Мы закат

      Тропы змеились по участку, очерчивая его границы. Они образовывали рытвины на полях, вдоль заборов, через лес, большинство из них скорее извилистых, чем прямых. На самом деле они не особо мешали, поскольку львиная доля дорог стала невидимой, глубоко похороненной под приличным слоем снега. После снегопада вышли на свет новые дорожки, одни были протоптаны сапогами, другие — копытами, а третьи втоптаны следами лап. Дикие овцы, волки, лисицы, даже его собаки — иерархия обитателей, формирующих вместе с человеком совокупность природы. Свежий снег приоткрыл завесу таинства, сокрытую от посторонних глаз: нарисованные повсюду крестовые зарубки на деревьях как путеводные знаки, клочок вырванного меха. Жемчужинки крови, с красными сердцевинами и розовыми краями. Каждый знак говорил о жестоком драматическом действии, развивающимся под покровом ночи, рассвета и светлого дня.       Рано утром, в компании трёх собак, Каллен шел по одной из секретных троп. Всю ночь он ворочался, пытаясь уснуть, и когда на горизонте замаячил диск солнца, он поднялся чтобы одеться потеплее. Порой от усталости лучше всего томиться в одиночестве.       Собакам не нужно изучать пейзаж, чтобы понять, где они — только клочок воздуха, который питомцы втягивали своими мокрыми носами, вытягивая из него витки информации, существующей далеко за пределами кругозора Каллена. Судя по тому, как дернулся нос Берди, сука уже знала, что находится в округе на много миль вперед. Вдох — лисица убила нага и тащит его в нору к лисятам. Второй — одна из самок друффало сбежала с пастбища. Еще один — бараны, чтобы избежать волков, переместились выше в горы.       И Берди такая не одна. Фуллер, каким бы болваном он ни был, похоже, весьма охотно делился тем, что обнаружил, часто зазывая Каллена из гостиной, чтобы показать как петуха умыкнул ястреб, или доложить о найденной в подвале тушке какого-то умершего там суслика. И это Каллен еще не ломал голову над тем, как научить пса делать это намеренно. Если он говорил «покажи мне», то порой Фуллер все же приводил его к предполагаемой проблеме, однако в большинстве случаев кобель вел его на кухню. Хоть мабари и слыли безумно умными, в первую очередь они собаки, и, как и все собаки, имеют собственные приоритеты.       Иногда он грустил по инквизиторским птицам. Разумеется, они держали почтовых воронов на ферме, однако те были прерогативой одного из его постоянных жильцов — старого, слегка тронувшегося умом храмовника, предпочитающего людям компанию пернатых. Так что хоть Каллен и мог навестить почтовый птичник в любое время дня и ночи, птицы не считались его собственностью, да и не всегда были пылко заинтересованы в беседе с ним. Птицы не похожи на других: проницательные, умные, до чёртиков странные, отменно подражающие другим. Он бы поспорил, что у них есть чувство юмора, но учитывая, что обычно те передразнивали своих владельцев… некоторые могли бы возразить. Возможно, когда придет оттепель, он заведет и себе личного ворона.       Судя по твердости земли под ногами, зима находилась в самом разгаре. Еще больше снега выпадет в Облачнике, и возможно выпадут целые сугробы, однако начиная с конца Стража зеленые ростки примутся подыматься вверх, трава и ранние цветы будут готовы буйно расцвести в последующей весне.       Весна. С одной стороны, он хотел бояться ее, но страх был ему неведом. Грядущий отъезд Дориана грузно осел плотным гелиотропом за грудиной, оказавшийся там словно по нерушимому волшебству, но уход мага не сможет перевесить желание узреть скорую талую воду, пение птиц, стрекот сверчков и нежные зелёные стебельки, проклюнувшиеся сквозь снег. Ещё целые недели оставались до такой перемены, недели до того, как подснежники прорастут из мёрзлой почвы, их бледные листья были первыми проблесками следующего сезона. Впереди еще много утр, в которых он мог вернуться к человеку, спящему в его постели, человеку, который все равно не любил его, но по-прежнему крепко прижимал к себе ночью.       