Мы закат

      В холодный серый час перед рассветом Дориан проснулся от того, что Каллен сильно задрожал. Ошеломленный, он проверил, что они оба укрыты — да, ноги и ступни хорошо согреты одеялом и теплом троих дремлющих рядом мабари. Он встряхнул Каллена за плечо, который издал только тихое ворчание, а за ним — поток нелепицы, но вменяемого ответа не последовало. От внезапно возникшей тревоги сна не осталось ни в одном глазу. Он поднялся, накинул халат, пихнул ноги в мягкие тапки и направился в покои Ро.       — Что-то не так, — объяснил он заспанному целителю, когда тот открыл на стук. И они вернулись вместе.       Шли минуты. Ро возвышался над Калленом, измеряя пульс после того как накапал в воду из маленького пузырька с прозрачной жидкостью. Что бы за препарат он ему не дал, лекарство уже начало успокаивать содрогающееся в судорогах тело.       Наконец, целитель тряхнул головой.       — Слишком быстро, как обычно, — подытожил он. — Как только собьем жар, то ему сразу станет лучше. Пусть поспит пока. Это дашь утром, когда проснется. — Мужчина передал ему мешочек с порошком. — Растворишь в воде, сколько — посмотришь по обстановке. Я проверю, как он, позже.       Вот только Каллену не стало лучше. Он проспал беспокойным сном добрую половину дня. Приняв на себя роль помощника лекаря, Дориан занял пост у камина болеющего, вместе с несколькими привезенными с юга томами в поисках всевозможных магических вмешательств. Он не нашел ни одного заклинания, подходящего для применения, и без предварительных гипотез что да как, а на это может понадобиться несколько недель как и ресурсов, к которым у него нет доступа. Пришедший ранним вечером Ро разбудил Каллена для следующего приема лекарств, но мужчина изо всех сил — которые в его состоянии, честно говоря, вызывали беспокойство — не хотел содействовать доктору. В конце концов, им удалось заставить принять его почти все.       — Это нормально? — спросил Дориан после, тяжело дыша от физической нагрузки.       Ро наградил его одной из своих сухих улыбок.       — Так осел же, упрямый, — только подтвердил он свое раннее заявление, но потом добавил шепотом: — Порой я более чем убежден, что он нарочно хочет умереть.       Скрестив руки на груди, Дориан наблюдал за размеренно дышащим Калленом, лежащим на кровати.       — Если бы хотел, то уже бы давно умер.       На удивление, Ро громко рассмеялся.       — Да, ты прав. — Он положил Дориану на плечо руку. — Поешь чего-нибудь. Он не скоро проснется.       Итак, Дориан спустился на кухню. Взял себе кружку чая, миску супа, и направился в столовую, однако так и не сумел поесть; только и делал, что бесцельно елозил ложкой по тарелке, сначала в одну сторону, затем в другую. Инертность движения порождала мысли, заполонившие разум и атакующие его сотнями коготков вины. Если подумать, главной заботой после вчерашней ночи станет то, как они смогут ужиться после того злополучного разговора. Слишком напуганный, чтобы придумать красивую ложь, он говорил от чистого сердца, говорил правду, прозвучавшую горше желчи. Вот только в его намерения не входили ни ложь, ни желчь — вся беседа исключила любое полностью. Он ощущал себя рыбаком, шутки ради забросившим удочку и не ждущим ничего, помимо парочки клюющих пескарей, а в итоге на наживку клюнула щука, которая и скинула его с пирса, потянув за собой.       Несомненно, именно он виноват в нынешнем положении Каллена.       Или, может быть, если он пораскинет мозгами и перестанет паниковать, то это все было, как и сказал доктор: слишком быстро, как обычно. Рецидивы не были чем-то необычным для таких упрямцев как Каллен. Мужчина едва поел, когда очнулся, и сразу вышел на мороз. Безрассудный храбрец. С акцентом на «безрассудный», за вычетом «храбреца».       