Запей меня дешёвым виски

— Только не говори, что вы до сих пор общаетесь, — ворчит Кихён, изумленно глядя на летающего в облаках друга.       Они решают прогуляться после пар в городском парке, поесть ужасно розовой сладкой ваты и поговорить о том, что, разумеется, волнует Ю, и совершенно не обременяет Чангюна. Им привыкает спать несколько часов в сутки, а по утрам делать маски из огурцов, чтобы лицо не было таким отвратительно опухшим. Он досматривает сны на лекциях и мастерски выкручивается перед Кихёном, объясняя свой недосып чертовски интересным сериалом, состоящим из двенадцати сезонов.       На самом деле, Чангюн каждую ночь видит, как небо остается неподвижным, тогда как мир вокруг него расплывается от скорости.       Они с Вонхо молчат. Разве что перекидываются несколькими фразами невзначай, а затем брюнет ложится на холодную землю, уступая сиденье мотоцикла Чангюну. Они только показывают друг другу придуманные ими же созвездия: «те семь звезд похожи на банку пива», а «вон те одиннадцать — на цветок». Им полностью в этом, с головой. В этих ночных поездках, в комфортном молчании и безразличии в глазах Вонхо, в то время как внутри Има начинает зарождаться настоящая буря. Она берет свое начало где-то в районе солнечного сплетения, где приятно покалывает от каждой встречи и слова невзначай, и медленно двигается к сердцу. Чангюн понятия не имеет, что будет делать, когда буря достигнет своей цели, ведь уже сейчас ему кажется, что пути назад нет. Он полностью в Вонхо: в его глазах, натянутой улыбке и хриплом голосе, что звучит лишь иногда. А старший — в своем мире, и, по всей видимости, места там слишком мало.       Чангюн, поджимая губы, делает вид, что не слышал слов Кихёна. Он смотрит на уток в пруду, которые дерутся за хлеб, и это ни черта не интересно. Но Ю слишком настойчивый. Он пинает шатена под зад, выбивая из того жалобный стон и немую просьбу оставить его в покое. Но Кихён выжидающе смотрит на Има, подняв бровь и нелепо пережевывая розовую вату. — Да, мы общаемся, — на выдохе отвечает Чангюн, облокачиваясь на перила небольшого мостика. — Он вор. — Да ладно, — шатен закатывает глаза.       Ю молчит, испепеляя друга убийственным взглядом, который вполне расслабленно греется на солнышке с лицом «ну давай, расскажи мне». Чангюн даже не пытается сделать вид, что его интересует мнение Кихёна насчет чего-либо. Но его друг иного мнения: он набирает в легкие побольше воздуха, видимо, готовясь к долгой речи. На деле же говорит лишь следующее: — Что не так с твоим характером? Почему ты всегда пытаешься делать всё на зло? — Кихён поднимает брови, напряженно ожидая ответа. — О чем ты вообще? — раздраженно выдохнув, уточняет Чангюн, в который раз закатывая глаза. — Ты знаешь, о чем, — Ю хмурится, будто его слова и правда очевидны. — Своими выходками пытаешься привлечь внимание отца. Не лучший способ, знаешь ли?       Им удивленно смотрит на друга. Он явно не ожидал подобных слов, ведь Кихён прекрасно знает, насколько натянуты отношения между отцом и сыном. Хотя подождите. Это же Ю. И он, разумеется, думает, что Чангюн идиот, раз не целует отца в одно место за лишний миллион вон на карте. И шатен опять закатывает глаза только уже более очевидно, потому что вокруг опять это дерьмо и люди, которые думают, будто лучше знают, что делать с его жизнью. И где вообще Вонхо в этот момент со своим молчанием и нежеланием лезть в личное и сокровенное? Потому что Кихён Чангюна уже конкретно достал. — Конечно, он всегда будет считать Чонсока лучше и достойнее тебя! Ведь ты, идиот, даже не даешь ему повода в этом усомниться! — Заткнись, ясно?!       Им редко повышает голос. Он вообще не привык кричать на кого-то, выяснять отношения и затыкать рот. Но Кихён перебарщивает со своей навязчивой идеей помочь Чангюну стать хорошим сыном, ведь это не его чертово дело. Двадцатилетний парень сам знает, что ему делать, где и, что самое важное, с кем. Им окидывает Ю таким укоризненным взглядом, смотря на друга, как на предателя глупого и подлого, что даже Кихён не выдерживает и неосознанно пятится назад. А затем Чангюн уходит. Быстро. Не оборачиваясь. Оставляя друга в смятении, ведь раньше такого не случалось. Раньше Им слушал весь бред, что Ю нес, кивал головой и делал вид, что понял хоть что-нибудь. А сейчас он психует и уходит, раздраженно сжимая руки в кулаки и пряча их в карманы, чтобы хоть как-то побороть злость.       Сегодня для Чангюна опять вечер в погребе, с бутылкой вина и кучей мыслей в голове, которые лучше всего запить спиртным. Но на этот раз он не собирается справляться с этим в одиночку.

