Мы закат

      Горевать летом куда проще. В жаркие месяцы предстоит много постоянной работы — как в поле, так и с животными, не говоря уже о ремонте и улучшении множества зданий фермы. Гораздо труднее посвятить себя работе зимой, особенно после того как Ро запретил ему находиться вне тепла дома более одного-двух часов на день. В последующие после смерти Гэвина дни лихорадка командира сошла на нет, оставив в качестве напоминания о себе лишь опухшие суставы да слабость в теле. Кончина юноши повергла всех жильцов дома в невероятную смуту, хотя выздоровление Каллена, которое он попросил отпраздновать небольшой песней и кружкой эля, помогли всем удержаться на плаву.       В конце концов, до мальца умирали многие. И многие умрут в последующие за этим годы. Гэвин бы не хотел, чтобы люди зацикливались на его преждевременном уходе из жизни, уж лучше предпочтя спеть несколько трактирных песен в свою честь и жить дальше.       Вот только это было проще сказать, чем сделать. Каллен уже давно не ощущал, чтобы на душе так сильно скреблись кошки. Ему казалось, тьма зимы существовала не только вокруг, но и в нем самом, леденя до мозга костей. После еженедельной групповой встречи мужчина обсудил это с Ро, поинтересовавшись, нет ли каких-нибудь трав или способов, что могли бы облегчить удушающий внутри мрак, но кроме как настойки зверобоя, и так имевшей весьма спорное действие, лекарь мало чем мог помочь.       Дориан же предложил иное решение.       — Эльфийский корень. — Маг протянул ему одну из своих превосходно скрученных папирос, держа ее изысканными тонкими пальцами, и Каллен уступил. Они скурили косяк за домом, передавая его друг другу, пока от самокрутки не остался маленький окурок, а любые остатки сизого травяного дыма, слабые едкие его завитки, не были сдуты резким порывом ветра с порошей о фундамент особняка. Возникший после этого эффект хоть и на краткий срок, но наложил на Резерфорда дымку расслабления, спокойствия и ощущения пересохшего горла, и остаток дня мужчина словно шагал на шаг позади себя.       Единственными, что по настоящему не дали пасть Каллену духом, стали щенята, которые уже достаточно подросли и начали проявлять зачатки характера. Ему наконец-то удалось, ввиду пугливости соболиной сучки, подобрать ей кличку — Кролик. Полосатый Грифон был добряком, а маленькая Ягодка — весьма умной, и все трое, под присмотром самого Каллена, Энтони, Дориана и остальных собачьих компаньонов, начали на шатких лапах исследовать сарай. Вскоре придет час начать с ними серьезную тренировку. Перспектива, волновавшая главу фермы, когда малышни не было даже в планах, теперь казалась грандиозной задачей. Слишком обескураживающей для понимания.       И Дориан был таким же. Они так и продолжили делить постель, однако порой Каллен не мог не ощутить, что, пытаясь отстрочить неизбежное, он как будто сжимал пальцы в кулак вокруг струи проточной воды в попытке схватить то, что удержать невозможно.       Глупо спрашивать о любви. Надежда уже не впервые выставила Каллена на посмешище. Каким бы он ни был глупцом, до их разговора по душам мужчина, в своей типичной заблуждающейся манере, начал верить, что раз оба хотят этого, то можно отыскать какое-то решение вынужденного расстояния, как и их обязанностей и работы. Возможно, Дориан мог бы остаться подольше, или, может быть, Каллен отправился ненадолго на север, даже если это знаменовало столкнуться с насмешками и опасностями. Оглядываясь назад, подобные варианты не воспринимались дурацким лепетом, но были близки к нему, чтобы Резерфорд остро ощутил боль от какой сознательной слепоты по этому поводу.       Теперь условия стали очевидны. Дориан уедет, возможно с наступлением первой оттепели, а может и раньше. Таков порядок вещей. Каллен пытался проводить с мужчиной каждый вечер и не думать об этом, а просто растворяться в его присутствии, да вот внимание то и дело что рикошетило, оставляя после себя дыры, сквозь которые просачивалась печаль. Такой вот ужасный идиотский недуг — вечно ощущать конец, который даже еще не настал.       