Котёл или метла - вот в чём вопрос

Замок тем временем прихорашивался к Рождеству. В коридорах висели гирлянды остролиста и омелы, щели и прорези доспехов сияли таинственным светом, а в Большом зале, как обычно, поблескивали золотыми звёздами двенадцать огромных ёлок. По замку плыли ароматы праздничных яств, и в сочельник даже Короста высунула нос из кармана Рона: так вкусно пахло. Рождественским утром Рон кинул в Гарри подушкой, и тот проснулся. — С Рождеством тебя! Смотри, прибыли подарки. Гарри сощурился и потянулся за очками, чтобы разглядеть кучу коробок, что высилась на полу у кровати в полутьме спальни. Рон уже разглядывал свои подарки. — Ещё один свитер от мамы... как всегда, тёмно–бордовый... Тебе она тоже наверняка прислала... Гарри развернул первый пакет. Ему миссис Уизли связала ярко–красный с гриффиндорским львом на груди, а ещё напекла пирожков с изюмом и миндалем и не забыла прислать коробки с пирожными и ореховыми леденцами. Вскоре раздался стук в дверь. На пороге стояла Гермиона в домашнем халате и с рыжим любимцем на руках. На шее у кота красовался бант из мишуры, и Живоглот недовольно ворчал. — Унеси его отсюда! — Рон поскорее вытащил Коросту из–под одеяла и сунул в карман пижамы. Гермиона раскрыла было рот, но в этот миг Живоглот прыгнул с её рук и вцепился в грудь Рону. — Убери своего кота! — заорал гриффиндорец. Кот рвал когтями его пижаму, Короста выскользнула из кармана и взобралась на плечо. Рон ухватил её за хвост, сбросил кота и хотел было пнуть ногой, но промахнулся, угодил в чемодан у кровати Гарри, взвыл от боли и запрыгал на одной ноге. Тут из чемодана вместе с несколькими колбами выкатился вредноскоп, закрутился на месте, засверкал и пронзительно засвистел металлическим свистом. У Живоглота шерсть встала дыбом. — Совсем забыл про него, — Гарри флегматично - он же гриффиндорец, маленький конец света это почти каждодневная рутина, за это время вполне можно было привыкнуть - нагнулся и поднял вредноскоп. Тот вертелся и свистел на его ладони. Кот выгнул спину дугой и грозно зашипел. — Сейчас же убери своего кота, Гермиона, а то я за себя не отвечаю, — отчеканил Рон, сидя на кровати и потирая ушибленную ногу. Гермиона подхватила Живоглота — он жёлтыми глазами злобно глядел на Рона — и вышла из спальни. В комнате воцарилась тишина, только Рон пыхтел от боли и злости. Короста съежилась у него в руках. Гарри давно её не видел, и сердце у него зашлось от жалости: крыса похудела и осунулась, кое–где вылезла шерсть. — Она что–то совсем зачахла, — заметил Гарри. — Не зачахла бы, не будь тут этого рыжего недоумка. Это у неё стресс. Гарри промолчал. Обычные крысы живут только три года, - вспомнились ему слова его учительницы из магловской школы. Короста была, видно, лишена волшебной силы и, стало быть, жить ей осталось совсем недолго. Гарри отстранённо подумал, что Короста – крыса долгожитель, и нейроны в его голове практически начали создавать какую-то очень важную мысль, но мальчик отвлёкся на зов Рона и, конечно же, всё тут же забыл. Друзья встретились в гостиной. В это Рождество им было невесело. Гермиона заперла кота в спальне и дулась на Рона: как не стыдно, хотел пнуть Глотика ногой. Рон всё ещё кипел: Живоглот опять чуть не съел его крысу. Гарри и Драко взялись было мирить их, но вскоре махнули руками на заведомо гиблое дело. Когда наступило время обеда, друзья спустились в Большой зал. Факультетские столы опять были отодвинуты к стенам; посреди зала красовался один общий стол, на котором накрыто на двенадцать человек. За столом уже сидели Дамблдор, МакГонагалл, Снегг, Стебль, Флитвик и завхоз Филч в старомодном поношенном фраке вместо обычной коричневой куртки, один робкий первокурсник и мрачного вида слизеринец–пятикурсник. Гарри, Драко, Рон и Гермиона подошли к столу. — Весёлого Рождества! — поздравил их Дамблдор и добавил: — Нас мало, и мы решили, что глупо сидеть за разными столами. Садитесь, мы вас ждём. Друзья уселись на дальнем конце стола. — Ну, что вы? Угощайтесь! — Дамблдор с сияющей улыбкой оглядел сидящих. Едва Гарри протянул руку к блюду с жареным картофелем, как дверь в зал снова открылась и вплыла — по–другому не скажешь — профессор Трелони. На ней было длинное зелёное платье, расшитое блестками, в нём она еще больше походила на стрекозу–переростка. — Сивилла! Вот так сюрприз! — воскликнул Дамблдор и привстал. — Я глядела в магический кристалл, господин директор, — ответила Трелони мистическим, потусторонним голосом. — И к своему вящему удивлению, увидела себя: я покидаю своё одинокое убежище и спускаюсь к вам. Разве могу я бросать вызов судьбе? И я поспешила сюда. Прошу вас простить мне опоздание... — Ну, разумеется, какой разговор?.. — У Дамблдора в глазах заплясали лукавые огоньки. — Позвольте начертать вам стул. И директор на самом деле начертал в воздухе волшебной палочкой стул, он медленно завертелся, повисел немного и приземлился между Снеггом и МакГонагалл. Трелони, однако, не села, она обвела сидящих взглядом огромных глаз и вдруг вскрикнула: — Я не смею, профессор! Если я сяду, нас будет тринадцать. Не забывайте: когда вместе обедают тринадцать человек, кто первый встанет, тот первый умрёт. — Давайте, Сивилла, забудем сегодня эту примету, — нетерпеливо ответила МакГонагалл. — Садитесь скорее, индейка остынет. Профессор Трелони немного помедлила, смежила веки, поджала губы и опустилась на стул с таким видом, как будто предвидела — стол сейчас поразит молния. Профессор МакГонагалл тотчас запустила разливную ложку в ближайшую супницу. — Не желаете супу с потрохами, Сивилла? — спросила она. Трелони как не слышала. Она открыла глаза и снова оглядела присутствующих. — А где же любезный профессор Люпин? — Ему опять нездоровится, — ответил Дамблдор и жестом пригласил всех начинать трапезу. — Бедный Люпин, надо же заболеть на Рождество! — Вы, конечно, знали об этом, Сивилла? — спросила МакГонагалл, подняв брови. Трелони бросила на соседку ледяной взгляд. — Разумеется, знала, Минерва. Но не в моих правилах выставлять напоказ всеведение. Обычно я себя веду так, словно у меня нет Третьего глаза. Зачем волновать людей? — Это многое объясняет, — закивала головой декан Гриффиндора. — Должна сказать, Минерва, — в голосе Трелони вдруг пропала потусторонность, — профессор Люпин недолго пробудет с нами. И кажется, он сам знает, что время его на исходе. Я как–то предложила ему поглядеть в магический кристалл, так он просто сбежал... — Его можно понять, — сухо отозвался Снегг, впервые при учениках поддерживая мнение декана Гриффиндора. — Едва ли профессору Люпину в ближайшее время что–то грозит, — вмешался Дамблдор приветливым, но всё же слегка повышенным голосом, что положило конец пререканиям профессоров. — Северус, вы ведь сварили ему ещё одну порцию зелья? — Да, господин директор. — Вот и прекрасно! Стало быть, он скоро поправится. Дерек, вы ещё не пробовали свиных сарделек? Попробуйте, очень рекомендую, — обратился Дамблдор к первокурснику. Тот отчаянно покраснел и дрожащими руками приблизил к себе миску с сардельками. До самого конца пиршества Трелони вела себя вполне сносно. Сидели за столом ещё два часа, Гарри и Рон в рождественских колпаках из хлопушек перепробовали все кушанья. Они первые встали из–за стола, и профессор Трелони громко вскрикнула: — Мои дорогие! Кто из вас встал первым? — Не знаю, — Рон смущённо глянул на Гарри, легкомысленно пожавшему в ответ плечами. — По–моему, это не имеет никакого значения, — холодно заметила профессор МакГонагалл. — Если только за дверью не стоит сумасшедший с топором, готовый отрубить голову первому, кто выйдет в холл. Все засмеялись. Трелони была оскорблена до глубины души. Сумасшедшего с топором в холле не оказалось.

