***
— Потерпи, неженка. Они сидят на автобусной остановке, что пустует в позднее время. Чангюн покупает антисептик и пластырь в круглосуточной аптеке, а затем пытается уговорить Вонхо позволить ему обработать ссадины. Оказывается, вор тот еще неженка. Он недовольно морщится, шипит и пытается вырваться из цепкой хватки свободной руки Чангюна. Когда младший заканчивает, осторожно заклеивая ранку пластырем, брюнет с облегчением вздыхает, откидываясь на спинку неудобной скамейки. А Им… Он ничего не может спросить, ничего не может сделать, кроме как пялиться на мотоцикл, на котором заметны царапины и вмятины. Их точно не было, и из-за этого в голове Гюна возникает еще больше вопросов, задать которые он попросту не может. Но Вонхо не глупец. Он следит за взглядом младшего, а затем тихо, даже нерешительно говорит: — Я предупреждал, — он берет руку Чангюна, переплетая их пальцы и заставляя шатена наконец посмотреть ему в глаза, оторвавшись от железного коня. — Предупреждал, что рискую, даже когда просто хожу по городу. Им кивает, прикусывая губу и снова отводя взгляд. Он, по правде, хочет накричать на Вонхо. Сказать, что ничего в мире не стоит его жизни. Предложить помощь еще раз, черт возьми. Но это бессмысленно, как всегда. Он не убедит птицу, что привыкла летать, в том, что ходить удобнее. И господи! Что такого мог натворить Вонхо, если рискует, просто находясь в этом городе? Чангюн на мгновение задумывается. Вору нужно сбежать, бросить младшего здесь ради собственной безопасности. Голова шатена опускается, как и пристальный взгляд, устремленный ранее на ссадины брюнета. Если вор не говорит об этом, значит, и Гюн не будет. Ведь… Пока они вместе, все хорошо? — Не думай ни о чем, — шепчет Вонхо, всматриваясь в лицо шатена. — Иди ко мне. Брюнет обнимает младшего, что безвольно опускает голову на его плечо и обхватывает руками напряженную грудь. Чангюн с болью в сердце игнорирует то, как Вонхо шипит и морщится. Младший ослабляет хватку, делая вид, что ничего не заметил. Но внутри него буря. Навязчивая мысль твердит, что он обязан защитить Вонхо, обязан заботиться о нем так же, как старший. — Я знаю, что ты не даешь обещаний, — говорит Чангюн прямо в шею старшего, обдавая холодную кожу теплым дыханием. — Но хотя бы скажи мне. Скажи, что с тобой все будет в порядке. Им ждет ответа, практически не дыша. Но слышит лишь протяжный вздох и чувствует, как рука Вонхо на его плече сжимается сильнее. Он ждет минутами, что кажутся вечностью. Но в ответ получает лишь успокаивающий поцелуй где-то в районе затылка. Конечно, Гюн не услышит желаемого, не успокоит свое сердце, ведь он принял правила игры. Согласился молча принимать жизнь Вонхо, каждую её мелочь и деталь. Даже ссадины на лице, боль от объятий и успокаивающую улыбку, за которой скрывается что-то тревожное, но пока что необъяснимое. Они сидят на остановке, изредка обмениваясь короткими незначительными фразами. Обнимая и переплетая пальцы друг друга. Работница аптеки как-то странно смотрит на парней из окна, а затем и вовсе закрывает жалюзи, когда Вонхо многозначительно улыбается ей, вздергивая брови. Чангюн легонько толкает брюнета, насмехаясь над влечением второго к женщинам постарше. Но Вонхо уверяет, что кряхтящая старушка по имени Гюн — неповторима, незаменима и просто очаровательна. Им думает, что к этому можно привыкнуть, возможно. Возможно, ссадины на лице — меньшее из всего, что ему придется увидеть. Если это неотъемлемая часть Вонхо, Чангюн готов принять это. Брюнет откидывается на спинку ужасно неудобной лавки, не сводя глаз с младшего. Им сосредоточен на неровном асфальте, в его голове слишком