Коты в мешке

Пять лет спустя… — Осторожно, ваша светлость. — Не надо тратить столько сил, милорд! Два лекаря «Королевского госпиталя для ветеранов войн» взволнованно стояли возле более молодого светловолосого коллеги, уговаривая его не растрачивать столько энергии сразу. Лечение раненого, едва выжившего капитана, отняло почти все силы у молодого мага, и по цвету бледного лица тот мог составить конкуренцию своему пациенту. Однако глаза лекаря блестели самодовольством — он все же сумел вытащить капитана с того света и нисколько не собирался сожалеть о том, что устал и еле стоит на ногах, аккуратно подпираемый одним из коллег. Самое главное, что с пациентом будет все хорошо и чтобы муж не узнал, что он вновь ослушался и трудился до состояния невменяемости. Карета привезла Алекса домой, и, услышав, что Томас еще не возвращался со службы, Саша перевел дыхание. Слугам было запрещено рассказывать Гриру о том, в каком состоянии он прибыл домой. И пользуясь тем, что супруг раньше семи часов вечера не появлялся, молодой человек, приняв освежающую ванну и бокал восстановительного отвара, свалился спать. За пять лет их супружества происходило много чего: они ссорились, мирились, притираясь друг к другу, но прояснили для себя одно — что по какой-то шутке судьбы подходят, как две стороны одной монеты. Саша взрослел, обучался своей магии у мэтра и даже заработал его похвалу тем, как быстро он растет в профессиональном смысле. Старательности и смекалки ему было не занимать, а от Томаса он получал поддержку во всем, что придавало ему сил и прилежности. Хотя иногда становилось страшно от количества еще не прочитанных книг, список которых ему постоянно увеличивал мэтр Симмонз. Алекс вырос не только как маг, но и в принципе изменился внешне — его плечи стали шире, он вытянулся, почти сравнявшись с Гриром, разве что уступая ему пару дюймов в росте. И уже мало кто воспринимал его как смазливого младшего муженька, похожего на девушку. Своей миловидности он не утратил, но лицо стало более мужественным и спокойным. Твердая основа супружества вносила это спокойствие в его душу, отражаясь на лице. Их брак укрепился, и мало кто теперь смел пытаться намекать на то, что пройдоха Грир женился на деньгах. Некоторое время назад Александр решил, что кроме уроков мэтра ему стоит заняться практическими занятиями и уже начать оказывать реальную помощь кому-то своей магией и знаниями. Благодаря связям Хуго Армстронга ему позволили сначала присутствовать при процессе магического лечения, а потом и самому пробовать лечить. Самоотдача Саши весьма помогала ему и даже заменяла опыт, а потом стало получаться, и это вдохновляло его на готовность двигаться далее. Он упросил Томаса разрешить ему официально устроиться на работу в Королевский госпиталь, и, после опять же содействия Хуго, муж позволил ему заниматься любимым делом. Томас вернулся позднее обычного. Был почти час ночи, когда его поступь раздалась под сводами дома. Стараясь не шуметь, барон разделся, принял ванну, освежившимся проскользнул в комнату Саши, подкрадываясь к нему под теплым мягким одеялом. Обняв соблазнительное тело спящего, поцеловал его в основание шеи, едва не чихнув от щекочущих нос прядей. А потом уткнулся лбом между лопаток Саши, жадно вдыхая аромат его тела, слушая посапывание, воспринимая близость с ним, в ней питая покой и умиротворение, как поступал часто за последние годы. Томас не мог согреться уже который час. Ему было страшно. Банально страшно. Сразу, как набатом в кабинете министра отозвались жестокие слова «Война неизбежна», этот холод вцепился в нутро Грира, раздирая его, мучая. Он знал, какой беспощадной неумолимой бывает война, знал, что она разлучает с дорогими тебе людьми, лишает всего и даже жизни. И мысль лишиться Саши была пугающей. Томас не заметил, как крепче сжал мужа в объятии, точно уже препятствуя тому, чтобы он исчез из его жизни. Сказать ли Сашеньке? Или пусть пребывает в сладком неведении до даты официального объявления? Как лучше? Он уже давно потакал своему мужу и не скрывал этого: тот получал практически все, что хотел. Знания, книги, вещи — все, что угодно. Даже его собачонка могла вспрыгивать в кресло Томаса, конечно, когда тот был вне дома. Все, лишь бы Саша улыбался, а не хмурился. Легкие поцелуи, невесомые, вороватые, осыпали спину Саши длинной цепочкой ласки — Томас отчаянно нуждался в поддержке, но не ему вешать груз страшных новостей на мужа. Три года назад, в день своего двадцатилетия, Алекс, как и полагается людьми и задумано природой, вдруг ударился в осмысление прожитого. Несколько дней он был задумчив, пребывая в самокопании, воспоминаниях, ностальгируя по каким-то моментам из прошлого. Перебирая все потери и обретения, которые выпали ему и достались в этой жизни, он внезапно сформулировал то, что связывало его с Томасом — он любил его. Несмотря на колючий, неуживчивый характер, демонстрируемый всему внешнему миру, его муж внезапно сумел заменить ему всех утраченных близких людей. Не сломав под себя юного супруга, он позволил ему расти и оставаться собой, лишь чуть корректируя какие-то огрехи в характере — так, чтобы им обоим было комфортно вместе. И только спустя несколько лет и повзрослев, Саша стал понимать мужа полностью. И часто, когда они после вечернего чая сидели в комнате — один, читая газету, а второй, поглощая учебники, Алекс исподтишка кидал взгляды на Грира, и в душе поднималась такая волна счастья, что он едва не захлебывался в ней. В такие вечера он бывал беспощаден — соблазнял супруга на всевозможные безумства, которые барону в силу его возраста не пришли бы в голову. И все это заканчивалось яростным обладанием друг другом. А однажды Александр даже упросил Тома позволить попробовать побыть в постели сверху. И это еще больше укрепило прочность их доверия, а Саша просто растворялся в муже. И свои лекарские способности он развивал с еще большим энтузиазмом — Томас не молодел, и юный муж старательно изучал все, чем мог бы оказаться полезным для здоровья любимого супруга. И сейчас, лежа в постели, сраженный усталостью и потерей большого количества магии, он не сразу почувствовал присутствие Грира, но тело откликнулось на привычные прикосновения, пробуждавшие самые страстные желания, обернутые в нежность. Вслед за плотью просыпался и разум — Саша улыбнулся, не размыкая глаз. Заведя руку за спину, он поймал ладонь Томаса, проводя ею сначала по своему соску, животу и устраивая на своем члене, одновременно вплотную подаваясь к супругу ягодицами, чтобы ощутить его готовность. — То-о-ом, — голос был