***

После насыщенного впечатлениями дня Гарри очень устал, и, чтобы не портить друзьям настроение своим кислым видом, тихонько выскользнул из гостиной и поднялся в пустую спальню. Там он присел у тумбочки, вытащил книги и нашел фотоальбом в кожаном переплёте, который ему подарил Хагрид два года назад. Там были фотографии мамы и папы. Гарри сел на постель, задёрнул полог и стал разглядывать снимки. На свадебной фотографии папа машет ему рукой, на лице у него сияет улыбка, непослушные волосы на голове торчат в разные стороны. Папа держит под руку маму, и она тоже светится счастьем. А рядом — шафер папы, он же Сириус Блэк. Если не знать о том, что это он, то и не догадаешься. На фото он красив и весел, а теперь у него исхудалое, бледное лицо. Неужели он уже тогда переметнулся на сторону Волан–де–Морта? И замышлял убить лучших друзей? Понимал ли он, что его ждёт двенадцать лет в Азкабане, после которых он станет неузнаваем? Гарри перелистнул страницу, и там снова увидел папу и Блэка. И на следующей, и дальше… - Папа не мог быть настолько глуп, чтобы не видеть сути лучшего друга у себя под носом, - пробормотал гриффиндорец вслух. Гарри долистал до последней страницы альбома – эту колдографию он раньше не замечал. Она вообще какая-то странная: на ней нет людей, в каком-то лесу стоит красивый олень и изредка поводит ушами. На олене спокойно стоит большой чёрный пёс, который во рту аккуратно, не сжимая клыки, держит что-то мелкое и извивающееся. Гриффиндорец всмотрелся – было плохо видно, но, похоже, какой-то грызун. Гарри покачал головой: и что в этом альбоме, посвящённом его родителям и их друзьям, забыли животные из какого-нибудь цирка? Решив, что, возможно, подпись на обратной стороне снимка ему всё объяснит, Гарри вытащил колдографию и перевернул её. Подпись дела ему не сильно прояснила: «Господа Сохатый, Бродяга и Хвост, Запретный лес, 1975 год». Гарри помотал головой. Что за бред? Кто дал этим животным такие странные клички? Внезапно глаза у мальчика округлились, и он метнулся к сумке к недавно нежданно обретённой карте Мародёров. Так и есть, он оказался прав: клички Сохатого, Бродяги и Хвоста ему уже знакомы. Но что это тогда получается? Эти животные – вовсе не звери, а люди? Ученики Хогвартса, которые стали анимагами? Но такого просто не может быть, после урока трансфигурации, посвящённого анимагии, он сам, лично, просмотрел в библиотеке список волшебников, которые смогли постичь этого искусства, и самой последней в реестре была профессор МакГонагалл с её кошачьей формой. Но, если взглянуть с другой стороны, кто мешал этим ученикам быть нелегальными анимагами? Никто, а значит, что и мировая общественность не знала о их способностях. Ладно, с пунктом анимагии он разобрался. Тогда встаёт другой вопрос: куда на колдографии подевался мистер Лунатик, чьё имя тоже фигурировало на карте вместе с остальными? Хотя, возможно, этот человек просто не захотел быть анимагом, ну, или способностей не хватило. Хорошо, этот вопрос был не так важен, как тот, который сидел у Гарри в голове всё это время: что эти ученики вообще забыли в этом альбоме? Хотя, если подумать, на многих снимках школьных лет мелькали не только его родители, но и профессор Снегг, и Мародёры, и другие однокурсники... Стоп. Глаза Гарри снова округлились. Мародёры! На втором курсе Дамболдор ему сказал, что его папа с друзьями называл себя Мародёрами, и карта, что он недавно нашёл, называется Картой Мародёров. Не значит ли это, что его папа с друзьями и был тем самым загадочным её создателем? Если предположить, что это так, то всё становится только интереснее. Гарри потрясённо выдохнул. Сегодня днём он и представить не мог, что откроет ещё одну тайну его родителя. - То есть, вы хотите сказать, - начал он вслух, не понимая даже, к кому он, собственно, обращается, - что мой папа, Блэк, профессор Люпин и Питер Петтигрю и есть эти самые господа Мародёры и вместе с тем эти самые анимаги? Если так подумать, то даже логично, почему такие клички: олень – Сохатый, пёс – Бродяга, грызун – Хвост. Но что значит прозвище Лунатик? Почему так? Четвёртого зверя на колдографии нет, так почему же такое прозвище? Может, этот Мародёр по ночам больше всех любил гулять? Или луну сильно любил? Гарри захлопнул альбом и упал спиной на кровать. Как-то это всё в голове у него не укладывалось. И не совсем было понятно, какие формы у кого были. Кем мог быть его папа? Псом? Верным и преданным? Или благородным оленем? Или загадочным Лунатиком? То, что его отец мог быть Хвостом, Гарри даже не рассматривал: по рассказам Хагрида и Дамболдора было ясно, что Джеймс Поттер был заводилой, а само имя Хвост показывало, что обладатель сей клички явно вечно тащился в конце и всему потакал. - Бродяга… - протянул Гарри, сам не зная зачем. – Странное имечко… Он замолчал, как вдруг, ошарашенный, вскочил с кровати, мимоходом озлобившись на свои слишком сегодня активизировавшиеся умственные способности. - Бродяга… - прошептал он, не веря своим же мыслям. – Это ведь кличка пса профессора Люпина! Не может же… Он метнулся к отброшенному на кровати снимку животных в лесу, мысленно пытаясь найти отличия в облике псов. К его немалому потрясению, их не было. - Не может быть… - Гарри обессиленно упал на кровать: ноги не держали его. – Сириус Блэк – это Бродяга, и он здесь, в замке, с профессором Люпином. Значит, Ремус с ним заодно… Гарри залез под одеяло, его морозило. Ещё один человек в этом треклятом замке, которому он безоговорочно верил, оказался сообщником Блэка. Значит ли это, что, когда он придёт учиться патронусу, его попытаются убить? Он помотал головой, поплотнее закутавшись в одеяло. Ремус ещё ничем не заслужил таких его выводов: если хотел убить, уже сделал бы хоть одну попытку, наедине они оставались. Может, профессор вообще не знает о том, что его собачка – это Блэк? Он же сам сказал, что тот к нему прибился неоткуда, а кличку он ему, может, дал в честь памяти давно минувших лет. Немного успокоенный такими мыслями, Гарри перестал дрожать и смог додумать свою мысль о том, что, раз Блэк – Бродяга, то его отец, скорее всего, был Сохатым. Перевернувшись на другой бок и зашипев от того, что твёрдый угол альбома воткнулся ему в живот, Гарри вылез из одеяла и запихал всё в тумбочку. Заснул он с дельной мыслью – завтра сходить к профессору Люпину и расставить если не все, то хотя бы многие точки над «и».

