You show me love, you show me love, You show me everything my heart is capable of You reshape me like butterfly origami.* iyeoka okoawo — simply falling
Он упустил её. Он снова её упустил. Арсению хочется рвать и метать, потому что он зол на себя и разочарован этой ужасной несправедливостью. Он даже всерьёз задумывается выпросить запись с «паука», чтобы сделать скрин, показать его организаторам и выведать её имя и фамилию, чтобы потом найти в Вконтакте. Но Матвиенко подкручивает ему у виска, демонстрируя наглядно глупость этой затеи. — Арс, не пори горячку, — утешает Серёжа. — Девушек что ли мало в Москве? Она наверняка из какого-нибудь другого города и завтра угонит домой на первом поезде. — Ты не понимаешь, Серый, тут что-такое… Не могу объяснить. Попов вздыхает и устало потирает переносицу, осознавая весь кретинизм сложившейся ситуации. Ему давно уже не пятнадцать, и вера в незримую духовную связь с незнакомой девушкой, как минимум, попахивает подростковым бредом, а, как максимум, серьёзным психическим расстройством. — Короче, погнали домой, — говорит хвостатый, довольно потягиваясь. — Ты езжай, а я покатаюсь немного. — Опять уток поедешь кормить на Патриарших? — подначивает Матвиенко, посмеиваясь над странным хобби друга. Арсений ничего не отвечает и, накинув кожанку, выходит на улицу. Его встречает промозглая сентябрьская изморось, и он подставляет своё уставшее лицо, жадно вдыхая прохладный воздух. Попов несказанно рад тому, что в столицу пришла настоящая осень. С ней ему легко ужиться, потому что можно безнаказанно поддаваться депрессии, сваливая всё на сезонную хандру, хлестать в два раза больше кофе и ездить в Переделкино пошуршать опавшими листьями, вспоминая детство и наслаждаясь прелыми ароматами сосняка. И кормить уток в полночь на Патриарших тоже можно. Мужчина садится в машину и, моргнув фарами на прощание охраннику, выруливает на шоссе. Он нарезает шесть или семь кругов по кольцу, пока, наконец, не останавливается возле макдака, чтобы взять пару бургеров и кофе на вынос, по пути, конечно, заскочив за батоном для своих старых друзей. Пока готовят заказ, Арсений раздумывает, чьё общество сейчас он мог бы вынести, помимо уточек. Ответ приходит сам собой. кому Шаст в 21:13 Тох, чё делаешь? от Шаст в 21:16 с Иришкой по скайпу болтаем от Шаст в 21:17 а что? кому Шаст в 21:17 Да скучно что-то. Думал, вдруг тебе тоже)) кому Шаст в 21:18 Привет ей от Шаст в 21:18 ахах, прости, Арс я сегодня усучился конкретно и тебе привет кому Шаст в 21:19 Всё в порядке, я понимаю)) от Шаст в 21:21 в другой раз, лады? кому Шаст в 21:21 Ок.***
Припарковавшись в одном из проулков, Арсений достаёт с заднего сидения толстовку и, наскоро натянув её, направляется в сторону парка. Что ему нравится в ночной Москве — так это размытие границ между сном и реальностью. Ближе к полуночи здесь просыпается что-то необъяснимо-чарующее. Он, конечно же, скучает по Петербургу, по его узким улочкам, сонным крышам, блуждающим в подворотне котам и фрикам, орущим песни под окнами. По родителям. Больше всего, конечно, по дочке. И он знает, что она скучает по папе не меньше. Ему тошно от мысли, что однажды новый муж Алёны, какой-то чужой мужик, заменит ей родного отца. Арсений больше всего на свете хочет, чтобы Кьяра жила с ним, но понимает, что это невозможно: вечные разъезды, съёмки, мероприятия… Многие считают, что Попова интересует только удачная продажа своих футболок, количество подпищиц в инстаграмме, что он привык к роскоши и всей этой внешней мишуре, кидают шутки в адрес его «графского происхождения», но на самом деле не так уж и много ему нужно для счастья. — «Человеку мало надо — лишь бы дома кто-то ждал»**, — бормочет себе под нос мужчина и усмехается собственным мыслям, потому