чуть хрипловатым со сна, но нотки желания вкраплялись в него, как «искры» золота в горную породу. — Том… Давно уже он звал мужа коротким именем, вкладывая в него обожание и трепет, которые вызывал у него барон. — Спи, спи…. — лживо уговаривал Томас, охотно лаская член Александра, осыпая все более жаждущими поцелуями его спину и шею, уютно толкаясь членом в приятную упругую тесноту ягодиц, еще не проникая, лишь раздразнивая Сашеньку, провоцируя его на большее. От мысли, что кто-то или неумолимое что-то отберет у него Сашеньку, сердце сковывало льдом, а чресла нетерпеливо горели желанием разуверить в этом. Какое там «спи», от Грира буквально веяло нетерпением и желанием, он мягко выгнул его к себе навстречу, приподнимая бедра, соскользнув чтобы заласкать между ягодиц и разогреть языком и пальцами, прежде чем чуть-чуть грубовато войти. И опять целовать, нескончаемо целовать светящееся даже на фоне простыней совершенное тело соблазнительного мужа, ревниво откинув одеяло, чтобы ничто не смело скрывать его от глаз Томаса. На этот раз любовные игры затянулись: Гриру никак не удавалось кончить, и он сладко терзал Сашу довольно долго, страх препятствовал возможности расслабиться, в чем Томас нуждался сильнее, чем кто бы то ни был — найти спасение в дурмане оргазма, забыться. Но опытность Саши и тут выручила: тот знал, как помочь Томасу, это было ясно по хитрому взгляду, по особому изгибу губ, когда тот провоцирующе улыбался, сладко сжимаясь внутри, демонстрируя себя с восхитительным чувственным бесстыдством, и Томас наконец получил свое наслаждение, обессиленно рухнув на Сашу, прижав его к себе и не отпуская из объятий. Тяжело переводя дыхание, он грубовато перекатился на бок, но не разжал рук, принудив прижиматься к себе, не желая разрывать близость. — Скучал по мне сегодня? — Томас, как обычно, свои мысли приписывал Саше и с нетерпением ждал очевидный ответ, ловя трепет ресниц и малейшие нюансы мимики. — Скучал. Я всегда по тебе скучаю, когда не вижу хотя бы четверть часа. — Александр, наконец усвоивший, что Томас именно тот, кому он может доверять, с годами стал намного открытей, и при любой возможности говорил мужу о своих чувствах. А зачем тогда быть рядом и умалчивать, если можешь отдать тепло дорогому для тебя человеку? Он коснулся губами губ мужа, ласково благодаря за наслаждение. Тело настолько научилось отзывчивости, став чувственным, что пока Томас «трудился» над ним этой ночью, Саша успел кончить дважды, а каменные горгульи на крыше особняка покраснели от его стонов. Удобно устроившись на груди Грира, он прижимался щекой к его еще влажной после сексуальной активности коже. Иногда он целовал его грудь, успокаивая еще колотившееся после пика соития сердце. Но самого не отпускало гнетущее предчувствие. Слишком хорошо он знал Тома, иногда бы и сам предпочел меньше замечать — потому что в тайне начинал и сам мучиться за мужа. Грир всегда был нежен в начале и яростен в конце акта любви, но тут его движения были какими-то отчаянными, будто он что-то пытался доказать или … делал это в последний раз и не мог насытиться. И Алексу, привыкшему нетерпеливо теребить мужа и выпытывать из него все про его дела, вдруг стало страшно спрашивать того прямо в лоб. Он отстранился, поднимаясь с ложа — уже несколько лет, как он перестал стесняться ходить перед Томасом обнаженным. Пройдя к столу, на котором, кроме графина с водой, всегда находился хрустальный графин с вином, он наполнил два бокала, после вернувшись на постель: — Выпей, Том, расслабься. Хочу, чтобы ты рассказал мне, что тебя тревожит. Томас сел поудобнее, взбив подушки в изголовье как спинку кресла, любуясь движениями Саши. То, с какой откровенностью тот воспринимал их союз, тешило самолюбие Грира, а его заботливость и предупредительность — сердце. Приняв вино — пальцы чуть дрогнули, выдавая сильное эмоциональное напряжение Томаса, он привлек Сашу к себе, уютно забрав его в плен своих рук и ног, обвивая ими, прижимая к себе. Еще довольно долго Грир хранил молчание, на его лице читалась мука принятия решения: говорить или нет, сохранить свет последних безмятежных дней или обрушить неумолимый ужас будущности. И все же Томас решился. — Война неизбежна, Саша. Всё решено. — Прозвучало просто, но словно гигантские стены их маленького мира рухнули сразу, как с губ сорвались эти слова. — Меня направят на фронт, тебе, наверное, придется следовать со мной. Магов привлекут к службе в обязательном порядке. — Вино стало уксусом на губах Томаса, по крайней мере ему так показалось, и он отставил бокал, не имея сил вливать в себя спиртное. — Я могу постараться отослать тебя на материк, куда-нибудь подальше, к родне, в твои имения, куда не доберется посыльный с приказом. Скажу, что ты болен, придумаю что-нибудь. — Он запустил пальцы в волосы Саши, перебирая их, лаская, всматриваясь в лицо Сашеньки и впитывая его особый свет. — Я заплачу нужным людям, мэтру, они подпишут документ об освобождении тебя. — Томас и сам не верил в то, что говорил, понимая, что за магами заблаговременно ведется слежка, чтобы не дать им улизнуть накануне страшных перемен. И все же сам себя питал нелепыми тщетными надеждами в попытке защитить того, кто был столь дорог. Сердце заколотилось еще тогда, когда Том молчал. Грир с тех дней, когда поверил, что юный муж не предаст, мало что утаивал от него. А молчание было страшней любого рассказа. И Алексу пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не сорваться, не подтолкнуть Томаса наконец открыть рот и не терзать его. Но от его рассказа Саше показалось, что земля разверзается под ногами хрусткими разломами, каждый их которых готов поглотить и растереть в прах их мирную семейную жизнь. Но, чувствуя, что сейчас Томасу невыносимо больно от такой перспективы, Александр ощутил себя сильным. И снова — губами к губам, снять с них эту боль, сцедить ее, как яд. — Тише, Том, тише… — Нежно гася взволнованное дыхание мужа поцелуями, он негромко засмеялся. Все же Грир, как бы он ни старался выпускать колючки, романтик. Ишь, придумал прятать здорового, сильного двадцатитрехлетнего мага. И ведь знает главное — он, Алекс, в жизни не согласится на это, но все равно строит планы. — Поедем вместе, Том. — Саша посмотрел в его полные боли глаза. — Вместе! И без всяких глупых выдумок про прятки. Так будет спокойней и мне, и тебе. Если что случится, я не доверю тебя никаким другим лекарям — ты же их в гроб загонишь своими претензиями. Он смеется, стараясь развеять запах смерти, заполнявший их спальню. Враг был силен — копившиеся на Востоке силы, много