Еще одна зима увеличила счёт его жизни, углубила морщины на лице. Не все ли люди — горы, со временем покрывающиеся сланцевыми морщинами и ледяной сединой?       Когда Резерфорд начинал задумываться о такой поэтической чуши, настроение всегда скатывалось к нулю. Возможно, он был расстроен из-за того, что вчерашним утром обнаружил новый седой волосок в бороде на подбородке. Те ледники останутся с ним даже когда все снова расцветёт буйством красок. Чего не скажешь о людях. В последний раз выдохнув клочок пара в воздух раннего утра, мужчина вернулся в дом, где застал Дориана всё ещё спящим.       После того как угольки их спора остыли, все перешло в комфортное общение, приобретая меланхоличные нотки в моменты спокойствия. Так или иначе, Каллен пытался навязать решение, но понял, что теперь такое принуждение оказалось бесполезно. Так же бесполезно, как вскрывать нераскрывшийся бутон, из-за того что не хотелось оставлять его на солнце слишком долго — ты не только испортишь цветок, но и никогда не узнаешь, каким бы он мог быть в полном цвету. Раненое сердце Дориана могло бы расцвести, или застыть нераскрытым — оба варианта сулили в себе испытания, которые ещё предстояло преодолеть. Как бы ему порой ни было грустно, Каллен должен был отложить эти заботы в сторону и просто наслаждаться его компанией.       Каждую ночь они ложились в одну постель, согревая друг друга. Каждым днём их пути расходились, пересекаясь лишь в столовой за едой или когда Дориан появлялся на улице. Оба находили радость во встречах с животными, или прогулке по берегу вдоль ручья у подлеска.       Ближе к концу месяца состояние Каллена улучшилось, и с благословения Ро мужчина вернулся к своим обязанностям, поддерживая здоровье и благополучие подопечных поместья.       Харинг подошёл к концу. Наступил новый год.

***

      Первый день. Обращение зимы к логичному завершению, и празднование скорого прихода весны.       Ежегодно в Первый день вся усадьба словно оживает. В главном зале становятся три длинных стола, заставленные едой и напитками. Начиная с позднего утра приходят гости с окрестных ферм, каждого человека встречают словно заветного друга, а с наступлением сумерек все собираются в общей зале, чтобы утонуть в балагане из рассказанных сказок, детских игр, смеха и музыки, разносившейся на весь дом.       После легкой лести со стороны Каллена, Дориан согласился на уговоры Джиллиан сыграть на мандолине. Он присоединился к ней за игрой на фортепиано, и вместе они взбудоражили толпу зажигательной серией застольных песен. Он также знал пару задорных мелодий, коих сыграл от души да с небывалым умением. Услышь бы Павус сам столь прекрасную похвалу своей игре, он бы лихо отнекивался, Каллен знал это. Толпа, пьяная настолько, что не замечала глухие аккорды, любые ошибки воспринимала частью веселья. Ободренный такой снисходительной публикой, Дориан позволил Джилли выбрать несколько композиций, которых вообще не знал, и дал волю импровизации. По мере завершения вечера границы стыда расплывались, и те, — знакомые и незнакомцы, — кто еще мог стоять на ногах, начинали плясать.       В отличие от Каллена, который, пока наблюдал за весельем остальных, стойко поглощал немереное количество еды и эль (уже кружку пятую по счету). Берди осталась у его ног, тогда как Фуллер умотался в толпу, виляя хвостом и облизывая всем руки. Словно коврик, старый Мишка разлегся в коридоре прямо за дверью, желая стать частью праздника, но слабо борясь со сном. Щенки были в доме до полудня, однако после того как уснули под горшком с растением в столовой, вернулись обратно в сарай.       