что его же итак ждут. Хвостатое чудище, которое, конечно же, не является пределом мечтаний актёра. Арсений перешагивает ограждение, чтобы сразу спуститься на своё любимое место, но вовремя замечает, что оно уже кем-то занято. Сердце пропускает пару ударов. Попов вглядывается в лёгкий сумрак, жалея, что свет ближайшего фонаря не может захватить полностью силуэт девушки, завёрнутой с головой в клетчатый плед. В руках незнакомки крышка от термоса. От горячего напитка вьются струйки пара, и Попов на мгновение зависает, глядя на их волшебный танец, а затем решительно сбегает вниз и, бросив кожанку на землю, опускается рядом. Девушка вздрагивает и испуганно поворачивается в его сторону, вынимая наушники. Внутри Арсения восходит солнце. Нет, тысяча солнц одновременно. А ещё планеты устраивают целый межгалактический парад. Потому что это она. Его персональное наваждение. — Вы меня напугали, — тихо говорит девушка и робко улыбается. Попов теряется в собственных ощущениях, потому что он, наконец, может разглядеть её вблизи. Зелёные глаза смотрят на него с нескрываемым интересом, и в них по-прежнему полыхает мистическое пламя. Тонкие губы, прямой нос и созвездия крохотных веснушек. Арсений очарован естественной красотой, не испорченной печатью глянца. Прядь золотистых волос спадает на лицо, и мужчина едва удерживается от того, чтобы убрать её. — Простите, это моё любимое место, и я не мог не попытаться его отвоевать. Её тихий смех для Арсения вдруг становится дороже любых наград. Он не понимает, что с ним. Он искренне боится того, что чувствует. Но противиться этому нет ни сил, ни желания. — Так, значит, вот чем Арсений Попов занимается в свободное от работы время? Воюет с девушками за право кормить уточек? Мужчина одновременно рад и расстроен из-за того, что она знает, кто он. С одной стороны не нужно придумывать глупую легенду, а с другой… Вместе с популярностью приходит вечный комплекс звезды, когда не можешь разобрать, почему тот или иной человек общается с тобой — то ли потому что ты действительно интересная личность, то ли потому что ты «чувак из телека». Поэтому ему страшно. Страшно разочароваться. — Что-то вроде того, — отвечает Арсений. — Ну, а вы что тут делаете так поздно и одна? — А на что это похоже? Попов понимает не сразу, но ему подсказывают её глаза: это вызов. Одна из коварнейших импровизаций под названием «вопросом на вопрос». Он, откровенно говоря, не силён в ней, поэтому сперва медлит, но затем решает пойти сразу ва-банк. — Как тебя зовут? — Давно мы на «ты»? — Ты ответишь или как? Она сдаётся. Но лишь на короткую секунду. Арсений ловит каждую перемену в её взгляде, в выражениях её лица, и ему это нравится. Ему нравится всё в этой девушке, пусть это и звучит ужасно нелепо, но это то что есть, и он не собирается подавлять в себе что-либо по отношению к ней. — Может, угадаешь? Попов на подсознательном уровне ждал этого, потому что ему есть чем ответить. О, как благодарен он себе за совершённую глупость: он всё-таки нашёл списки посетителей и сфотографировал их себе на телефон. — Уверена? — отвечает мужчина, доставая айфон и хитро улыбаясь. — Ты ведь никуда не торопишься, правда? Девушка поражённо ахает и смотрит на него со смесью странных эмоций на лице. Она осознаеёт свой просчёт, а потому выдыхает одно только слово: Соня. Губы Арсения расплываются в счастливой улыбке. Он чувствует себя ребёнком, которому подарили на Новый год вертолёт на дистанционном управлении. Ему кажется, что уже миллион лет ему не было так хорошо, как сейчас. Но ожидание того определённо стоило. — Ну так что ты тут делаешь одна в столь поздний час, Соня?***
