Операция: «выгнать училку с работы»

      Анна       Мы вроде бы продолжали вести себя как обычно, несмотря на произошедшее, но...       «Какого хрена я её обнимаю посреди утра?! Хорошо, что она ещё не проснулась, а то бы пришлось объяснять моё странное поведение!»       Эта женщина... Спит, повернувшись боком ко мне, придвинутая моей кистью за талию ближе к животу своего ненавистника, и едва ли слышно сопит, чуть приоткрыв губы. А я одной рукой обнимаю её, первой проснувшись, а потому и заметив, что она чуть ли не в полуметре далеко от меня, из-за чего по какой-то мне самой неизвестной причине обиженно хватаю её и сближаю нас, утыкаясь в её мягкую спинку, дарящую чувство умиротворения.       «Боже, никогда не думала, что кто-то на такое способен. Заставить мою не всегда уравновешенную натуру успокоиться и при этом так бесстыдно краснеть, подобно ребёнку... Да кем она себя возомнила, чёрт возьми?! Ничего...ничего не сделала, не сказала толком, а я уже бросаюсь к её телу обниматься. Нужно срочно подумать. Нужно подумать, что я ещё могу ей сделать за эти пару дней, пока срок моей службы не закончился! А потом...а потом вместо этих детских приколов я обязательно сделаю ей больно! Раз и навсегда!» — внушала я себе, жмурясь сильнее, и уже не одной, а двумя руками обвивая талию училки.       Эльза       — Эй, ты долго ещё будешь спать? Вставай! Если кофе остынет из-за тебя, то случай на катке для тебя станет забавным по сравнению с тем, что я с тобой сделаю через полчаса, — нависая надо мной, не терпящим возражений голосом недовольная ворчала Анна.       Пришлось нехотя открыть глаза и сделать попытку встать. Не получилось. Резкая боль в конечностях заставила шикнуть и без опоры упасть на кровать вперёд лицом.       Умоляющим взглядом посмотрев на подопечную, тяну руку с робкой просьбой:       — Не поможешь?       Она с презрением глянула на меня, фыркнула, подошла и рявкнула:       — А может притащить сюда сразу умывальник, чтобы ты заодно и лицо помыла? — после чего резко потянула на себя.       Несмотря на всё недовольство, продиктованное тем, что из-за меня ей теперь придётся ещё и побыть, как она выразилась, «нянькой», поскольку мои ноги временно не могут двигаться без боли, Анна часто спрашивает о моём самочувствии, сама помогает наносить мазь, ходить при надобности куда-либо в доме и даже порой, исходя из личного интереса, кормит с руки, при этом успевая играючи поддеть меня, доводя чуть ли не до слёз.       И тем не менее, несмотря на всё её пренебрежительное отношение к моей персоне, я всё равно ощущаю потребность в ней, её присутствии, её голосе. Однако, это ноющее напоминание, что уже через пару дней её здесь не будет, не даёт мне покоя. Тем более, что после этого она сможет быть свободна, а значит, организовать против меня всё что угодно. Ведь запугав свой класс, собрав своих приспешников...       — Слушай, хватит уже смотреть на меня глазами попрошайки. Это раздражает, — выводит меня из грустных мыслей голос Анны.       Глядя на мои влажные глаза сверху-вниз, поставив руки на бёдра, в наклонившемся положении моя ученица требовательно хмурится на меня.       — Если чего-то хочешь, то прямо скажи. Я всё сделаю... — после чего тут же добавляет с ухмылкой, — наверное.       Знаю, что такая просьба безрассудна, а изливать ей душу тем более, ведь толку будет, как от разговора со стенкой, но тем не менее...       — Анна, — начала я тихим тоном, чем привлекла её внимание. — М-можно я обниму тебя?       Не лучшее время для разговора я подобрала. Теперь щурится и пытается сделать дырку во мне.       — Что? — протянула она недовольно. — Это ещё зачем?       — Н-ну, е-если не хочешь, то л-ладно, — потирая пальцем щеку, часто заморгав, бубню, глядя в пол.       Задумчиво промычав, топая ногой, думала, видимо, над чем-то Анна, после чего уверенно бросила мне:       — Не больше минуты.       