Операция: «выгнать училку с работы»

      Эльза       Как...неожиданно. Я лишь хотела успокоить её, а получила...такое.       С пару секунд с красными, подобно помидору, щеками глядя на Анну недоумённо, я не сумела сдержаться и потому, начисто забыв о наших ролях учительницы и ученицы, закрываю глаза, позволяя себе утонуть в столь желанном моменте.       Сейчас она не жестока, не саркастична, не дебоширка. И в мыслях в эту волшебную минуту крутится лишь одна фраза: как такая хулиганка может быть со мной сейчас...такой нежной?       Анна       «Боже, у неё такие нежные губы. Такие... Что..? Что я творю?! Я же целуюсь с ней! Да когда...когда я... Так, Анна, спокойно. Выход есть. Только надо подумать какой именно. Главное — не открывай глаза».       Но открыть их пришлось, как бы сильно мне не хотелось продолжать этот наркотический поцелуй.       И тогда я вымолвила первое, что пришло в голову, стоило нам едва оторваться друг от друга и отдышаться:       — Ну что, понравилось? — я хмыкнула, продолжая: — Подумала: раз я тебе так нравлюсь, то почему бы и нет? — делая злую улыбку, касаюсь двумя пальцами её подбородка, сталкиваю нас носами и молвлю ей прямо в губы: — Тебе было приятно? Впервые целовалась?       Она ошарашенная смотрела на меня, и я понимала, что делаю ей больно, что сама виновата, а делаю вид, словно она, но... Я хочу сейчас именно этого. Я хочу обидеть её. Как можно сильнее, как можно больнее. Чтобы она...зарыдала.       — Что ноешь? Разве я не сделала тебе одолжение? — фыркнув, добавляю: — Ты вообще должна быть рада, а наоборот, плачешься мне тут... Эй, кому говорю?! Ты ребёнок, что ли?! — дёргаю её за плечи и вижу её слёзы.       Мне оставалось только молча снять с неё коньки, надеть сапожки, перекинуть её руку себе через плечо и заставить через боль шагать за собой. В конечном итоге, мы добрались до дома чуть меньше, чем за сорок минут.       Она всё ещё всхлипывала, и я не понимала, как человек может так долго плакать. Мне было её жаль, но ещё больше я жаждала увидеть её лицо. Точнее, как эта милое создание вытирает свои слёзы, всхлипывает и стискивает зубы, чтобы не издать отчаянного стона.       С усилием приведя её к кровати, при этом с трудом сумев снять сапоги и верхнюю одежду, укладываю в постель, после чего не могу удержать рвущейся на волю улыбки.       Сев на коленки на полу, касаюсь её спины — поскольку она легла ко мне спиной — провожу мягко пальцами к шее и зарываюсь в её белоснежные волосы губами, носом, глазами, желая отчего-то утонуть в ней, да так, чтобы её запах навсегда запечатлелся в моей памяти!       Она вздрогнула. Вздрогнула, сжимаясь медленно ногами в комок. Почему-то только сейчас я ощутила себя виноватой. Виноватой, оскорблённой, поверженной.       «Ещё», — завопило моё нутро, и я вновь не смогла сдержать своих порывов, целуя эти прекрасные волосы, портя причёску, но при этом доставляя себе огромное удовольствие, чувствуя при этом, как моя училка дрожит. Наверное, боится-таки...меня...       — Прости, — шепчу еле слышно ей в шею, обжигая отчего-то её ещё больше. — Скажи что-нибудь, — кладу голову ей на плечо, получая в ответ молчание.       И этот её «ответ» меня разозлил.       — Так не пойдёт, — раздражённая пробурчав, лезу к ней под одеяло, обнимая сзади за талию, прилагая лоб к её спине, всем телом ощущая это дрожащее хрупкое тело, а что не менее важно — сердцебиение.       Ну вот. Сильнее чем раньше испугала её. Теперь что-то бубнит про себя, отчего заставляет сдерживать желание подразнить.       «Кажется, я нашла себе «грушу»», — с ехидством отмечаю, как это слово становится для меня отчего-то противным.       «Да что же это я..?»

