Мы закат

      Краткие мгновения ясности, много тепла, терзающего озноба и крохотные коготки боли, вонзившиеся в его тело и разум словно сотня острых зубов. Некто держал его за руку и напевал незатейливую песенку, но когда Каллен открывал глаза, все вокруг устилала молчаливая темнота и играющие, словно языки пламени, тени на стенах. Он не мог знать наверняка, взаправду ли все это. Где-то в закромах искаженной памяти, через крупную щель в старой крыше между балками падал белый снег.       Проблески трезвости разума казались слишком призрачными, чтобы хоть сколь либо оценить свое состояние как физическое, так и психическое. Он узнал стены спальни, узнал тяжесть тела пса, лежащего у ног. Очертания кого-то, стоявшего перед камином. Мир существовал и дальше, но Каллен мог только догадываться о нем — все было словно окутано густым туманом, тянущимся на дне каньона. Некоторое время он дрейфовал в полумраке собственного небытия, а после вновь отключался.       Потрескивал огонь. Он моргнул. Глаза саднило. Лежа в коконе из одеял, плотные облака боли заглушали его. Движения приносили еще больше боли, конечности покалывало от спавшего жара. Он осторожно пошевелил ногами, попытался перевернуться, и застонал от того что каждая часть тела, соприкасавшаяся с простыней, была словно нещадно избита.       — Проснулся наконец-то?       Этот голос… Он узнал его, но последний раз слышал несколько лет тому назад. Дрожащими пальцами он потер глаза, чтобы убрать сковывающую их дымку. У его постели стоял тощий бородатый мужчина, одетый в голубой шелк, который поблескивал в свете очага.       — Дориан? Где… — На какое-то мимолётное паническое мгновение он уверовал, что вернулся в свою худую комнату в Скайхолде, ломка от лириума воровала его дни, растягивая меченое бредом время, которое подсчитывали и позже огласят другие. Внезапно раздался громкий шум: рядом с ним тряхнула ушами собака, она зевнула. — Берди…       Он потянулся к ней, чтобы погладить. Она лизнула его руку.       Дориан сел в большое кресло — кресло, обычно стоявшее у камина, припомнил он.       — Добро пожаловать обратно, — произнес маг, коснувшись его плеча.       — Я… — Они отправились вместе забрать лириум, но посыльного ограбили и убили. Им пришлось драться. Ручей, залитый кровью. Прилежные монашки, окинувшие их усталым взглядом. Он едва помнил дорогу домой. — Как долго?..       — День. — Дориан что-то размешал в стакане на прикроватном столике. — Сидеть можешь?       — Ну… — Он чуть заворочался и сразу поморщился. С превеликим усилием ему удалось слегка приподняться на подушках.       — Сойдет. — Дориан поднес стакан воды к его устам. — Пей, только немного. Здесь микстура, чтобы ты быстрее поправился.       Какая же противная. Он едва удержался, чтобы не вырвать, и проглотил. Поморщившись, он легонько постучал по груди.       — Ургх, Мошонка Создателя, это тебе Ро оставил?       Дориан кивнул.       — А мед есть? — взмолился Каллен. Во рту пересохло, а на языке осталось кислое послевкусие от горьких трав.       — Есть. Чай будешь?       Обрадовавшись подобной перспективе, он вздохнул.       — Да.       Нарезав лимон ломтиками, Дориан закинул его к заварке, снял с огня котелок и залил кипяток в чайник.       — Скоро вернусь. — Без объяснений он оставил чай настаиваться и вышел.       Наверняка доложить Ро, что пациент очнулся. Очнулся, да, но не поправился, подумал он, сгримасничав от боли в костях. По крайней мере, болезнь не задела лёгкие. То была причина для волнения куда серьезней, ведь каждый раз, когда воспалялись лёгкие, он становился более уязвимым к новой заразе. И последнее, чего бы он хотел, так это снова висеть на волоске от смерти в его столь раннем, — что же, — среднем возрасте. Существовало ещё много всего, что нужно было сделать.       Когда Дориан вернулся, в руках он держал поднос. Павус поставил его на прикроватный столик и поднес заварочный чайник поближе.       — Сможешь сесть повыше?       — Ну… я могу попытаться. — Его побитые лихорадкой мышцы выдали хорошую взбучку, но он сумел приподняться на локтях и даже выше, как подсуетился Дориан, поправив ему подушки, чтобы мужчина не лежал на спинке кровати. Как только маг удовлетворился результатом, он вернулся в кресло.       — Сперва это. — Дориан передал ему миску с ложкой. Каллен попытался отказаться, но маг наградил его строгим взглядом. — Каллен, ты ничего не ел со вчерашнего утра.       От самого представления чего-то более густого и существенного, чем чай с молоком, его желудок скрутило в тугой узел. Он отрицательно мотнул головой, буркнув отказ.       — Это свежеприготовленное яблочное пюре, — сказал Дориан. — Насколько оно мне не нравится — я сам недавно съел целую тарелку.       Яблочное пюре… съесть можно. Устроившись поудобнее, он принял посудину в руки. Съел пару пробных ложек — желудок вроде не протестует, и быстренько доел. Дориан передал ему чашку с чаем. Он подул на него, предполагая, что будет еще горячим и приготовился задать вопрос.       — Со щенками все хорошо, — заявил Дориан прежде, чем Каллен перестал дуть на чашку. — Хотя, если тебе уже лучше, то Энтони предложил привести мать с детьми проведать тебя завтра утром.       — Нет. Нет, нет нужды… не хочу, чтобы замерзли. — Щенкам скоро будет две недели от роду, но за ними все равно нужно держать глаз да глаз. — Если он так хочет, то я сам спущусь к ним. Как-то.       — Вот и нет. Не забывай, холод и для тебя сейчас не друг. — Дориан отхлебнул чай, намекая Каллену последовать его примеру. — Ро дал мне добро седатировать тебя в случае надобности, если надумаешь учудить какую выходку.       — Седатировать меня? Тогда я, должно быть, счастливчик… — Еще один денёк сна поможет ему с потом избавиться от остатков лихорадки, что также поможет свести к минимуму постоянные иголки боли. Наконец он решился отпить подслащенного медом чая: сладкая мягкость для его воспаленного горла.       Лишившись обособленной дееспособности, он попросил Дориана помочь ему добраться до уборной, дабы расправиться со всеми насущными нуждами. Не мешкая, обтерся мочалкой с теплой водой из умывальника и, взбодренный этим делом, подготовил бритвенные принадлежности, устав от того как колется борода на раскрасневшемся от жара лице… Но быстро отказался от затеи, когда увидел как сильно затряслась бритва в его руке. К тому времени как он вернулся к себе в комнату, мутная боль снова начала сковывать тело, наполняя его свинцовой усталостью.       Он переоделся в чистую пижаму, и юркнул под одеяло. А когда проспал беспокойным сном весь день, то Дориан частенько находился рядом — читал, разжигал огонь, гладил собаку или тихонько сочинял на деревянной флейте мелодию к песне.       — Я сейчас не в самом лучшем состоянии, — пробормотал Каллен, протянув руку к подлокотнику стоявшего у кровати кресла. — Тебе не нужно меня караулить.       Он думал, что Дориан находится рядом, но, похоже, что это не так. Время тянется совсем иначе, когда ты прикован к постели, но после его руку накрыла ладонь.       — Знаю, — ответил Дориан. — Но не уйду.       Как ни старался, когда сон окутал его снова, Каллен так и не сумел найти достойного возражения.       На следующее утро он ощутил прилив бодрости. Впервые съев полноценный завтрак, его не вырвало. Отдыхать в постели, конечно, хорошо, но нужно было хоть чем-то заняться, подвигаться, хоть все, что он мог совершить — это поход на кухню, дабы вручить персоналу подарки в честь Сатиналии. Он как раз нацепил штаны и один носок, когда его застукал Дориан.       — Ну уж нет, эту кровать ты не покинешь, — произнес он, помахав пальцем. — Приказ Ро.       — Создатель милостивый! Я устал лежать здесь и… и ждать, прямо как наказанный сопляк.       Дориан развел руками.       — Ах, ну ладно, тогда. — Он плюхнулся в кресло, все еще стоящее возле кровати. — Будь добр, захвати мне чашку горячего шоколада с взбитыми сливками. Ох, и ещё жареных каштанов, только очищенных, благодарю.       Закатив глаза, Каллен натянул второй носок. Медленно обул сапоги, а за ними — теплый плотный свитер. На слабых ногах, но уверенно, он подошёл к шкафчику у стола, где спрятал подарки. Ничего особенного — орлесианские сладости и пряные орехи, а также маленькие бутылочки с выдержанным ликёром.       — Каштаны не обещаю, но чашку шоколада принесу, — кинул он через плечо, и вышел из комнаты.       Спуск по ступенькам выдался настоящим испытанием, но он и виду не подал, раз уж Дориан, ступая тенью за ним, не отходил от него ни на шаг.       — У меня больше не кружится голова, — уверил его Каллен. — Я справлюсь.       — Разумеется, — было в качестве ответа, но маг и не думал уходить.       На кухне его встретили знакомые лица кухарок, когда он передал им подарки, сразу несколько из них обмолвились, что рады снова увидеть его в добром здравии. Он поблагодарил их, воспользовался возможностью узнать, не нужно ли кому вернуться к семьям на праздники, но все как одна успокоили, что график работы вполне их устраивает. Каллен надеялся, что отказы были не просто из вежливости, а действительно правдивы.       Выполнив поручение, он прошел в прихожую, где начал кутаться в одну из тяжелых шинелей.       Вместо того чтобы упрекать его, Дориан повторил за ним, накинув теплый плащ и перчатки. Медленно, они добрались по промерзлому снегу до сарая.       В комнате для щенков было как всегда тепло. Склонившись над ящиком, он едва не поперхнулся воздухом от удивления — двое из щенков уже открыли глаза, а все трое уже пытались ходить. Хотя их попытки были не лучше, нежели три подёрнутых пеленой лихорадки дня назад — заплетающиеся покачивания и падения, разве что чуть более скоординированные. А ещё они подросли.       — Ты только глянь, — пробормотал он.       — Я бы сказал, что уже пора давать клички, — раздался позади них голос Энтони. Его сапоги были в снегу; он выгуливал Лорель, аккурат присевшую позади него.       — Согласен, пора.       — Уже хорошо себя чувствуете, сэр? — поинтересовался конюх.       Улыбнувшись, Каллен кивнул. Он хотел, чтобы внимание было акцентировано на придумывании кличек щенкам, а не на нем.       — Сегодня уже намного лучше. — Помахивая хвостом, к нему подошла Лорель. Быстро приласкав ее, Каллен, пропуская, открыл оградку в родильный ящик, и сука улеглась в одном из уголков. К ней мигом пошлепали двое щенков. Третий, серая собачка, поскуливая, ткнулась носом в оградку.       — Неужто уже любопытствует? — поинтересовался Дориан, глядя на возмущенную потенциальную исследовательницу.       — Детвора всегда такая, — вклинился Энтони. Обойдя Каллена, он подобрал голосящую ворчунью за холку, но вместо того чтобы перенести ее к матери, парень передал щенка Дориану.       Дориан со смехом принял меховой комок.       — Боже, для малявки ты стала уже слишком большой, — заметил он, разместив малышку на руках получше. — Но пока еще не слишком. — Он легонько почесал ее по курносому носу, от чего собака недовольно тявкнула. Долго это не продолжалось, и когда сучка заворочалась, маг бережно опустил ее обратно в ящик. — Ягодка, — произнес он, согласно кивнув сам себе. — Можжевеловая, если совсем уж точно. Немного кисло-сладкого вкуса в ее честь. Да и цвет шерстки подходящий.       Каллен не смог сдержать усмешки. Снова воссоединившись, щенки принялись наперебой поскуливать и лаять, радостно воркуя друг с другом.       — А что касательно двух других… — Каллен указал на пятнистого кобеля и взглянул на Энтони. — Этот будет за тобой.       Юный конюх вмиг просветлел.       — Грифон, если позволите, — промолвил он голосом человека, который достаточно подробно думал над этим вопросом, но никогда не предполагал, что появится возможность вставить свое слово.       — Чудесно. — Остался еще один, думать над чьим именем ему придется уже самому. За последние несколько дней он думал над этим, но на ум не пришло ничего путного. — А нашу маленькую соболиную девочку…       Он наклонился вниз, чтобы хорошенько рассмотреть ее, но запнулся, не рассчитав силы, и схватился за деревянный бортик ящика. Живо оказавшийся рядом Дориан обхватил его за талию, не давая упасть, и все иллюзии независимости треснули. Пристыженный, Резерфорд выпрямился.       Энтони положил руку ему на плечо.       — Она может побыть щенком еще денёк-другой, — ласково сказал он. — Ничего страшного.       Невеселый, но разбитый Каллен кивнул.       — Тогда вернусь в постель. Придумаю ей имя позже. — Ведомый Дорианом под руку, он не спеша вернулся в дом.       Вон из сапог с пальто и прямо под одеяло в теплую постель, где он хотел было ещё пораскинуть мозгами над кличкой, но понял, что засыпает. В конце концов, сдался, просто уснув, а когда проснулся, то вокруг было уже темно, исключая камин, под завязку загруженный поленьями. Не считая Мишки, комната казалась вполне тихой, однако поднимающийся витиеватый пар над оставленным у очага котелком говорило о том, что некто недавно снял его с огня. Лоб был мокрым от испарины, и мужчина вытер его носовым платком, вытащенным из ящика в прикроватном столике. От излишнего потоотделения во время лихорадки он все время становился липким — неприятный побочный эффект, но куда лучше, чем надсадной кашель.       С небольшой трудностью Каллен поднялся, вышел привычной дорогой в коридор, а из него — в уборную, где опорожнил мочевой пузырь и снова обтерся влажной мочалкой, насколько было это по силам, после почистил зубы и переоделся в свежую одежду. Благодаря приложенным усилиям, от него не разило потом, хотя не помешало бы хорошенько вымыть голову. Дом как раз находился прямо в разгаре празднования Сатиналии, потоки приглушенной переливистой музыки доносились из общего зала внизу. От этого он улыбнулся, но закравшееся в глубине души знакомое гадкое чувство одиночества снова запустило в него когти, вытесняя то тепло, которое он ощутил секунду назад, и заменяя его хандрой.       Когда вернулся Дориан, Резерфорд не знал, сколько времени провел в полудреме на кровати. Ему понадобилось немного времени, чтобы сообразить, что кресло не пустует, как и сил, дабы отвлечь мага из книжного путешествия. На распущенных прядях плясали блики языков пламени, придавая мужчине строгости, но также смягчая крепкие черты его лица. Словно статуя — вот подходящее определение.       Каллен протянул к нему ладонь, чему Дориан поднял брови. Он чуть повернул голову, но не отвел взгляд от книжных страниц.       — Да?       — Знаю, сейчас я не самый лучший напарник в постели, но… поспишь со мной сегодня?       Закрыв книгу, Дориан откинул назад уже успевшие загрязниться пряди волос.       — С радостью. Но только при одном условии.       — Я слушаю.       — Завтра ты позволишь помочь тебе принять полноценную ванну.       — Договорились. — По правде говоря, он сам уже с нетерпением жаждал помыться. А сегодня чувствовал себя слишком слабым и разбитым, чтобы выдержать спуск по холодным ступенькам в ванную, хоть в конце такого путешествия его ожидало блаженное погружение в горячую воду. Зачастую утро привносило с собой прилив энергии, так что подождать сейчас было самым лучшим решением.       Довольный, Дориан скинул мантию и повесил ее на спинку кресла. Он осторожно скользнул под одеяло рядом с Калленом — под низом маг уже был одет в ночную рубаху. Тепло и вес от расположившегося с ним мужчины принесли уверенность, словно лежишь под меховым покрывалом перед камином.       — Ро знает о нас, — заметил чуть погодя Дориан. — Я рассказал ему, но думаю, он уже давно обо всем догадался.       Каллен согласно кивнул.       — Мимо него мало что может ускользнуть. — Но все равно он понял, что удивлен. —…Ты сам ему сказал?       — По правде говоря, рано или поздно это само бы всплыло, не расскажи я. За последние несколько дней я почти не покидал твою комнату.       От этого у Каллена нежно защемило в груди, он уткнулся носом Дориану в волосы.       — Спасибо, — прошептал он.       Несколько минут они просто лежали, вслушиваясь в потрескивания поленьев за решеткой камина. Дориан пах лавандой и эльфийским корнем от приготовления травяного чая, и еще немного гвоздикой с апельсиновой коркой/цедрой — возможно аромат того напитка, который он пил внизу по случаю праздника.       — Это похоже на то, как ты впервые завязал? — спросил он, пальцами очерчивая круги на груди Каллена.       Застигнутый врасплох, Каллен тяжело вздохнул.       — Нет. То было… то было гораздо хуже. — Недели постельного режима: он едва мог подняться, не говоря уже о том, чтобы помыться. Употребление в пищу ничего, кроме сухих хлебцев, потому что от всего остального его рвало. Медленные шажочки возвращения в норму — даже небольшой набор веса только для того, чтобы сбросить его и еще немного в придачу во время очередного приступа ломки. И поднесенные к костру ладони, дрожащие и холодные, и такие же ступни.       — Ты когда-нибудь задумывался продолжить употреблять? — прошептал рядом Дориан.       Лириум, находящийся на сохранении у Ро, запертый в тяжелом железном сундуке и в таких же запертых покоях целителя. В моменты слабости Каллен раздумывал, где же могли быть нужные ключи. Он жалел о возникновении подобных мыслей, но уже свыкся с ними, так же, как повар свыкается с мыслью убить вспыльчивого петуха, давно уже предназначенного для супа. И что важнее, он понял, что эти вспышки — осколки старого «я», вспоминать о котором лучше не стоило.       — Нет, — просто ответил он. — Я сейчас от него бы сошел с ума.       — Почему ты начал снова, в Скайхолде? Знаю, Инквизитор попросил тебя, но… Кассандра прям как курица-наседка кудахтала о том, как ты поживаешь и вдруг… — Он замолчал, задумавшись. — Не смог отказаться?       Сложный вопрос для позднего вечера, особенно когда он чувствовал себя слишком слабым, чтобы даже злиться.       — Мог, но… после нашего поражения в Убежище… — Он тряхнул головой. — Тревельян вынудил меня, да, но по правде я был слишком слаб духом, чтобы позволить себе быть слабым физически. На кону стояла слишком высокая цена, и было слишком эгоистично подливать масла в огонь своей ломкой. Проще было просто… снова начать принимать.       Рядом с ним заерзал Дориан.       — Я помню, когда ты снова начал употреблять.       — Серь… — Каллен облизнул губы. — Серьезно?       — Твои глаза тогда утратили прежний блеск. Мне… было жаль тебя. И я очень обрадовался, когда ты бросил во второй раз, хоть после и оказался в весьма плачевном состоянии.       — Мы тогда сразили врага, или уверовали, что победили. И я мог допустить себе пару месяцев немощи. — Он прыснул со смеху. — Не догадывался только, что еще многие годы буду бороться с зависимостью, и что пара наших значимых друзей обернется против нас.       Предательство Быка было словно удар под дых. Но хуже поступил Солас, этот надменный лысый ублюдок, который, рано или поздно, хотел нарушить структуру самой природы существования. Никто так до конца и не понял, куда он исчез или когда запустит шестеренки своего плана в действие. Но до тех пор поля нужно вспахивать, а лошадей — подковывать. Жизнь продолжалась, день за днем.       Только вот Каллен случайно упомянул Быка; он не был слишком удивлен, заметив, как напрягся Дориан. Существовало сотни вариаций ответа на допущенную ошибку — смешанный поток боли с желчью Павуса был подобен белке в колесе, и никогда не знаешь наперед, какое из произнесенных слов может послужить причиной его заведения. Секунды медленно тянулись одна за другой, а тишина нагнетала.       — Ты навещал меня, когда я был слишком слаб, чтобы спускаться в сад, — тихо произнес Каллен, надеясь так сменить тему. — Я всегда ждал с нетерпением наших игр. Это было… мило — то, что ты находил время встретиться со мной.       