много вопросов, а между ними слишком много недопонимания, но, кажется, даже психолог не сможет посоветовать хоть одно решение для всех их проблем. Черт, а они ведь даже не пара. Не возлюбленные. А, наверное, привязанные друг к другу, потерянные идиоты. Ни один не знает, что делать с собственной жизнью. И Чангюн подумал, а не объединиться ли им? Не попробовать соединить две отдельные истории в одну? Им не знает, в чем правда. Не знает, откуда ссадины на лице Вонхо, но он почему-то уверен, что будь он рядом в тот момент, все сложилось бы по-другому. Старший запускает пальцы в густые волосы на затылке Гюна, прочесывает и массирует кожу, а второй тихо вздыхает, все никак не решаясь произнести слова, что висят на кончике языка. — Не злись, — говорит брюнет, прочищая горло. — И не переживай больше. Я не хочу, чтобы ты приезжал сюда. Чангюн кривится, прикрывая глаза и не смотря на старшего. — Ты серьезно не понимаешь? — бровь Гюна ползет вверх, и брюнет неосознанно убирает руку с его волос, опешив от тона младшего. — Не начинай. — Ты такой упертый, господи, — бубнит шатен, отворачиваясь и садясь вполоборота. — Я переживаю, потому что ты мне не чужой. Гюн скрещивает руки на груди и дует губы, как обиженный ребенок. Но внутри так больно щемит: он едва не сказал глупость. Едва не признался в своих больших саднящих сердце чувствах. И он бы сам не сказал, что это любовь. Но что-то близкое, настолько близкое, что в горле отвратительно вязко. Сильные руки медленно и нерешительно накрывают узкие плечи Чангюна, обвивают его маленькое, по сравнению с Вонхо, тело. Вор опускает голову, зарываясь носом в изгиб шеи младшего, и бормочет что-то едва разборчивое. — Ты тоже мне не чужой, — мягкий, почти невесомый поцелуй в мочку уха. — Поэтому я и прошу… держись подальше от всего, что может нам навредить. Чангюн вздыхает жалобно и устало. Вонхо и правда упертый. Самый упертый человек, которого от встречал. И он никогда не поймет, не примет и не согласится с мнением Гюна. А младший не сомневается: будь они вместе все время, ничего не смогло бы им навредить. Он бы защищал Вонхо, а Вонхо — его. Но вору плевать, он умнее, опытнее, а значит, он прав. И Чангюн решает заткнуться, закрыть эту тему лишь потому, что в его груди правда щемит от прикосновений брюнета и его приятного голоса с хрипотцой. Им перебирает тонкими пальцами сбитые в кровь костяшки руки Вонхо, поворачивает голову и тянется за поцелуем, а потом вспоминает, что разбитая губа брюнета, скорее всего, саднит. Он даже помог ему снять пирсинг, когда обрабатывал все ссадины, и Чангюн прямо сейчас смотрит на маленькое колечко в своей руке — в голове рождается безумная, очень глупая, но навязчивая идея. Им едва не подпрыгивает, поворачиваясь к Вонхо, что удивленно улыбается, смотря на повеселевшего парня. — Я хочу пирсинг.***
Не то чтобы это было опрометчивым решением. Да и Гюн, вроде, не пьян. Но они в тату-салоне, и Вонхо ответственно подходит к выбору сережки, что уже через несколько минут будет украшать бровь шатена. Вор не забывает крепко сжимать руку младшего в своей, и Им может сказать, что совершенно не жалеет. Мужчина, у которого все видимые участки тела покрыты тату, чересчур низким и пугающим голосом уверяет, что больно будет только в первые минуты, но ноги Гюна по-прежнему дрожат, пока парень не садится в большое удобное кресло. Каждая стена салона украшена эскизами красивых тату, и Вонхо, разглядывая их, рассказывает шатену, какую хотел бы сделать в будущем. Кажется, вор пытается успокоить Има, но у его руки, сжимающей запястье младшего, это получается намного лучше. — Не могу поверить, что сам захотел