***

Проснувшись, Гарри обнаружил, что спальня уже пуста. Он оделся и спустился по винтовой лестнице в гостиную. Там были только друзья: Драко сражался с магловским кубиком Рубика, который ему подарила на Рождество Гермиона, уверенная в том, что он его не осилит; Рон жевал мятную жабу и поглаживал живот; девочка корпела над домашней работой, разложенной на трёх столах. - А где все? - Гарри рассеянно огляделся. - Разъехались, - лениво ответил Драко, не отрываясь от кубика – он уже смог собрать кусок из пяти зелёных составляющих. - Сегодня первый день каникул, ты что, забыл? Всех уже вчера не было, - Рон пристально поглядел на Гарри. - Скоро обед, я уже собирался пойти тебя будить. Гарри сел в кресло у камина. За окнами все ещё падал снег. Перед камином, как рыжий пушистый коврик, растянулся Живоглот. - Тебе нездоровится? У тебя больной вид, - Гермиона обеспокоенно взглянула на Гарри, оторвавшись на мгновение от работы. - Нет, всё в порядке, Миона. На меня вчера вечером снизошла куча озарений, и я до сих пор пытаюсь их переварить. - Звучит интересно, с нами поделишься своими мудрыми мыслями? – Драко отлепился от кубика и уставился на друга. - Нет, - покачал головой тот и тут же поспешно добавил, - дело не в доверии, я просто сегодня хотел всё до конца выяснить. - И тогда ты нам наконец расскажешь? – закинул в рот остатки мятной жабы Рон. - Конечно, - послушно кивнул Гарри. Живоглот потянулся и выпустил длинные когти. Карман Рона задрожал. Воцарилось молчание. - Послушайте, ведь сейчас каникулы! - воскликнул Рон. - Идёмте к Хагриду, мы у него сто лет не были! - Извинитесь перед ним за моё отсутствие, идёт? – просительно-вопросительно посмотрел на друзей Гарри. - Я не знаю, насколько задержусь у профессора Люпина. - Хорошо, - кивнула Гермиона. - Идёмте, - сказал Драко, выпрямляясь в кресле. Трое друзей сходили за мантиями, вышли сквозь портретный проход и пошли по опустевшему замку, их шаги гулко отдавались в коридорах. Они миновали дубовые двери и вдохнули свежий морозный воздух. Спускавшийся вниз луг серебрился пушистым снегом, и шаги друзей оставляли в снегу дорожку. Носки и полы мантий скоро промокли и заиндевели. Запретный лес стоял как заколдованный, каждая ветка одета белой сверкающей опушкой, хижина Хагрида походила на глазированный торт. Рон постучал. Раздались тяжёлые шаги, и дверь отворилась.

***

В это же время Гарри поскрёбся в кабинет профессора Люпина. За дверью раздался громкий лай, и послышался тихий голос мужчины, успокаивающего разбушевавшегося Бродягу. Гриффиндорец сглотнул, вспомнив о своих вечерних мыслях. - Гарри? – наконец выглянул Люпин из кабинета. – Признаться, я не ожидал тебя так скоро. Думал, ты побольше времени захочешь провести с друзьями. - Раньше начнём – больше успеем, - повторил Гарри одну из любимых поговорок профессора Снегга. – И у меня к вам есть одна весьма важная тема для разговора. Ремус сразу заметил намного большую, чем обычно, серьёзность в голосе мальчика. - Ну что ж, проходи, - пропустил он ученика за порог. Чёрный пёс тут же запрыгал около Гарри, который не без внутренней борьбы позволил себя облизать и дрожащими пальцами погладил чуть жестковатую шерсть. - Гарри, твоя тема для разговора действительно важная? - Да, профессор, - пробурчал гриффиндорец, предполагая, что мужчина считает его мысли детскими, и оттого - глупыми. - Тогда я думаю, что сначала мы потренируемся на боггарте, а потом сядем и поговорим за чашкой чая: после нашей тренировки ты наверняка устанешь. Гарри, осознавший логичность слов Люпина, согласился, и они, заперев Бродягу, направились в кабинет профессора Бинса, чтобы тренироваться там. Ремус, ненадолго оставив гриффиндорца одного в кабинете истории магии, вскоре вернулся с большим ящиком и водрузил его на стол. - Тут у нас с тобой боггарт, - улыбнулся он, снимая мантию и вытаскивая волшебную палочку, жестом показывая Гарри, чтобы тот сделал то же самое. – Заклинание Патронуса, которому я собираюсь тебя научить, — это высшая магия. Замечу, что очень немногие волшебники могут вызвать настоящего Патронуса. - Что такое вообще этот Патронус? Сгусток положительной энергии, когда дементор – отрицательной? - Патронус – твой щит против дементора. Но ты прав: Патронус — это вид положительной силы, воплощение всего, что дементоры пожирают — надежду, счастье, стремление выжить. В отличие от человека, Патронус не знает, что такое отчаяние, и поэтому дементор не в состоянии причинить ему вреда, — ответил профессор Люпин. - А на что похож Патронус? - полюбопытствовал Гарри. - У каждого волшебника он свой, - пожал плечами Люпин. - Можешь называть это своим внутренним зверем-талисманом. - А как вы его вызываете? - Надо сосредоточиться на одном–единственном, самом счастливом воспоминании и произнести заклинание, - объяснил профессор. Гарри, погрузившись в себя, начал искать в памяти счастливое воспоминание. Разумеется, семейство Дурслей не подарило ему ни одной счастливой минуты. А что было самое приятное в Хогвартсе? Ну, конечно, победа в квиддич! - Есть, - произнес он, стараясь как можно острее пережить заново те ощущения. - А теперь слова... - Люпин прокашлялся. - Экспекто патронум! - Экспекто патронум, - чуть не задыхаясь, проговорил Гарри. - Экспекто патронум. - Ты хорошо сосредоточился на счастливом воспоминании? - спросил Люпин. - Д–да... - Гарри как можно быстрее вернулся мыслями к воспоминанию. - Экспекто патроно… нет, патронум… извините... экспекто патронум, экспекто патронум. Внезапно из волшебной палочки вырвалось что–то похожее на струю серебристого газа. - Вы видели? - обрадовался Гарри. - Видели? У меня получилось! - Очень хорошо, - улыбнулся Люпин. - Ну что ж, ты готов опробовать заклинание на дементоре? - Да, - ответил Гарри, стиснув в руке волшебную палочку. Он вышел на середину кабинета и попытался сосредоточиться на полёте, но что–то мешало ему... Люпин взялся за крышку ящика и рывком поднял её. Из ящика медленно поднялся дементор, его закрытое капюшоном лицо было повернуто к Гарри, а блестящая чешуйчатая рука крепко вцепилась в мантию. Лампы замигали и погасли. Дементор, хрипло дыша, медленно поплыл к нему, и на Гарри накатилась волна ледяного холода... - Экспекто патронум! - завопил он. - Экспекто патронум! Экспекто… Но и кабинет, и дементор уже растворялись в густом белом тумане. В голове эхом отдавались крики какой-то женщины, и звучали они куда громче, чем раньше. «Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно...» «Отойди... Отойди, девчонка...» Почему эта женщина кричит моё имя? Кто она? Почему мне кажется, что я её слышал? - Гарри! - позвал откуда–то голос. Гриффиндорец вернулся в реальность. Он лежал на полу ничком. В комнате горел свет. Кажется, он упал в обморок. - Извините, - прошептал он, садясь. Пот, обильно выступивший на лбу, застилал глаза. - Как ты себя чувствуешь? - встревожено спросил Люпин. Встревоженно? Что