Веселье, продолжавшееся до поздней ночи, наконец утихло с рассветом. Долгий вечер питья вызвал у него легкую тошноту, однако просьба о закончившемся хлебе настолько понравилась Каллену, что он вызвался добровольцем и, покинув застолье, удалился на кухню, где приготовил себе бутерброд с остатками жареного мяса, оставшегося после дневного застолья.       Он отведал где-то уже с половину бутерброда, когда заметил, что музыка остановилась. И когда почти съел все до последней крошки, в комнате появился Дориан, окутанный легкой дымкой от выступления, правда бахвальство на его лице делило место с усталостью. Улыбаясь, маг подошел к Каллену и обхватил его рукой.       — Вижу кто-то проголодался, пока сидел да пил, м?       — М-м. Да просто перекусил, чтобы эль не так сильно в голову давал, — признался Каллен. — К тому же Ро дал четко понять, что мне нужен свой резерв, — он положил руку на живот, — а потому… нужно хорошенько его наполнить, так сказать.       Каллен понимал, с чего вдруг такая забота и знал, что она разумна, учитывая, как быстро он сбросил вес во время недуга, но всё же немного возмущался. К его большому огорчению, прежняя одежда уже почти была ему в пору.       — Ро прав. — Приблизившись, Дориан чмокнул его в угол подбородка, а после схватился за руку мужчины, в которой тот держал еду, притянул к себе и отведал кусочек бутерброда.       Озорство, которому Каллен не был против.       — Может, и тебе сделать?       Отмахнувшись и по-прежнему жуя, Дориан подошёл к доске и принялся нарезать ингредиенты. Несомненно, он очень проголодался после часовой игры.       — Спасибо за сегодняшнюю игру, — молвил Каллен. — Вы с Джилли устроили нам целое представление.       С улыбкой на лице, Дориан пожал плечами.       — Это все она и ее терпение к моему горемычному бренчанию. — Доделав себе бутерброд, он откусил от него большой кусочище и закрыл глаза, чтобы насладиться вкусом. Пережевав, он оперся бедром о тумбу. — Она скучает по нему. Недавно умершему мальчишке.       Как и большинство обитателей дома.       — Они были хорошими друзьями. — Этим годом было много зажжено свечей в память о Гэвине. Мишка тоже по нему скучал. Несколько люде говорили Каллену, что видели, как старый пес часто забредал в лазарет к койке, которую когда-то занимал парнишка.       Говоря о Мишке, он как раз сидел у их ног, слюна медленно стекала с его рта, пока пес усердно вымаливал еду, помахивая хвостом.       — Собакам нельзя, — проговорил Каллен. Изнывая от чувства вины, он откусил от бутерброда и поделился остатками с кобелём.       — А я думал, бедному Мишке запрещено есть остатки, — заметил Дориан, криво улыбаясь.       — Сегодня Первый День, — ответил Каллен, похлопав жирного пёсика по боку. От одного угощения тот не умрёт. Заморив червячка и чувствуя себя уставшим, с тяжестью в животе он вздохнул. — Думаю, пора идти ложиться.       Он придвинулся к Дориану, быстро чмокнул того в губы и вышел из комнаты. А Мишка остался на месте, пуская слюни на бутерброд в руках мага.       Наверху Резерфорд решил подготовиться ко сну, почистил зубы и начал переодеваться в пижаму, но от накатившей усталости сел на край кровати и потянулся за мягким шерстяным пледом, чтобы накинуть себе на плечи.       Когда в следующий раз он моргнул, то понял, что лежит. В спальне был Дориан, он как раз возился с огнем в камине. Вдохнув полной грудью и собравшись с духом, Каллен уселся и подвинулся к краю кровати, чтобы опереться о ее изголовье. Когда Дориан перелазил через него, мужчина повернулся и чмокнул его где-то в нос.       — Неужто ждал меня? — прошептал Дориан ему в губы.       — Ох, нет, — произнес Каллен, посмеиваясь. — Но уже не сплю.       Снова его поцеловав, он положил руку Павусу на бедро.       — М-м. — Дориан повернулся, чтобы сильнее прижаться. — Прям так сразу?       Каллен притянул его к себе, желая дабы тот уселся ему на колени.       — Пару минут сна, — произнес он Дориану в шею, — и я как огурчик…       Должно быть это за него говорил эль, но слова все равно были правдивы.       — Давай, — произнес маг, стягивая Каллена вниз, пока тот не лег на матрас плашмя. Он устроился поверх него, оставив между ними достаточно места, чтобы протянуть руку и огладить его широкую грудь и живот, отчего Резерфорд судорожно вздохнул. Они просто дурачились, пока Каллен ещё толком не оклемался после болезни, как дурачились ещё после их баснословной ссоры, однако бравый командир участвовал в постельных утехах сугубо ради Дориана. Ему это даже нравилось, чего не скажешь о самом Павусе, желающим, чтобы Каллен был более активным участником процесса.       — А ты можешь, ну… — Каллен поежился от прикосновения. — Снова наложить то заклинание?       Распахнув полы ночной рубашки мужчины, Дориан провел рукой по его животу.       — А ты хочешь?       В ответ Каллен сел, схватился за тощие бедра мага и прижался губами под его подбородком, прямо к кадыку, точке, где изгибы кивательных мышц вливались в межключичную ямку и ниже, к оголенному от одежды треугольнику груди.       Цепкие пальцы схватили его за плечи, когда Дориан отстранился. Буквально на пару сантиметров, но отстранился.       — Прошу, не стоит, — молвил он. Сухо, без единой эмоции. — Не делай этого.       Жар опалил Каллену щеки. От порицания в нем разгорелась вина — словно обруган как щенок, испортивший ему башмаки. А целовал он его здесь до этого вообще? Мужчина мог поклясться, что да, но может это всего лишь злая шутка памяти.       — П-прости. Я только…       — Не пытайся выставить… словно он чертова благородная метка, — пробормотал Дориан. — Он просто уродлив.       Рубец. Ну конечно же дело в нём. Вздохнув, Каллен схватил Дориана за тонкий стан и прижал к своей груди. Он позволил одной руке скользнуть по спине вверх, пока пальцы не запутались в шелковистых прядях мага.       — Я даже и подумать не мог о нём…       — Теперь ты просто лицемеришь.       От его слов или действий не было никакого толку, когда Дориан решил истолковать мысль так, как считал нужным, вместо того чтобы довериться чьему-то высказанному вслух мнению. Лучше всего смириться с его чувствами по этому поводу, позволив прогореть вспышке дурного настроения, и отстраниться от его суровой самокритики.       — Я понимаю, он тебя угнетает. И не скажу, что ты не прав, — пробормотал Каллен у горла мужчины, оглаживая его волосатые бедра.       — Но? — встрепенулся Дориан.       Каллен только мотнул головой, не сказав ни слова, и провел рукой по бедру вниз, чтобы схватить Дориана за задницу. Он уткнулся ему в подбородок и приподнял мага так, чтобы тот прижался к его животу. Не ему говорить, как относиться людям к изувечившими их следам боя на теле. Порой рубцы это просто рубцы, а порой — напоминание о событии, навсегда изменившем жизнь, и не всегда в лучшую сторону. Однако Резерфорд отказался позволить Дориану считать себя уродливым или нежеланным.       — Прости, не подумал, — молвил Каллен. — Но, пожалуйста… наложи заклинание? Если захочешь.       Три глубоких вдоха наполнили и вырвались из груди Дориана, его пальцы, крепко ухватившиеся за плечи командора, расслабили свою хватку. Каллен томился в напряженном ожидании. На его полутвердый член легла ладонь, и он заворчал. Знакомая странная магия, согревая, наполнила тело мужчины, дыхание его участилось, а кровь неуклонно прихлынула, наполняя фаллос до болезненной твердости. С уст Резерфорда сорвался слабый стон у шеи Павуса и он инстинктивно приподнял бедра, чтобы протолкнуться в кулак мага. Вот только Дориан убрал руку, оставив того страдать от сладкой пытки в прохладе комнаты. Каллен протестующе охнул, и тевинтерец запустил мозолистую ладонь ему в кудрявый загривок.       — Погоди, — цыкнул он. Другой рукой, как заметил Каллен, маг охватил собственный член, доводя себя до кондиции с проблесками все той же магии. Каменный и влажный, он опустил пенис ниже, прижав его к чужому, и шепнул ему на ухо: — Ну как?       — Н-н… Хорошо, — прохрипел Каллен, ощущая рокот сердцебиения, волной охватившего его, словно он мог ощутить в себе каждую клеточку тела. Долгие годы он не ощущал столь сильную эрекцию, даже той ночью в таверне, первый раз, когда согласился на заклинание. — С…смазка.       Каллен размашисто указал на прикроватный столик.       Дориан оттолкнул его на спину, полусоскользнув-полуприльнув, чтобы достать желаемый крем из ящика столика. Нанеся немного на пальцы, он растер его на себе, а после — на Каллене, слегка огладив того, и навалился на него всем весом.       Они уже не раз притворялись, что занимаются сексом, мышцы Дориана напряжены до предела, когда он приподнялся на руках, чтобы оставить между их телами зазор, достаточный для скольжения гладких пенисов друг о друга. На мгновение Каллен задумался, стоит ли помочь, однако изящные движения Павуса казались такими легкими и прекрасными, так что взамен он принялся оглаживать руками его упругую задницу, все ближе и ближе приближаясь к чувствительному месту между ягодицами мужчины.       — Пальцами, — прогрохотал Дориан, подавшись вперед. Замерев, он отклонился и внезапно на грудь Каллену приземлилась баночка со смазкой.       — Я… — Он интуитивно понимал, о чем просил Дориан, но не был уверен, что сможет это выполнить. Ему стало жутко холодно, несмотря на опаляющую боль в члене. — Я не…       Сдержав явный вздох, Павус уселся, но не слез с храмовника. Когда мужчина задвигался, эрегированный пенис забавно качнулся о ногу. — Ну, тогда трахни меня.       — А мы не… Гм, ну как сказать…       — Не придуривайся, дорогуша, — отчитал Каллена маг. Чуть погодя он добавил: — Ты что, никогда не занимался этим?       Нос и щеки Каллена покраснели. Он никогда не хотел этого. Но, он даже не был уверен, что хотел. Он покачал головой.       Медленно Дориан снова опустился, чтобы прижаться к нему.       — Ничего страшного. Не всем такое по нраву. В большинстве случаев даже мне не нравится, — молвил он со смехом. — Но… иногда я очень даже в настроении. Можем не продолжать, но, обещаю, большую часть работы я сделаю сам, если позволишь?       Он определенно в кондиции для секса, поморщившись, подумал он.       — Если хочешь, — сдался он.       Лицо Дориана расплылось в широкой улыбке.       — Тогда еще одно быстренькое заклинаньице.       Широко распахнув глаза, Каллен в знак протеста приподнялся на локтях.       — Да им и так уже можно камни дробить!       Маг попросту рассмеялся.       — Другое заклинание, балда, — успокоил он, огладив грудь Каллена. — Немного дополнительной защиты, чтобы облегчить процесс.       Каллен улегся обратно, тяжело вздохнул и уставился в потолок, ожидая, когда Дориан покончит с накладыванием чар. Он знал, вернее догадывался, об этом колдовстве от других храмовников из Казематов. «Вторая кожа», так оно называлось, перед походом в «Цветущую розу» некоторые офицеры просили магов зачаровать себя им. Бордель очередное из множества прегрешений, на которые Каллен закрывал глаза, хоть и знал, что подобное нельзя оставлять безнаказанным, даже если оно и сулило за собой выгоду, и причем нехилую. Но в то время он считал иначе. От этого заблуждения, всякий раз охватывавшего его полностью, кишки скручивало в тугой узел. В то время он думал только о своих людях, и, поскольку они постоянно бурчали на него, когда он отчитывал их за потакание низменным инстинктам… у каждого мужчин есть свои потребности.       — Так, мы готовы, — подытожил Дориан, вырывая его из витания в облаках. — Ну почти.       Медленно и все еще пытаясь удержать полы мантии одной рукой, Дориан начал понемногу насаживаться вниз. Вот только мигом вскрикнул, чуть сменил позу и попытался снова, на этот раз с куда большим успехом. Даже такой желторотик как Каллен мог понять, что напряжение нарастало. И хотя Дориан и издавал мелкие охи да ахи, они были скорее из-за боли, чем от услады.       — Если больно…       — Да нет, просто… — Еще одно движение, и наконец он отпустил мантию для лучшей балансировки. Оголился рубец, выставляя напоказ ранее сокрытую от чужих глаз рану. Выругавшись себе под нос, маг уперся руками о матрас по обе стороны от живота Каллена. Несмотря на первоначальный кураж, серые глаза начало застилать черными тучами.       — Дориан, остановись, что если… Если мы… — Взяв жгучего альфа-самца под руки, Каллен стащил его с себя на кровать, аккуратно, но уверенно, снял с того мантию и заставил перевернуться. Откинув одежду в сторону, он пристроился у его спины и прижался членом к заднице мужчины. — Так будет лучше?       — М-м. Да…       Каллен облизнул губы. Сделал глубокий вдох, направил рукой для точности, и едва ощутимо прижался. В ответ никаких криков от боли или резких движений бедрами прочь. Только длинный, решительный вдох; краткий кивок. После Дориан настойчиво прижался к нему сам, и Каллен повиновался, ощущая, как вошёл до самого основания. Так они замерли на несколько секунд, пока Дориан собирался с духом, сжимая и разжимая простынь в кулаки.       — Ладно, — наконец вымолвил он. — Ладно. Потихоньку… Давненько это было.       Итак, Каллен напрягся, плотно прижался тазом к заднице Дориана, а после немного отодвинулся. И опять. Дориан вздохнул. И опять. Из горла мага сорвался хриплый стон. Не прошло и минуты как дрожащие пальцы достигли груди Каллена, побуждая того ускориться. Он сделал, как было велено, сперва толкаясь медленно, затем быстрее, снова медленнее, а после напористее, так, как указывал Дориан, и когда маг сипло захрипел, Каллен толкнулся в последний раз с напором и застыл как бык в стойле.       Мужчина под ним выгнулся, с его губ, прерываясь хриплым дыханием, сорвались стоны, а волосы беспорядочно разметались на подушках, прикрывая лицо. Он не кончил, как это часто происходило, когда маг терялся в наслаждении. Помимо телесных ощущений, для Каллена именно осознание того, что он несет ответственность за чужое блаженство, усиливало его собственное, объединяло его мышцы и кровь в единственном, непрекращающемся стремлении помочь Дориану достичь пика. Сильнее, еще сильнее. Резерфорд все такой же хороший солдат. Послушный. Готовый выполнить заданную работу. Он обвил пальцами член Дориана, эрегированный достаточно, чтобы кончить от нескольких фрикций.       Когда Дориан эякулировал, он вскрикнул, заскулил, и замер как ледяной столб, а после, громко выдохнув, растаял, невольно прижавшись к Каллену.       Они пролежали так сравнительно недолго, пока Дориан не повернулся на живот, пряди его чудесных волос водопадом ниспадали Каллену на грудь.       — М-м, это было… именно то, что мне нужно, — сипло произнес он, прильнув к нему в ленивом поцелуе. Обнимая его, Каллен охотно поцеловал в ответ, пульсирующий член мужчины прижался к бедру мага, отчего тот внезапно вскрикнул. — Ты не кончил?       Каллен мотнул головой.       — Все нормально.       — Черта с два «все нормально», — проворчал Дориан. — Этим елдаком можно даже камни дробить, такой он твердый. Уж кем-кем, а мужиком, хорошо вытраханным, да не оттрахавшего хахаля, я не буду.       Немного возни и заклинание второй кожи было смахнуто прочь подобно причудливой шелковой ткани, да выброшено в мусорное ведро. Сперва умелые пальцы, а после и губы Дориана коснулись его члена, от их выверенных движении вкупе с уже возбужденными до предела нервами командира, Каллену едва удалось перевести дыхание, как он предупреждающее похлопал мага по плечу. Дориан поднял голову, но оставил хватку на пенисе, и Резерфорд излился, обильно размалевав себе брюхо.       