Еще один вздох, и пальцы Дориана дернулись, скользнув по животу Каллена.       — Да, ну. Мне нравилось внимание. Да еще и от такой публики. — К счастью в его словах было больше нежности, чем желчи.       Каллен улыбнулся, припомнив едва ли непрекращающийся поток болтовни, когда Дориан захаживал к нему в гости.       — Поверь, для меня было милостью отвлечься от однообразия, — признался мужчина. Он ненавидел находиться взаперти. Что угодно было в радость, при которой ему не приходилось подолгу всматриваться в половицы на полу или наблюдать за витками пыли в лучах света да шероховатыми неровностями в потолочных балках до тех пор, пока он не сумел бы перечислить каждую по памяти. — В те дни мне было очень одиноко: все вокруг были чем-то заняты.       — Одиночество — не тот помощник, чтобы излечиться, — заметил Дориан. — Хотя порой от него возникают необычные последствия, не так ли.       — О… о чем ты?       — О нас, как для начала, — Дориан указал на их тела под одеялом. — Если бы мы ни были одиноки, то сомневаюсь, что это — чем бы это ни было — смогло случиться. Я не питаю иллюзий на этот счет.       Почти насмешливая милозвучность его голоса прозвучала больнее, чем обычно. Каллен отвернул голову. Напряжение сковало его истощенные лихорадкой мышцы и все, что ему осталось, это сглотнуть застрявший в горле ком.       Дориан приподнялся на локте.       — Это то, что случилось, согласен? — Он положил руку Каллену на грудь.       Чем дольше оставался вопрос неотвеченным, тем хуже они себя ощущали. Каллен откашлялся.       — Как скажешь.       Рядом с ним напрягся Дориан.       — Каллен…       Он еще сильнее отвел взгляд.       — М-м.       — Что-то в словах твоих не слышно каменной уверенности, — буркнул Павус.       — А что же я тогда должен сказать?       От затяжной лихорадки он стал слишком слабым, чтобы со стоицизмом справиться с сильным потрясением, однако должен был это предвидеть. Да и чего он ожидал? Что они признаются друг другу в любви и обменяются клятвами под старым дубом в середине лета? Дориан прав, его одиночество, несомненно, сыграло здесь большую роль и ослепило его от неизбежности разлуки в конце этого так называемого «чем бы это ни было».       Один из псов вздохнул, заворчав во сне. Каллен знал, что на него смотрит Дориан, ощутил его пальцы на своей груди. Но ничего не ответил, не смог встретиться с ним взглядом, все таким же пристальным, и не расплакаться. Лишь туго сглатывал комки в горле, то и дело подступавшие из-за воспаления и подавленных слез. Только размеренное дыхание питомцев и искры пламени в очаге подтверждали, что время шло, и, несмотря на его громко колотящееся сердце, все было как всегда.       Дориан двинулся, его пальцы скользнули к ложбинке между ключицами Резерфорда.       — Неужели… — Его голос был тихим, полон нежных переливов. — Неужели ты любил меня все эти годы?       Вновь туго сглотнув, он не отрывал взгляд от потолка, прикроватного столика, темного пола, даже того, как дернулись навостренные уши Фуллера. К черту все.       —…да.       — Ах. — Дориан замер. — А когда ты?..       Договаривать не было нужды — и так понятна суть вопроса.       Откашлявшись, Каллен уставился в самый темный из углов комнаты.       — Примерно в то время когда ты начал встречаться с Быком, — ответил он.       — И ты никогда… не думал признаться?       — Мы были друзьями. И с моей стороны было бы нечестно вмешиваться в ваши отношения. — Поняв, что задержал дыхание, он вдохнул полной грудью. — К тому же, ты был счастлив. Я не хотел вам мешать.       В голове засели зачатки ноющей боли вместе с занозным сожалением за то, что попросту не отвернулся и не уснул, как это происходило последние несколько ночей.       Рядом с ним тихо хмыкнул Дориан.       — Я… даже не догадывался. Что ты можешь испытывать подобное ко мне.       