Дориан наблюдал за поднимающимися завитками пара из миски. Снова накатило чувство вины. С одной стороны, возможно, честность была своего рода добротой, а с другой…       Нет. Он закрыл глаза, накрыл рот ладонью и провел ею по бороде вниз. Нет, он не верил в это ни капли. То, что он сказал, было правдой, да, но совсем не милой, даже в самой вольной интерпретации понятия. Есть некоторые вещи, о которых человеку лучше не знать, а если он должен их узнать, то они должны излагаться смягченно. Будет милосердием как можно мягче разрушить прошлые надежды, чтобы пустили корни следующие, заполонив образовавшиеся трещины. А самая большая заживёт рубцом, белым и холодным, таким же, как рваная серебристая линия, пересекающая центр его живота.       Наконец, он съел пару ложек супа и выпил чай. В край отчаявшись, он решился размять ноги и направился прогуляться по двору, однако ночь выдалась слишком холодной, снег замёрз, превратившись в лед, и ему пришлось ступать с осторожностью. Однако раз оступиться было достаточно; он не упал, но подвернул ногу и, шипя от боли, вернулся в дом, чтобы погреться.       Наверху, Каллен все так же спал беспокойным сном. Потный, бледный и горячий на ощупь. Они сделали все, что было в их силах — осталось только ждать. Дориан шагал рядом и ждал.       Хотя комната сильно разнилась с больничной палатой, в которой находился он в Скайхолде, от знакомых деталей во рту у него появился металлический привкус. Прикроватный столик, заставленный лекарствами и стаканами с водой, смятые шкуры и простыни, витающий в воздухе запах пота и травяной аромат, появляющийся время от времени при дозировании зелья и перевязке. Слабое назойливое шуршание и один стул, приставленный к кровати для посетителей.       Это было тяжёлое восстановление. Долгое время он больше спал, чем бодрствовал. И когда просыпался, то все вокруг было сплошной рябью; боль от его раны требовала постоянного приема эльфийского корня. Он постоянно находился в замешательстве. После случившегося ему несколько раз рассказывали о смерти Быка, и каждый раз он рыдал взахлеб. Первым пришло бездушное пустое горе, только усугубившее его страхи, которые, как оказалось, стали явью. Когда он поправился, он принял правду о предательстве Быка, и горе превратилось в слепую ярость.       Каким-то образом, несмотря на его скачущее настроение, перемежающееся с периодическими рыданиями, кресло у его постели пустовало редко. Просыпаясь, он вздрагивал, когда видел перед собой лицо Сэры с курносым носом, у нее на коленях всегда лежал мешочек с печеньем, которым девушка могла с радостью поделиться. Или это была Вивьен, приносившая с собой дружескую шутку и, порой, свежепереплетенные тома, которые, как она думала, могли ему понравиться. Коул тоже приходил: готовый помочь, но не зная, как именно. В конце концов, он решил отвлекать. Они говорили о цветах, пчелах, когда сажать репу и какие можно отыскать самородки во Внутренних Землях. Жозефина всегда выкраивала несколько минут в неделю в своем загруженном графике, и вместе они обсуждали семью и ожидания, которые выпадали на плечи первого или единственного отпрыска. Варрик тоже держал его в компании своего хорошо подвешенного языка, с каждым произнесенным словом Тетраса доносящийся из него широкой груди рокот приносил Дориану утешение.       И потом приходил Каллен. Командор влетал и вылетал из палаты Дориана подобно осеннему сквозняку, кружась рядом в тихой досаде при каждой выдавшейся возможности — он походил на призрака куда больше, чем Каллен. Поначалу между ними не было произнесено ни единого слова, и он не садился на стул, пока не был убежден, что Дориан спал. Если Дориан лежал неподвижно, притворяясь, что спал, то порой осторожная холодная рука накрывала его ладонь. Холодные пальцы Каллена, отмеченные не прекращающимся сражением с зависимостью, но наполненные солдатской решимостью, стойкой и непоколебимой, как мозоли, от которых его ладони стали грубыми. Держать спящего мужчину за руку, однако, всегда оказывалось перебором, — он неизменно колебался и отводил взгляд. Дориан вздрагивал и зевал, словно только проснувшись и вынуждая Каллена скороговоркой выговаривать приветствие. А порой он приносил с собой колоду карт. За этим следовали уютная тишина и небольшая игра.       