***

      Врача всё же пришлось вызвать.       Она осмотрела, поругала меня за моё нежелание отвезти училку в больницу для рентгеновской проверки и препода за соучастие в моём «преступлении», после чего выписала мази, необходимые для заживления ног училки, но, пожалев препода, отдала свои две, сказав, что, как только появятся любые изменения, позвать её. Я, естественно, по привычке ответила «хорошо», которое обычно значило «если всё будет совсем плохо, то я вас непременно вспомню».       Стоило врачу уйти, как я решительно заявила:       — Сама будешь себя мазать. На! — и кинула ей в руки две упаковки мази, а сама ушла мусор выбрасывать.       Пока иду по улице, всё чаще вспоминаю поцелуй. Касаюсь губ и ощущаю, как чёртовы гормоны бушуют где-то внутри, порываясь выйти наружу. От того и бью себя по щекам в попытках забыть об этом, как о кошмаре, но...не выходит! А про то, как обнимала её, зарываясь в волосы, целуя... Чёрт! Что же делать-то теперь?! Я сама себя не контролирую!       Вернувшись, замечаю следующую картину: училка сидит без штанов, зато хотя бы в трусиках и верх прикрыт, пытается не навредить себе мазью, осторожно проводя ей по коже своих ног, а как замечает меня, сразу смущается, вздрагивает и норовит прекратить процессию.       Ну уж нет.       Быстро помыв руки, приближаюсь пугающей её почему-то походкой и, вымолвив резкое:       — Дай, —отбираю мазь. Держа крепко ножки училки, отчего та пронзительно зашипела, сжимаю что есть в пасте жидкости, и та выливается червячком. — А теперь не двигайся, иначе будет ещё больнее, — угрожаю, проводя рукой по гладкой коже преподши, чуть подрагивающей, но пока вполне спокойной. — Не больно? — грубо спрашиваю, и та качает головой, убирая руки назад, глядя на мои извивающиеся по её ногам ладони, довольная улыбаясь. И честно говоря, я сама не заметила, как ответила ей тем же, наблюдая за её взглядом, ожидающим моих следующих движений пальцев.       В тот момент я просто не могла себе позволить быть с ней как обычно: жестокой, прямолинейной, грубой, хитрой...разве что совсем чуть-чуть.       Она перестала дрожать и расслабилась, отчего-то получая удовольствие от моих прикосновений. Однако стоило прекратить, как она умоляющими глазами вопрошала не останавливаться. Но я была непреклонна.       — Мечтай, — только и выдавила я с ухмылкой на её поддавшуюся искушению физиономию.       Поднявшись, направляюсь к кухне, не глядя отмечая:       — Я приготовлю покушать. Но имей в виду, что я умею готовить только три фирменных блюда: роллтон с яичницей, жаренную картошку с сосиской и суп с мясом, — и тут останавливаюсь, припомнив: — Но они все обычно подгорают, так что не жалуйся.       Пришла на кухню. Не знаю, с чего начать. Думаю, что она любит. А потом вспоминаю, кто я такая, и мысленно ругаю себя — какого хрена я должна готовить то, что ей нравится? Но потом осознаю, что я пусть и хулиганка, но красиво подать себя тоже надо, чтобы потом обязательно всё испортить. Как никак, а реакция училки для меня всегда как комплимент...пусть и без слов.       — Так, это сковорода, — задумчиво вымолвив, вспоминаю, когда я в последний раз стояла у плиты...одна. И в голову влезает мысль: — О, я сделаю ей своё королевское блюдо. Называется «три в одном». Ей точно должно понравиться. Она худая, а потому уязвимая спичка, которую нужно обработать. А если я хочу не только защищать её, но и научить чему-то и при том получать удовольствие, то должна как-то развлекать себя, так что, чтобы я не приготовила, я заставлю её вылизать тарелку, если придётся.       И вот так, злобно смеясь своим словам, я натянула фартук и пошла включать плиту, приготовив всё необходимое.       Спустя полтора часа всё было готово. Ну, почти всё. Моя яичница сгорела, потому что я на слишком сильный огонь поставила, а масла налила мало; что касательно сосисок, то их таковыми было трудно назвать. А потому получилась только одна порция, зато большая.       Войдя в комнату, где лёжа что-то читала моя училка, я суровым тоном приказала:       — Убери книгу. Сядь на стул.       Я знаю, что ей трудно вставать, но тем не менее...