Дориан, стоит отдать ему должное, был мягок. Мужчины не обсуждали будущее. Днем они, как и почти все в последнюю пору, больше времени проводили в общем зале, принимая участие в зимних развлечениях: играли в карты, читали рассказы, декламировали стихи и просто наслаждались музыкой. Кто-то привез старую потрепанную мандолину на Сатиналию, которую любезно добавил в коллекцию инструментов для общего пользования, и маг часто играл на ней с присущим себе изяществом, извлекая из лютни мелодию, что чудесно подчеркивала хрипотцу в его голосе, когда мужчина пел похабные песенки о Ферелдене. После нескольких строк публика ревела напускным недовольством, липовое возмущение уравновешивалось смехом. Он всегда завоевывал народ, исполняя парочку об Орлее, а также одну-две довольно едких композиций о Тевинтере, авторство которых, как поговаривал маг, он себе не приписывал, потому как выучил все от эльфийского барда где-то в корчме у имперского тракта много лет тому назад.       Ночью Павус прижимался к спине Каллена, заключая его в объятия. Порой они предавались страсти, Дориан наслаждался медленным накалом, пока не изливался толчками, опаляя горячим дыханием шею любовнику, когда пытался совладать с дыханием, и открывался настолько, чтобы Каллен мог видеть его настоящего в те высокие беспечные секунды неги, как из тела были выжаты все соки. Он был прекрасен: посеребренная сединой борода и полуприкрытые глаза, серые радужки которых, темные и блестящие, в тусклом свете огня камина виделись словно вулканическое стекло. После лихорадки командору не удавалось довести свое желание до высшей точки, лишь до слабой пульсирующей потребности, которая, так и не разрешившись, оставляла после себя слабый зуд, но это мало что значило; он упивался их сладострастными свиданиями не меньше и охотно в них участвовал ради Дориана.       Это время оказалось относительно умиротворенным, если не считать нескольких дополнительно зажженных свечей в окнах для почивших душ, однако Каллен все равно болел, и телом, и сердцем. Надвигался конец.       Жизнь, безразличная к его или к чьей-либо другой боли, продолжалась.       Середина зимы разразилась резкими порывами ветра, и однажды утром такой нещадный поток воздуха, окутавший камни особняка, разбудил Каллена до рассвета. Спустившись на цокольный этаж, он стоял на кухне с чашкой подслащенного чая и прислушивался к буре за окном. С рассветом настало затишье. Стало светло и последние завывания утихли. Он как раз устремил взгляд на бесплодные земли, раскинувшиеся за кухонным окном, когда в комнату живо вошел один из его людей.       — Прошу прощения, сэр, но западный ручей перекрыт. Мартин говорит, нужно очистить, иначе затопит срубленные деревья.       У Мартина, преданного мага с громкими манерами, который числился главным смотрителем фермы, был наметан глаз отмечать проблемы, которые не могли разрешиться без посторонней помощи. Тяжело вздохнув, хозяин фермы ополоснул чашку и поставил ее в раковину. Похоже, обстоятельство не катастрофическое, но оставить его без внимания — точно не самый лучший вариант.       — Хорошо оденься. И разбуди хотя бы троих.       В течение двадцати минут небольшая группа, плотно закутанная в дубленки, двинулась в сторону дальнего западного угла поместья, выдыхая облачка пара при каждом вздохе. Ручей был слишком глубоким и скоротечным, чтобы полностью замерзнуть, поэтому завал — плотная масса из мусора и нескольких больших деревьев — заставил воду выйти из берегов.       — Утречка, товарищи, — отозвался Мартин. — За работу… если только в ваши планы не входит новое болото?       — Думаю, мне больше нравится перспектива вырубки, — буркнул Каллен. Им и так пришлось не сладко валить их, не хватало ещё, чтобы его похоронило под шестидюймовым слоем льда.       Работяги принялись разбирать завал, доставая мелкие палки и камни. Работа была опасная и холодная, и Резерфорд понял, что повел себя с командой слишком грубо и дерзко. Совсем еще юнцы, по большей части, их стычки со смертью были незначительными и незапоминающимися. На одного парня ему пришлось прикрикнуть несколько раз, чтобы тот не прогуливался вразвалку по большим бревнам, а после доставать из-под них коряги поменьше.       — Я больше не собираюсь отправлять матерям письма о кончине! — гаркнул Каллен. — Стой, Создатель тебя подери, на земле!       Мартин был гораздо менее щедрым в словах, когда ругал глупцов за беспечность, и командор, тайно благодарный за то, что на этот раз стал не единственным ублюдком, позволил смотрителю взять командование на себя.       Больше никто не чудил. К полдню все промокли до нитки от густого тумана над ручьем, но успешно разобрали часть завала. Мартин счел частичное возобновление потока приемлемым, и всех распустил.       