Запей меня дешёвым виски

      Чангюн отчаянно пытается внушить себе, что ненавидит Вонхо, но тщетно. По правде говоря, шатен имеет на это полное право, ведь сразу после неожиданного поцелуя и этих едва ощутимых губ на лбу Гюна, брюнет молча оглядывается по сторонам и быстрым шагом уходит. Он оставляет Има одного в опасной глуши, хоть еще более опасными шатену кажутся мысли о том, что произошло несколько мгновений назад. Младший не кричит ему вслед, не пытается остановить или догнать. Он похож на запуганного щенка, что не решается отойти от стены, которая прямо сейчас — единственная опора парня. Чангюн трогает свои губы, будто они не принадлежат ему вовсе, и только потом смотрит в сторону, где Вонхо уже и след простыл. Хорошо, что след его поцелуя еще отдает тоненькой нитью слюны на устах младшего. Ему хотя бы не кажется, что это очередная иллюзия. Но Вонхо — козел, ведь он опять ушел. Только в этот раз оставил гораздо больше вопросов.       Чангюн понимает, как сильно он зол, только к вечеру следующего дня. Он лежит в одной позе, без надежды перевернуться на бок. Его спина затекла, как и ноги, а парень даже не удосужился сменить пижаму на нормальную одежду. Вонхо по-прежнему козел, а губы Гюна по-прежнему горят болезненными, но в то же время приятными воспоминаниями.       Чангюн слишком сильно хочет написать ему опять, посреди ночи, как всегда. Хочет спросить, какого черта случилось прошлым вечером, но, к сожалению, понимает, что объяснений не удостоится. Возможно, Вонхо не ответит ему вовсе. Возможно, опять напомнит, что Гюн всего лишь разговорчивее его паука. И все эти мысли, бессмысленные догадки заставляют Има утыкаться носом в подушку и беззвучно рычать в тишину большой комнаты.       Чангюн по-прежнему растение, которое забыло, как жить без удобрения.       У него нет хобби. Нет занятия, чтобы отвлечь себя. Нет чего-то, что заставило бы его губы перестать гореть. Так странно, что Им понимает это только сейчас. Вонхо, наверное, смеется над младшим, издевается и наблюдает. Но Чангюн и не против, только вот вор не пишет, не звонит и всячески намекает, что пора бы прекратить им общаться. Только теперь поздно. Тем более, губы Гюна еще помнят вкус губ старшего. Теперь слишком поздно.       Вонхо пишет в полночь, как по щелчку. Чангюн, разумеется, не спит. Он укладывает волосы после душа и едва слышит звук входящего сообщения из-за гудения фена. Парень ухмыляется, хоть криво и натянуто, но он почему-то знал, что брюнет напишет. Будто старший тоже понимает, что контрольная точка позади. И что бы они не делали, отныне будут возвращаться разве что к вчерашней ночи. 01:13 Спишь? 01:13 Нет 01:14 Выходи       Чангюн поджимает губы, прищуриваясь и глядя в окно, за которым вдалеке едва виднеется приглушенный свет фары. Он бросает телефон на кровать, а затем думает, наверное, целую вечность. В голове парня слишком много вопросов, на которые ответа у парня нет, и, к сожалению, он и не мечтает получить их от Вонхо. Гюн предполагает, что вор не станет чего-либо объяснять. Возможно, говорить он совсем не намерен. И почему-то именно в этот момент шатен думает, нужны ли ему слова вовсе. Единственное, в чем он правда нуждается в этот момент, — присутствие Вонхо, в лице которого нет правды и эмоций. Но, странно, Чангюн уверен, что это взгляд успокоит его, поможет забыться.       Шатен одевается не спеша. Он смотрит в зеркало несколько контрольных раз, будто что-то способно измениться за мгновение. Подумав всего дважды, Им наносит на сухие губы бесцветный бальзам с ароматом вишни и криво улыбается самому себе. Он настолько банален, что это смешно и абсурдно.       Вонхо смеется уже не так откровенно, когда Чангюн неуклюже спрыгивает с ворот. Кофта младшего задирается, оголяя часть спины, и он поправляет ее небрежно и медленно. Вонхо не совсем правдоподобно отвлекается на шлем в своих руках, игнорируя Гюна, который, в свою очередь, профессионально строит из себя неприступную крепость, что ко всему прочему еще и обижена. Шатен опускает глаза и мысленно ставит галочку там, где Вонхо «отводит взгляд в неловких ситуациях».       