это так волнующе.       Я, кажется, действительно садистка раз мне доставляет удовольствие то, как она корчится от боли. Однако я также не могу не признать, что и сама училка...мне тоже нравится. Похоже, даже слишком. Я не знаю как остановиться. То я невыносимо с ней жестока, То до тошноты к ней я нежна, Она никто..! И пусть по-ангельски порочна, Но мне уж точно не нужна.       «Вот насчёт последнего я бы поспори... Блять, стих сочинила на ходу, сама с собой уже спорю. А дальше что? Прозы писать будем?!» — ругаю себя, поднося к училке стол с кухни.       А что? Он не такой уж и большой, между прочим.       Эта мисс, конечно, странно покосилась на меня, потом нехотя отставила свою книгу на подоконник, по какой-то причине тихо смеясь, с трудом поднялась, едва ли слышно шипя, и, хромая, подошла ко стулу, который я тоже взяла с кухни, а сама, после того как принесла своё излюбленное блюдо, уселась за стул на колёсиках, что был предназначен для рабочего стола преподши, и строгим тоном, хотя больше это смахивало на угрожающие ритмы, сказала:       — Ну? Что стоишь? Ешь, — после чего быстро бубню: — и меня не забывай...иногда покормить.       Училка удивлённо выгнула бровь, улыбнулась в свои 32 и хохоча вымолвила:       — Хорошо.       Кстати, блюдо состояло из следующих ингредиентов: лапша — это вместо роллтона; жаренные сосиски — не нарезанные, зато красиво смотрятся, делая кольцо поверх лапши; яичница — три красиво уложенные яйца по центру; и, наконец — посыпала для красоты сверху — зелень и лук. Да, пахнет ароматно, ничего по сути не подгорело, а значит... Что это с ней? Не знает с чего начать?       — Тебе помочь? — скрестив руки на груди, спрашиваю, и та мне кивает, на что я быстро парирую: — А вот я не помогу тебе. Давай, начни уже с чего-нибудь.       Она решила попробовать с лапши.       Спустя минуту или может меньше, намотав на вилку лапшу с маленькой сосиской, протянула мне и вся красная вымолвила:       — Откроешь...рот?       Нахмурившись, отбираю из её рук вилку и со словами:       — Я и сама могу! — глотаю, толком и не разжёвывая пищу, отчего поперхнулась и поплелась за водой, а как вернулась, так эта училка сама решила покормить меня, констатируя это тем, что ей хотелось бы хоть как-то, пусть и немного, отблагодарить меня за старания. Однако, считая, что она это имеет в виду в смысле «я просто хочу покормить тебя, так что, пожалуйста, не отказывай», я, чтоб её, фыркнула:       — Да, ты бесполезная. Но раз так хочешь, то давай, — и позволила руководить ей моей трапезой.       Эльза       «Мне кажется, или это сон? Она позволила мне..? Она... Я, кажется, слышу стук собственного сердца. О нет. Она наверняка тоже слышит. Что же делать? Сердце, прошу, прекрати так стучать», — но сколько бы я не умоляла мысленно, моя рука дрожала, а дыхание учащалось.       Один лишь факт, что вот, человек, в которого я влюбилась, которая является причиной моего беспокойства, моих бед, моей радости, сидит напротив меня и покорно кушает с протянутой мной вилки, будоражил всё моё сознание.       Не могу понять: почему её столь редкая нежная сторона проявляется тогда, когда её и вовсе не ждёшь? А как начнёшь поддаваться, так тут же исчезнет. Но если попытаюсь не реагировать, то меня выдаст моё пунцовое лицо, на которое Анна реагирует незамедлительно, словно держит дистанцию. Минутку. А может, она...она просто... Нет, всё правильно. Мы же учитель и ученица, причём обе девушки. А ещё она хулиганка, а я...а я...       Но тот поцелуй... Она уже нарушила границы, и я тоже позволила себе сорваться, забыть о приличиях, отбросить напрочь социальные рамки и просто окунуться в её мир с головой.       Причиняет сильную боль, потом тут же заживляет из желания удовлетворить себя; невзирая ни на что, поступает, как хочет; почти никого не слушается, нарушает правила, устанавливая свои; и приручает...так быстро и не церемонясь.       