Silence in the darkness

       Бежать от прошлого, всё равно, что бежать от поезда по рельсам. Когда-нибудь эта здоровенная махина тебя настигнет и раздавит, каким бы хорошим спортсменом ты ни был, и как бы отлично не работала твоя дыхалка. А я, между прочим, была хорошим бегуном в школе. В своей старой школе.        Но даже так, я не хотела оглядываться назад и пыталась забыть всё, что происходило со мной в давно минувшие дни. Я хотела распрощаться со всем, что упорно тянуло меня вниз и открыть второе дыхание, раскрыв крылья, и просто взлететь не оглядываясь больше ни на что.        К сожалению, моё прошлое не хотело прощаться со мной. Оно напоминало о себе каждый день, каждый миг, подкидывая неприятные сюрпризы, словно специально желая свести меня с ума. Мои прожитые дни утекали, как вода сквозь пальцы, а я всё никак не могла собрать себя по частям. Мне говорили, что это будет тяжело и не каждый с этим справлялся, но продолжать жить вполне возможно. Всего лишь нужно привыкнуть к новому миру, который окружал меня вот уже три месяца. И выглядел он так: куча разных запахов и звуков вокруг, но никакой картинки перед глазами. Всё что я видела — это темнота.        Темнота, так пугавшая меня раньше, теперь не казалась такой уж враждебной, хотя ничего особо не изменилось — в ней всё так же водились монстры. Но теперь меня куда больше волновало другое. То, что темнота теперь мой вечный спутник жизни. А монстры… Они были, есть и будут. Всегда.        Эта густая, непроглядная темнота забрала у меня всё. Даже моё собственное время.       За всю поездку я несколько раз проваливалась в сон. И это были самые лучшие моменты, ведь лишь во сне передо мной нет этой окружающей темноты. — Почти приехали.        Я повернула голову на голос отца. Мне не надо видеть, чтобы понять, что он улыбался. Он всегда улыбался, даже когда это неуместно. Я считаю, что это одно из его лучших качеств — быть всегда немного на своей волне и не поддаваться общему, нависшему в последнее время над многими людьми, депресняку. Мой папка особенный почти во всех смыслах, как и вся моя безумная семейка.        Наверное, стоило начать с того, что имечко у моего отца не очень простое, а такое, заковыристое и напоминающее имя ангела — Бальтазар. А ещё у меня есть любимый дядя, который не отставал своим именем от моего отца — Гавриил. Прямо-таки ангельская семейка пернатых чудиков со слепой клушей в подарок. — Эй, ты опять повесила нос, — холодный и чуть влажный палец отца коснулся моего носа. Он всегда так делал, чтобы я улыбнулась. В детстве этот приём работал, но я уже не та маленькая девочка с пухленькими розовенькими щёчками, за которые очень хотелось потискать. — Всё нормально, пап. — Да-да, заезженная фразочка милых мадемуазелей, которые хотят показать, что они сильные и независимые леди, — я слышу, что он усмехнулся, а потом ощутила, что машина завернула за угол. — Не будь, как они, милая. — Не быть сильной и независимой? — я тоже улыбнулась. — Гордой и глупой, — машина остановилась, похоже мы наконец приехали. — Я сейчас вернусь.        Дверь открылась и в салон попал свежий апрельский воздух с лёгкой прохладой из-за нерастаявшего снега, который наверняка ещё лежал на асфальтированных дорожках.        Папа ещё не сдался. Мне кажется, что он вообще не знал, что значит сдаваться и идти по течению. Принять и просто жить дальше, как предлагает судьба. Видимо, это из-за того, что мой отец работник полиции.        Можно ли было этого избежать? Могла бы я сделать так, чтобы всё не заходило так далеко? Повернуть время вспять, оказаться именно в том моменте, когда всё пошло не так, и постараться исправить его? Приложить больше усилий. И сидеть сейчас в уютном кресле перед камином, слушая аудио книгу «Властелин колец», а не идти на встречу к своим друзьям поздно вечером. Послушать папу и просто остаться дома. — Ну всё, пойдём.        