Возвращаясь в дом, Каллен не мог думать ни о чем, кроме горячей ванны. В последние дни ему мало что приносило спокойствие, кроме ванной, низменно улучшающей его мрачное настроение. По пути в свою опочивальню он заскочил на кухню, решив налить горячего яблочного сидра в кружку и плеснув в него немного виски. Это единственна компания на следующий час, в которой мужчина нуждался, пока не согреется и не расслабится. Также, заметив на столе партию сырных лепешек, только вытащенных из печи, бывший храмовник внес поправку в свое решение и захватил с собой одну булочку.       Взяв с собой одежду на переменку, Каллен замешкался только, чтобы погладить спящего Мишку, спустился по небольшой задней лестнице к своей личной банной и едва не поцеловался с запертой дверью.       Он моргнул, секунду поколебался и постучался.       — Дориан?       Раздался слабый плеск воды.       — Каллен?       — Да.       — Ах, заходи.       На щеках начал проступать румянец, отчасти благодаря смене на тепло после холода улицы, а отчасти — от мысли о том, чтобы зайти в уже занятую ванную. Полнейшая нелепица краснеть по этому поводу, потому как за последние несколько месяцев они с Павусом не только делили близость, но и уже мылись вместе. Ему понадобилось сделать два глубоких вдоха, чтобы прояснить мозги, и после — открыть дверь.       Резерфорда окружило блаженное влажное тепло, наполнившее комнату. Дориан нежился в ванной, полной ароматной пены, воды и пузырьков, скрывающей все, кроме верхней части груди и плеч.       — Прости, — молвил он. — Я не знал точно, когда ты вернёшься и взял на себя смелость занять ванную.       — Ничего страшного.       — Могу поторопиться?       — Нет, не нужно. Я найду чем себя занять, пока ты моешься. — Каллен поднял лепешку с кружкой. — Ну, я пошел.       — Погоди! — Маг указал на стул в углу комнаты. — Мне всегда нравилась компания в банной. Когда я был поменьше, няня постоянно рассказывала мне всякие морские истории, пока я мылся. Мне нравилось представлять себя королем пиратов, а она создавала слабые штили, дуя на кораблики. По крайней мере, так было, пока я сам не научился это делать.       Вот так картина. Сидящий в ванной малыш-Дориан, представляющий себя капитаном судна во время непогоды. Улыбнувшись, Каллен остался.       — М, пока не забыл — пока тебя не было, приходил посыльный.       — И?       — Маршан пригласил нас на ужин сегодня.       Это необычно. Мало того, что сказано в последнюю минуту, — такое едва можно назвать хорошим тоном, — но куда удивительней новость о возвращении Маршана из Вал Руайо в разгар Харинга.       — Он уже вернулся?       — Его племянник на Проводы зимы женится в Вал Фирмин, что, как я понимаю, помешало их обычному зимнему отдыху в винограднике.       — Понятно. — Нужно помыться, одеться, причесать строптивые волосы, и Каллен готов к выходу в свет, что значило забыть о послеполуденном времени, проведенном в компании щенков.       Почесав грудь, Дориан сел ровнее, чтобы погрузить в воду колени.       — Ты не хочешь пойти?       На такой вопрос трудно с ходу дать ответ. Вряд ли Павус запамятовал, что поместье Маршана стало началом их мнимой интрижки на публику, переросшей в действительную интрижку и теперь ставшей фарсом…       — Я могу и сам пойти, — сказал Дориан, в его голосе прозвучали нотки раскаяния. — Если я скажу им, что тебе нездоровится, то уверен — они не будут на тебя в обиде.       Вздохнув, Резерфорд уставился в кружку.       — Да нет, это… Я пойду. — Как бы ни было трудно провести вечер в блеске притворной любви, но ему было бы ещё хуже сидя одному перед камином в окружении собак, пока пригласившие командора на ужин считают отсутствие мужчины плачевной слабостью или грубым невежеством. У Маршана Дориан по крайней мере будет смотреть на него такими влюблёнными глазами, какими, желал Каллен, он бы смотрел, будь это все взаправду. Сделав большой глоток из кружки, фермер откусил от лепешки.       Когда маг покончил с банными процедурами, ванную занял Каллен, заново наполнив ванну горячей водой и добавив в нее пару капель масла. Хоть первоначально он хотел насладиться омовением, сейчас навалилось столько дел, что мужчина сразу намылил волосы. Как ни крути, а кто его знает, какими станут кудри, когда высохнут. Намыливая тело, он вспомнил, что помимо подготовки к выходу им нужно прихватить с собой презент, пусть и такой скромный как коробка песочного печенья да хороший зимний эль.       