ж, ещё одно подтверждение тому, что он не хочет меня убить. - Ничего... - ответил Гарри. Ухватившись за ближайший стол, он кое–как встал на ноги и прислонился к нему. - Съешь, - Люпин протянул ему шоколадную лягушку. - Надо съесть перед следующей попыткой. Я знал, что с первого раза не получится. Более того, я был бы крайне удивлен, если бы получилось. - Профессор, я услышал крики женщины… - тихо прошептал Гарри, откусывая у лягушки голову. – И ещё голос Волан-де-Морта, отгонявшего её. Она пыталась защитить меня… Что это было, профессор? К мужчине повернулось худое бледное лицо гриффиндорца, в глазах которого собрались слезинки. - Гарри… - Люпин растерялся. По правилам стоит прекратить занятие, ребёнок ослаб и испуган. Но раз он слышит такое, то стоит как можно быстрее осилить с ним Патронуса, чтобы такого больше не повторялось. - Гарри, - повторил мужчина уже окрепшим голосом. – Ты… Тебе не показался знакомым этот голос? - Да, - кивнул гриффиндорец, уже вытиравший рукавом непрошенные слёзы обиды за смерть той женщины. - Я думаю, что, при виде дементора, твоё подсознание подкидывает тебе то, что произошло с тобой в раннем детстве. - Хотите сказать, - мальчик поднял на профессора глаза с каким-то непонятным выражением. – Хотите сказать, что это кричит моя мама?.. Молчание Ремуса сказало Гарри всё за себя. Он замолчал. Смерть мамы… В ней виноват Волан-де-Морт. Из-за него у него нет семьи, из-за него он слышит крики мамы, всё из-за него... Из-за него и людей, последовавших за ним. - Гарри, если ты не хочешь продолжать, я пойму… - негромко начал было Люпин. - Хочу! – отчаянно крикнул Гарри. – Я должен! - Ладно... - понимающе произнес Люпин. - Тогда тебе, наверное, лучше выбрать другое счастливое воспоминание... Похоже, что первое оказалось недостаточно сильным… Гарри задумался и решил, что, наверное, самое счастливое воспоминание - о том, как профессор Снегг согласился стать его наставником. Он снова стиснул палочку и вернулся на середину кабинета. - Готов? - спросил Люпин, опуская руки на крышку ящика. - Готов, - ответил Гарри, изо всех сил пытаясь заполнить голову своими счастливыми воспоминаниями, а не мрачными мыслями о том, что случится, когда ящик откроется. - Начали! - выкрикнул Люпин, откидывая крышку. В комнате снова воцарились темнота и ледяной холод. Дементор поплыл на Гарри, хрипло дыша и протягивая к нему свою гниющую руку... - Экспекто патронум! - закричал Гарри. - Экспекто патронум! Экспекто пат… Перед глазами вновь появился густой белый туман... вокруг него двигались большие размытые тени... а затем появился новый голос, голос мужчины, в котором отчётливо слышалась паника. «Лили, хватай Гарри и беги! Это он! Беги! Быстрее! Я задержу его...» Гарри слышал, как кто–то выбегает из комнаты, как громко распахивается дверь, как раздается высокий визгливый хохот... - Гарри! Гарри! Очнись... Гарри открыл глаза и понял, что Люпин с силой бьёт его по щекам. На этот раз ему понадобилась целая минута, чтобы сообразить, почему он лежит на пыльном полу. - Я слышал голос папы, - пробормотал Гарри. - Я в первый раз его услышал... Он пытался задержать Волан–де–Морта, он хотел выиграть время... дать маме возможность скрыться... Гарри внезапно осознал, что по его лицу течет не только пот, но и слёзы. - Ты слышал Джеймса? - странным голосом спросил Люпин. - Да... - Гарри, утерев лицо, поднял голову. – Вы же были его другом, да? - Я... Да, мы были друзьями, — ответил Люпин. - Послушай, Гарри, наверное, на сегодня хватит. Заклинание крайне сложное... Напрасно я предложил тебе... - Нет! - воскликнул Гарри, вставая на ноги. - Я попробую ещё раз! Наверное, я думаю о не слишком счастливых вещах, всё дело именно в этом... Подождите... Он снова погрузился в мысли. Ему нужно было по–настоящему счастливое воспоминание... Такое, которое могло бы превратиться в сильного Патронуса... Гарри вдруг замер, а потом поднял голову и поглядел на Люпина. Он нашел то, что искал, - день, когда он узнал, что он волшебник и что он уедет от Дурслей в Хогвартс! Только благодаря этому воспоминанию у него сейчас есть другие - о квиддиче и зельях, о первых в его жизни друзьях и магии. Если и это нельзя назвать счастливым воспоминанием, тогда в его жизни вообще не было счастливых минут... Гарри, собрав все силы, сосредоточился на своих чувствах, когда он понял, что покинет дом на Тисовой улице, и снова вышел на середину кабинета. - Готов? - спросил Люпин. Судя по его виду, он уже жалел о том, что разрешил Гарри сделать ещё одну попытку. - Сосредоточился? Ну что ж, начали! Он в третий раз поднял крышку, и из ящика поднялся дементор - комната наполнилась темнотой и холодом, и... - ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! - завопил Гарри. - ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! В его голове снова раздались крики, только сейчас они звучали так, словно доносились из плохо настроенного приёмника. Они становились то тише, то громче, то снова тише, но Гарри по–прежнему отчетливо видел перед собой дементора. Фигура в капюшоне замерла... и вдруг из палочки Гарри вырвалась неясная, неопределённой фигуры, более напоминающая призрака, чем какое-либо сформированное животное, серебристая тень и зависла между ним и дементором... У Гарри дрожали ноги, но он ещё держался на них, хотя и не знал, как долго ему удастся простоять... - Ридикулус! - воскликнул Люпин, выпрыгивая вперёд. Раздался громкий треск, и Патронус с дементором исчезли. Ноги у Гарри подкосились, и он рухнул на ближайший стул. Он чувствовал себя так, словно только что пробежал несколько километров. Скосив глаза, он наблюдал, как профессор Люпин наставил свою палочку на боггарта, как тот (как всегда при виде Люпина) превратился в серебристый шар и как профессор загнал боггарта обратно в ящик. - Великолепно! - произнес Люпин, подходя к гриффиндорцу. - Просто великолепно, Гарри! Вот это начало! - Может, попробуем ещё? - переведя дыхание, спросил Гарри. - Всего один раз? - Нет, - твёрдо ответил Люпин. - Сегодня с тебя хватит. Вот, держи... Люпин протянул Гарри большую плитку шоколада. - Съешь его весь, иначе мадам Помфри меня убьёт, - улыбнулся он. - Ну что, теперь ты хотел о чём-то поговорить? - Да, - кивнул Гарри и развернул плитку. Он начал медленно есть, чтобы успеть обдумать свой монолог. Люпин, кажется, разгадал его намерение собрать мысли в кучу, а потому не настаивал на мгновенном разговоре, и вместо этого вскипятил чайник, который, видимо, принёс с собой, и разлил напиток по кружкам. - Профессор Люпин, - позвал наконец Гарри. - Вы были близким другом моего отца и ещё двух людей – Блэка и Петтигрю… Люпин тут же обернулся. - Да, был… - И вы, разумеется, узнаёте эту колдографию? – протянул ему гриффиндорец снимок с животными в запретном лесу. Люпин побледнел. - Откуда она у тебя? – упавшим голосом спросил он. - Хагрид подарил альбом с колдографиями