось, и голос доносился будто из-под слоя воды. — Даже если его действительно нет, с чего вы вообще решили, что я захочу жить в мире без него? — уже заплетаясь языком, сипло прошептал Мезецкий, а потом темнота разверглась перед ним, принимая в свои объятия.***
Коля резко проснулся. Дернулся всем телом и шумно втянул воздух, распахивая глаза. Пульс бился в ушах, и парень подорвался, садясь на постели и все еще с трудом осознавая, что происходит. В комнату лился свет фонарей с улицы, и только осмотревшись, он понял, что у себя дома. Сон. Просто очередной гадкий сон, оставивший после себя неприятный осадок. Вздохнув, Мезецкий повернул голову, смотря на очертания тела под одеялом рядом с собой. Аполлон мирно спал, повернувшись к нему спиной, и только тихо посапывал, вызывая на это прилив умиления. Не удержавшись, Коля лег рядом с ним, обнимая одной рукой за бок. Он не хотел его будить, просто это ощущение внутри напрягало, и так он искал хоть немного спокойствия. — Ник? Ты что не спишь? — со сна голос Кириянова хриплый. — Снова эти кошмары, где я умер? — повозившись, он перевернулся на другой бок, обхватывая Колю и прижимая к себе в объятия. — На этот раз о том, как меня пытались в этом убедить в дурке, — тот уткнулся ему между шеей и плечом, греясь теплом чужого тела и млея от чувства защищенности. Они уже не раз обсуждали это. — Ну все-все, я жив, я рядом, — Аполлон принялся поглаживать его по голове, рассеянно перебирая пальцами волосы. Даже глаз так и не открыл, своими прикосновениями разгоняя всю тревогу. Такой милый, сразу же решил позаботиться о нем, поддержать. — Люблю тебя, — прошептал Коля, целуя обнаженную воротом футболки шею. Ему показалось важным озвучить это в тот момент, вместо безмерной благодарности признаваясь в своих чувствах. — И я тебя, — уже сквозь дрему ответил ему Аполлон, целуя в волосы, а потом через пару минут вновь засопел, дыша ровно и глубоко. Всегда засыпал так быстро, когда действительно хотел спать, и Коля даже слегка завидовал ему. — Я ведь и правда не смогу без тебя.