Вены.

      Даня просыпается, когда едва светает, от чувства, что задыхается. Некоторое время оставаясь на кровати, он пытается прийти в себя, стараясь ровно дышать, но становится лишь хуже, что заставляет подняться в направлении на кухню, дабы попить воды. Но по дороге в глазах сильнее мутнеет и получается с трудом сдерживаться, дабы не потерять сознание. Кто-то словно режет по лёгким чем-то слишком острым, не оставляя шансов вытащить роковое лезвие, причиняя всё большую боль. На рефлексах даже обнимаешь себя, так наивно веря, что всё таким образом пройдёт, но все попытки тщетны; успеваешь пару раз аж налететь на стену. Путь кажется какой-то ёбаной вечностью.       Но Кашин делает какие-то глубокие вздохи, и чудом начинает казаться тот факт, что он вообще доползает до стола со столь аккуратной скатертью, что всегда так бесила своим видом, на которой, к счастью, стоит стакан, содержащий чуть больше половины налитой воды, видимо оставленный Лерой. Ладонь опирается на стол, пока свободная дрожащая рука еле-еле подносит чашу к губам. Вода хоть и делает немного попроще, теперь не лучше подбирается кашель, что делает лишь больнее, но тот длится секунд пятнадцать, не тревожа сна Мидлер, что подняла бы панику из, как считает молодой человек, ничего.       Вот только это ничего — почему-то очень раздирающе, и ощущения, что кошки скребут до крови по-настоящему и слишком неожиданно. Но какая-то собранность и моральное состояние, что вытягивают видимо всё, позволяют более ли менее прийти в себя, присаживаясь на стул и отделываясь теперь лишь лёгкой отдышкой, что действительно радует. Что это было остаётся лишь гадать. Проблемы со здоровьем не нужны, да и многим, Данила не исключение, кажется, что таковых трудностей просто-напросто нет, и виновником всего является только усталость, да и максимум какие-то периодические стрессы, не больше. Хотя, сколько мы читаем о случаях в практике, по типу: «Смерть происходит во сне, просто так, от остановки сердца» И, иногда, хочется так же, чтобы не чувствовались никакие проблемы, чтоб стало очень просто, и если смерть стережёт, то ждать не стоит. Мы улыбаемся — значит, мы готовы.       Где же солнышко? Молодой человек как-то отчаянно ищет его во всём, ведь где-то оно точно осталось, и с каким-то страхом для себя, не находит. Погибло по счетам в одно мгновение, сжигая те самые Питерские мосты, прихватив надежды, что удастся полюбить человека за стенкой и вернуть за километрами — повод проститься и закурить. Только что было плохо и казалось, что пять минут, и больше никогда не удастся вздохнуть, а теперь тлеющий конец, к которому столь сильная зависимость, как той самой маленькой девочке с русыми волосами, о которой хотелось всегда писать лишь добрые сказки, но вместо этого пришлось сжигать книжки, а поэту стремительно разбиваться, словно орлу о скалы, даже не написав того самого последнего стихотворения, что кричало бы о правильности и о любви, вместо этого красивого описания появилось о море, ведь только к нему что-то чисто, а к людям лишь постоянная ненависть, даже если те раз сто бились о скалы, даже если встали, отряхнулись и пошли дальше. К ним вряд ли вернутся чувства, жалость и понимание — эти точно насмерть, эти точно на дне голубой пучины прекрасного.       Едкий дым в глаза, как наркотик, так привычен, и без него долго не можешь. В нём ищешь лучшее, что с тобой было, только он может и убить тебя, открыв картинки с воспоминаниями из тех самых книжек со сказками. Только в нём в никуда утекает лучше. Лучшее в никуда.

***

      — А мой всё равно быстрее приплывёт, потому что там написано что-то волшебное, — тихо, но столь весело произносит та самая русоволосая девочка, не останавливаясь, таща за собой Кашина, стараясь не отстать от течения.       — Ой, да видишь, твой отстаёт. У него нет шансов, — тоже не отводит взгляд от бумажных сооружений, что действительно в большой конкуренции между друг другом, ведь постоянно отстают и обгоняют, что навевает интерес лишь сильнее.       Да, это осеннее утро не просто дома за чаем с малиной, а с чем-то более заставляющим даже смеяться от лёгких ощущений азарта, ведь спорили на поцелуй. Нужно было сделать эти бумажные кораблики, которые приятно пахнут, словно страницы книги аж в семь утра, дойти до ближайшей подходящей реки, и наблюдать за тем, как будто два живых сердца стремительно плывут вперёд, сражаясь за что-то идеальное, иногда задевая жёлто-красные листья, что каждую минуту можно наблюдать в медленно-падающем виде.       Однако, конец пути приходит скоро. И кораблик Неред лидирует в столь волнующей схватке буквально в секунды, первым ударяясь о берег правого направления, второй же поспевает практически сразу. И двое возлюбленных сразу же хватают кораблики друг друга. Лизавета просто так, дабы разглядеть, а Данила дабы прочитать, что же написала на нём девушка. Там совсем так мелко, но так красиво написана та фраза, что сведёт любого с ума, пробуждая бабочек внутри:

Я люблю тебя.