моих родителей и их ближайшего окружения, - ответил Гарри, внимательно наблюдая за реакцией профессора. – Там, на обратной стороне, есть подпись. Люпин послушно перевернул снимок и побледнел ещё сильнее, вчитываясь в слова, написанные собственной рукой когда-то очень давно, чуть ли не в прошлой жизни; его худые пальцы вцепились в колдографию, практически разрывая бумагу. - Господа Сохатый, Бродяга и Хвост, - процитировал Гарри. – Это прозвища трёх из четырёх учеников Хогвартса, которые именовали свой квартет Мародёрами. Ремус с каким-то даже священным ужасом поднял взгляд на этого ребёнка и задней мыслью понял, что попал на допрос, конечной целью которого стоит полнейшее разоблачение Бродяги и, возможно, его самого. Какого Мерлина ему вообще так много известно? - Насколько я понимаю, мой папа был Сохатым, Блэк – Бродягой, Петтигрю – Хвостом, а вы – Лунатиком, - безразлично продолжал Гарри, понимая, что сейчас сведёт бедного профессора с ума. Но ему нужны ответы. - И у меня к вам очень много вопросов касательно этого, профессор. Ремус молчал. Он понимал, что, в конце-то концов, с этим ребёнком просто не могло всё пройти гладко, и он бы рано или поздно всё понял. Скорее всего рано, но чтобы настолько – к этому мужчина не был готов. В прочем… Так даже лучше. И Сириус будет иметь больше возможностей быть оправданным перед мировой общественностью уже к лету. - Задавай, ребёнок, - наконец собрался он с мыслями. Гарри вперил на него свой взгляд и жёстко усмехнулся. - Рад, что вы согласились мне содействовать, профессор. Итак… У вашего пса кличка – Бродяга, и он буквально идентичен по облику псу на колдо, разве что чуть менее откормлен. Я прав, что вместе с вами в Хогвартс попал Сириус Блэк? Ремус тяжко вздохнул. Ох нелёгкая это работа – убедить гриффиндорца в том, что не нужно калечить невиновного человека, даже если он по всем фактам якобы убил твоих родителей. - Да. Ты прав, Гарри. Мой пёс – это Сириус. Постой! – он схватил гриффиндорца за рукав. – Ты должен выслушать меня. - Какого Мерлина я должен вас слушать, если вы дали убийце шанс проникнуть в Хогвартс? Вы… Вы дали ему шанс добраться до меня! Вы! Который вроде как был другом моего отца! – Гарри прорвало. – Кажется, мой отец вообще не умел себе выбирать друзей: первый его же и убил, второй содействует первому и даёт шанс убить ещё и сына в придачу к отцу. Я восхищён его недальновидностью, правда! Ремус прикрыл глаза и вздохнул. Если допустить то, что Бродяга реальный убийца, всё то, что ему наговорил сейчас Гарри, обоснованно, и потому правдиво. Но при настоящем раскладе дел… - Гарри, твоё сердце полно жажды мщения; но ты не нашёл истинного виновного. Я прошу тебя только лишь об одном: дай мне три минуты, по истечению которых я дам тебе полную свободу действий. Черноволосый гриффиндорец молчал. Его разум сейчас действительно был оплетён жаждой мести, желанием отомстить за родителей. Эти три минуты наверняка нужны для того, чтобы Блэк успел сбежать. - Нет, - прорычал он наконец. – Уйдите с дороги! Мужчина грустно покачал головой: - Что ж, Гарри, ты не оставил мне выбора. Инкарцеро! Гриффиндорец в мгновение ока оказался привязан появившимися верёвками к стулу, с которого только-только успел вскочить. Со злостью извиваясь в попытках вырваться, Гарри скрипнул зубами и понял, что без разрешения Люпина свободу не обретёт и, скрепя сердце, молча уставился на профессора. - Хорошо, Гарри. Надеюсь, сейчас ты меня выслушаешь. Хотя, мне даже говорить ничего не придётся, ведь за меня всё сделает это! – Люпин небрежным движением вынул из кармана мантии гриффиндорца Карту Мародёров и, сразу же произнося пароль, подошёл поближе к ученику и развернул пергамент так, чтобы тот мог читать надписи на нём. – Итак, Гарри. Ты действительно можешь убедиться в том, что в моём кабинете сейчас находится Сириус Блэк, но важно тебе увидеть совсем другое. Посмотри на ту спальню в башне Гриффиндора, которую ты делишь с Роном и другими своими однокурсниками. Ничего странного не наблюдаешь? Гарри кипел злостью, ему казалось, что от него даже пар шёл, но это, конечно же, было не реально. Но пергамент, подсунутый ему под нос, был реальным и закрывающим весь обзор, так что ему волей-неволей пришлось посмотреть на собственную спальню, угодливо помещённую ему прямо напротив глаз. Он уже было хотел язвительно отозваться о странном зрении Люпина, которое позволило ему увидеть здесь что-то необычное, как и сам обнаружил то, что никоим образом не вписывалось в его привычное мировоззрение. - Но… Питер Петтигрю? – неверяще произнёс он. – Наверное, это какой-то сбой в Карте, не может же мёртвый человек быть здесь, в Хогвартсе! - Нет, Гарри, это не сбой. - Но… Если это так, и Петтигрю жив, то… - Гарри замолчал; казалось, звук движения шестерёнок в его голове можно было услышать. Наконец, после минутного молчания, гриффиндорец спросил, не сомневаясь в том, что профессор знает ответ на его вопрос: - он здесь с начала года? - Да, - Люпин даже заинтересовано приподнял бровь, ожидая намёка на то, что ребёнок понял, что тут происходит. - Тогда… Вы с Блэком решили проникнуть в школу для того, чтобы его добить? Ремус со вздохом обречения уронил голову. Кажется, это надолго. - Гарри, подумай здраво и, желательно, о том, что он вообще забыл сейчас в школе. Гриффиндорец замолчал. Да, на такую мысль ему ответ ещё в голову не успел прийти. Если бы Петтигрю хотел сказать миру о том, что он тогда выжил, – а он должен хотеть, если ему нечего скрывать, – то сказал бы это много раньше. Да и тем более… Как его вообще до сих пор никто не заметил? - Он в анимагической форме? Здесь? – решил он озвучить свой вопрос. - Верно, - Люпин удовлетворённо кивнул. – А теперь скажи мне, нет ли у кого-нибудь из твоих однокурсников в питомцах грызуна? Скажем, крысы? Гарри поднял круглые от удивления глаза на Ремуса. - Короста? Но это же не может быть Питер! Короста больна от старости… а ещё и кот Гермионы… она такая облезлая… - Гарри, ты произнёс ещё одно подтверждение тому, что это Питер, а не простая крыса, - на недоумённое лицо гриффиндорца Люпин подсказал: - старая. Ты сказал «старая». - Ну да, Рон говорил, что она ему от Перси досталась, а тому - от Чарли… Гарри в шоке уставился в пол, проводя в уме математические подсчёты. Это что ж получается? Три года у Рона, и до этого ещё четыре у Перси, и ещё сколько-то у Чарли?! Крысы же столько не живут! Ремус удовлетворённо кивнул сам себе: судя по слегка осоловелым глазам, Гарри додумался до того, что обычная крыса столько не проживёт. Если она не анимаг. - Как ты думаешь, Гарри, если Питер Петтигрю – честный человек, которому нечего скрывать то, что он жив, - то почему он тринадцать лет прячется в случайной семье волшебников в облике крысы? - Он не хочет, чтобы магическое общество знало о его нежданном воскрешении… - И почему же он этого не хочет? - Потому что он что-то