Каллен поспешно закончил мыться, и, сдерживая раздражение, вылез из ванны.       Позже, когда уже одетый он просматривал корреспонденцию в поисках чистого пергамента чтобы написать записку к съедобным подаркам, дверь к нему резко распахнулась, напугав мужчину.       — Да пропади ты пропадом. — В комнату ворвался Дориан, держа в руках ярко-зеленую мантию. — У этой моровой рубашки шов разошелся. Тут есть кто-нибудь, кто может зашить его?       Резерфорд кивнул.       — Я могу. — Он потянулся к одежде. Павус уставился на него без слов, лишь пару раз моргнув, но все же переделал тунику. Достав из нижнего ящика стола набор для шитья, Каллен принялся искать подходящий цвет нитки, чтобы закрыть прогалину. — Не идеально, но, думаю, сойдёт, как считаешь?       Он достал маленькую катушку шелковой нити цвета весеннего зелёного лука. Оглянув предложенный вариант, Дориан одобрительно повел плечами.       — Да и вообще, где ты научился чинить швы? Или это часть твоего обучения как храмовника?       Ища конец нитки, Каллен состроил гримасу.       — Ты вот смеёшься, а это… правда. Они хотели, чтобы мы были независимы хотя бы в этом плане. За три минуты проходящая боевую подготовку бесноватая шпана может шестью разными способами разорвать на себе рубашку. Куда проще и дешевле было научить нас самих штопать в них прорехи. — Само собой разумеется, что у множества рекрутов из имущества только и были, что рубашки, так что держать их целыми стало сродни жизненной необходимости. Не все в Ордене были благородными вторыми сыновьями, семьи которых не смогли их укротить.       — Гм. — Дориан склонил голову набок, переваривая информацию. — Так значит, в южанской церкви ещё осталась хоть капля здравого смысла. Уж кто бы мог подумать.       — Ферелденцы редко пренебрегают практичностью… — пробурчал Каллен, лизнув большой и указательный пальцы для упрощения работы с нитью.       Позади него раздался громкий смех.       — Чудесно, просто. Прошу, скажи мне, что так поговаривала твоя властная бабуля, прежде чем отправляла тебя доить коз.       Каллен прыснул.       — Благо моя бабуля никогда не была настолько утомительна. Так любил говорить один из муштровавших нас рыцарей-командоров. Он был нехилым знатоком в надлежащем уходе и ковке брони. Мог дни напролёт рассказывать о защитных качествах каждой отдельно взятой руды.       — Готов поспорить, он был бесспорной душой любой компании. — На плечо Каллену легли тонкие пальцы. — Долго это займет?       — Нет, но я уже готов, а ты ещё даже не накрасился.       Дориан скрестил руки на груди и хмыкнул.       — В этом ты никуда не пойдёшь.       — Что тебе не нравится в том, как я выгляжу?       — Красный? Категорически нет, мы же не сможем стоять рядом без слез для окружающих. А конфликта хуже не увидеть даже на Большом Турнире. — Крутанувшись на каблуках, он метнулся к гардеробу Каллена. И на пол сразу начали падать разнообразные рубахи, штаны, жилетки и ботинки, как если бы Павус разыгрывал вездесущую сцену «подготовка к балу» из орлесианской комедии.       Решив намеренно не замечать дебошира, Каллен вернулся к заданию на носу. Это простая починка — нить шва истончилась и порвалась, но сама ткань целая. У него возникли проблемы с продеванием нитки в ушко иголки, но эта часть дела была всегда самой сложной. Наконец проделав несколько аккуратных стежков, мужчина наложил закрепительный и откусил нитку. После поднял перед собой расправленную рубашку, любуясь проделанной работой.       — Готово, — молвил Резерфорд. — Совсем как новенькая. А ты не мог просто надеть что-нибудь другое?       Он глянул через плечо на Дориана, который как раз раскладывал на кровати одежду черного, бордового и серого цвета.       — Мог, но не захотел. — Изящным пальцем тот указал на наряды. — Это для тебя.       — Я так и понял.       Подойдя к мужчине, Дориан забрал тунику обратно и ощупал шов подушечками большого и указательного пальцев.       — Мужчина с множеством талантов, — пробормотал он, после наклонился, чмокнул швею в висок и поспешил в свои покои.       