веков никак не проявлявшие себя, наконец созрели. Все давно ожидали прорыва этого гнойника, но, как и любая беда, это пришло нежданно. Саша еще раз поднялся, забрав у мужа едва тронутый бокал вина и принеся воду с разведенным в ней эликсиром для сна: — Нам надо поспать, Том. Пьем напополам. Томас послушно выпил напиток, не интересуясь, что в нем. Давно, очень давно, он тщательно и подозрительно исследовал любую жидкость, опасаясь, что Саша решит избавиться от него и сам управлять своими владениями, но постепенно юный муж доказал, что не питает подобных ужасных планов. И Томас все более доверчиво принимал лечение из рук Саши. Вот и сейчас он пил, не задумываясь, как вино, и все же с каким-то отдаленным эхом прежних страхов проследил, чтобы тот выпил вторую половину, и благодарно поцеловал Сашу, согретый его улыбкой. — Да, надо поспать, скоро нам понадобятся силы. Зелье начало действовать быстро: мышцы Томаса расслабились, дыхание стало глубже, и голова тяжело опустилась на подушки. Измотанный тяжелым днем Грир почти лишался сознания, проваливаясь в мир снов, где его разум, наконец, уходил из нескончаемого лабиринта кошмарных мыслей в блаженность безмятежности. Томас ненамного опередил неутешительные известия. Уже через несколько дней ужасающая весть обрушилась на всех. Страх в глазах людей стал физически ощутим, мучительные предчувствия терзали всех, и, как и опасался Томас, довольно скоро в дверь особняка Грира постучал посыльный в мундире и передал приказ явиться в расположение части. Барон принял приказ со спокойным лицом, расписался в получении и, закрыв дверь, опустился на пол, тяжело скользнув по двери спиной, медленно, через «не хочу» разрывая конверт, чтобы узнать, куда его определили. Когда его, застывшего в раздумьях, у двери, точно собаку, нашел Саша, тот просто передал письмо и пошел отдавать распоряжения собирать вещи, уже справившись с первым шоком и обретя былой инстинкт выживальщика. После той ночи они оба словно договорились не говорить больше ни слова о будущей войне. Конечно, это было что-то из позы страуса, но Саша думал, что ни к чему распахивать двери, пока в них не постучат. Но исподволь каждый из них просто молча готовился к неизбежному — Алекс отослал слугу отвезти Шмеля в поместье, а вместе с ним — письмо эсквайру Ханссейкеру с распоряжениями по поводу всех дел. Пожилой джентльмен все еще стоял у руля, и под его крепкой рукой поместье процветало. Саша приложил к письму копию своего завещания, по которому все в случае его смерти переходило его супругу Томасу Оливеру Гриру безо всяких ограничений. А в случае гибели их обоих он делил все, что имел — отчасти в пользу кузенов, детей тетки Уотли, которой он вдруг исполнился благодарности за насильственный брак с Томом. А отчасти — потомкам сквайра и Майклу Уфорду, успевшему жениться и произвести на свет двоих мальчишек. Правда, за Майкла он тоже переживал — война могла коснуться и его, хотя для магов, имевших несовершеннолетних детей, призыв к участию в боевых действиях был пока ограничен. Решив самые насущные дела, Саша втайне от мужа стал готовить, как он его окрестил, «боевой сундучок», куда складывал только самые необходимые вещи. И как обычно больше половины места в нем заняли книги по магической медицине. В очередной день, застав мужа с повесткой в руке, он взял у него бумагу, успев по пути поцеловать ладонь супруга, и уже со спокойной готовностью прочел написанное. И тут же двинулся следом за Томом, деловито помогая тому в сборах. Свою повестку он получил на другое утро. И, улыбнувшись после прочтения, отправился к Хуго, пока Томас был на службе. Армстронг, этакий некоронованный король Лондона, по прежнему был благорасположен к Саше. Особенно после того, как увидел, что из хилого Шмеля тот вырастил крепкого, живого пса, довольного жизнью и полного позитива. Иногда Алексу казалось, что Хуго, со свойственной ему эксцентричностью, относится к нему лучше, чем к собственным сыновьям. На этот раз Армстронг ни словом не возразил на просьбу посодействовать ему в отправке с мужем. Если бы и хотел возразить, абсолютно точно знал, что это не удержит Александра. А потому на другой день Саше принесли иную повестку, в которой отменялось прежнее место назначения, а было вписано идентичное с Томасом. Именно ее Алекс и показал Гриру. — Том, я еду с тобой. Вот повестка. В госпитале на Изерожском перевале, где наш тыловой пункт, нашлось место лекаря. Томас просто обнял Сашу и всю ночь, после того как были упакованы последние вещи, не отпускал из своих рук до самого рассвета, наслаждаясь последними минутами в их собственной постели. Дорога до границы боевых действий шла по густо забитыми пехотой улицам, шедшей своим ходом к месту боевых действий. Томас и Саша попали в обоз и получили кое-какие привилегии: сначала купе, не люкс, конечно, но за отдельную плату у них было все необходимое, а без платы — шумная компания молодых офицеров всех мастей, скучать в которой не приходилось. Томас смотрел на энтузиазм юности, спешившей на бойню со смешками и прибаутками, с отчужденностью бывалого. В боевых действиях фронта он, может, и не был, но восстаний и кровавой бойни повидал достаточно, чтобы знать — впереди их не ждет ровным счетом ничего хорошего. Многие маги из молодняка кичились умениями, демонстрировали их всем и каждому, чтобы поднять себя в глазах новых знакомых, а Томас упорно удерживал их в себе, но не запрещал Саше демонстрировать свои, ежели он так пожелает. Их путь лежал в горы, в довольно живописные места, и, как только на горизонте показались их величественные склоны, Томаса словно подменили. Он ощущал влагу с ледников, чувствовал свирепость горных рек, и глаза, чуть ранее ленивые и потухшие, вспыхивали возбужденными огоньками. Саша быстро нашел расположение у генерала, ехавшего этим же поездом в соседнем купе. С генералом ехал юный очаровательный адъютант — Персиваль Смит, как стало ясно из разговоров, очень дальний родственник самого генерала. И темы для бесед находились легко, если не с пожилым воякой, который на удивление хорошо ориентировался в современной популярной науке, как и в военной стратегии-тактике, то с его юным адъютантом, юношей явно высокой порядочности и долга. Менее теплые отношения сложились со статным, смазливым, самоуверенным офицером Фредом Холпером, ярым картежником и любителем возмутительных выходок, первой из которых была шуточка про юную пташку и сцапавшего ее старого коршуна — явный намек на разницу в возрасте Саши и Грира. Но как бы ни был долог путь с несколькими пересадками, он все же