***

19:43 Приезжай, пожалуйста. 19:47 Что-то случилось? 19:51 Ты любишь виски 81 года? 19:53 Встреть меня у ворот.       Чангюн прячет «динозавра» в прикроватную тумбочку. Он не намерен брать его с собой. В этот раз шатен надеется просто помолчать, а не перекидываться глупыми сообщениями, сидя друг возле друга. Даже от этой путаницы он, кажется, начинает уставать.       Чангюн спускается на первый этаж, предупреждает Хёну, что собирается провести вечер с другом, и медленно идет к воротам, не заботясь даже о сильном ветре, который портит хоть какую-то, но укладку. В конце концов, Вонхо видел его любым. Красивым и ухоженным в торговом центре, сонным и уставшим ночью. А еще шатену становится плевать, в каком виде молчать.       Он садится на бордюр, прежде открыв среднее отделение ворот, чтобы брюнету было удобнее заехать. Чангюн не считает минуты, но ему кажется, что прошло уже больше, чем полчаса. Он замерзает и даже начинает жалеть, что не взял с собой телефон. Солнце давно село, и теперь огромный двор и «замок» посередине освещает только огромное количество различных фонарей. Чангюн смотрит на все это величие, криво улыбаясь и чувствуя подступающую тошноту. Это ли чувствует Вонхо, когда Им говорит о недостатках «золотой жизни»? Такое же отвращение у воришки вызывают столь примитивные проблемы младшего? Иму жизненно необходимо скорее напиться, чтобы выбросить каждую глупость из головы по отдельности с каждым новым глотком.       Еще через некоторое время подъездную дорожку наконец освещает яркая фара мотоцикла, а его звук Чангюн и вовсе узнает намного раньше. Вонхо останавливается возле шатена, глуша мотор, и снимает шлем. Его черные волосы выглядят беспорядочно отвратительно, и зря вообще Им переживал, что его укладка сегодня слишком плоха. Верно, им же плевать, в каком виде молчать. И сейчас Вонхо тоже молчит, лишь оценивающе глядя на Чангюна сверху-вниз, потому что тот все еще сидит на бордюре. Брюнет кивает сам себе, будто понял что-то, а затем слезает с мотоцикла и вешает шлем на руль. — От одного до десяти? — тихо говорит Вонхо, пряча руки в карманы своих несменных, непозволительно узких джинсов. — Одиннадцать, — в той же манере отвечает Им, наконец поднимаясь и отряхивая штаны от пыли.       Брюнет кивает, прикусывает нижнюю губу, вызывая у Чангюна легкую ухмылку, потому что на это невозможно не отреагировать. А Им в силу своей беспомощности и очарованности красивым парнем и вовсе предпочитает отвернуться. Он идет к дому, слыша только шаги Вонхо позади себя. Опять между ними эти странные фразы, это комфортное молчание, и Чангюну, кажется, спокойно. Он думает только о том, что колечко в губе воришки опять влажное от слюны, и, вероятно, оно будет громко соприкасаться с горлышком бутылки.       Они заходят внутрь, и Вонхо как-то невзначай кивает склонившемуся Хёну. Он смотрит на окружающую его роскошь совершенно безразлично, чему Чангюн даже удивляется. Он не ожидал подобной реакции от воришки, который в жизни не видел позолоченных перил, но Вонхо как всегда его удивляет. Он поджимает губы, смотря только на Има и безмолвно спрашивая, что дальше. А шатен тем временем приходит в себя, прекращая наконец пялиться на парня. Он проходит мимо кухни, а затем открывает дверь, за которой лестница вниз. — Погреб? — спрашивает Вонхо, следуя по пятам за Чангюном, что уверенно спускается по ступенькам. — Там атмосфернее, чем наверху.       Брюнет молча соглашается, хоть Им не может увидеть его кивка. Вонхо никак не реагирует даже на многочисленные полки с алкоголем разной крепости и выдержки. Он следует за Чангюном в самый конец и шутливо присвистывает, когда младший не глядя достает бутылку виски и садится на пол. Шатен смотрит на парня выжидающе, кивая на место рядом. Он легко откупоривает бутылку, сразу же отпивая немного и сильно морщась. Им кряхтит, протягивая виски Вонхо, который уже уселся рядом. — Пожалуй, откажусь, — хмыкает брюнет, откидывая голову и прикрывая глаза. — Правда? — переспрашивает Чангюн, все еще не убирая протянутую бутылку. — Оно старше, чем мы оба вместе взятые. — Я за рулем. — Переночуешь у меня. — Нет. — Ты не похож на законопослушного гражданина. — Но жить мне хочется.       Чангюн смотрит на то, как легко говорит Вонхо, расслабленно облокачиваясь на неудобный шкаф с полками. Его глаза закрыты, и складывается впечатление, будто он сидит здесь для массовки. И вряд ли это плохо, ведь Им, вроде бы, хотел только его присутствия. Его молчания? Или осуждения? Чангюн и сам не знает, зачем позвал Вонхо и какого черта между ними происходит, поэтому просто кивает сам себе, с упоением припадая к горлышку бутылки.       