Ну почему..? Ну почему я не могу заставить себя хотя бы на неделю отбросить мысли о моём нарушителе спокойствия? Хотя бы на пару часов держать с ней соответствующую ученице и учителю связь, без каких-либо внезапно начинающих бить тревогу стуков сердца, без улыбок и куда-то порой незаметно испаряющегося кислорода в груди? Почему? Она же...       Она же такая смелая — помню, как Анна заступилась за парня у ворот школы; быстрая — так уверенно уворачивается от летящих в её сторону ударов, при этом успевая блокировать противника, а после давать сдачи; энергичная — всегда улыбается и что-то затевает; опасная — её взгляд такой пронзительный, иногда поселяет в душе страх; надёжная — не помню и дня, когда бы в ней сомневалась или не звала на помощь, всегда появляется...так вовремя; хулиганка — всё ранее сказанное так свойственно ей — никогда бы не подумала, что кто-то подобный станет таким важным для меня.       Порой хочется кинуться в её объятия, рассказать всё и попросить остаться. Но если я так сделаю, то она точно ударит по самое «не хочу», а после ещё и ухмыльнётся в придачу.       Но тем не менее, я...       — Достаточно. Доешь и вымоешь, — выводит меня из мыслей уверенный голос Анны, заставляя вдруг осознать: «Она так быстро поела?»       С трудом делая шаги, стараюсь устоять на ногах, которые готовы в любую секунду дать слабину, направляясь на кухню.       Едва включаю кран и начинаю мыть посуду, как ноги резко отдаются болью, и я точно бы упала на пол, если бы не вовремя подхватившие меня в очередной раз руки Анны. Тарелка упала с треском в раковину, а моя спасительница и мучительница даже не дрогнула, ни то что не обратила внимания.       — Как чувствовала, — молвит Анна тихо, помогая мне сначала встать, а после и вовсе водружает себе на спину, несёт к кровати, аккуратно укладывает на неё меня, оставляя в сидячем положении, после чего, отпуская мою руку, говорит спокойным тоном: — Неужели не можешь мне возразить? Так сильно боишься?       Снова ухмыльнулась. На этот раз...на этот раз я действительно не выдержала и воскликнула:       — Прекрати! Хоть раз восприми это всерьёз! Мне ведь больно, и ты это знаешь, но всё равно издеваешься! Анна! — я взяла её за рукав рубашки и, едва проговорив: — Прекрати, — стиснула зубы, глядя ей в глаза.       А та самодовольно бросила:       — И что ты мне сделаешь в противном случае? Расскажешь бабушке?       — Я...       Что мне ей противопоставить?       — Я буду сама защищаться! У меня есть Мэт! А ещё твои одноклассники... Они наверняка скажут правду. А учителя поддержат. Так что...       Ну вот. Что же это..такое?       Так внезапно, даже не предупредила.       Прикоснувшись резко к моей щеке, закрыв глаза, поцеловала, прикусывая нижнюю губу, заставляла стонать, задыхаться в поцелуе, чувствовать свой из ниоткуда взявшийся гнев, на который я не способна ответить, только принять, не в силах сопротивляться её грубым, всеохватывающим движениям губ, их мягкости...       «Ч-что я творю?»       Спустя полминуты или может больше стало невозможным дышать, и осознание происходящего поспешило напомнить о себе. Напомнить, что я снова перешла границы.       «А я ведь просто хотела...тоже пригрозить...но не более того. Неужели восприняла всерьёз?» — теряя сознание от потери кислорода, только так думаю, как от моих уст также без предупреждения отрываются, и Анна, с ухмылкой глядя на меня, уверенно говорит:       — А ты попробуй... — она провела пальцем по моим влажным губам, продолжив: — и тогда мы посмотрим...какое веселье получится из всего этого.       Её взгляд...был таким...пристальным. А поцелуй...может, она меня тоже...любит?       — Чтоб ты знала: — вдруг подаёт моя ученица голос, оборачиваясь ко мне в пол оборота: — в случае, если ты решишься рассказать всё Мэту и прочим, не забудь им напомнить и про наши поцелуи, и про то, как я тебя голую согревала. Иначе это придётся сделать мне, — что эта за злодейская ухмылка на её лице?       «Как я могу...даже сейчас...чувствовать к ней то же самое? Это так нечестно!» — болезненно стучало в мыслях, а сердце до сих пор колотилось от недавно побывавших на моих устах любимых губ, отчего и пришлось схватиться за ту область, где располагалось сердце, дабы последнее не выскочило вдруг из груди.