Маленькая капелька сладости, словно мед, вытекший из соты. Настолько обыденная, что невыносимо. Они ведут себя вместе так, как будто жили вместе всегда, а через считанные недели расстанутся, разбежавшись по обе стороны границы, узкой полосы моря, городов, дорог, странных таверн и сотен миль. От одной только мысли, пронзившей грудину, хотелось опустить руки, так что Каллен решил посмотреть, что там подобрал ему приодеться Павус.       Оставленный на кровати наряд оказался настолько пышным, насколько это возможно, учитывая скудный набор одежды Каллена. От него не укрылось, что рубаха, хоть и старая, села относительно хорошо. За последние недели Резерфорд сильно поубавил в весе, однако вместо удовлетворения такой подвиг вызывал у мужчины беспокойство. Бесспорно, Ро будет утверждать, что раз он так быстро исхудал, быть мужчиной в теле для него — необходимость. Не то чтобы запасов не осталось, — он едва стал стройным, — но если бы решил надеть эту одежду до болезни, то пришлось бы чинить еще не один шов.       Закончив одеваться во второй раз, он пересек коридор, чтобы забрать Дориана, который как раз закутывался в тяжелый расшитый узорами плащ. Он собрал волосы в пучок, а кайалом вывел идеальные стрелки. В ушах блестели золотые серьги в виде лаврового листа, ярко мерцающие в сумрачном зимнем полудне.       Великолепно. Сошедший с полотна образ. Повернувшись, чтобы взглянуть на Каллена, он вздернул подбородок и улыбнулся.       — Ах! — Надев перчатки, Дориан пересек комнату и поправил ему воротник. — Намного лучше. Тебе бордовый куда более к лицу, нежели малиновый.       Каллен просто улыбнулся. Он носил красные оттенки в одежде по привычке — давнее предпочтение, длительное время остававшееся без внимания.       — Доверяюсь твоему превосходному вкусу, — тихо молвил он.       — О нет! Слова, которые я не ожидал услышать. — Павус легонько стукнул обеими руками о грудь Каллена. — Умный мужчина. Пойдём?       В закатном свете они прошли относительно короткое расстояние до соседнего поместья, пробираясь сквозь вчерашний снег. У входной двери их встретил излишне веселый и розовощекий Маршан.       — Резерфорд! — Маршан, явно уже пропустивший пару бокалов вина, заключил его в тесные объятия и похлопал по спине. — Выглядишь похудевшим. Только не говори, что опять болел?       — К сожалению, да.       — Ох, ну и стыд же! Ладно, заходите, заходите, немного вина и хорошая компания вмиг поставят вас на ноги, no?       — Однозначно.       Подойдя к Дориану, мужчина и его крепко обнял.       — Надеюсь, хоть ты-то в полном здравии?       — Да, хоть и здорово поволновался за этого, — маг указал на Каллена.       — А-ах, не волнуйся. С нами он снова быстро разжиреет, — произнес Маршан, подмигнув.       — Хорошо. Ему это нужно.       Прежде чем Каллен успел возразить, их провели к камину в гостиной, где у огня стоял мужчина. Это был Александр, с которым он уже виделся несколько раз, даже не подозревая, что мужчины — партнеры. Имея скудное воображение, Резерфорд решил, что соседи старые друзья или, возможно, деловые партнеры, но точно не мужья. Насколько же он тогда был невежественен.       — Приветствую, — молвил Александр. — Приятно снова увидеться. — Это сказано Каллену, а Дориану: — Я Александр, рад наконец-то познакомиться.       — Дориан. И рад знакомству не меньше вашего.       Александр был высоким добродушным мужчиной с безупречной улыбкой и стальными кудрями. В его говоре проскальзывали нотки вольномаркского акцента, хотя он был едва уловим благодаря времени, проведенном на южном берегу моря. На правой щиколотке у него виднелся браслет, а в руке — трость. Однако Каллен уже говорил с ним раньше о травмах — они обменялись военными историями вскоре после переезда Резерфорда в эту местность — и знал, что Александр не сильно пострадал. Мужчины хорошо поладили, потому как он вел себя не так резко, как его муж, да и к тому же любил собак.       Когда с приветствиями и необходимыми светскими беседами было покончено — «Буря прошлой ночью выдалась просто дикой, да? Да, верно подмечено!» — Маршан принес вино, а также доску с сыром и колбасой, и разговор перешел на новости из орлесианской столицы. Такая тема надолго заняла их интерес, хотя ввиду неминуемой угрозы дальнейшей войны, последующим за ней переворотом и общей нестабильности в мире они переключились на более легкую беседу в надежде поднять настроение. Неудивительно, но именно Александр внес большую лепту в разговор о вине, он рассказал много чего любопытного о нем во время очередного тоста.       