Затем подошла, заставила меня от страха застыть своим пронзительным взглядом, после чего накинулась на меня, опрокинув на кровать и объяснив это:       — Тебе всё равно лучше не вставать, — так и нависла надо мной, дыша носом и губами мне в шею.       Первые пару секунд я не могла удержать бесстыдно рвущегося из меня стона, который позже осознала Анна и, с ухмылкой отметив:       — Ну ты и извращенка, — повернула голову в другую сторону, теперь дыша в стену, позволяя своим волосам «щекотать» место, где недавно были её уста.       В попытках успокоиться и усмирить своё бешеное сердцебиение, зажмуриваю глаза, дрожащими руками хватаясь за одеяло сильнее.       — Эй, если холодно, то так и скажи, — начала моя ученица, с ехидством отметив: — Я тебя согрею...как в тот раз.       «Ну вот. Она снова за старое. Почему бы просто не обнять меня в ответ, не сказать нежных, успокаивающих слов и просто помолчать, одаривая ощущением безопасности рядом с собой? Неужели ей так нравится причинять мне боль, а потом, словно ничего и не было, помогать, при этом обвиняя меня же в случившемся?»       — Почему же моему сердцу пришлась по душе именно ты, а не кто-нибудь другой? — чувствуя, как начинают собираться у края глаз слёзы, молвлю дрожащими губами, не замечая, что говорю это не в мыслях и даже не про себя.       — А мне почём знать? — парирует моя ученица сдавленным тоном, чем и выводит меня из мыслей, заставляя реагировать удивлённым громким стоном возмущения, а её подскочить от неожиданности       Наконец, сумев взять себя в руки, принимаю вновь лежачее положение, а Анна, по своему капризу, несмотря на то, что время вышло, кладёт свою голову мне на грудь и, вздыхая, закрывает глаза, заставляя чуть ли не забыться в этом прекрасном моменте, как долгожданная просьба всё же напоминает о себе.       — С-слушай, м-можно я тебе к-кое-что расскажу? — наконец, решаюсь задать столь сложный вопрос для меня, будто при даче отказа моя жизнь на этом кончится.       Однако в ответ мне послышалось только тихое:       — Давай, — отчего так легко стало на сердце. — Ты только не дрожи и не заикайся, а то, знаешь ли, выдаёшь в себе влюблённую, а во мне пробуждаешь чувство к насилию.       Я тут же замерла, осмысливая в очередной раз, что она всё знает о моих чувствах к ней, а после, когда напомнила себе свой возраст и положение, отметила:       — Да.       И сделав глубокий вдох, выдохнула:       — Знаешь, моё детство практически полностью прошло в детском доме, из-за чего, когда у меня появился человек, которого я смогла назвать отцом, моя адаптация протекала довольно медленно по сравнению с теми, кто был со мной в детдоме.       Я остановила свою речь, ощутив как дёрнулась вверх Анна.       — Продолжай, — заметив моё беспокойство, отрешённым тоном попросила она.       Пересилив своё желание поинтересоваться её состоянием, я выполнила сказанное моей ученицей.       — Мой...отец...хорошо обо мне заботился. Ему было чуть за сорок, заострённые черты лица и вечно ощущаемые щетины на его подбородке почему-то, наоборот, делали его молодым и нередко привлекали внимание молодых девушек, — с этой мысли я хихикнула в кулак, вспоминая прошлое пятнадцатилетней давности. — Когда к нему подходили милые на вид девушки лет двадцати пяти и норовили задать куча вопросов, он всегда отвечал им, указывая на меня: «Простите, я с ребёнком», — усмехнувшись, я поспешила добавить: — Но большинство дам сразу парировало: «Но ведь кольца на вас нет. Значит, вы не женаты. А наличие малышки не преграда», после чего они подмигивали ему, и тогда он, почему-то превращаясь в недовольного ворчуна, грозно отказывал им: «Прошу прощения, но я больше не намерен продолжать с вами разговор». Не понимаю, с чего бы он с ними так?       Моя ученица фыркнула, объяснив мне:       — Что тут непонятного? Они просто оказывались либо проститутками, либо недоросшими до взрослого состояния дурами, которых твой отец, как видно, распознавал сразу.       Теперь я дёрнулась.       