закончился у изножья гор, в маленьком захолустном городке, где был разбит лагерь и организован госпиталь, а вдалеке между горных кряжей чернели дымовые столбы, свидетельствовавшие о том, что военные действия разворачиваются неподалеку. Офицеров расквартировали по домам видных жителей, разумеется, не особо их спросив, согласны ли те. Все хорошие места были заняты, но Перси проявил себя и организовал Саше и Томасу вполне уютный крошечный уголок у старой подслеповатой вдовы, обещавшей приличное столование за очень скромную плату, о чем попросила робко, явно опасаясь отказа. Многие считали, что платить не обязаны и могли бы не только нагрубить, но и ударить старую женщину. Все детали обустройства Томас возложил на Сашу, а сам первым делом явился в расположение части, чтобы утвердить свой допуск и отметиться. Еще один маг бесполезной — как полагали многие — воды, был не нужен, и ему были не рады. Маги стихии земли, боевые маги были куда как полезнее, чем какой-то любитель управлять нагревом чашек чая. Томас вернулся в новый дом не просто обозленным, а взбешенным, глубоко задетым отношением к себе и своему таланту. Даже несмотря на порталы, поездка затянулась. Еще и потому, что до самого места назначения, где была велика опасность прорыва, порталов не было. Если и были, то небольшие и тайные — только для важных персон. Да и поддержание порталов в далеких от цивилизации местах было дорогостоящим удовольствием и усилием нескольких сильных магов. Но поездка с тем, кто каждой минутой своего существования доставляет радость, для Саши была не в тягость. Он видел волнение Тома о его удобстве, но сам особо не замечал каких-то бытовых проблем. Новые знакомцы, обретенные по дороге к месту дислокации, оказались славными малыми, и Алекс решил, что не повредило бы сдружиться хоть с кем-то — Томасу, который сам не доверял всему живому, кроме себя и Саши, тоже не помешает организовать окружение друзей. Никогда не знаешь, кто прикроет тебя в бою. Хотя про бои Александр старался думать как можно меньше. Единственное, от чего в груди простреливало болью — это от мысли, что с Томасом может что-то случиться. Он был хорошим лекарем, но не от всего можно вылечить. А, главное, надо быть рядом в нужный момент. Но место Саши будет в госпитале рядом с ранеными, а не с мужем. И это больше всего угнетало его. Но вида он не подавал. И даже заняв крохотную комнатку на втором этаже домика пожилой хозяйки, он обнял Грира, шепча ему на ухо, что все отлично, и они не пропадут. — А уже завтра я пойду смотреть свое рабочее место. Говорят, что госпиталь неплохо обустроен — по крайней мере, под него отдан флигель в загородном особняке самого правителя этих мест. Места, кстати, были изумительно красивые, и в первый же вечер Алекс потянул мужа к окну, показывая вид на горы. — Давай представлять, что мы просто проводим здесь медовый месяц. Второй. — Он обнял Грира сзади, обвив руками торс и пристроив подбородок ему на плечо. А на следующий день, после того, как они отметились о прибытии и получили распределение, Алекс вместе с Томом наведался в его полк, присматриваясь к сослуживцам и приятным удивлением для них с Томасом стало прибытие Роберта Армстронга, который поведал, что будет служить вместе с ним. Остальные офицеры на представление Александра младшим мужем барона Каррингтона сначала среагировали как мужчины, давно отвыкшие от дамского общества: послышались смешки и подначивания на тему того, что некоторые хорошо устроились, даже на войну приезжают со своим багажом. Но когда Алекс нарочито громко сообщил, что будет трудиться лекарем в госпитале, все сразу замолчали, и тон категорически изменился: каждый из них мог попасть к нему в руки, и мало кому хотелось, чтобы он запомнил их как насмешников. Обведя местное светское общество спокойным вдумчивым взглядом, которым он «придавил» каждого, Александр удостоверился, что до всех дошла его основная мысль. И только Грир чувствовал, как крепко он держал его за локоть все это время. Что бы там ни говорили о военных действиях, львиная доля времени проходила в полусонной рутине, от которой армейские кадры буквально разлагались. Да, были и отработки пеших маршей, инструктажи, выматывающие тренировки и ночные побудки, но все же даже к оружию того же Томаса подпускали как-то нехотя, бегло показали как пользоваться, убедились, что не отстрелит себе чего ценного, и всё. Были куда менее сведущие рядовые, и вот их-то обучение и переложили на плечи Томаса. Он же офицер, как-никак. Рядовые оказались почти как на подбор: все матерые, даже старше Томаса, с угрюмыми лицами трущоб, часто впалыми щеками от болезней и недоедания. Да, войска кормили чуть лучше, чем на голодных улицах, но все равно довольствие было жалким, и рядовые даже с неким нетерпением ждали возможности пополнить свой скудный рацион добытым в военных действиях. Глядя в их лица, Томас понимал, что вряд ли сможет остановить их жажду мародерства и грабежей. Уж явно сабля или пистолет не остановят оголодавших людей, если те завидят курицу пожирнее или палку колбасы. После вида и запаха довольно жидкой, чуть сдобренной вкусом топленого сала, похлебки или каши, которой пичкали рядовых, Томас возвращался домой к Саше, который — слава его предусмотрительному доброму сердцу — заботился, чтобы Грир не голодал и не знал недостатка в чашке чая и теплых объятиях. Томас даже нашел время навестить госпиталь Саши, якобы чтобы передать тому случайно добытых пирожков с яблоками, и убедился, что место приличное, вдали от горячих голов, опасного оружия и соблазнительных медиков — шестидесятилетних эскулапов за конкуренцию Томас отказывался принимать. Но вот, спустя почти две недели после того, как их расквартировали, объявили первый поход вглубь территории противника. Войска снялись настолько резво, еще сильно затемно, насколько можно распинать тысячу с лишним пеших людей, и начался выматывающий марш, закончившийся у подножья горы ближе к полудню, где войска разместились, растерянно переглядываясь, выискивая врага, как неведомое мифическое чудовище. Где? Как выглядит противник? Откуда нападет? Кто погибнет первым? Много вопросов вертелось в умах людей, но когда грянули первые залпы орудий, а как оказалось, их противник подготовился чуть лучше, и на пехоту налетела конница, думать стало решительно невозможно. Отступать было нельзя, линия фронта была слишком близко к деревеньке, и Томас отчаянно кинулся в бой наряду с другими, даже не успевая помолиться, чтобы в него не попала шальная пуля. По своей же коннице пушки не станут стрелять. Первые несколько