Еда за столом была простой, но восхитительной: пот-о-фё с обильным количеством овощей и тушеным мясом, бульон которого сам по себе получился очень сытным. Образцовый ужин, чтобы начать медленное восстановление утраченного аппетита Каллена. За вином беседа перетекала от легкого политического юмора к романтическим придворным интригам, и после скользнула к тематике личного.       — Но! — воскликнул хозяин вечера в конце своего последнего забавного рассказа. — Вот вы двое знаете кое-что о любви в необычных местах. Вы познакомились, когда были в Инквизиции, no? — Маршан откинулся на спинку сиденья и держался за Александра, пальцем выводя полукруги по его запястью. В другой руке старик сжимал уже ставший привычным бокал вина, размашисто подчёркивая им сказанное.       — Так и есть, — ответил Дориан. — Хотя в тот день, когда познакомились, Каллен едва ли не скинул на меня горные камни. Намеренно.       Каллен поежился от легкомысленного упоминания Убежища, но постарался сохранить на лице спокойствие.       — На то были… свои смягчающие обстоятельства.       Маршан с Александром рассмеялись, а за ними и Дориан. Заявление, воспринятое как шутка, избавило мужчину от дальнейших объяснений.       — На самом деле все очень скучно, — сказал Павус. — Ну, а что насчёт вас двоих?       — А-ах, это было столько лет тому назад… Я уже и забыл. — Маршан улыбнулся мужу.       Издав смешок, Александр тряхнул головой.       — Я тоже. — Их маленькая шутка была явно давней и уютной, как и отношения мужчин в целом.       Дориан склонил голову.       — Насколько давно, если позволите?       — Лет двадцать шесть? — Это от Александра, выглядящего задумчивым.       — Двадцать семь, — поправил его супруг.       — Давным-давно, — договорил Александр.       — И говоря о времени, — сменил тему Маршан, подняв брови на Дориана. — Ты… будешь уезжать по весне?       Ошеломленный, Павус задумался на секунду дольше, чем бы это выглядело естественно.       — Да, все верно. — Он улыбнулся, но не искренне. Его взгляд метнулся на Каллена. — Моя работа непостоянна. Вечно от нее скрываться не получится.       — А этот будет скучать по тебе, а? — заметил Маршан. — Он уже боится этого, я вижу.       — Клод, — вмешался Александр, с предупредительными нотками в тихом голосе.       Каллен только отмахнулся.       — Да все в порядке. — Он повернулся к Дориану, но не сумел долго выдержать на себе его взгляд. — Это правда.       Резерфорд понял, что рядом с тарелкой перед ним лежит вилка, которой мужчина не пользовался, и на короткое, ужасное мгновение задумался, насколько глупо выглядел из-за этого, прежде чем заметил, что такая вилка есть у всех. Скорее всего, она для десерта.       В волосы на затылке ему были запущены пальцы, и Дориан наклонился, побуждая его повернуться к себе лицом.       — Я тоже буду по нему скучать, — молвил он и легонько стукнулся своим носом о его, ища поцелуя, который Каллен с радостью подарил и который продлился недолго. Дориан ещё раз взъерошил ему волосы, но не убрал ладонь, согревая затылок.       Туго сглотнув, Каллен поборол подступившие к глазам слезы. Он отказывался проявлять слабину за ужином у соседей.       — Бедняги, — тихо молвил Александр, понимающе улыбаясь.       — Ты ещё слишком юн для такого, — начал Маршан, глядя на Дориана, — но, возможно, тебе стоит уйти со своей непостоянной работы. Можешь вместо нее делать со мной вино. И быть рядом со своим мужчиной.       Промелькнувшее озорство в его взгляде говорило, что идея только наполовину являлась шуткой.       Смеясь, Павус убрал руку, и когда был подан десерт, беседа продолжилась дальше.       Вечер подошел к концу, когда Каллен признался, что, если они не вернутся на ферму в ближайшее время, им придется просить пристанища на ночь. После нескольких излишне нежных прощаний — мужчина знал, что это было по-орлесиански, но такая фамильярность вряд ли могла быть полностью невинной — их проводили за дверь с подарком вина и причудливой буханкой с изюмом, привезенной из Антивы. Они вернулись назад, идя бок о бок в кромешной тишине.       А дома, слишком уставший, чтобы ощущать что-то кроме всеобъемлющего оцепенения и с постоянно закрывающимися веками Каллен готовился ко сну.       Весна. Теперь у него было подтверждение. Время, как и намерения Дориана, стали предельно ясными. Оглядев зубы и умывшись, Резерфорд вернулся в спальню.       