Чтобы не замарать простынь, они обмылись в тазу водой из чайника, снятого с очага камина, а после вернулись в постель, Каллен лег на спину, Дориан частично распластался на нем. В комнате все еще пахло сексом; едва уловимый запах мускуса с ноткой соли. Его запах, как и запах Дориана. Аромат похож, но в то же время различен.       Разумеется, кроме этого в комнате слабо попахивало псиной. Не критично, а лично ему нравился запах собачьего меха, но порой Кален задумывался, не смердит ли псиной сам, учитывая наличие питомцев. И говоря о них, мужчины забыли открыть дверь. Когда он уже собирался упомянуть об этом, Дориан подвинулся, буркнул что-то под нос и спросил:       — У тебя был любовник?       Странный вопрос, однако не выходящий за рамки их постинтимного общения. Хотя Резерфорд был уверен, что они уже давно переступили за эту черту.       — Да. Люди, с которыми… я встречался. Не один раз.       — Да нет же… — цокнул языком Дориан. — Не просто возня в каком-то темном коридоре от отчаяния. У тебя вообще был такой человек, с которым ты чувствовал себя… уютно. Такой человек, чье тело ты выучил до самих кончиков пальцев и знал как одним единственным прикосновением доставить ему удовольствие?       Он строго относился к своим внерабочим утехам — никакой кровати, максимум пятнадцать минут, никаких поцелуев, только дрочить или минет, предохраняться там, где нужно. Людям обычно уже после пары попыток надоедало четкое соблюдение таких принципов, за исключением одного парня, который, казалось, почувствовал облегчение от того, что нашел человека, в такой же степени заинтересованного в чистоте и эффективности. Стэнхоуп, так его звали. Их хрупкая договоренность закончилась после дюжины встреч, когда храмовника исключили из Ордена за симпатию магам, хотя под командованием Мередит подобные обвинения можно было выдвинуть из-за чего-то столь же простого, как веселое настроение или улыбка на губах. К счастью, Стэнхоуп происходил родом из одной знатной семьи Вольной Марки, а потому, несомненно, встал на ноги.       Подобно ледяному дождю Каллена накрыло понимание, он увидел собственную наивность: вероятнее всего бедняга просто погиб во время войны, как и многие другие, некогда именуемые сослуживцами. Грустно думать, но похоже, Стэнхоуп был ближе всех к статусу любовника в жизни Резерфорда, и он даже не знал, что с ним стало.       — Тогда нет, — буркнул Каллен. — Я бы не сказал, что такой человек вообще был.       Дориан уткнулся носом ему в шею.       — Жаль. — Он провел рукой Каллену по животу, прямо под пупком. — Ты весьма неплох в этом. Жаль другие не извлекли из тебя пользу.       Рассмеявшись, Каллен лениво чмокнул Дориана в лоб.       — А вот теперь ты просто лицемеришь, — весело произнес он.       Дориан легонько шлепнул его по животу.       — А вот и нет. Но я бы не отказался увидеть тебя в самом расцвете сил. Где-то в двадцать пять, с полностью сформировавшимися чертами зрелого мужчины.       К своим двадцати пяти годам Каллен был уже истощен событиями в Кинлохе. Он полностью находился под влиянием у рыцаря-командора, не замечая ее бесчисленных злоупотреблений должностью.       — Тогда я бы тебе не понравился. — Хуже, он бы оскорбил Дориана, назвал бы его декадентским северным ублюдком, угрозой свободному обществу, с которым следует вести себя как со скотом, потому что маги — не люди. Вспоминая эту веру годы спустя, вспоминая то, как он принял столь вульгарную ложь за основу, за непреложную истину, у Каллена пробежали мурашки по коже. К горлу подступила тошнота.       Рядом с ним приподнялся на локтях Дориан.       — Все хорошо?       Каллен сделал глубокий вдох, и сосчитал до пяти. Ощущение прошло.       — Да, — молвил он, а после сжал плечо Дориана. — Просто подумал, что ты был бы разочарован, насколько тощим я тогда был.       Смеясь, Дориан лег рядом с ним.       — Согласен. Мне нравится мясцо с картошкой.       — Так я теперь картошка?       — Ох, да ты целый воскресный ужин, — заметил маг. И оба рассмеялись. А когда утихли, единственным звуком в комнате стало потрескивание огня в камине. — Как бы то ни было, тогда я был высокомерным валенком, и даже как-то скучаю по этому. Обещание того, что будет дальше, больше всего на свете… Должно быть, я старею.       — М-м. Я тоже, да ещё и жиром заплываю, — добавил Каллен. — Но, несмотря на это, мы все еще живы. Без прошлого мы бы не были такими, какими есть.       — В моем случае это могло бы даже пойти на пользу, — буркнул Дориан.       Пожав плечами, Каллен повернулся к нему лицом.       — А может и не пошло бы. Мне нравится верить, что на все есть воля Создателя.       Дориан утих, получше расположившись на подушке. Пальцами он продолжил блуждать по покатым формам Каллена, от порыва ветра об окно ударилась пригоршня снега.       — Хотел бы я верить в это, — наконец-то прошептал он.       После Дориан произнес слово, чтобы дверь снова открылась, и в ней тут же показалась морда Мишки, выглядевшего оскорбленным долгим запретом не входить. В комнату за ним последовали Берди и Фуллер. Улегшись, собаки уснули вслед за ними.       — Рассказать секрет? — пробормотал Дориан, возвращая Каллена из полудремы.       — Хм?       — В ту ночь, в той таверне… Я не использовал заклинание.       — Ты… Что? — Каллен широко распахнул глаза. — В смысле не использовал? Но…       Он ощущал себя иначе. И это сработало, он смог…       Тихонько хмыкнув, Дориан прижался к нему.       — Я не раз просыпался ночью от ощущения твоей эрекции, что значит, — маг убрал руку с груди Каллена, — твоя проблема преимущественно находится здесь. — Его пальцы легонько стукнулись о лоб командира. — Не сказать, что это делает проблему менее существенней, но физически с тобой все в порядке. На случай, если ты думал иначе.       — Я… — Порой он возбуждался, но ему не удавалось получить желанную разрядку и никогда даже не задумывался, что может испытывать эрекцию, куда сильную, чем видел. — Хах.       — Не переживай об этом пока. Сегодня я наколдовал заклинание на нас обоих, потому что мы уже не в том возрасте, да и уставшие, — пошутил Павус. — Но… я подумал, ты захочешь узнать об этом.       Каллен снова улегся на подушку. Это все меняет — знание того, что его тело функционирует. Он не знал, что толком это изменит, но был в этом уверен.       Он все еще мог чувствовать — и, что более важно, доставлять — удовольствие. Знание показалось ему подарком в этот средний час его жизни. Еще одно из множества неожиданных открытий, которые спящий рядом с ним мужчина ненароком привнес с собой на юг.       Их ссора все еще не шла у Каллена из головы. «Лучше забыть об этом», — согласились они, но он чувствовал, как рана на сердце, преисполненном любовью, открывалась вновь в моменты спокойствия. Она открывалась от любви, которую он хотел пронести с собой весь остаток жизни, пока оставалась желанной или, хотя бы, не отвергалась. Иногда он чувствовал себя дураком, как солист, пытавшийся спеть с кем-то дуэтом, но если любить кого-то — глупость, если за это должно быть стыдно, то он охотно все стерпит. Он бы без остатка поделился своей любовью, даже если в ответ не услышит и шепота.       Но Дориан шептал. Слишком тихо, чтобы что-то разобрать, но шептал.       Каллен убрал щекочущую его прядь темных, шелковистых волос Дориану за ухо. В последнее время он заметил, что корни мага стали куда серебристей, варьируясь от темно-серых до ярких стальных. В ближайшие год-два большая часть пепельно-черных локонов, вероятно, исчезнет. Как бы он ни старался принять временный характер их отношений, его ранило, что он не сможет увидеть все перемены.       Они были бы прекрасными. Какой бы неизгладимой грацией он не обладал, никакое разрушительное действие времени не сможет по-настоящему отнять ее у человека в его руках. Если маг уедет завтра и Каллен никогда его больше не увидит, он уйдет в могилу, зная, что Дориан остался красивым.