Чангюн подходит ближе после нескольких, о господи, вечностей молчания и бессмысленных гляделок. Они будто пытаются что-то понять, а в итоге просто пялятся. Иму надоедает. Он натягивает длинные рукава сильнее, потому что руки становятся только холоднее. Ночи отнюдь не теплые майские, а скорее приятные сентябрьские: ветреные и слегка холодные. Чангюн подходит, чтобы хотя бы как-то понять, что произойдет дальше. Побежит ли он греться в мягкую кровать или, черт возьми, согреется чем-то кардинально другим. И Вонхо, кажется, поддерживает второй вариант, потому что он протягивает Иму шлем, уже фактически принадлежащий младшему, а затем закрывает свой визор и по привычке наклоняет мотоцикл в сторону шатена. Чангюн хмыкает, он надеется, достаточно тихо, а затем садится, сопровождая все это старческим кряхтением, которое ни черта не разряжает обстановку. Холодные руки Има скрещиваются на торсе вора, как обычно, под кожанкой, и второй вздрагивает, Гюн не знает, от чего именно.       Чангюну становится теплее, даже несмотря на пронзительный ветер и скорость, от которой звенит в ушах. Вонхо, кажется, собирается убить их, но Чангюн прижимается своей грудью к спине старшего слишком сильно, стараясь думать о неподвижном небе вместо дороги, над которой они буквально пролетают.       Мотоцикл останавливается там, где пахнет морем. Им кривится и старается не дышать, но никогда не скажет брюнету, что ненавидит эту вонь. Он снимает шлем и продолжает играть роль обиженной крепости по-прежнему неповторимо. Шатен садится на холодный, чертовски холодный и сырой песок, а затем обнимает свои колени и думает, что выглядит чертовски привлекательно с этими дурацкими волосами, что развевает ветер. Ему не нужно оборачиваться, чтобы знать, что Вонхо стоит у мотоцикла, по привычке опираясь бедрами о сиденье. Он смотрит, возможно, туда же, куда и Чангюн, и молчит так же оглушающе, как младший. Странно, но Гюну до сих пор не надоело. Он лишь показательно закатывает глаза, когда «динозавр» вибрирует в кармане. Неужели общение между ними настолько непосильно бесстрашной горе мышц? 2:34 А чего ты ждал?       Чангюн хмыкает достаточно громко, чтобы Вонхо смог услышать это. 2:34 А ты? 2:35 Все совершают глупости. 2:35 Особенно идиоты.       Чангюн напрягается, потому что Вонхо громко вздыхает, не скрывая раздражения. Возможно, Гюн частенько перебарщивает с оскорблениями, но в этот раз вор заслужил, черт его дери. Им уже думает начать пламенную речь в сторону моря, а затем думать, где искать такси, ведь брюнет, скорее всего, развернется и уедет, как это было вчера. Но все происходит с точностью наоборот. Чангюн, к счастью, молчит. А Вонхо, вместо того, чтобы молча уехать, бесшумно садится рядом. Он вытягивает ноги и опирается на ладони, откидывая голову. Гюн смотрит на его профиль, задерживаясь на шее и кадыке, но вор будто чувствует этот пронзительный взгляд и ловит младшего на горячем, резко поворачиваясь к нему. Вонхо ерзает, тихо кряхтя, а затем будто случайно задевает пальцами холодную ладонь Чангюна. Старший косится на шатена, который делает вид, будто ничего не произошло, а затем шепотом, совсем не смело спрашивает: — Замерз? — Нет, — отрезает Им, наконец отвлекаясь на лицо вора.       Песок не такой интересный, как эмоции Вонхо, хоть они практически не меняются даже после неловкой фразы, что издалека напоминает заботу. Но Чангюн не думает об этом сейчас, ведь в его голове повисла еще одна не менее интересная тема для разговора, кроме их чертовой контрольной точки. — Почему ты отвергаешь людей, которые пытаются помочь?       Палец Има увлеченно ковыряет носок черных кед, пока вор смотрит на него так, будто шатен спросил самую очевидную в мире вещь. — Потому что я не слабак. — Я не говорил этого. — Хватит!       Вонхо впервые кричит. Не так укоризненно, как в клубе вчера. Сейчас более раздраженно и устало. Чангюн даже вздрагивает, поежившись. Он опускает подбородок на колени и хочет прекратить этот разговор, а возможно, забыть об этой теме вовсе, лишь бы не провоцировать вора. Но это, кажется, задевает старшего куда сильнее. Он неожиданно поднимается, в спешке отряхивая штаны от липкого песка. Гюн недоумевающе смотрит на брюнета, но, когда второй уверенным шагом идет к мотоциклу, поднимается следом. — Опять уходишь? Разве это не признак слабости?       