минут боя отмахиваясь саблей, он мало чем отличился, просто выжил, как потом понял, чудом, пока не осознал, что как от мага от него куда больше пользы. Он отступил в сторону, уходя из пекла боя, заметив взгляды полные презрения его людей, посчитавших, что тот бросил их на растерзание врагу, как типичный офицер. Какое-то время — ужасные, кошмарные несколько минут — ушло на то, чтобы нащупать водный поток, подчинить своей воле. Заклинания и сила перемешивались в воде, покоряя бурлящий поток горной реки приказу жалкого мага. Горные реки всегда отличались страшным упрямством, волевые, свободные, голодные и безудержные, они не признавали над собой ничьей власти. Сейчас же они упрямились и оказывали яростное сопротивление, но Томас был не менее упрям, и вот сражающиеся ощутили, что сначала зачавкало под ногами, камни горной тропы стали скользкими, ступать на них стало опасно. А затем с гневным клёкотом и рыком на уровне всадников пронеслась тугая, как меч, волна, сметая всех на своем пути. Тяжелые пушки были залиты водой и вывернуты с лафетов как игрушечные. Раздувшие в азарте боя ноздри кони захлебывались, упираясь копытами в землю, но не могли устоять, всадникам, даже прижавшимся к их шее, ничего не оставалось, как рухнуть вниз, в ноги обезумевшей лошади и там их или затаптывали бившиеся в мучительной смерти лошади, или добивала английская пехота. Оголодавший поток пронесся над пехотой, лишь замочив волосы, но те могли оценить жесткость удара, лишь когда вода ударилась о деревья, выкорчевывая их, швыряя в них несчастных всадников, которым не удалось упасть под ноги лошадей, и их смело потоком. Когда поток иссяк, а долго его удерживать Томас просто не мог, тот просто рухнул вниз, разве что слегка облегчив жизнь пехотинцам, а Грир, почти лишившийся всех сил, так и остался стоять, но уже на коленях, тяжело, сипло, с надрывом дыша, шатаясь из стороны в сторону. А затем рухнул на каменистую тропу, полубессознательный, от усталости. Он знал много информации по своему дару, но применять ее приходилось крайне редко, что категорично сказывалось на его запасе сил. Сейчас же он растратил столько, что не мог даже встать, и какой-то добросердечный рядовой покрепче, закинул его руку на свое плечо и помог подняться, сам дрожа от холода, вода пропитала его мундир и доводила до колотуна. Губы рядового посинели, но какая-никакая благодарность за помощь в бою теплилась, и тот позаботился о Томасе. Позицию закрепили, Томас получил суровый выговор за самодеятельность, несогласованность действий и порчу военного имущества и встретил его с полным равнодушием. Грира поспешно направили назад, якобы доставить донесение, но скорее, чтобы избавиться от него на передовой. Первый бой дался Томасу очень нелегко, и особо блеснуть в нем не вышло, но хотя бы теперь его более не воспринимали подогревателем чая, и в донесении значилось «обучить и привить дисциплину», а не приставить к суповым котлам. Ранее Алекс не сталкивался с госпитальным бытом, но все же госпитали в Лондоне и здесь, в почти полевых условиях, были как небо и земля. Видя и сравнивая это, он поначалу даже попытался обратиться к начальству и убедить устроить для раненых хотя бы первичный пункт приема возле места сражения, чтобы при перевозке люди не теряли последнее здоровье. Его услышали и даже посодействовали, но самого туда не пустили, хотя он рвался — ведь там был Томас. Только в военном лагере не было Хуго Армстронга, который смог бы подсобить, и титулы роли не играли, лишь звания. Однако, зная, что самые тяжелые раненые могут не доехать до места лечения, он намеревался бороться за свое право лечить их на передовой. Когда Томас шел в свой первый бой, Саша стоял в операционной, ассистируя при параллельном переливании крови. Он заставил себя сосредоточиться на процессе, считал каплю за каплей, чтобы не сойти с ума от волнения за мужа. А когда операция через три часа закончилась, вышел, немного пошатываясь, и прислонился к колонне, более служившей декорацией, чем нужной архитектурной деталью. Он подставлял лицо солнцу, чтобы оно вернуло ему хоть немного здорового загара, потому что знал, что сейчас очень бледен. И так будет после каждого длительного сеанса лечения, а пугать Томаса Александру не хотелось. Стоя, Саша вслушивался в разговоры солдат — после очередного боя везли новых раненых. Подходить и расспрашивать каждого было бы глупо — ну кто там будет обращать внимание на других воинов? Да и он побаивался — вдруг кто-то ткнет пальцем: «А вот тот самый доктор, чьего мужа ранили… убили.» Алексу хотелось спрятаться, чтобы вот так случайно не попасть кому-то на глаза. Но он не мог сдвинуться с места. Пока не услышал, как солдаты обсуждают бой: — Откуда взялся тот? Он из новеньких что ли? — Я думал мы все утопнем, ан нет — волна, как послушная овечка, своих обошла, а вражескую заразу смыла! — Я слышал, начальство не слишком довольно. Ругало его. — Да пусть их! Зато сколько наших жизней сохранил. Алекс навострил уши, а потом кинулся к Джону Итэму, главврачу. — Сэр, я на перерыв — на полчаса, мне надо … Их дом находился весьма удобно — минутах в десяти от госпиталя, но при сашиной скорости бега он оказался дома через все пять. Врываясь в их комнатку, он едва унял стук сердца: — Том?! Томас откликнулся не сразу, голос Саши добрался до него словно через туман, словно сам был частью сна. — И незачем так кричать. Я здесь. — Проворчал в привычной для себя манере. — Я просто задремал немного. Спешил присоединиться? Так я всегда рад, — и шутливо откинул край одеяла, надеясь, что Саша не заметит, что его лицо полыхает от стыда за свой провал и немного — от простуды. Силы все еще не вернулись к нему, подорванные варварским обращением, поэтому долго изображать циничного ублюдка не вышло. — Тебе уже сообщили, как феерично я ошибся и чуть не утопил своих? Это было нечто неописуемое в своей глупости. Официально я на переобучении, меня отписали к местному магическому сообществу на прохождение практики управления в бою и занесли в дело ошибку. То, что вывел из строя четыре орудия и сотню лошадей как-то не принято во внимание. Возможно, понизят жалование. — И усмехнулся. — Будем пить чай без молока. А твои успехи, надеюсь, менее фееричные, чем мои? Наконец услышав его родной, хоть и не слишком бодрый голос, Алекс шагнул к мужу — Боже мой, ну вы посмотрите, он расклеился, как школьник-отличник, получивший четверку. Александр слушал его и улыбался — ему было все равно на ворчание, зато бесценный супруг полноценной персоной восседал дома и даже пытался отдохнуть. Присев рядом и взяв его за руку, между делом меряя пульс, Саша поглаживал его ладонь. — Да, я слышал, как два солдата говорили, что некий маг спас их, устроив потоп. И представь, я сразу понял, кто это! — Он уже между делом понемногу вкраплял свою энергию, врачуя легкое недомогание Грира. Он, наконец, поднялся, поправляя на Томасе одеяло: — Я полежу рядом. Минут пять, — Алекс умостился поверх одеяла, опустив голову мужу на плечо. — Потом мне надо будет возвращаться. А по поводу твоего переобучения — никто больше меня не рад, что ты будешь здесь, в тылу. И я не пью чай с молоком… Хотя, учить такого, как ты — только портить. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в дыхание мужа — оно выровнялось, и пульс не частил. — Сегодня тебе придется побыть хозяюшкой и позаботиться об ужине. — Голос был уже немного сонным, однако сашины засыпания отличались тем, что он ровно через нужное время открывал глаза и бывал готов снова отправляться на дело. Так и вышло — он встал, словно Грир поделился с ним своей энергией, и отправился дорабатывать смену. Домой он обычно возвращался поздно, когда солнце садилось за вершины гор, и на город сразу оседала тьма. Только редкие огни домишек выдавали путь к дому. Но не успел Алекс выйти из госпиталя, как к нему ринулся, явно ожидавший его мальчишка. Таких мальчишек-посыльных полно в каждом городе, в каждой стране. Иногда кажется, что связь держится на них, а не на почтовой системе. Пацан сунул записку в руку Алексу и тут же умчался — видимо, написавший велел ему не выклянчивать чаевые, оплатив все сам. Удивленный Александр развернул бумагу. Это было приглашение на вечер у полковника Оруэлла — для него и его супруга. Полковник был командиром начальника Грира, и Саша удивился, что приглашали именно его, а не Томаса. Хотя, насколько тот знал мужа, с Грира бы сталось отказаться прийти под предлогом нездоровья, а он, Александр, не посмеет отказать, боясь навредить мужу. — Томас! — он быстро поднялся на второй этаж в свое жилье. — Как ты себя чувствуешь? Нас пригласили в местное великосветское общество! Он положил на стол перед мужем записку. Стоило Саше сесть на одеяло, и он тут же оказался в плену рук Томаса, согретый его жарким, пусть и весьма кратким, поцелуем. Томас был скрытным, и разлуку с Сашей переносил так же тайно, но когда человек, к которому он всей душой был привязан, находился рядом, есть ли смысл лишать себя сладкого момента близости, пусть и очень мимолетного? Даже недолгий отдых вместе подпитывал Томаса, и тот стремительно обретал угасшие было силы. Еще с час подремав после ухода Саши, Томас поднялся и направился выполнять его поручение, заодно проверяя свои возможности мага, ощупывая воду в колодцах и кадках, запасенную для хозяйственных нужд, и в поилках для лошадей колыхалась водная гладь, когда он проходил мимо. Благодаря звонкой монете ему удалось добыть на ужин домашнее жаркое из гусятины, судя по первой пробе вполне сносное, и он передал его на сохранение домашней хозяйке, пообещавшей держать блюдо в тепле до самой ночи, наверняка питая некие надежды на недоеденные остатки, судя по живому, бодрому блеску глаз. Затаив коварный замысел, Томас раздобыл за маленькую монету чистую лохань, заплатил мальчишке, чтобы натаскал в нее чистую воду, и выпросил у хозяйки саш’е для белья. Та не очень понимала, зачем оно джентльмену, но лишняя монетка была всегда в радость, и она охотно отдала мешочек с засушенными лепестками и головками цветов, которыми ароматизировала свое постельное белье в шкафу. К возвращению Саши того ожидала нагретая ванна, занявшая почти все пространство в их комнате, с запахом душистых трав, аромат жаркого и пара свежих булочек. Томас отложил томик по водной магии и смерил Сашу довольно провокационным взглядом, он сидел в расстегнутой на груди рубахе, совершенно нагой, бесстыжий в своей откровенности. Азарт боя напомнил ему, как мало шансов у него выжить и как близко с ним теперь ходит смерть. И он желал, неописуемо остро жаждал разделить со своим красивым мужем каждый миг близости. Но это было до того момента, как он увидел письмо. Отложив книгу, Томас поднялся и прочитал записку. — О, так я уже стал довеском к почтенному доктору. — Съязвил он беззлобно, дразня скорее Сашу, чем себя. — Полагаю, хотя у меня были на тебя совсем иные планы, нам придется принять приглашение. Это не Лондон, здесь одному не выжить. Выходит, я зря готовил все это. — Он обвел взглядом ванну, плавающие в ней разбухшие цветы, накрытый стол с парой свеч. — Умыться-то успеешь? Все, что было проделано Томом для того, чтобы организовать супругу чудесный вечер, не должно было удивлять — они так много тепла дарили друг другу при любых обстоятельствах. Но все равно, Алекс почувствовал, как по скулам разлился румянец удовольствия. Его любимый ворчливый барон Грир расстарался и не просто пожелал его в постели, а приложил массу усилий, чтобы это выглядело как свидание. Саша едва ли тут же не забыл о записке… Том в одной рубахе…. Алекс покусал губы, тут же отбирая у мужа записку назад и откладывая ее: — У нас есть еще полтора часа, Томас!.. — Он уже чувствовал головокружение от этих странных чувств — легкая невесомость, смешанная с усталостью и наложенная на возбуждение. А то, что Томас был столь откровенен, говорило еще и о том, что ему полегчало. — Никуда твои генералы от нас не денутся. А ванна остынет. Я, как врач, могу подтвердить пользу принятия травяных ванн и срочно ее себе прописываю. Он говорил, между тем подходя ближе и снимая сюртук, расстегивая рубашку, останавливаясь впритык к Тому и глядя ему в глаза: — Помогите уставшему доктору, господин барон! — Он коснулся носом щеки Грира, провел по ней, потом нашел губами губы мужа, ласково прикоснувшись к ним. Отвечая на поцелуй Александра, Томас помог тому раздеться, продолжая осыпать поцелуями, разве что самую малость торопливыми. И прежде чем отдать того неге ванны, сначала напористо подмял под себя, утоляя первый голод обоих, настойчиво заласкав член Саши ртом, а затем и проникнув в разогретое пальцами подготовленное тело, с наслаждением двигаясь в нем, не взирая на совершенно недвусмысленный скрип кровати, выдающий на весь дом то, чем они заняты. И только после страстной быстрой близости Саше было позволено опуститься в воду, Томас протянул ему прямо туда тарелку с ужином, чтобы не тратить время зря, и начал выбирать наряды. То, что они на войне — еще не повод появиться отребьем, и для Саши был выбран замечательный коричневый камзол, брюки и тонкий кружевной платок на шею, а Томасу темно-синий, почти черный. До