Чёрный Крест

      Чувства. Короткое слово, несущее в себе ядреную смесь, сокрытую глубоко в душе человека. Чувства убивают. Эмоции уничтожают, дробят на множество кусков, заставляют полностью опустошиться, не давая иного варианта. Оставляют пустоту. Просто ничего. Но почему-то эта пустота в душе давит на грудную клетку ещё сильнее, чем безудержный гнев или страсть. Пустота, как и любое другое чувство, всегда стремится к расширению. Медленно и планомерно. Она захватывает всю душу, пожирает её без остатка, пока не останется ничего. Пока то самое неизвестное глубокого внутри не перестанет болеть.       Вымученная улыбка, равнодушный взгляд. Всё это Кормак испытал на себе. Сейчас испытывает. Внутри него ничего не осталось. Прежнее желание поступать по-совести, по справедливости, добиваться правды и порядка — пусто. Абсолютный ноль. Хочется только курить одну за одной, хоть это и запретили. Словно от дыма ему действительно станет легче. Нет, не станет. Ему уже вообще легче не станет. Хочется лишь забыться, при этом не делая ничего. Книги, игры, качать мозги — не в стиле Шэя. Он не глуп, но сейчас на всё это не хватает моральных сил. Он перегорел, как старый керосиновый фонарь. Вот только его уже не заправишь, не заставишь гореть, как раньше.       На языке словно осадок слова о самоубийстве. Кормак каждый день прокручивает эти мысли в своей голове. Поставил на реверс и слушает, внемлет, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что всем станет проще. Люди умирают каждый день. Столько погибших. Ещё одного и не замят. Ничего не изменится, если он закончит со всем этим. Только на несколько дней, может даже на неделю его друзья, знакомые погрузятся в это самозабвенное «он был прекрасным человеком», поскорбят у его могилы, поплачут на похоронах. А спустя два года никто даже цветы к надгробью не принесёт. Тогда уж лучше кремация. Сожгли, а пепел развеяли над Диснейлендом. Или лучше бы высыпали в океан. И нет больше такого человека, как Шэй Патрик Кормак.       Вот бы прикурить хотя бы одну.       Шэй хаотично хлопает по ногам, где должны быть карманы, по груди. Пусто. Сраная привычка курить в сложной ситуации, чтобы хоть немного избавиться от негативных мыслей. Но сейчас, чтобы выкурить весь негатив ему понадобится не одна пачка, и даже не один блок.       Мир вокруг становится исключительно геометрическим. Даже рубашка в которой Кормак сейчас — красно-чёрная клетка. Шотландка, как бы её назвал какой-нибудь придирчивый товарищ в магазине. Да, а какая разница? Просто красные и чёрные полоски, квадратики, линии. Даже брендовый логотип на ярлычке не делает эту рубашку не клеткой. Шэй кидает взгляд на свои руки, беспомощно лежащие на руках, шевелит пальцами, сжимает и разжимает ладонь. Иногда он так долго находится в неподвижном состоянии, что совершенно забывает о том, что половина его тела всё ещё двигается. И эта та самая одна вторая от него страдает без движения, пока сам он страдает из-за равнодушной второй части, которая теперь лишь бесполезный груз.       Интересно, если бы ног вообще не осталось, страдал бы он так сильно, как страдает сейчас?       Нет. Всё радикальное воспринимается слишком просто. Абсолютно чёрное куда легче принять, чем беспросветно серое. Люди ненавидят полутона и полумеры. Куда проще смириться с тем, что ты что-то не имеешь, чем смириться с тем, что у тебя что-то есть, но не в полной мере. Такая вот пробная версия. Хреновое демо, если уж хреново шутить. Ваш пробный период истёк. Не хотите купить платную подписку на собственные ноги? Чтобы пользоваться ими дальше нужно заплатить. Бывший ассасин отдал бы всё, лишь бы получить то, что он забывал ценить.       Прежний мир ускользает от взора Кормака. Серые ряды зданий, неоновые вывески реклам, текущие по улицам толпы людей. Всё это теперь его не касается. Это другой мир. Шэй больше к нему не принадлежит.       