Подъезжая к отелю, где Соня остановилась, они оба прекрасно понимают, чем всё закончится. Арсений глушит мотор и поворачивается к девушке, мгновенно пропадая в плену её глаз. Этот огонь и освещает, и сжигает до тла. Мельникову бьёт мелкая дрожь, и это не ускользает от пристального взгляда мужчины. Между ними всего шаг длиной в поцелуй и одновременно громадная пропасть, в которой дымятся разные города, судьбы, её утренний поезд и, чёрт побери, свадьба. Попову дышать трудно, потому что он разрывается между желанием познать это пламя и стремлением сделать всё правильно. И в глазах Сони, как назло, нет единственно верного решения. То, что они пережили за эту ночь, кружась по сонному городу, некоторым не удаётся получить за целую жизнь. Ещё никто и никогда не понимал Арсения настолько хорошо, и его это пугает. По-настоящему пугает. Потому что до рассвета остаются считанные часы, и они оба знают, что он отберёт у них всё, что подарило время теней. — Я так хочу уйти, — тихо говорит Соня, и внутри Арсения рушатся самые крепкие дамбы. И, словно спасение, в его воспалённый мозг врывается её еле слышное «Но ещё больше я хочу остаться». Вырвавшийся ранее поток смывает всё на своём пути, подобно цунами, и Попов целует её, понимая, что не имеет на это никакого положительного права. Но она отвечает… Она отвечает, и что тут ещё нужно говорить и доказывать? — Всё неправильно… Это должен быть он, — шепчет она, рвано глотая воздух, но снова ищет чужие-родные губы. Арсений не знает, что его ранит больше — её слова или близость утра, которое почище ядерной бомбы уничтожит всё, что за столь короткий срок вдруг стало ему важно. Неправильно. Соня права. Неправильно вот так было им встретиться. И ёщё неправильнее будет расстаться. Но ночь стремительно теряет свои права, а они теряют рассудок, когда его губы соскальзывают вниз. — Не поднимайся… — Что? — хрипит Арсений, почти не отрываясь от её шеи. — В номер… не поднимайся — это всё испортит. Соня ловит его лицо ладонями и решительно заглядывает в голубые глаза. Он опять не сразу понимает, что она имеет в виду. Но черти, плавающие в омуте, дают подсказку, и он поражённо смотрит на эту удивительную девушку, спрашивая себя, реальная ли она вообще. — Ты сумасшедшая, — выдыхает он, счастливо улыбаясь. — Знаю, — отвечает Мельникова и собственнически тянет мужчину на себя, стирая в порошок последние сомнения.***
Арсений просыпается от жуткой боли в шее. Он с трудом открывает глаза и тут же закрывает их обратно, потому что полуденное солнце буквально обжигает сетчатку. Мужчина несколько раз моргает и затем предпринимает вторую, уже более удачную попытку осмыслить реальность. Итак. Он заснул в машине, за что затёкшие мышцы жестоко мстят ему. Это он объяснить может. А вот сгусток пустоты,внезапно образовавшейся в районе грудной клетки, когда его взгляд натыкается на закатившийся под пассажирское сиденье термос — нет. Где-то рядом вибрирует телефон. Попов практические вслепую находит его и, заодно глянув на время, снимает трубку. — Тебя там чё утки на дно утянули? — тут же раздаётся в ухе ворчание Матвиенко. — Нет, — коротко отвечает Арсений, думая про себя «лучше бы уж утки, чем-то, что случилось». — Нет? Это всё, что ты скажешь? — истерит Серёжа. — Я тут типа переживаю. — Да я у дома в машине. Телефон разрывает долгое молчание. Затем Матвиенко неловко кряхтит и, наконец, осторожно спрашивает: «И чё ты там делаешь?». Арсений и сам не знает, честно говоря. Хотя нет. Знает, конечно. Но признаться в этом ни себе, ни, тем более, Серёже не может. Просто Попов слетевший с катушек идиот. Иного объяснения тому, что он остался здесь, чтобы заснуть «хотя бы с запахом Сони», не существует. — Устал слишком — лень было подниматься, — не слишком удачно отмазывается он, и всё вроде бы встаёт на места. Всё, кроме его затёкшей шеи, рассудка и, похоже, сердца.