этого, — ворчит Гюн, нервно поглядывая на мастера, что бережно достает новую иголку. — Ты можешь отказаться. Вонхо говорит это ненавязчиво, почти шепотом, но Чангюн, к сожалению, именно в этот момент смотрит ему в глаза. Они блестят, а еще в них читается подозрение. И шатену кажется, что и в словах старшего есть подтекст. Даже в тоне, с которым он сказал это. Лицо Гюна становится более серьезным и решительным. Ну уж нет, он не откажется ни от чего, даже от этого чертового пирсинга. Это больно. Это чертовски больно, и ногти Има, кажется, с невероятной силой вонзаются в ладонь Вонхо. Он морщится и пытается не кричать, не материться и не просить, черт возьми, убрать эту штуку из-под его кожи. И правда, пистолет быстро и почти незаметно прокалывает бровь шатена, и уже через секунду ее украшает аккуратная металлическая сережка, но неприятное жжение остается намного дольше. — Тебе идет, — тихо говорит Вонхо, перехватывая руку Чангюна, что неосознанно тянется к брови. — Подожди, нужно протереть. И правда, мастер протирает сережку еще раз неизвестной для Гюна жидкостью, и она жжет тоже, но шатен все это время смотрит на вора, что кажется таким довольным. Его глаза едва не сверкают, а губы растягиваются в широкой улыбке. Видимо, Иму и правда идет пирсинг. И это заставляет шатена улыбнуться тоже, позабыв о боли и недовольном мастере, который, видимо, не в восторге от клиентов, припершихся посреди ночи.***
Гюн спрыгивает с мотоцикла, зацепившись за глубокую царапину на заднем крыле. Его джинсы рвутся у колена, и Вонхо виновато смотрит на парня, открыв визор своего шлема. — Не проблема, — говорит Чангюн, разминая ноги после долгой поездки. Сейчас почти утро, и солнце виднеется на горизонте розовыми лучами, но, к счастью, ни в одном окне дома Има не горит свет. Шатен протягивает Вонхо свой шлем, и тот берет, задевая холодную ладонь младшего своей. — Надеюсь, эта ночь не была слишком плоха, — тихо говорит брюнет, не удосуживаясь посмотреть в глаза Гюна. — Звучит неоднозначно, — шатен усмехается, пытаясь разрядить обстановку. У них, вроде бы, все хорошо. Но отголоски неприятной ситуации все еще слишком заметны в ссадинах на лице Вонхо, от которых Им так и не может отвести взгляд. Он снимает шлем старшего, аккуратно и бережно откладывая его в сторону, пока руки брюнета удобно располагаются чуть выше бедер шатена. Вор смотрит на младшего снизу-вверх, любуясь. — Тебе правда очень идет, — повторяет Вонхо, кажется, в пятый раз за час. — Это сексуально. — Не говори мне такие вещи, — бубнит Чангюн, обвивая руками шею брюнета. — Почему это? — бровь старшего ползет вверх, как и правый уголок пухлых губ. — Иначе тебе придется разложиться прямо на траве нашего семейного сада. Вонхо хохочет, утыкаясь лицом в кофту Чангюна в районе живота и заглушая глупые звуки. Им тоже улыбается и даже не собирается уточнять, что это была далеко не шутка. Наверное, им пора разъезжаться по домам, ну или по охлаждающим ваннам. — Сходишь со мной в кино? — неожиданно спрашивает Вонхо, резко поднимая голову и всматриваясь в лицо Гюна. — Хочу загладить вину. — Конечно. Чангюн хмыкает, ухмыляясь, а затем незамысловато целует брюнета в щеку, в который раз жалея, что его губа болит от ранки. И потом младший опять, как каждый раз до этого, бежит к воротам, неуклюже преодолевая их и фыркая на каждый громкий хрюк Вонхо, который не перестает смеяться с этого жалкого зрелища. Чангюн надеется, что ему удастся сохранить атмосферу легкости, уюта и тепла в их пока еще неопределенных одним четким словом отношениях. И он знает точно, что ни Чжухон, ни какие-либо проблемы не смогут ему помешать. Наверное.