Брюнет впервые смотрит в его сторону, когда обжигающая жидкость остается лишь на дне бутылки, а Им сидит в той же позе, что и старший, прикрыв глаза и думая о неизвестном. Вонхо хмурится, тянется к виски и отставляет его в сторону. Он неуверенно косится на младшего, а потом машет рукой прямо перед его лицом. — Чангюн? — Я жив, — хрипло и низко отвечает шатен, не удосужившись открыть глаза. — Удивительно.       Вонхо возвращается в прежнюю позицию, только вот ерзает от неудобства. Холодный пол явно не лучше, чем диван или даже влажная, покрытая росой трава. Чангюн нелепо приоткрывает один глаз, будто проверяя, на месте ли брюнет. — Мы знакомы уже месяц, — шепчет шатен, склоняя голову в сторону старшего. Их глаза все еще закрыты. — У меня вопрос. Ты хотел бы, чтобы этого не произошло? — Чего именно? — Нас.       Вонхо дергается. Так заметно, так очевидно и резко. Вот только Чангюн об этом и не догадывается, потому что он пьяный наивный идиот, который превращает в драму все, что происходит в его жизни. Который не верит, что может быть кому-то безразличен. Который думает, что Вонхо здесь не просто так. — Что, по-твоему, произошло? — осторожно спрашивает брюнет, хоть нетрезвый Чангюн и не замечает изменений в его голосе. — О каких «нас» ты говоришь? — Ну, — мычит Им, слепо ища рукой ладонь Вонхо, которая бесшумно отодвигается. — Нам же хорошо рядом, друг с другом? Небо, которое остается неподвижным, да? — Чангюн… — Что? — резко перебивает старшего шатен, наконец открывая глаза и смотря на брюнета затуманенным взглядом. — Я чудовищно пьян, да? — Да, именно.       Вонхо натягивает воротник водолазки на подбородок, пытаясь хоть как-то избежать пронзительного взгляда младшего, в глазах которого сверкают огоньки алкоголя. Они оба знают, что сейчас говорит виски, а не Чангюн. Но Вонхо, кажется, и не думает смеяться или подкалывать парня. Он поднимается, а затем неожиданно для младшего протягивает ему руку. — Покажешь, где твоя спальня. — Уже? — Тебе бы отоспаться.       Чангюн смеется: низко, хрипло и совершенно неискренне. Он откидывает голову назад, смотря на Вонхо снизу-вверх выжидающе и безразлично. Будто другого от старшего и не ожидал. Будто все так, как было запланировано ранее. Шатен тяжело вздыхает и кое-как поднимается, ухватившись за руку брюнета. Он повисает на сильном теле, как тряпичная кукла, и почему-то именно так себя чувствует. Бесхребетным нечто, которое иногда разговаривает, но в основном пьет. Вонхо закидывает руку младшего себе за голову и, раздраженно кряхтя, выводит его из погреба, растерянно оглядываясь по сторонам в длинном коридоре. — Вверх по лестнице, третья дверь слева, — слышится весьма понимающий голос Хёну из гостиной, который звучит так, будто мужчина видит подобную картину далеко не впервые.       Брюнет кивает, подталкивая Чангюна, который сползает по его телу все ниже, и у старшего совершенно нет выбора. Он забрасывает обе руки шатена себе на шею, подхватывает его под бедрами и недовольно ворчит от тяжести расслабленного тела. Вероятно, в трезвом состоянии Чангюн не весит столько же, как индийский слон, но тем не менее Вонхо поднимается по лестнице, мыча, кряхтя и ругаясь про себя. А Им, кажется, и вовсе засыпает на широкой спине старшего, пачкая слюной воротник черной водолазки.       Кое-как попав в нужную комнату, брюнет не особо аккуратно сбрасывает парня на кровать, оценивая его состояние, и неодобрительно качает головой. Чангюн же пытается сообразить, где он, с кем и что происходит, но сон кажется шатену лучшей идеей. Он причмокивает губами, слепо путаясь в одеяле и ныряя под него с головой. Сквозь пелену дремы и нетрезвых мыслей Им слышит только то, как дверь закрывается, а еще — шаги, звук которых стремительно затихает.       Парень засыпает быстро и спокойно, не в силах сказать что-то и уж тем более остановить кого-то. Вот только утро выдается совершенно другим, и Чангюн понимает, что все пошло по большой непроглядной заднице. Он держится за голову, недовольно мыча в поисках хоть какой-то жидкости поблизости. Но вместо желаемого на прикроватной тумбочке находит «динозавра», и он точно помнит, что не оставлял его там. Наверное, это единственное, что он вообще помнит со вчерашнего дня. Шатен снимает блокировку, и, на его удивление, сразу же открывается окно с заметками. Чангюн вчитывается в текст несколько минут и не потому, что он расплывается перед глазами. Парень буквально не может поверить в то, что прочитал.

«Верно, мы знакомы месяц. И это все, что я могу тебе дать. Вернее, все, что тебе нужно. Большего не проси. Не ищи меня. Прощай.»