скрывает… - обречённо произнёс Гарри. - И почему, как ты думаешь, именно в этом году Короста выглядит такой похудевшей и больной, если исключить из ряда причин её старость и наличие кота Гермионы? – задал Люпин ещё один наводящий вопрос. - Потому что… - задумчиво начал Гарри, - потому что Блэк сбежал из Азкабана! - Правильно. А теперь скажи мне, почему же Питер Петтигрю, который, по идее, герой, до ужаса боится того факта, что Блэк сбежал из тюрьмы, в которой он должен был погибнуть? - Потому что он знал, что Блэк в курсе того, что его старый друг ещё среди живых, и то, что тот захочет его убить? – вопросом на вопрос ответил Гарри. - А почему Блэк хочет убить Питера? – приподнял бровь Ремус в ожидании конечного прозрения ребёнка. - Потому что тогда он помешал Блэку убить себя? Ремус без слов хлопнул себя по лбу рукой и упал на ближайший стул. - Гарри, не убивай во мне веру в твои мозги… - простонал он. - Блэк хочет его убить, потому что всё то, что приписали Блэку, совершил он… - убито заключил гриффиндорец. Они замолчали. Гарри было стыдно за своё недавнее поведение, Ремус же ждал, что скажет гриффиндорец, и мимоходом снимал с него собственное заклинание. - Можно с ним поговорить? – наконец хрипло спросил мальчик, подняв глаза на профессора. Тот в них увидел многое: и мелкую часть раскаяния, и кроху вины, и даже огонь не потухшей злобы, перенаправленной теперь на Петтигрю. - Можно, - благосклонно ответил Ремус, понимая, что ребёнок спрашивал про крёстного. Кстати о… - Гарри, ты же в курсе, что Сириус… - Мой крёстный? – поймал его мысль гриффиндорец. – Да, мне Драко ещё летом рассказал. Тогда для меня эта новость оказалась… неожиданной. - Понимаю… - протянул Ремус и открыл дверь из кабинета. – Что ж, пошли, Гарри, уже почти вечер, а ты хотел ещё с ним поговорить. И нам всем нужно обсудить план дальнейших действий. Гриффиндорец кивнул на все слова Люпина разом и побрёл за ним по коридорам Хогвартса навстречу своей судьбе. - Гарри, ты разрешишь мне сначала с ним переговорить наедине? – спросил Ремус, когда они подошли к двери его кабинета. - Да-а, - протянул тот и, проводив взглядом спину Ремуса, опёрся о стенку и уставился в никуда. Через какое-то время Люпин выглянул в коридор и пригласил ребёнка войти. Тот мотнул головой и, оттолкнувшись от стены, медленно переставляя ноги, поплёлся в кабинет. Он вошёл и сразу же увидел человека, сидевшего к нему спиной за одной из парт. Гарри негнущимися от волнения ногами пошёл прямо к нему. Тот на звук шагов обернулся, и мальчик на этом всё ещё немного худом и бледном лице увидел смесь нетерпения, волнения и неловкости. Гриффиндорцу было жутко неуютно в возникшей тишине, поэтому он прокашлялся – по кабинету прошлось эхо, а Блэк как-то съёжился – и, наигранно засмеявшись, хотел произнести что-то вроде «Да-а, на колдографиях вы выглядели несколько иначе…», но смог выдавить только: - Э, - восхитительно многозначное слово. «Э» значит «Я хочу что-то сказать, но не знаю, что именно», а также «Я застигнут врасплох, и у меня нет подготовленного плана», и, конечно же, паническое «Что я здесь делаю?». - Ладно, господа, - прервал его Люпин, - с любезностями у вас не всё хорошо, поэтому перейдём сразу к делу. Сириус, Гарри в курсе многого произошедшего, но ты можешь приукрасить подробностями. Гарри, думаю, тебе будет это полезно услышать, и это я говорю, как со стороны твоего преподавателя, как и со стороны друга твоего отца. И Сириус, и гриффиндорец молча кивнули на слова Люпина. Первый сразу сообразил, про что Ремус просил его рассказать. А Гарри вспомнил ещё один вопрос, который он не успел прояснить с Люпином: - Профессор, можно я после всего того, чем вы оба решили со мной поделиться, задам вам ещё один вопрос? - Конечно, Гарри, - немного нервно улыбнулся Люпин, нутром чуя, что вопрос этот будет о его ликантропности. - Итак, Гарри, - позвал мальчика Сириус немного хриплым голосом, - изволь всё же обратить на меня внимание и послушать то, что я хочу сказать. Для начала… мне очень жаль твоих родителей… Гарри серьёзно посмотрел на крёстного, сам того не подозревая, становясь слишком похожим на те видения Сириуса из Азкабана, в которых Джеймс Поттер укорял его за их смерть, и раз за разом увеличивал его вину. Сириус остановился после упоминания родителей Гарри, и тот, подняв голову, увидел на щеках мужчины слёзы. Именно они дали ему понять, что Блэк – не враг, что он действительно был лучшим другом его отца, любил его, как настоящего брата, и что он уж точно никогда не желал смерти Поттерам: ни старшему, ни младшему. - Я… - начал вдруг Гарри, даже не зная, что он конкретно хотел сказать. Он знал, что ему просто было необходимо что-то сказать, как-то облегчить ту ношу, которую носил все эти годы у себя на плечах Сириус. – Мне тоже жаль… Мне жаль того, что вам пришлось пережить. Блэк расширившимися глазами смотрел на то, как тот Азкабанский призрак медленно, но верно тает, исчезает, становится лишь частью его прошлого под словами крестника. Гарри осталось только сдавленно выдохнуть, когда мужчина сжал его в необычайно крепких объятиях, при этом трясясь и что-то лихорадочно шепча. - Сириус, - Люпин поспешил на выручку к ученику, который уже почти что хрипел. - Ох, прости, не думал, что ты такой хрупкий, - Блэк отлепился от мальчика, который тут же глубоко задышал, пытаясь восполнить запас кислорода. – И, Гарри, давай на «ты», хорошо? - Ладно, - кивнул гриффиндорец, как следует отдышавшись. – Давай только в следующий раз меня душить не будем, хорошо? Сириус наконец-то искренне рассмеялся, и атмосфера в кабинете разрядилась. Люпин предложил всем чай, и Гарри, усевшись на соседнюю с Сириусом парту, приготовился слушать. - С твоим отцом мы дружили с самого первого курса в школе, хотя знакомство наше началось с драки, - начал рассказ Сириус, и Гарри понял, что на своего отца он походил намного больше, чем сам думал. Ну или у всех Поттеров первая реакция на Сириуса Блэка такая. – Ну, про школьные годы сейчас рассказывать я не буду, обойдёмся тем, что мы вместе создали Карту Мародёров, которая, что очень неожиданно, всплыла у тебя. Сириус сделал знак рукой, чтобы Гарри, который хотел было его перебить, молча слушал, и продолжал: - Ещё у Джеймса была передающая в его семье из поколения в поколение мантия-невидимка, которая, судя по твоему лицу, тоже каким-то образом у тебя. Когда мы учились на шестом курсе, вне стен школы велось очень активное движение Тёмного лорда и его сторонников, и уже были первые жертвы. Потому наша четвёрка Мародёров твёрдо решила после выпуска помогать Министерству в борьбе с Пожирателями Смерти – так называли себя сторонники Лорда. Правда, в отдел Мракоборцев взяли только Джеймса и меня: Ремус сам не пошёл по некоторым причинам, а Петтигрю не прошёл по баллам. Примерно через год – ты тогда уже родился - Дамболдор сообщил Джеймсу и Лили, что они находятся