места бала идти приходилось недалеко, и было достаточно тепло. Томас шел неторопливым шагом, слушая ленивый перелай собак, шорох деревьев и наслаждаясь теплом руки Саши на своем локте. Бальный зал они узнали издали: он ярко горел огнями, из него раздавалась музыка, слышался звонкий смех редких дам и джентльменов, и ко входу то и дело подходили новые пары, все как один при параде по мере возможностей. — Саша, если закрутите со статным офицером, вспомните, что я уже поднатаскался в притоплении войск как котят. — Пошутил Томас. Так странно было наблюдать праздник в перерыве между боями, но Алекс хорошо понимал, что людям нужна разрядка. Им хочется чувствовать себя живыми, а не только пушечным мясом. Пока они шли сюда — очарование маленького городка заключалось еще и в том, что можно было много куда дойти пешком — Саша прильнул к Томасу, словно ребенок обнимая того за руку обеими руками. Но стоило им приблизиться, он сразу отстранился на официальную позицию — под локоть, чуть позади старшего супруга. Что ни говори, а общество пока еще не было готово позволять младшим мужьям вольности. Алексу не хотелось, чтобы Томаса лишний раз кто-то задел взглядом или словом. Прежде чем они взошли на крыльцо, Саша еще раз бегло осмотрел мужа, поправил ему платок на шее и отворот воротничка. — Милорд, сдается мне, что у меня уже есть статный офицер. Двоих я точно не потяну, — вступая в зал, они принялись раскланиваться на все стороны, так что стало не до шуток. — Вот и славно, что вы об этом помните, мой милый муж. — Улыбнулся Томас и явственно приосанился, его чувствительное тщеславие, избалованное знаками внимания Александра, то и дело давало о себе знать, и внимательный Саша мог заметить, насколько они взбадривали Грира в самые печальные минуты дня. Саша чутко прислушивался к словам, обращаемым к Томасу — он знал нрав мужа, знал, что тот примется переживать, морочить себе голову и нервы. Этого он не собирался допускать — зря что ли тратил силы на усмирение томасовой желчи? Но все были настроены довольно мирно — видимо, тоже ценили драгоценные минуты покоя. Почти все танцевали, только те, кто еще не полностью излечился от ран, сидели на козетках и диванчиках. Томас тотчас повел мужа в танец — надо было уважить компанию, да и он точно знал, что Саша танцевать любит и не стерпит унылого стояния в углу. После первого танца последовали еще, но тут уж группка офицеров, в которую входили и знакомцы Грира и Александра, Армстронг, Смит и Холпер, шутя, запротестовала: — Это безобразие, господа. Этих двоих надо разделить, а то они до обратной дороги домой и соскучиться друг по другу не успеют. Сашу тут же выставили на танцевальный круг с Персивалем, а к Гриру вдруг подошел немного смущавшийся юный офицерик — один из адъютантов генерала Данхилла. Он представился, как граф Кэйлер, и весьма нежно смотрел на Томаса весь танец. Александр видел это, понимал, что ревновать глупо, но все равно не мог не оценить юную свежесть паренька, его изящную хрупкость и гибкость. Веселая офицерская братия, в шутку расколовшая лучшую супружескую пару вечера, была довольна. Томас едва проследил, как уводят его прекрасного мужа, уверенный, что тот в состоянии, если что и постоять за себя и занять себя, и смело приобнимал смущенного адъютанта. — Ну, так расскажите мне, как вам этот славный вечер? — низким чувственным голосом интимно заворковал Томас на ухо вспыхнувшего как маков цвет юного адъютанта, самую малость крепче, чем надо, прижав того к себе в па танца, по итогу которого у барона появилась пара любопытных новостей для Саши, которых будет интересно обсудить по дороге к их квартирке. В бальном зале быстро стало жарко и распахнули все окна, танцы не прекращались до самой глубокой ночи, несмотря на то, что офицерам утром надлежало явиться при полном параде, словно и не бодрствовали ночь напролет. Но это будет завтра, а пока официанты из сообразительных рядовых обносили офицеров и их дам напитками — не сказать что отличными, но все старались закрыть глаза на небольшие огрехи: на то, что в пунше мало рома, а в крюшоне вино не лучшего качества, чай недостаточно крепкий, а сахара маловато. Зато оркестр старался. Музыканты исполняли один танец за другим, и устоять и не танцевать было решительно невозможно. Даже пожилые усатые генералы и те нет-нет, да и вступали в круг света, танцуя с прекрасными и не очень дамами, хотя приятное мерцание свеч прибавляло каждой дурнушке несколько очков привлекательности. Пожилые дамы из местных уважаемых жителей смущенно похихикивали, разглядывая шалости молодежи, с наслаждением собирая сплетни на многие годы вперед. В их тихом мушином царстве подобные мероприятия не были часты, а значит, надо успеть насладиться и горячими офицерами, едва не устроившими дуэль, и смущенными девицами, из-за которых и произошла неприятность, и явно игривыми зрелыми дамами, расточавшими авансы из-под ресниц. Какая же интересная эта вещь — война! Между танцами выхватив Сашу из толпы почитателей, Роберт Армстронг утянул того поближе к окну. И к столу с пуншем. Темные выразительные глаза офицера возбужденно блестели, но не от близости с Сашей как объектом желания, как могло показаться, а от новостей. — Сашенька, — при Томасе подобное обращение могло бы и встретить яростный отпор, но наедине в укромной обстановке Армстронг иногда дозволял себе подобные неучтивости, впрочем, без задней мысли. — Вы слышали новости? Через пару дней мы снова идем на передовую. Пришел приказ подтягивать фуражные обозы, это значит, войска пойдут вперед. Возможно, достаточно далеко, что дорога между ними и этим местом займет несколько дней на лошади. Я хотел, чтобы вы узнали от меня, а не от других. Не грустите, Алекс, с вашей высокомерной проблемой ничего не случится, но его тоже призовут со всеми. Я видел приказ, там значились все действующие офицеры. Я думаю, будет крупный бой. Вспомните ли вы меня, Сашенька, если там поляжет моя голова? Отошлете ли моей матушке письмо с моими словами прощания? — похоже, в пунше Армстронга рома было больше, чем других ингредиентов, но он выглядел очень серьезным. — Мне цыганка нагадала не дожить до тридцати трех. А сейчас как раз тридцать два стукнуло. Вы пообещаете мне, Сашенька? — он порывисто сжал руку Саши. Алекс танцевал — с одним, с другим. Если честно, он не особо и помнил, с кем, потому что все время косился на мужа. Гибкий, как виноградная лоза, адъютантик вился в его руках, а Томас имел наглость что-то тому шептать, поблескивая глазами. Саша покусывал губу, старался улыбаться и даже умудрялся впопад