Каждый румянец, словесная перепалка, периодические двусмысленные каламбуры и неуместная шутка, думал он — было невозможно не заметить его чувств, даже если те были безответны.       — Я всегда боялся, что опозорюсь, будучи настолько очевидным.       — Ха, — хмыкнул Дориан, прозвучав отстраненно. — Похоже, что нет.       Каллен до боли прикусил щеку изнутри, что подействовало на него отрезвляюще. Каким же глупцом он был, позволив этому случиться. Всему этому. В глазах возникли горошины непрошеных слез, и он попросту позволил им скатиться по щекам на подушку. Коснувшиеся его бородатой щеки пальцы Дориана вынудили мужчину повернуться и соприкоснуться с магом лбами. Каллен ждал, пока тот заговорит, успокоит или просто что-нибудь сделает, но Павус молчал.       Тогда последняя авантюра, произнесенная с горстью соли, чтобы взбередить старые раны:       — Дориан, я… мне нужно спросить, и ты не обязан отвечать, но… Как думаешь, однажды ты бы смог полюбить меня в ответ?       В последующей за вопросом затянувшейся тишине, Дориан отодвинулся. Этого вполне хватило для ответа.       — Забудь, — ласково произнес Каллен.       Тихий, вымученный хмык со стороны Дориана.       — Я… Прости. Не знаю, я…       — Все в порядке.       — Ой, хватит, все совсем не в порядке! — Он сжал ему ладонь. — Я обидел тебя.       — Я знал ответ, но все равно спросил. Это не твоя вина. — Старые раны, открытые вновь и никого, чтобы обвинить, кроме самого себя. Было больно, но боль эта стала настолько знакомой, что он ощущал себе куда уверенней вместе с ней, чем без нее. — Это… Чем бы это ни было, — обняв Дориана, он чуть притянул его к себе. — Мне этого хватит. Я не стану просить большего.       — Так не честно по отношению к тебе. — Полный искренности шепот прозвучал сдавленным.       Каллен прикрыл веки.       — Неважно.       — А должно быть, черт побери! — выкрикнул Дориан. Он стал напряженней струны.       Тяжело вздохнув, Каллен ослабил объятия, готовый отпустить мужчину, если тот пожелает уйти.       — Мне нужно поспать, — пробормотал он. Ему все ещё нездоровилось, и вся эта опрометчивая болтовня лишь подтвердила состояние. У изножья кровати поднял голову Мишка, окинув их пристальным взглядом. Прямо как Берди, ему не нравилось видеть людей страдающими.       Каллен думал, что Дориан выскользнет из кровати, ждал, что тот уйдет так же, как позволял себе лишиться всего в своей жизни, нитка за ниткой, пока в руках ничего не оставалось. Он считал каждый вдох, предвкушая, когда же постель станет легче без веса от еще одного тела. Раздалось движение — уход начался. Но вскоре, тощие руки вовлекли его в крепкие объятия, сильно прижав к своему владельцу.       — Чертов кособокий идиот, — проскулил Дориан. Он проплакал, тихо, с несколько минут. Также поступил и Каллен.       Несколько лет тому назад он смирился с мыслью, что любовь не была ему предначертана. Но несмотря на это, решил открыть душу тем нескольким, как он думал, возлюбленным, даже если от этого оставался у разбитых надежд со старыми и глубокими обидами. И поступил так снова, за эти несколько недель настроив себе воздушных замков, и теперь сидел у их руин, расхаживая в щепках неразделенной любви. Но это не имело значения. Он правда так считал. Лежать так в объятиях, открыв сердце другому, он готов был подписаться под каждым сказанным словом, когда говорил, что этого будет достаточно. Как только Дориан утих, он ощутил, что в глазах больше нет слез; они только болели, как и голова. Каллен лишь сильнее уткнулся Павусу в грудь, вслушиваясь в его мерное сердцебиение. Маг уйдет, как и уходили остальные, но его уход — смутное пятно в недалёком будущем, которое Каллен пожелал пока что забыть. Легче осознавать, что судьба идет дальше своей выверенной чередой, и неповиноваться ей, так и оставшись по уши влюбленным. По крайней мере, этого у него никто не заберет.       Сон сменил одиночество, окунув его в тяжелую безмятежность.