Оглядываясь назад, он видел это как зимние звезды — Каллен был в него влюблен. Дориан кокетничал, разумеется, с тех самых пор как они вернулись в Скайхолд, лишь бы получить удовольствие от вида заливающегося румянцем Каллена. Он подглядывал за ним, когда была возможность, будь то тренировка, спарринг без рубашки или печально известная игра в порочную благодетель, — каждый глупец, имеющий глаза, мог подтвердить, что Каллен был привлекателен, — но он никогда не давал волю мыслям. По сути, он истерически рассмеялся, когда Бык предположил, что у командира может быть неразделённая любовь.       Слюна, слишком густая, чтобы проглотить, стала тугим комом поперек горла. Психически, эмоционально и физически в той палате он стал ошметками себя прежнего. Он едва мог время от времени разлепить глаза, не говоря уже о том, чтобы различить фигуру каждого, пришедшего навестить своего друга.       Он отхлебнул воды из одного из стоявших скопом стаканов на прикроватном столике Каллена. Должно быть, Бык сразу просек истинное положение дел. Железный Бык мог видеть людей насквозь, видеть, что они собой представляют, прямо в их душе. Дух Каллена сгорал медленным пламенем, огнем, который тлел, но не затухал.       Дориан взглянул на скрючившуюся фигуру под одеялом: одна рука вытянута, колени поджаты к животу — он выглядел таким хрупким. Единственное, что сейчас в нем горело, — это лихорадка. Было трудно разделить непоколебимую уверенность Ро, что Каллен поправится, но рациональность подсказывала полагаться на опыт. Ро целых четыре года был лекарем Каллена. Учитывая, кем являлся эскулап, было глупо ставить под сомнение то, что он будет сдерживать слово, если перспективы окажутся мрачными.       Тем не менее, беспокойство иссушало его, превратив язык в ватный шарик во рту. Поначалу маг раздумывал, что мог и сам заболеть, однако виски не сдавливало болью от высокой температуры. Никакой вялости, усталости и головокружения. Его здоровье, каким бы истощенной ни было, все также оставалось крепким.       Той ночью после полуночи он немного подремал в своих покоях. Остаток предрассветных часов он проспал в кресле у кровати Каллена, прямо как в детстве быстро заснув сидя. На протяжении всей юности ему приходилось проводить скучные вечера, когда родители приглашали в гости очередного Магистра. Покончив бахвалиться своим вундеркиндом, те гнали его прочь, чтобы взрослые могли всласть насладиться сплетнями и выпивкой, а развитый не по годам Дориан становился изгнанным в библиотеку поместья, где иногда осознавал, что он уже прочитал все, что стоит прочитать (по крайней мере, для маленького мальчика), а также видел кучу скучной макулатуры.       Каллену пришлось нелегко. Дрожь, плохой сон, учащенное дыхание и подёргивание конечностей. Не смотря на старания Ро, у него по-прежнему был жар. Когда на горизонте появилось солнце, мужчина казалось, успокоился, его статура стала расслабленной.       Рассвет. Дориан оставил его ненадолго, чтобы стянуть несколько горячих пирожков со сковороды на кухне и съесть их самому. Они оказались сладкими на вкус, с толикой соли и Павус, захватив с собой ещё парочку, съел их по пути наверх, вернувшись в кресло возле Каллена.       Вскоре Каллен перевернулся, ещё сильнее погрязнув в одном из покрывал. Движение далось ему с трудом.       — Проснулся?       — Н-н, — протянул Каллен. — Разве?..       Дориан указал на стоящую на столе настойку.       — Выпей, если да.       — Т’гда не, — пробурчал Каллен. Но секунду спустя поднялся на подушках и потянулся за стаканом с водой. И выпил все, а допивая, поморщился. — Бляха, — внезапно ругнулся Каллен. — Еще минута, и мне придется отстирывать простынь от мочи.       — Дать горшок?       — Нет. Лучше помоги. — Он принялся стаскивать с себя меховые пледы, и уже почти поднялся.       Ро бы это не одобрил, однако порой человеку нужно сохранить достоинство. Дориан подставил ему плечо и вместе, они доковыляли через коридор. Несколько минут спустя Каллен вышел из комнаты — доволен, но бледен.       — Мне стоит принять ванну, — молвил он. Это не просьба, как могло показаться со стороны, скорее оглашение принятого решения.       — Сперва поешь, — ответил Дориан с такой же уверенностью, подхватив его под локоть, и провел обратно в спальню. — Если все же залезешь в ту ванну, то сомневаюсь, что сам из нее и выберешься.       