отвечать очередному танцующему с ним кавалеру, но все его внимание было приковано к мужу. Конечно, никаких измен там быть не могло, но, зная, как Томас падок на юных восторженных персон, он немного злился, что тот смеет так вольно прижимать к себе этого юнца — графа Кэйлера. Кто знает, может, на его фоне Александр теперь покажется ему перестарком. Но ему не дали надолго уйти в себя и неприятные мысли — Армстронг, немного перебравший пунша, незаметно отбил его от других, увлекая подальше от чужих ушей. Саша едва не закатил глаза, испугавшись, что после пары бокалов тот начнет изъявлять симпатию, что было бы вовсе некстати. Но тут оказалось все проще — страх перед гибелью и глупые суеверия морочили голову неглупому офицеру. И Алекс, сочтя, что лекарский долг имеет отношение и к облегчению душевных ран, тут же приобнял его за плечи: — Роберт! Забудьте о цыганке. У них всегда одно и тоже — любит или не любит, ждет тебя счастье или несчастье. А если б они говорили, что жизнь пройдет без приключений, и вы помрете со скуки, вряд ли кто-то положил бы в их ладонь хотя бы грош. — Он тряхнул мужчину за плечи, взбадривая. — Но письмо для матушки обязательно мне оставьте — вам будет спокойней, что вы выполнили свой долг и попрощались. А когда вернетесь, я вам его отдам, и вы еще посмеетесь, что были столь сентиментальны и доверчивы к выдумкам полуграмотной цыганки. Успокаивая мужчину, Алекс же как раз чувствовал, что у него самого подгибаются коленки от мысли, что через два дня Томас снова уйдет в бой. В серьезный тяжелый бой. Ужасное ощущение, когда надо улыбаться, быть сильным, но на самом деле такой силы не иметь. Он уже по-другому посмотрел на танцующего мужа — если тому хочется получить этого мальчика, пусть получит. Все, что угодно, лишь бы Тому было хорошо. Пока юный граф отошел от Грира, Саша поспешил к мужу, нежно беря за руку: — Том! — Взгляд в глаза, чтобы проверить, что слушает внимательно. — Мальчик чудесен. Если тебе хочется получить его — не теряй времени. Это война — возможно, через день-другой у него будет первый бой, а ему не о чем будет вспомнить и заглушить боязнь. Возможно, он еще девственник, я не чувствую его магии… Томас всласть натанцевался и был рад передышке, к тому же в прекрасном обществе, и встретил Алекса благосклонной улыбкой искренних чувств. Ровно до того момента, когда его муж решил показать себя наиблагороднейшим идиотом. — То есть, мой милый муж, вы мне практически рекомендуете воспользоваться шансом сгулять налево? Странно, что не предложили присоединиться к этому делу и своей компанией. — Томас говорил тихо, но глаза возмущенно поблескивали. — И будь мы в Париже, я бы еще задумался над этим предложением, но, милорд-муж, как вы можете предлагать такое и кому? Мне, почтенному супругу почтенного семейства. Вам ли не знать, что меня не манит и не дурманит сладость неопытности, а лишь тепло душевной страсти. Для плотских нужд у меня уже есть объект страсти, для нужд разума тоже. Я не вижу необходимости тратить время на славного мальчика и прямо вам скажу: меня мало заботит, встретится ли он с Высшими нетронутым или познавшим сладость плотской близости. Какое мне дело до его желаний? Своих хватает и с ними бы справиться. А вы, между тем, уже весело пошушукались с повесой Армстронгом. Полагали, я не замечу? Или это был такой хитрый маневр разбежаться по беседкам и предаться воле? — сказанное было не злобой желчной, а скорей бессовестным подначиванием Саши, конечно, на пониженных тонах, чтобы свидетелей их разговора не было. Но глаза полыхали горячо, возмущённый румянец пылал на скулах, и внешне выглядело, что Томас осерчал, разве что морщинки у глаз выдавали, что тот отчаянно сдерживает смех. Мужа он знал слишком хорошо, подначки его изучил, и, когда предлагал ему адюльтер, с одной стороны хотел сделать тому хорошо, а с другой — мучился, что тот согласится. И от подковырок и отказа Тома в груди вспыхнуло благодарным теплом. Захотелось нырнуть с ним в одну из зашторенных ниш, как тогда, когда они впервые встретились, и он, случайно толкнув и чертыхнувшись на Грира, оказался втянутым в душноватое пространство одной из них. И этот ошейник на нем и дурацкий бантик кандидата в младшие мужья… Как же давно это было! Саша поймал Тома за руку, прижав ее к груди: — Ах вы, невыносимый ворчун, — с ответной скрытой иронией и открытой любовью, он смотрел ему в глаза, — думаете, я вам поверю, что вы злитесь или ревнуете? Не желаете воспользоваться случаем, так придется довольствоваться тем, что имеете уже пять лет. Алекс повернулся к зале, посреди которой разгоряченные гости танцевали круги замысловатой кадрили. Ощущая близость и тепло мужа, он запоминал это состояние счастья, радостные лица людей, многие из которых могут не вернуться завтра из боя. И Армстронг тоже танцевал, решив отдаться беспечности. И Саша, взяв мужа, повел его, вопреки мелодии, в нежном медленном танце, который был знаком только им. Вечер закончился глубоко за полночь, и, придя домой, супруги почти сразу заснули, сраженные усталостью. А на следующий день Саша перед уходом в госпиталь рассказал мужу о разговоре с Армстронгом и о предстоящем бое. — Том, вас могут вызвать в любой момент. И мы можем не успеть проститься. — Он обнял барона, держа его за талию и прижимаясь. — Если так случится, обещайте помнить, что я вас люблю и жду. И потому — вы должны беречь себя. Это не означает, что я прошу вас быть трусом, но действовать с пониманием, что ваша жизнь принадлежит мне. Поутру вчерашний вечер казался далеким сном. Снаружи, под окнами, был слышен гомон солдат, ржали кони у привязи, мелкотравчатые офицеры лаяли на подчиненных, обвиняя их в своих ошибках, доносился гомон с базара, разбитого неподалеку, с осязаемым запашком рыбы и домашней скотины. Томас выслушал новости со сдержанным безразличием на лице, фальшивая маска, чтобы не взволновать Сашу, и поцеловал его, успокаивая. — Муж мой, вы же помните, что меня так просто не взяла ни конница, ни артиллерия, так что постараюсь вернуться и долго донимать вас своим требованием супружеской близости еще очень много лет подряд. И чтобы никаких дружб с теми молоденькими офицериками, пусть даже из жалости. Знаю я ваше доброе сердце и умение людей им пользоваться. — Он поцеловал Сашу в губы долгим-долгим сладким поцелуем, оттягивая момент, когда должен будет надеть пальто и идти к своему командиру. И все же тот горестный момент настал, когда внизу в дверь громыхнул неумолимый кулак гонца, и Томас в последний раз быстро поцеловал мужа и решительно направился на зов долга.