Дориан сидел на краю кровати, слезы горошинами скатывались по его щекам слишком быстро, чтобы он мог их смахнуть.       Живот Каллена скрутило в тугой узел. Пройдя к магу, мужчина коснулся его плеча.       — Что случилось?       — Ничего, — признался тот едва слышно. — Ты сочтешь меня дураком.       Каллен мотнул головой.       — Обещаю, не буду.       Глубоко вдохнув, Дориан положил ладонь поверх руки Каллена, которая покоилась на его плече.       — Видя тех двоих… просто. — Когда он поднял взгляд, слезы полились быстрее. — За все эти годы они столько пережили вместе. Это поразительно, а я…       Шморгая носом, Павус основанием ладони утер один глаз, а после просто тряхнул головой и упёрся локтями в колени.       Каллен замер. Внезапно ему показалось, что вес его тела — непосильная ноша. Нахлынула отчаянная печаль, слезы, которые он сдерживал за ужином, стали щипать в уголках глаз. И влажные соленые дорожки устремились ему в бороду. То, по чему тосковал Дориан и чего не застал всю свою молодую жизнь, существовало. Умом он понимал это, — мир так же широк, как небо было всегда синим, — однако Тевинтер свел на нет подобную возможность своим состоятельным подходом к подбору хорошей родословной. Каждый брачный контракт между представителями высшего класса заключался с намерением укрепить династии, как политические, так и магические, путем отбора наследников. Ферелден, некогда нецивилизованная мутная заводь, также грешил подобными привязками, но если два дворянина хотели отказаться от фиктивных браков, передали свое имущество племяннице или племяннику, и вместе осели в Баннорнах, то это их дело.       По правде говоря, ни здесь, ни там, этого не было. Теперь Каллен понимал, что Дориан хотел, а может даже и имел такую жизнь, за исключением того что… Он хотел разделить ее с другим. С тем, кто давно уже умер и оказался не совсем тем, кем, как говорил, являлся. И что бы Резерфорд ни сделал, он этого не изменит. Как не изменит и тот факт, что уже долгие годы любил Дориана всем сердцем. Обняв его, мужчина запустил ему пальцы в волосы, ставшие волнистыми после пучка.       Глупый, непреодолимый порыв надежды закрался в его мысли, начав с кончиков пальцев и карабкаясь выше, пока не обвил горло. Каллен закусил губу изнутри там, где она так и не зажила, потому что он постоянно закусывал ее, сжимая острыми клыками.       — Я буду ждать тебя, знаешь, — тихонько проговорил мужчина.       Снова шморгнув у его груди, Дориан отпрянул.       — Что?       — Я буду ждать тебя. Годы, если понадобится. Если ты захочешь меня. — Он туго сглотнул, когда маг ничего не сказал. Если это прозвучало отчаянным, то только потому что так оно и было. Нет смысла исправляться или притворяться, что имел в виду совсем другое. Каллен может не быть любовью всей жизни, но, возможно, может быть… чем-то. Утешением на расстоянии. — Я не буду просить тебя хранить верность, пока будешь в отъезде, а если кого-нибудь повстречаешь, то… То так оно и будет, но до тех пор… если ты когда-либо захочешь вернуться, я буду твоим. Если ты захочешь.       Не дыша, Резерфорд считал каждое биение своего сердца, надежда полыхала в нем сродни лесному пожару, сухие равнины его долгих лет одиночества, поглощенные потоком пламени и дыма.       — Совершенно нет.       Прямой отказ заставил его замолчать на несколько долгих мгновений. Аритмичный стук сердца больно ударился о ребра.       — Я… я понимаю.       — А я вот не уверен, что понимаешь, — вспылил Дориан. — Ты не заслуживаешь такого отношения к себе.       — Это неважно.       — Каллен, мы уже поднимали эту тему, и я говорил тебе, что важно. — Вырвавшись из объятий мужчины, он вскочил на ноги и зашагал по комнате, стукнув пальцами о грудину. — Это важно для меня!       — Дориан, все, что ты готов дать, это…       — Не смей. — Брови Дориана сошлись на переносице и он мотнул головой. — Не говори это.       Маг зашагал взад и вперед перед камином.       — Почему?       — Потому что это гребаное… Это… — На печаль, проявившуюся на лице Дориана, было больно смотреть. Черты его лица заострились. Последняя толика его царственной осанки испарилась, и мужчина стоял, опустив плечи и выглядя потерянным. Сраженным. — Я… Большую часть своего третьего десятка я провел, влюбляясь в любого, готового прикоснуться ко мне. Их было немало, а один или два могли даже ответить взаимностью, позволили бы на то обстоятельства, но… по большей части это только физиология. Тогда, с Быком… — Он громко втянул воздух. — Все начиналось как и всегда, но потом… изменилось. Он любил — я думал, что он любил…       Скрестив на груди руки, Павус замкнулся в себе, его грудь то поднималась, то опускалась при каждом быстром вдохе мужчины.       