То ли логика продиктовала Каллену не спорить, то ли попытки завязать спор в голове были слишком слабы, потому как сам мужчина оставался тихим. Должно быть, что-то среднее между этими двумя.       Проведав, Ро оставил еще настойки, и ушел. Позже принесли овсянки, которую Каллен отважился съесть и уснул бодрящим сном.       Так продолжалось ещё несколько дней. Сатиналия прошла хорошо, привнеся за собой короткие и более темные зимние дни. Очередной снегопад вдохнул жизнь в землю, покрыв ее слоем белого покрывала, и Дориан занимался на досуге прогулками, книгами, написанием писем и визитам к Энтони со щенками, который всегда был рад видеть его.       Каллену больше не грозила опасность, хотя ему все так же нездоровилось. Достигнутая середина выздоровления все чаще оставляла его спящим или угрюмым, а то и беспокойным от переполняющей энергии, которую некуда было девать ввиду вынужденного бездействия. А может, просто казался заземляющим стержнем для всего дома, потому как вскоре печальный оборот приняли обстоятельства куда серьёзней.       Юный храмовник умирал. Тот же парень, которого он впервые увидел сидящим в последнем цвете лета в окнах кабинета Каллена. Слухами о его скорой кончине полнились залы и двор. Но если отбросить разговоры в сторону, то Дориан и сам мог ощутить, что скоро близился конец. Необычную способность он заметил у себя по мере взросления, когда стал проводить больше времени в компании смерти и мертвых. У смерти есть своя аура, которую правильнее назвать отсутствием всего, но ничто из этого не передаёт всей правды. По правде говоря, приближение смерти не поддаётся куда точной классификации, никогда не вызывая одни и те же ощущения дважды.       Шел сильный снегопад, стеной закрывая вид на внутренний двор с главных дверей особняка, отчего каждые шаги в доме отдавались эхом. Шарканье его собственной бороды о воротник почти оглушало. Все ждали неминуемого.       Бледный, страдающий от то приходящей, то уходящей дрожи Каллен настоял на визите к мальцу в его последние часы, вопреки предложению Ро остаться в постели. Дориан наблюдал, как Каллен зло уставился, поднялся, оделся без помощи, демонстрируя решительный отказ. На этом супротив не окончился — собственными усилиями мужчина добрался до общего крыла дома, поблагодарив Дориана за предоставленное плечо помощи, в котором вовсе не было нужды.       Большие окна лазарета выходили на зимний сад, на совершенно белом фоне которого вырисовывались два силуэта друзей юноши, сидевших у его постели: Джиллиан, ее он сразу узнал, и молодой человек, имя которого так и не припомнил. Мишка тоже был здесь, он положил на край матраса огромную морду, тихонько поскуливая время от времени.       Дориан остался стоять в дверях, неуверенный, будут ли рады его присутствию. Умирающий парень лежал неподвижно. Он едва возмужал, на лице только-только выросла борода, но выражение самого лика водянистое, словно выцветшее и пергаментное, как у человека, старше него в четыре раза. Лириум, даже не большие дозы, привел к такому. Бедняга. Он пришел сюда в надежде избавиться от зависимости, да только так и останется обременённый ею до конца веков.       Маг наблюдал, как Каллен занял место подле кровати юноши. Единственным изъяном в его стоическом фасаде стала лёгкая дрожь в кончиках пальцев.       — Привет, Гэвин.       Казалось, словно ответа не последует, но после короткого молчания лежавшая рука на постели парня дернулась. Он поднял ее, вслепую потянулся на голос, и Каллен обхватил ее, взяв в ладони.       —…Па? — пробормотал парень. — Это ты?       Заметно озадаченный, Каллен рухнул на ближайший стул. Он взглянул на Джиллиан, не сумевшую сдержать слез. Девушка кивнула.       Состояние слишком дестабилизированное, чтобы различать людей. Дориан туго сглотнул, но не ощутил, что должен уйти. Странная смелость требовала остаться.       Грустно вздохнув, Каллен подался вперед и взъерошил мальцу волосы.       — Я здесь, паренек.       Коул счел бы эту ложь милосердием. Если бредящий, умирающий солдат тосковал по отцу, которого нет рядом, то почему не смягчить его горесть? Подойдя к краю постели, Дориан остановился и легко прикоснулся к амулету у себя на груди. Отношения между отцом и сыном… могут быть сложными.       