Я вышла из машины, стараясь прислушаться к своим ощущениям. Всё же мне ещё очень сложно привыкнуть к этой всепоглощающей темноте. До моих ушей доносились тихое пение какой-то птицы, а потом внезапный шорох взмаха её крыльев. Я держалась за холодную чуть шершавую руку Бальтазара и старалась делать уверенные шаги по тропинке, но мои ноги казались какими-то тяжёлыми и ватными.        Подниматься по ступенькам всегда очень сложная задача для таких, как я. Первое время отцу приходилось брать меня на руки, ведь я просто панически боялась сделать шаг. Особенно стоя перед лестницой. В моей голове всегда внезапно вспыхивали цветные картинки того, как я кубарем лечу вниз по лестнице, бьюсь головой о плитки кафеля и лежу в собственной луже крови. — Ну вот, мы дома, — проговорил отец, когда мы преодолели наконец небольшое крыльцо и вошли в наш новый дом.        Постояв на одном месте ещё немного и убедившись, что папа ушёл забирать вещи из машины, я прислонилась рукой к стене и немного прошла вперёд. Как бы я не старалась убедить себя повременить с выводами, но мне уже не нравилось новое жилище.        Под ладонью чувствовалась холодная неровная стена, покрытая краской, ступать по полу было неудобно из-за боязни поскользнуться на гладком паркете, с улицы был слышен шум ремонтных работ, а в воздухе было слишком много пыли, испарений от краски и мельчайших опилок от новой мебели, но совсем отсутствовали запахи, свойственные для жилого дома: готовящейся еды, цветов, парфюма жильцов и совсем немного стирального порошка.        Опираясь на стену и осторожно передвигая ноги, я пошла по направлению к комнате, которая по словам отца, теперь была моя. По пути я упёрлась коленями в комод, — его края были украшены вырезанным растительным орнаментом, — который также пришлось обойти. Первая дверь, встретившаяся у меня на пути, была очень простой, без каких-либо вставок или узоров, и я уже было подумала, что такие стояли во всём доме, но уже следующая — моя дверь — оказалась более «приветливой». Сначала было очень приятное на ощупь шероховатое дерево, затем выемка, а внутри вставки из стекла определённой формы. Листья. А посередине овал, будто капля. Это были цветы.        В первое время самым важным для меня будет являляться запомнить, где и что стоит. Если начинать от двери и идти по правой стороне, получалось: кровать, стол, окно с широким подоконником, большой шкаф, на полу расстелен палас. И место. Много пустого места, занятого лишь воздухом. Комната была такой большой, что расставленная у стен мебель просто терялась в пространстве, и, находясь в центре комнаты, могло возникнуть чувство, что стоишь посреди поля под открытым небом. Только посреди поля обычно тепло, здесь же пробирал несильный озноб. — О, вот ты где! — голос отца звучал чуть выше. Это происходило всегда, когда он удивлён или очень рад. — Шустрая ты моя, а кто коробки будет таскать? — Ты. — Вот, на секундочку милая мадемуазелька, я вообще-то уже почти старик! — Почти, — я вытянула руки вперёд и начала изучать новую комнату. Так, окно украшено небольшими капельковидными гирляндами, занавеску лучше постирать, на ней ощущался слой пыли. — Ой.        Я наткнулась на острый угол стола и поморщилась от лёгкой боли в бедре. Плюс ещё один синяк. Спиной я чувствовала папин взгляд, он стоял на месте и наверняка хотел подойти, но у нас был уговор: он помогает мне только подниматься по лестнице. Если он будет всегда рядом, я никогда не научусь принимать этот тёмный мир вокруг себя.        Позже мы вместе разбирали вещи, раскладывали их на полках в шкафу или на столе, походили по всему дому, папа рассказал, где какая комната находилась, и в конце усадил за стол на кухне, предложив вместе отужинать. Еда была вкусной, но я почти не притронулась к ней: я старалась запомнить всё то, что показал мне отец, нарисовав в голове свою карту. — Знаешь, Эм, — я вынырнула из своих мыслей, услышав обращение к себе. Он опять сократил моё имя, — я взял на завтра выходной, так что с утра проедем в питомник и выберем тебе хорошего поводыря. А то негоже тебе будет весь день сидеть взаперти. — Я знала, что отец сейчас улыбался, и впервые за последние сутки смогла так же искренне улыбнуться в ответ.