в большой опасности, поскольку Лорд за ними охотится, и посоветовал спрятаться в тайном укрытии. А для верности подсказал воспользоваться заклятием Доверия. - Что это такое? - в первый раз решился перебить крёстного Гарри. Люпин откашлялся и стал объяснять: - Заклятие Доверия - одно из самых сложных, оно запечатывает тайну в сердце человека, которого ещё называют Хранителем Тайны. Эту тайну раскрыть невозможно, разве что сам Хранитель её выдаст. Волан-де-Морт мог годами искать Лили и Джеймса и не нашёл, даже если бы сунул нос в окно вашего дома. Гарри молча кивнул в знак того, что он понял, и взглядом попросил Сириуса продолжать. - Джеймс предложил меня в Хранители, хотя сам Дамболдор хотел им быть. У старикана были сведения о том, что кто-то из нас, друзей Джеймса, переметнулся на сторону Лорда и является предателем, и потому он настаивал на своём, но Джеймс был уверен во мне, но в самый последний момент мы с ним решили сделать хранителем не меня, довольно заметную фигуру, а Питера, которого, я был уверен, никогда не приметит Лорд. - И в итоге Хранителем стал Питер, а не Сириус, а все, включая меня, были уверены, что всё осталось так, как было оговорено, - нахмурившись, влез в рассказ Ремус. - Уж лучше бы всё было так, как оговорено, - мрачно изрёк Сириус. – А так получилось, что я фактически обрёк их на верную смерть, сделав Хранителем предателя, который в тот же вечер донёс всю информацию Лорду. - Не вини себя, - тонким ломающимся голосом произнёс Гарри. – В конце концов, виноват не ты, а Петтигрю, который посмел предать доверие своих друзей. - Гарри… - это всё, на что хватило Сириуса. Они замолчали. Через какое-то время, справившись с комком в горле, Гарри поднял голову и обратился к крёстному: - Сириус, что ты… Что ты сделал с теми магглами? И как Петтигрю инсценировал свою смерть? - В ту ночь я очень тревожился за Питера, и потому решился вылезти из своего укрытия и навестить его. Какого же было моё удивление, когда его не оказалось в том месте, где он должен был быть! Я тогда понял и весь его подозрительный вид, и нежелание с нами видеться, и, выжимая всю возможную скорость из своего мотоцикла, полетел к вашему дому. И застал там только… Сириус не мог говорить, из его горла вырывались только странные булькающие звуки; в прочем, Гарри понял его без слов. - А после, отдав Хагриду тебя и мотоцикл, - справившись с эмоциями, продолжал мужчина, - я выследил Питера одним заклинанием. К сожалению, тот был тогда на улице, полной маглов, то бишь свидетелей, и начал нести слёзную ахинею про то, что я здесь предатель. О, как я его тогда хотел убить! К сожалению, он оказался хитрее, чем я всегда думал, и в тот момент, когда я поднял палочку, чтобы его атаковать, он заклинанием оторвал себе палец на руке, и, с помощью крови создав ударную волну, превратился в крысу и сбежал в канализацию. В тот момент я понял, что всё. Конец. Только тогда я, пожалуй, в полной мере осознал всё то, что сотворил этот… этот… Он обхитрил всех нас. Всех тех, кто считал его слабым, ни на что не годным дурачком. Сириус выглядел ужасно уставшим, когда замолчал на этих словах. Он заново прочувствовал всю свою боль и опустошение, и он был даже немного рад этому. - Знаешь, Ремус, - внезапно засмеялся он каким-то лающим смехом, - теперь я даже жалею, что мы с ним плохо себя вели. Возможно, будь мы с ним мягче, он не стал бы предателем. - Это не первый раз, когда я с тобой не согласен, но первый раз, когда я одобряю твою жестокость. Не зависимо от нашего к нему отношения, он бы всё равно избрал бы сторону Лорда, считая, в таком случае, нас мягкотелыми простофилями, - твёрдо ответил Ремус. - Значит, теперь нам стоит поймать крысу Рона, его же Петтигрю, и притащить на честный суд, на котором будет ещё присутствовать директор для узаконивания этого всего, - напомнил о своём существовании Гарри. - Да, - в унисон кивнули мужчины. - Ладно, с этим разберёмся чуть позже… - гриффиндорец снова принял лицо серьёзного лица. – А теперь, профессор, я всё же хочу задать свой вопрос. - Задавай, ребёнок, - снова нервно кивнул Люпин. - У меня есть только разрозненные факты да свои соображения, но… Ремус, я прав в том, что вы – оборотень? В кабинете повисла тишина. Сириус решил не вмешиваться до тех пор, пока его помощь не понадобится Люпину для открытия его тайны; Гарри молча ждал ответа на свой вопрос; Ремус чувствовал второй раз за свои года, что последующие его слова несут за собой какой-то сильный поворот в его жизни. - Да, - наконец тихо отозвался он, опустив голову, чтобы не видеть презрения или отвращения на лице ребёнка. Снова воцарилось молчание, во время которого Ремус мысленно пообещал себе никогда больше не разговаривать с этим гриффиндорцем больше, чем надо преподавателю, а Гарри не мог поверить, что этот замечательный человек носит на себе такое бремя. Они одновременно подняли головы и начали говорить. - Я думаю, что тебе стоит вернуться в гостиную… - Я хочу помочь вам, Ремус! Я отказываюсь принять, что нет никакого лекарства от ликантропии! - Что?.. – в шоке произнёс Ремус, смотря на загоревшееся лицо гриффиндорца. Но тот не шутил, и Люпин почти что упал на стул, не в силах поверить, что этот неимоверный ребёнок действительно принял его. - Как ты догадался? – подал голос Сириус, чтобы отвлечь внимание от Ремуса, который приходил в себя. - Ну, тут много всего… - начал перечислять Гарри, улыбаясь. – Всё началось с того урока ЗоТИ, который вёл профессор Снегг. Я тогда не врубился, почему он начал разговор об оборотнях, но потом я увидел, как он передавал вам то зелье, очень странное для обычной болезни, а потом ещё эта кличка «Лунатик», да и ваш боггарт – не хрустальный шар, а луна… - Всё-всё, мы поняли, что ты слишком наблюдательный, - замахал руками Сириус на ребёнка, который продолжал улыбаться. - И тебе не страшно? – еле слышно спросил Люпин. – Находиться рядом со мной, зная, что я – огромная и злобная тварь? - Ну… Немного страшно, но Сириус же с вами живёт – и ничего, жив ещё вроде. Да и, насколько я понимаю, то зелье, которое вам даёт профессор Снегг, делает вас менее… агрессивным. - Ты прав, - покладисто согласился Люпин. - Зелье, которое готовит профессор Снегг, — совсем недавнее открытие. Оно делает меня безопасным для окружающих. Я пью его неделю, предшествующую полнолунию, и после трансформации сохраняю разум. Лежу у себя в кабинете, как вполне безобидный волк, и спокойно жду, пока луна пойдет на убыль. - А что было раньше? – задал Гарри ещё один интересующий его вопрос. - Ну… Начну с того, что меня укусил оборотень, когда я был совсем маленький. Родители перепробовали всё для моего исцеления, но до того, как волчье противоядие было изобретено, раз в месяц я становился настоящим монстром. И о Хогвартсе даже не мог мечтать. Какие бы родители согласились отдать ребенка в школу, где он будет учиться вместе с оборотнем? Но вот