Каллен подошел к нему. Он осторожно обнял Дориана, накренившегося к нему, словно контакт их тел мог удержать его от разрыва на части.       — Я верю, что любил, — прошептал Каллен. Бык был актером, и при том весьма хорошим, но слишком часто он видел, как смягчалось лицо мужчины каждый раз, когда в комнату входил Дориан. — Несомненно, любил.       — Я уже никогда не узнаю этого, — выдохнул Дориан. Голос остался таким же тонким и натянутым, когда он продолжил: — Не смогу узнать, и у меня… у меня не осталось ничего, чтобы предложить тебе, а это не честно. — Тело его напряглось, а стук сердца отдавался вибрацией на коже, ударяясь о легкие настолько сильно, что ощущал его и Каллен. — Не честно.       Нежно, Резерфорд положил подбородок ему на голову.       — Всю свою жизнь я был один, — прохрипел он. — Что не честно для тебя… переворачивает мир с ног на голову для меня. Любовь — не навязчивая идея, не всегда. Бывают моменты, когда она случается незаметно, и это… чем бы мы не занимались за последние месяцы. — Было невозможно унять легкое дрожание в его голосе. — Дориан, ты мне не безразличен, сильно. И если ты чувствуешь, что можешь вернуть мне хотя бы каплю этой привязанности, то, как я уже говорил… этого хватит.       Дориан стоял, не шелохнувшись.       Надежда Каллена разгорелась сильней.       — Если… если это не более чем то, что мы проводим время, пока ты здесь, я приму это, но… — Он закрыл глаза. — Даже если это не любовь, ты должен чувствовать… что-то ко мне, чтобы каждую ночь разделять со мной постель.       Когда Дориан не двинулся с места и не заговорил, надежда Каллена угасла. Золотые равнины сгорели дотла. Глупо было даже спрашивать об этом, и, похоже, командир неправильно понял всю сущность их близости. Павус повернул голову и вдохнул. Медленно, он отпрянул, а после переплел пальцы с Калленом и повел его к кровати. По одному, словно сделанные из тонкого стекла и обернутые в бумагу для сохранности, они разместились под одеялом.       — Я не знаю, — прошептал Дориан, как только тишина стала невыносимой. Голос его звучал отстраненным. — Я не знаю, что вообще могу еще чувствовать. Я не могу дать тебе ответа, которого ты хочешь, не сегодня. И, может, никогда.       Туго сглотнув, Каллен кивнул. От тяжести в груди становилось тошно, дыхание слишком участилось, чтобы адекватно наполнять воздухом легкие. Там, где вспышка пламени опалила серую землю надеждой, возникли жалкие страдания, пожирающие секунды. Наконец, он нашел достаточно воздуха, чтобы пробормотать:       — Все хорошо. — Ложь в противовес искренности Дориана.       Больше никто не решился заговорить снова. Правда была грубой, такой же явной, как и след ботинка на чистом полу. Подобравшись поближе, Дориан обнял его, а Каллен, сгорая от стыда, обнял его в ответ. Сердце его выстукивало слишком ощутимый ритм, каждый стук был настолько тяжелым, словно осаждал его ребра, решив вырваться наружу и убить его. Трудно винить его за такую попытку. В конце концов, Дориан уснул у него под боком беспокойным сном. Ничего драматического, никаких воплей или зова умершего возлюбленного, никаких сильных кошмаров, только подергивание конечностей. В какой-то момент он так резко дернул ногой, что бедняжка Берди вскочила прямо на лапы.       Когда собака снова улеглась, а Дориан промямлил полслова и замолчал, глаза Каллена наполнились слезами. Он хотел ответ — он его и получил. То, что он позволил страданиям поглотить себя, никогда не пошло на пользу, и не сделало бы их прощание легче, а его — здоровее. Поэтому он ощутил, как его сердце начало сдаваться, потихоньку возвращаясь к прежнему ритму в жалком уголке за разбитыми ребрами. Сквозь которые просачивалась, как грунтовые воды, реальность, охлаждая последнюю из его разрушенных надежд.       Настал час пустить все на самотёк. Позже выдастся минутка на страдания. А пока этой ночью, как и всеми последующими, он мог находить утешение в объятиях компаньона. Вскоре, неизбежно, как таянье снегов на весне, всему этому также придёт конец.