Анна снова фыркнула, добавив:       — Только не удивляйся. Это естественно. Мужчины обычно не отказываются от подобных предложений, чего уж говорить о холостяках. Но твой... — и тут она сначала умолкла, а после выдавила удивлённо-громко: — Может, у него нет яиц?!       Я чуть не подавилась.       — Ч-чего?..       — Н-ну знаешь, такой штуки, которая... — она жестикулировала, привстав, после чего, кашлянув в кулак, решила промолчать: — Ай ладно, продолжай, с чего начала, — и легла обратно на меня, теперь держась пальцами за мои плечи.       Едва удержавшись от стона и дрожи, я сглотнула и, вспомнив, откуда следует дальше говорить, вымолвила:       — В-в общем, таким был мой отец. У него, видимо, были свои принципы, которые он уважал. Наверное, это из-за того, что он тратил всё своё время на меня после работы, или из-за той фотографии, которая лежала на его рабочем столе. Там красивая девушка лет двадцати пяти в обнимку с большой белой собакой.       — Да, может быть из-за этого. А то я сразу не то подумала, — тихо выдала моя ученица, тут же умолкнув.       — А что ты подумала? — нахмурившись, задаюсь вопросом, отчего Анна ёжится и, усмехаясь, выдавливает из себя:       — Да так, ничего такого. Так что там было дальше?       Снова с усилием удержавшись, продолжаю начатое:       — Отец не меньше раза в неделю водил меня в парки аттракционов. И хоть сам он велел мне заводить друзей, у меня это не получилось, потому что я полдня просиживала дома, пока отец работал, а ближе к вечеру со мной мало кто мог играть. Чтобы мне было чем заняться, папа всегда оставлял мне записку, в которой говорил, что нужно делать. В основном там было мытьё полов, чтение книг и тренировка в написании букв. Именно благодаря ему я полюбила учёбу, книги и даже научилась готовить, пусть и по инструкции вместе с отцом. Хотя знаешь, мы чаще заказывали что-нибудь на дому. Я до сих пор удивляюсь, как он умудрялся готовить мне хорошие завтраки и обед, когда пропадал подолгу на работе, — я закрыла глаза и добавила: — Едва ли проведя с ним неделю, я привыкла к его присутствию в моей жизни. Просыпаясь каждый день с мыслью, что дома никого нет, но телевизор включён, а на столе лежит записка с завтраком, а ближе к обеду обязательно придёт отец, я успокаивалась и чувствовала небольшую ответственность за квартиру. Он всегда приносил с собой сладости после работы и с ухмылкой отмечал, что это он столько накупил на чаевые от посетителей. Редко даже покупал игрушки, но из-за того, что он плохо понимал вкусы девочек, то дарил в основном разных животных. Почему-то рядом с ним у меня не бывало чувства грусти или ощущения, что у нас неполная семья. Наверное, это потому, что у меня всего было больше, чем я могла бы мечтать. Странно, но я никогда не задавала ему вопрос о девушке на фотографии из-за боязни, что лезу не в своё дело. Наверное, эта привычка, привитая в детдоме. Там тех, кому мы могли причинить боль, было почему-то много. Начиная от повара, заканчивая главой детдома.       — И? Они вас наказывали? — вдруг задала вопрос Анна.       — Да, — честно отвечаю.       — Например? — уточняет моя подопечная.       — Ну, оставляли без ужина или выдворяли на улицу по несколько минут, пока, как они говорили, мы не осознаем нашу ошибку.       — Ладно, что было дальше? Как ты к нам попала? — наконец, удовлетворив своё любопытство, перешла к делу Анна, вдруг добавив: — А кстати, как ты стала такой? Разве в детдоме ты не должна была возненавидеть своих обидчиков и стать в последующем злой тёткой, как все?       Я усмехнулась, ответив:       — Не успевала. У меня почему-то так не получалось.       — То-то и видно, что мягкотелая. Тебя обидеть — раз плюнуть. Продолжай, — с недовольством парировав, скомандовала Анна, приникая губами к моей левой груди.       — Я... — да что такое? Она сейчас так...так близко. — Я...       Пришлось снова себя успокоить, чтобы ответить на поставленные ученицей вопросы.       — Спустя два года с лишним он умер от сердечного приступа, — Анна дрогнула, а я едва сдержала норовившие подкатиться слёзы, прикусив губу. — Позже, когда меня вернули в детдом, и после того прошло ещё пара недель, выяснилось, что отец завещал мне приличные деньги в банке, и потому, спустя несколько лет, я сняла со счёта завещанное и потратила их на то, чтобы выучиться на учителя, как и было в последнем письме, которое он мне оставил.       — Почему именно на учителя?       — «Я бы хотел, чтобы ты стала в будущем учителем. Глядя на то, как быстро тобой осваиваются новые учебники и как с лёгкостью ты их мне пересказываешь, я подумал, что эта работа для тебя будет более подходящей. Тем более, что ты не останешься одна, поскольку будешь окружена учениками и коллегами. Я хочу, чтобы у тебя были друзья, подопечные, которые однажды придут к тебе с благодарными лицами за полученные знания. Я хочу, чтобы ты жила, Эльза», таким был последний абзац его прощального письма. Сначала я думала пойти на кардиолога, но мой отец... Его последняя воля... Он... У него изначально, ещё до меня, с детства были проблемы с сердцем. И всё это...он сказал мне только после смерти, — я сильнее сжала рубашку Анны, но в ответ услышала лишь как её ладонь садится на мою макушку, а отрешённый голос твердит:       — Он не хотел оставаться один, когда оказалось, что смерть так близко. Испугавшись, ему захотелось сделать хоть что-то, чтобы после не было так стыдно или... А может, он боялся одиночества? Что умрёт один, в своей квартире, и после его найдут спустя пару дней кто-то, к примеру, из налоговой, и тогда инспектор, пришедший на место, спросит: «Соберите тех, кто мог бы опознать тело». Он эгоист, который откладывал всё на потом.       Я было собралась серьёзно обидеться за такие слова ученицы, как та тут же вставила:       — Прости. Я не со зла. Это всего лишь мои предположения, вот и всё. Но, знаешь, ему действительно повезло, что его окружала именно такая дочь, как ты. Он наверняка был рад, что его дочь не расспрашивала его о той фотографии молодой девушки с собачкой, чем не теребила его возможные раны; быть может, он каждое утро бодрый шёл на работу и улыбался прохожим с мыслями, что сегодня будет отличный день, потому что, когда он вернётся после тяжёлой работы, его будет ждать с нетерпением девочка, которая вечно улыбается, стесняется и добрая ко всему, что не попадя; он...наверняка был счастлив, что ты никогда не жаловалась на нехватку какого-либо элемента в вашей совместной короткой жизни: ни в маме, ни в друзьях, ни в капризах, ни в чём. Он, похоже, сумел разглядеть в тебе что-то, чего другие не смогли. Твой отец, уверена, умер счастливым, так что не реви, просто улыбайся и живи ради того, кто старался за своё недолгое время подарить тебе лучшие воспоминания о родителях. И я думаю, раз ты ни в чём не ощущала потребности, то твой отец...прекрасно справился со своей ролью родителя.       Анна       И что это на меня нашло? Я что, стала философом?!!       А? Почему эта училка вдруг замерла? Неужто собралась мне одежду пачкать своими слезами? Я же просила её...       — Анна, спасибо, — сжимая мне рубашку, пробубнила преподша, явно стискивая зубы, чтобы вдруг не разрыдаться. — Я правда...благодарна тебе. Спасибо.       До меня дошла мысль, что это хрупкое создание всё это время винило себя в смерти отца, пусть тот и умер не по её вине, а потому, что таково было стечение обстоятельств.       И тем не менее, ни отец, ни детдом, ни смерть её опекуна не повлияли на её характер. Они ни коим образом не коснулись её чёртового ангельского характера. Я, наверное, ошибаюсь, но... Кх! Да почему меня всё равно бесит её счастливое лицо и одновременно заставляет невольно улыбаться?! Я что, единственная, кто не прочь улыбнуться от всей души её плачущему личику и... Постойте-ка. Я же сама её попросила не ныть, сама же успокаивала, сама же...не хотела допустить её слез такого рода, чтобы она плакала по отцу, чтобы она ощущала свою вину, чтобы...чтобы... Что я делаю..?