директором стал Дамблдор. Он отнесся ко мне с сочувствием, сказал, что я должен учиться и что он примет все меры предосторожности. Люпин вздохнул и задержал взгляд на Гарри. — Помнишь, я тебе говорил, что Гремучую иву посадили в тот год, когда я поступил в Хогвартс? Дело в том, что её посадили именно потому, что я поступил в Хогвартс. Воющая хижина в Хогсмите и туннель, ведущий к нему, были построены специально для меня. Раз в месяц меня тайком отправляли туда из замка — на время превращения. А дерево поместили у входа в туннель, чтобы никто не мог попасть ко мне в дом, пока я опасен. В то время мои трансформации были ужасны. Превращение в оборотня очень болезненно; кусать было некого, и я царапал и грыз самого себя. Жители деревни слышали какой–то шум, завывания и думали, что это бушуют особенно неистовые призраки... Даже теперь, когда в доме уже много лет всё тихо, люди опасаются приближаться к нему. Но если не считать превращений, то, пожалуй, я был счастлив, как никогда в жизни. Впервые у меня были друзья, трое верных друзей — Сириус Блэк, Питер Петтигрю и, разумеется, твой отец — Джеймс Поттер. Естественно, мои друзья не могли не заметить, что раз в месяц я куда–то исчезаю. Я сочинял всевозможные истории — говорил, что у меня заболела мать и надо её навестить... Больше всего на свете боялся, что, узнав, кто я такой, они бросят меня. Но в конце концов они, как и ты, поняли, в чём дело. Но друзья не покинули меня. Напротив, придумали нечто такое, отчего мои трансформации стали самыми счастливыми днями моей жизни — они стали анимагами. Три года львиную долю свободного времени они тратили на то, чтобы научиться этому. Твой отец и Сириус были одни из самых одарённых студентов, да и вообще им повезло, ведь анимагическое превращение иногда приводит к ужасным последствиям. Министерство магии ещё и поэтому зорко следит за всеми, кто пытается стать анимагом. От Питера было мало толку, но он целиком положился на своих умных друзей и тоже благополучно стал анимагом. В конце концов, на пятом курсе им удалось осуществить свой замысел — отныне каждый мог по желанию трансформироваться. - Но чем это могло помочь вам? - недоумевал Гарри. - Очень многим. В своем обычном виде им тоже приходилось избегать меня. Как животные — они составляли мне компанию. Ведь оборотни опасны только для людей... Раз в месяц они ускользали из замка, укрывшись мантией–невидимкой Джеймса, и совершали превращение. Питер, как самый маленький, легко преодолевал ударную зону ветвей Ивы и нажимал сучок, который отключал дерево... Они спускались в туннель, и мы вместе проводили время. Под влиянием друзей я становился не таким опасным — тело было волчье, но разум сохранялся... Теперь, когда мы все могли превращаться в животных, открылись невероятные, захватывающие возможности. Мы покидали Хижину и всю ночь бродили в окрестностях школы или по деревне. Сириус и Джеймс перевоплощались в довольно крупных зверей и вполне могли при необходимости сдержать оборотня... Вряд ли в Хогвартсе был хоть один студент, знавший территорию школы и Хогсмид лучше, чем мы. Вот так нам и пришла в голову мысль составить Карту Мародеров и подписаться прозвищами. - Но ведь это же очень опасно! Гулять в деревне и вокруг замка с оборотнем... А вдруг бы друзья не смогли вас удержать и вы укусили кого–нибудь? – ужаснулся Гарри. - Эта мысль до сих пор мучает меня, - глубоко вздохнув, сказал Люпин. - Было, было много раз — ещё бы чуть–чуть и... Потом мы хохотали над этим. Мы были молоды, неразумны и в восторге от своего ума, ловкости... Конечно, иногда во мне шевелилась совесть. Ведь я обманул доверие Дамблдора... Он принял меня в Хогвартс, чего не сделал бы никакой другой директор, и, наверное, мысли не допускал, что я нарушаю правила, которые он установил для моей и чужой безопасности. Он не догадывался, что по моей милости трое учеников стали нелегальными анимагами... Но каждый раз, когда мы обсуждали план очередных похождений в ночь полнолуния, совесть угодливо молчала. И оказалось, что с тех пор я мало изменился. Люпин нахмурился, и в его голосе зазвучало отвращение к самому себе: - Тайно провести Сириуса в замок, при присутствии дементоров, и зная, что первое наше слово директору – и они отсюда вернутся обратно в Азкабан… Я не рассказал директору правды, поскольку слишком малодушен. Ведь это значит признаться, что я ещё в школе обманывал его, что и других заманил на путь обмана, а доверие Дамблдора для меня — всё. Он дал мне возможность учиться в Хогвартсе, когда я был мальчишкой. Дал мне работу, когда я уже отчаялся найти хоть какой-то заработок. Вот и выходит, что Снегг абсолютно прав насчёт меня... - Профессор Снегг? – воскликнул Гарри. – Что между вами когда-то произошло? - Профессор Снегг когда–то учился вместе с нами. Сириус некогда сыграл с ним одну шутку, которая едва не убила его... Без меня там тоже не обошлось... Блэк сардонически усмехнулся: - Он это заслужил. Шнырял вокруг, вынюхивал, чем мы, четверо, занимаемся. Жаждал, чтобы нас исключили. - Северуса очень интересовало, куда это я пропадаю каждый месяц, - продолжил Люпин. - Мы были однокурсниками, ну и... хм... слегка недолюбливали друг друга. Особенно он терпеть не мог Джеймса — виновата, я думаю, зависть, и, неким образом, твоя мама. Джеймс был блистателен, и Лили с некоторых пор стала отдавать ему предпочтение в общении… И вот однажды Снегг подсмотрел, как в канун полнолуния мадам Помфри повела меня к Гремучей иве. Сириус Снегга заметил и шутки ради сказал ему, что всех–то и дел — ткнуть длинной палкой в шишку на стволе Ивы, и тогда он отроет мою тайну. Снегг, естественно, так и сделал. И отправился вслед за мной. Представь себе, что его ожидало в Хижине: встреча с оборотнем со всеми вытекающими последствиями. Но твой отец, узнав, что придумал Сириус, бросился за Снеггом и, рискуя жизнью, увел его из подземного хода. Снегг всё же мельком увидел меня — в самом конце туннеля. Дамблдор строго–настрого запретил ему разглашать мою тайну. Но с тех пор он знает мою особенность. - Так вот почему профессор вас не любит, - медленно произнес Гарри. - Он, конечно, думает, что и вы участвовали в той шутке. - Да, - кивнул Ремус. Все замолчали, переваривая информацию, которой поделились за этот вечер. Наконец Люпин посмотрел на время и тонко намекнул Гарри, что до отбоя осталось немного. - Я могу сказать Драко, Рону и Гермионе про всё? – спросил Гарри, помня уговор с друзьями. Сириус и Ремус переглянулись. - Думаю, ты сможешь рассказать друзьям правду о Сириусе, когда это всё будет знать профессор Дамболдор. А пока… пока ничего не говори, хорошо? Гарри молча кивнул и, попрощавшись, вышел за дверь и направился в гостиную Гриффиндора, надеясь лишь на то, что ребята уже легли спать и у него есть шанс всё обдумать и придумать, что им сказать. И как убедить Рона в том, что его Короста – хоть и крыса, но вовсе не грызун.