Гэвин начал плакать, но взгляд его глаз не сфокусирован от боли и наркотиков, которые должны были ее унять.       — Я знал, что ты приедешь, — пробормотал он. — Знал…       — Тише, — успокоил Каллен. — Все хорошо.       — Прости, — сказал Гэвин. Прости, я не… Я пытался, — взмолился он. — Пытался…       — Я знаю, сын. — Наклонившись ближе, Каллен положил юноше на грудь одну руку, а второй — накрыл ему лоб. Гэвин повернулся к нему и потянулся навстречу, чему Каллен не препятствовал. — Ты умница, Гэв. — Он прижался бородатой щекой ко лбу парня так, как родитель убаюкивает больного или засыпающего ребенка. — Все хорошо. Все хорошо…       В коридорах сновали люди, разговаривая приглушённо. В кухне слышался тихий смех. Сквозь окно слышались топот копыт по снегу и беспрерывное чириканье зимних птиц, прыгающих по ветвям. Одна из них пела заунывную трель в две ноты, сидя на дереве у сарая. Немного спустя Фуллер, гладкий, как гранитная статуя, занял место у изножья кровати. В комнате появилась Берди. Постепенно вечер поглощал белизну засыпанного снегом сада.       Медленно минуты сменяли одна другую, нерегулярное дыхание Гэвина стало все короче и чаще. Оно перешло в судорожные вздохи. Каждый вдох казался последним, пока таким и не оказался. Не считая этого, Дориан ожидал услышать следующий вздох, надеялся сильнее остальных, даже после того, как все в комнате, включая и его самого, поняли, что подобного уже не случится. Каллен остался сидеть рядом с Гэвином, пока не пришел Ро, чтобы проверить пульс. Он отсутствовал.       — Возвращайся в кровать, — обратился к Каллену лекарь. — Дальше мы сами.       Джиллиан кивнула, как и другой храмовник, утирая слезы платком.       Медленно и осторожно Каллен в последний раз пригладил юноше волосы и поднялся на ноги. Его стойка была неуверенной, шаткой в коленях. Подойдя к нему, чтобы предложить руку в качестве опоры, Дориан наконец-то увидел какими красными и опухшими были глаза Каллена от пролитых слез. Он сам инстинктивно поморщился, прежде чем сумел сдержать эмоцию. В коридоре был альков, неподалеку от уборной, в нем он прижал к себе Каллена. Они недолго стояли в тишине, пытаясь восстановить сбившиеся дыхание.       — Как насчет того чтобы принять ванну, о которой ты раздумывал? — тихо предложил Дориан.       Каллен кивнул, шморгнув носом.       Может она не уймет горе, но ванна явно не будет лишней. Теплая вода, тишина и немного пара, чтобы очистить лёгкие. Медленно они прошли в приватную банную, и Дориан открыл кран на полную. Как и Каллен, он целую неделю мылся в тазике. Перспектива погрузиться в горячую воду действовала на него успокаивающе.       Они разделись. Он помог Каллену забраться в ванну и сесть, после скинул мантию и смело залез следом; места с лихвой хватало на двоих.       Он всегда находил утешение в купании с кем-то. Без пены и без предлогов. Просто теплая вода, контакт с кожей и мокрые волосы, щекочущие ключицы. Он прижал Каллена к своей груди, проводя ладонью по его животу под водой.       Со своей стороны Каллен задремал. За последние несколько дней он вел себя исключительно тихо, даже когда не спал. Не то чтобы Дориан не понимал причин. Что здесь ещё добавить? Юноша заболел и умер, не смотря на оказанную помощь. Очевидно, в доме была преподобная мать, которая устроила бы его придание огню.       — У парнишки была семья? — Если родня не навестила его, пока парень был жив, Дориан сомневался, что она приедет к нему на могилу после.       Перед ним Каллен чуть повернул голову в сторону и уставился на стену.       — Умерли.       — Все?       — Кроме сестры. Я так понял, они не были близки.       До чего же ужасно остаться одному на смертном одре. Неудивительно, почему бедный Гэвин принял Каллена за отца, с которым отчаянно хотел увидеться.       — То, что ты сделал для него, когда он принял тебя за другого, было… хорошим поступком, — тихо проговорил Дориан. Дать сыну шанс перекинуться парой слов с погибшим отцом, хоть даже и в полубреду; милосердие. От таких плотных раздумий у него образовался противный комок в горле.       