Чангюн стоит на месте, дрожащий то ли от холода, то ли от накаленной обстановки, рукой поправляя волосы, что безжалостно развевает ветер. Вонхо тоже останавливается, только вот его руки сжаты в кулаки, а челюсти сжимаются едва не до хруста, пока Гюн безнадежно смотрит ему в спину. — Я не нуждаюсь в помощи. Тем более, в твоей.       Им поджимает губы от обиды. У него буквально на кончике языка крутится единственный, возможно, последний вопрос. Что-то отчаянно останавливает парня. Но затем Вонхо так не вовремя поворачивается, и на его лице нет ничего, что помогло бы шатену узнать ответ, ничего и не спрашивая. И тогда Чангюн не выдерживает, не успевает прикусить язык, делает, возможно, самую большую ошибку в своей жизни. — Но я нуждаюсь.       Голос младшего дрожит сильнее, чем его руки от холода. Он прикусывает губу позже, чем стоило, прячет покрасневшие пальцы в карманы джинсов более неловко, чем мог бы. Ему хочется провалиться под землю, утонуть в море, что шумит за его спиной. А тонет он, по сути, в нечитаемом взгляде Вонхо, который выглядит так, будто в сказанном Чангюном и не сомневался. — Во мне, — шепчет брюнет, прожигая, кажется, укоризненным взглядом покрасневшее лицо младшего. — В тебе, — повторяет Им, будто это совершенно не очевидно, а затем, будто внезапно осмелев, едва слышно добавляет, — а ты выбрасываешь меня так просто... — Я не выбрасываю.       Чангюн глубоко вдыхает полной грудью, но ее словно сжимают неизвестные цепи. Он хочет верить Вонхо, хочет довериться ему. Черт, он хочет погрузиться в его мир целиком, занять там хоть крохотное местечко. Но брюнет вряд ли позволит, и, возможно, Им впервые понимает их глупую, необъяснимую логику. Вонхо для Чангюна — отдельная Вселенная, обратная сторона зеркала и всё то, от чего раньше шатен был так далек. И может поэтому паренька так тянет к вору, наглецу и невоспитанному дикарю, как назвали бы его родители «золотого мальчика». Гюн хочет воспользоваться своим последним шансом. «Все или ничего», — думает шатен, а затем смотрит в темные глаза Вонхо издалека, ведь между ними несколько метров, которые кажутся слишком большим расстоянием. Им смотрит и сомневается лишь секунду, а затем выпаливает на одном дыхании, хоть и достаточно медленно, чтобы звучать убедительно. — Тогда поцелуй меня еще раз.       Чангюн прикусывает губу, отводит взгляд туда, где на больших камнях спят чайки, и, кажется, впервые ни о чем не жалеет. Его кожу покалывает от пронзительных глаз Вонхо, которые хотят прожечь в теле младшего дырку. Дрожь шатена лишь усиливается, когда вор медленными, но чересчур уверенными шагами сокращает расстояние между ними. Теперь он так близко, что дышать становится физически трудно, и носки кедов Чангюна почти соприкасаются с носками массивных кроссовок старшего. На это смотреть парню кажется безопаснее, чем в глаза Вонхо, которые так старательно ищут в лице Има что-то новое, необъяснимое. — Еще один раз?       На шатена будто опрокидывают ведро холодной воды. Именно так он дергается, наконец встречаясь с нечитаемым взглядом старшего. Шатен облизывает свои губы необдуманно и пугается, когда большие ладони Вонхо обхватывают его лицо. — Тысячу, — шепчет Чангюн, когда их носы соприкасаются, а веки брюнета опускаются в ожидании. — Или несколько тысяч.       Вор издает смешок, будто издеваясь над Гюном, который закрывает глаза, даже зажмуривает их. Их губы лишь невесомо касаются друг друга, дразня и испытывая терпение. Давая кому-то шанс остановиться, отвернуться, возможно, уйти. Но руки Чангюна обхватывают талию старшего, и он прижимается к нему всем телом в поисках то ли тепла, то ли долгожданного поцелуя. И это случается так же внезапно и резко, как вдалеке над морем ударяет молния и раздается приглушенный звук грома. В ушах парней шумит отнюдь не морской бриз, а что-то навязчивое, оттого не менее приятное. Их языки сплетаются, будто в тягуче медленном танце, а затем очерчивают нёбо друг друга и верхний ряд зубов. Пирсинг в губе Вонхо чувствуется опьяняющим холодом, и Чангюн чувственно облизывает колечко, тихо вздыхая от контраста. Один ухмыляется в поцелуй в привычной манере, а другой хочет кричать, биться в истерике и тысячу раз переспрашивать, есть ли в этом хоть капля искренности.       Но они тонут в поцелуе так, как молнии тонут в темно-синем море, что во мраке ночи отдает чернотой.