      — Поцелуй с тебя! — заявляет Лиза, но сама успевает, встав на носочки, докоснуться до уголка губ. Это тоже их своеобразная игра, после которой они столь крепко обнимаются и просто молчат, что двоим лишь нравится. Так они говорят гораздо больше, чем способны словами, так устроена целая вечность.

***

      Тот вечер с Юликом проходит действительно как-то просто. Он впервые не выносит мозг по поводу всего абсолютно, не докапывает с чересчур банальными и якобы очевидными вопросами, лишь заботится, и сон более ли менее нормализуется, позволяя хоть одну ночь не страдать бессонницей. Но как жаль, что на месте того, кто и правда любит представляешь всё равно Кашина. Это он, кажется, целует в шею, он как-то нежно держит за руки, слегка задевая рукава любимого худи. Строить иллюзии — лучший выбор в подобных случаях, но явно не вытаскивающий надолго. Нам всем нужны иллюзии, иначе мы невозможны. Без иллюзий совсем страшно жить завтра, вставать куда-то по утрам, если не искать таковых, страшно заменять того, кто ушёл добровольно ни о чём не жалея, страшно пытаться любить заново. Если вообще стоит начинать… А не стоит ли лучше смириться?       Все мы способны прожить с одиночеством под руку, находя в том огромное количество плюсов, вовсе не плача постоянно, как многие любят заявлять, а лишь привыкая, иногда действительно о чём-то жалея, но и то мельком. Так почему бы сейчас всё-таки не решится на этот шаг?       Об этом подумать не успеваешь. Онешко целует в губы, заставляя открыть глаза. Они проспали довольно долго, и время приваливает за двенадцать, что говорит о том, что пора вставать. В такие моменты уже вряд ли захочется что-то делать, да и вообще строить какие-то планы на день, поэтому Лиза лишь хитро отворачивается на другой бок, но это не помогает. Молодой человек дёргает за руку и сладко шепчет имя.       — Давай-давай. Сколько валяться можно? — это ни капли не мотивирует вставать, да и планов на день не было вроде бы, хотя девушка иногда выходит погулять на вокзалы, где её утро практически забывается, и на глаза невольно выходят слёзы.       — Ну, Юль... — лениво протягиваешь что-то в ответ, чуть сдерживая совершенно другое имя. Кашин, кстати, снится какую ночь, и ему почему-то плохо во снах, по моральному и физическому состоянию. Это почему-то расстраивает, но верить в какие-то там сны не хочется, у него есть та, с которой он счастлив. За всё время узнать от других лиц, кто эта особа, не получилось успешно. Какая-то там Лера... Говорят, какая-то сука в прошлом. Знает ли о ней рыжеволосый, интересно? Но, видимо, счастливый, если ходит под руку, если настолько слеп, что не прислушивается к людям, которые возможно уберегут его от боли. Неред бы тоже уберегла, сейчас даже готова, но не может. Вдруг сделает лишь больнее? Она до сих пор желает слишком много хорошего, забывая эти несколько драных скандалов в последнее время, даже полностью готова принять любые недостатки, какие только можно. Пройти любую дорогу, если бы он только вернулся...       Пару минут Юлик пытается всячески поднять Лизавету с кровати, и та вот-вот соглашается, как резко трель айфона парня говорит о себе.       — Да, Даш?... По какому это поводу?... Да, конечно будем... Да, до вечера.       Русая с интересом слушает разговор, но всё равно не полностью понимает о чём идёт речь.       — Зарыковская вечером тусу собирает, нам надо сходить, отдохнуть. Выпить, в конце концов. И не говори мне, что не хочешь, такие ответы не принимаются.       — А кто против? Пойдём, конечно.       — Тогда вставай давай.       Настроение почему-то слегка поднимается, давно пора расслабиться и отвлечься от всех этих мыслей, что постоянно таскают из стороны в сторону, да и ответа «нет», вроде как, не принимают, так что лишь киваешь и лениво поднимаешься.

Пора что-то менять. Но изменить ничего не удастся.