Каллен вдохнул, ненадолго задержал дыхание и выдохнул.       — Я не уверен.       — Почему? Он не узнал разницы.       — Зато ее знаю я.       Из крана упала капля, послав по воде рябь от волн.       — А чего бы ты захотел, окажись на его месте? Грустную правду или ласковую ложь?       Тяжёлая голова Каллена мотнулась у груди Дориана.       — Не знаю. Если бы я умирал, тогда… ложь, наверное.       Мягко, Дориан уткнулся носом ему в висок.       — Поэтому это было милосердием.       С гусака снова сорвалась капля, упав на этот раз у их ног. Был бы он один в ванной, то замораживал бы каждую в полете, дабы отточить точность — своеобразное развлечение детства во время периода летних дождей.       — Тот бедняга заслуживал большего, чем такой исход, — буркнул Каллен и утер нос — сопли лились в три ручья. В голосе стояли слезы. — Он пришел сюда за помощью… и что доброго мы для него сделали, в итоге.       — Составили ему компанию, — молвил Дориан. — Облегчили боль его утраты, как и его уход. — Храмовники со старыми мабари во многом схожи. — Он тихо ушел.       Каллен лежал молча. Уверенное, медленно сердцебиение стало мерой времени.       — Ты почувствовал это?       — Да. — Это не было похоже на смерть в битве, где души вертелись и растерянно кружили вокруг, сталкиваясь с живыми, а Завеса истончалась от непостижимой тоски. Этот уход стал мягким, душа прыгнула из одного сна в другой. — Он был готов.       Никто не проронил и слова, пока вода не остыла. Дориан попросил разрешения подогреть ее, Каллен согласился. Они намылились, ополоснулись и вышли из ванны, чтобы высушиться. Голый, со все ещё влажными кудрями, и животом, казавшимся дряблым от двухнедельных пропущенных или скромных приемов пищи, Каллен выглядел потерянным. Дориан обернул вокруг него полотенце, после натянул на себя мантию и только тогда Каллен, словно очнувшись, коснулся его руки.       — Знаю, что ты уже спишь в своих покоях, но… полагаю, я уже достаточно поправился, если… — Каллен запнулся. — Или тебе лучше… самому?       — Мне лучше не мешать твоему неустойчивому сну, но, раз уж ты соскучился по мне…       У Каллена чуть челюсть не отвисла, когда моргая, он уставился на него со всем спектром эмоций человека, разменявшего уже четвертый десяток. Его глаза заволокло красной дымкой от подступивших слез.       — Да, — произнес он натянутым голосом.       Почему он произнес это так, словно только Каллен один хотел близости? Почему не признался, что тоже соскучился по нему? Живот Дориана скрутило в тугой узел от сожаления, а вина метнула обнять Каллена.       — Я вернусь вместе с тобой.       Они поднялись по ступенькам назад. Комната была пронизана щупальцами холода, так что Дориан направил Каллена в кресло, не забыв накрыть покрывалом, чтобы не замерз. Он заново разжег очаг, добавил в него поленьев, чтобы не потух, после розжига с помощью магии. Покончив, снял грязное постельное белье, закинул его в корзину для стирки и застелил новые свежие простыни.       — Ну вот, — молвил он. — Теперь намного лучше. — Он указал Каллену ложиться, а после сам залез под одеяло, и сразу понял, что тот к нему прижался. Потребность в нем была отчаянной и без допущений. И все же, было нечто хрупкое в весе его руки на Дориане, которое раньше не проявлялось. Это однозначно повод для беспокойства для него, лежащего без сна рядом с заснувшим Калленом.       Как объяснить человеку, который тебе дорог, что некоторые из твоих чувств атрофировались, а если и нет, то находятся сейчас в весьма близком к этому понятию состоянию? Как ощущать любовь, его чарующие вздохи и щемящее сердце счастье, зная, что она не спасет тебя или кого-то другого, потому что в конце пути все равно стоит неминуемая гибель?       Каллен проснулся поздней ночью. Должно быть, он подумал, что Дориан спит, потому что с абсолютной предосторожностью тихонько выскользнул на шатких цыпочках из кровати. В каждом его шаге виднелась боль от усилия, когда мужчина прошел к камину. Он еще долго там просидел, плача. И Дориан не стал вмешиваться.