Чёрный автомобиль плавно заезжает на подземную парковку. Раньше Шэй и сам сюда заезжал точно так же плавно, но только на мотоцикле. Парковочное место на первом ярусе с его фамилией, предназначенное для машины. Но машина — это не то. Без азарта, без кусачей агрессии и непомерной дерзости. Не тот вкус.       Водитель открывает дверь, помогает Кормаку выбраться и пересесть в коляску. Всё бережно, с осторожностью. Шэй ненавидит эту осторожность. Раньше никто не церемонился. Ему могли почти спокойно съездить по морде, сломать руку, нос. Благо зубы не выбивали. Хоть что-то крепко в его жизни держится. Плед опускается на ноги.       Господи, ну и убого же это выглядит!       Сам Кормак всё чаще и чаще стал отождествлять себя с убожеством. Он стал его олицетворением. Каждый раз, оказываясь рядом с отражающей поверхностью, он закрывает глаза. Ему проще не видеть. Проще вообще не знать о том, что вместо ног у него два колеса. Водитель остаётся стоять возле машины, Шэй кивает ему на прощание и уезжает в сторону лифта. Когда ты обычный человек на такие мелочи, как лифт на подземную парковку не обращаешь внимание, ведь если его нет — не больно то ты и страдаешь. Можно всегда легко подняться по лестнице. Но когда твоя подвижность ограничена, всё чаще начинаешь подмечать, как мир вокруг пытаются подогнать и под стандарты вот таких вот искалеченных людей.       Шэй подъезжает к лифту, нажимает на подсвеченный треугольничек, и двери практически сразу открываются. Прекрасно, лишний раз не придётся ждать. Хотя Кормак никуда не спешит. Он приехал забрать свои немногочисленные вещи из офиса, отдать Хэйтему заявление на увольнение. И распрощаться с Abstergo навсегда.       Преодолев небольшой порог, Кормак оказывается в кабине. Страх, оказаться зажатым между раздвижных дверей впервые посещает Шэя. Раньше он никогда не думал, почему кнопки этажей расположены так низко, не для детей же. Теперь всё встало на свои места. Это для него. Для чёртового инвалида в этом проклятом кресле.       Когда ты летишь с крыши вниз, ты понимаешь: единственное, что ты не можешь исправить — это то, что ты летишь с крыши вниз. Сейчас же Кормак даже не думает, что он способен что-то изменить в своей жизни. И не желает. Всё остановилось на том моменте. Там, на крыше. Часы больше не идут.       Лифт взмывает вверх. Всего за несколько секунду он доезжает до хола. Двери открываются с мелодичным звоночком, который Шэй так давно не слышал. В обычное время его этот звоночек всегда раздражал, но сейчас он отдал бы всё, чтобы вернуться в эту рутину. Подниматься каждое утро на лифте со стаканом кофе в руке, здороваться в холле с девчонкой за стойкой. Кормак выкатывается из лифта, пока двери вновь не закрылись и не дай бог не прижали его. По привычке кидает взгляд на стойку. Всё та же девушка за ней, стучит по клавишам, даже не обращая внимания на него. Ещё бы, с ней нужно сначала поздороваться прежде, чем она соизволит обратить своё королевское внимание на тебя. Шэй проезжает мимо. Сегодня он не здоровается. И лишь слышит вслед:       — Мужчина, вы куда?! Там вход только для сотрудников.       Кормаку приходится остановиться. Он кожей ощущает, как те немногочисленные люди, находящиеся в холле, обратили на него внимание после этого оклика. Шэй выдыхает, стараясь сохранять спокойствие. Как можно быстрее он разворачивается лицом к этой даме и показывает электронную карту.       — Я здесь работаю уже третий год, — в голосе Шэя нет ни угрозы, ни чего-то сверхъестественного. Скорее отстранённость, равнодушие, прикрывающее неприязнь глубоко внутри. И ведь вряд ли бы она пристала к нему, если бы он стоял на своих двоих. Обычные люди не привлекают внимания. Дефективные — всегда.       — Простите, мистер Кормак. Не узнала. Вас давно не было в офисе, — сбивчиво, нервно бормочет девушка, отводя взгляд. Все отводят взгляд. Все и всегда хотят от него отвернуться. Он язва на теле общества. Некрасивое пятно. Псориаз. Какие ещё мерзкие вещи существуют в этом мире? Это всё Шэй Кормак. На него так же не смотрят, как не смотрят слепым или косоглазым людям в глаза. Всем виден изъян, увечье. И никто не хочет это созерцать. Обычная практика.       — Да вот, всё не мог дойти. Ноги всё никак не хотели сюда сворачивать, — Кормак хмыкает. Он знает, что от этих слов дамочке за стойкой станет неловко, что ей захочется исчезнуть к чёртовой матери, чтобы так не позориться. Язвительные ответы теперь доставляют куда больше удовольствия, чем это было раньше. Шэй чувствует удовольствие от едкой фразы.       Он разворачивается и отъезжает к другому лифту, ведущему в нужную для него часть здания — некогда привычная дорога до его кабинета. Он всё ещё помнит её, помнит, как первый раз заложило уши, когда он поднимался на лифте наверх, рядом с полковником Монро. Это было похоже на радость деревенского ребенка, который впервые увидел в большом торговом центре лифт. Сейчас же всё это — досадная обыденность, пресная привычка. Жизнь вообще имеет свойство утрачивать свой вкус. А с современной тенденцией к постоянному ускорению — тем более. Мир вращается быстрее. Одна новая вещь сменяет другую. Желание жить стирается вместе с металлическим вкусом нового смартфона в кармане.       В лифт вместе с Шэем заходит Чарльз. От него, как всегда, несёт его псинами. Этот стойкий запах не перебивает даже одеколон, который ему в качестве подарка преподнёс Кенуэй. Да, Шэй помнит этот момент. Даже такой тактичный человек, как Хэйтем, уже устал выносить этот противный запах от своего подчиненного.       — Здравствуй, Шэй.       Ли держит в руках бумажки, несколько папок — вероятно, отчёты для начальника. Для того самого мистического человека, чьё лицо не слезает с таблоидов по всему Нью-Йорку. Мистер Хэйтем Кенуэй — учёный, бизнесмен, меценат. Что ж не политик. А Чарльз бегает для него по всем кабинетам, как ручная обезьянка. Мальчик на посылках. Приносит заполненные заявления, отчёты. Даже в жизни так называемого оперативника Abstergo отчётов у Шэя было полно. Расскажи в нескольких словах об операции, донеси сколько твоих убито, сколько убил ты. Когда ты главный в отряде — отвечаешь за всех. И строчишь, пишешь. От этих бумажек не спрятаться даже убийце. Особенно не спрятаться законному убийце.       — И тебе привет. Он здесь? — Шэй указывает пальцем в потолок. Хэйтем здесь почти бог. Хотя, почему почти. Он хозяин, главный. При нём люди говорят шепотом, а то и вовсе замолкают. И не дай Дьявол ты прогневаешь господина. Кормак усмехается. Да, две крайности одной и той же сущности.       — С утра был, сейчас тоже. Но должен уже скоро уехать. У тебя что-то срочное к нему?       Срочное. Насколько срочным вообще может быть увольнение? Кормаку некуда спешить. Он уже представил свою прекрасную жизнь на жалкое пособие по инвалидности. Да, Abstergo выплачивает компенсации, но есть ли смысл хвататься за них, когда ты почти не жилец?       — Мне хватит и пятнадцати минут, чтобы с ним поговорить.       Этого будет даже слишком много. Шэю просто нужно написать заявление и положить его на чужой стол, потом дождаться, когда же Хэйтем его подпишет. И можно пускаться в свободное плавание. Ему даже не нужно искать человека на своё место. Скорее всего, Кенуэй всё уже сделал за него. Или Гист. Интересно, как он вообще? Где его носят черти?       — Ты с заявлением пришёл? — Ли кидает на Шэя взгляд. От одного чужого движения головой на всю кабину пахнуло отвратительным запахом. И как только Ли не замечает, что все нормальные люди стараются держаться от него подальше, а иной раз и в лифт не желают зайти, не то, что поздороваться за руку. После его рукопожатия хочется просто отрубить руку и забыть о её существование.       Двери лифта открываются. Остановка «Этаж Шэя Патрика Кормака».       — С заявлением, — бывший ассасин задерживает дыхание, но от этого зловония уже начинает закладывать уши, а не только нос — Слушай, Чарльз. Прежде чем я уволюсь отсюда, скажу тебе одну серьёзную вещь. Сделай уже что-нибудь со своими псинами. Воняет от тебя дико. Может после этого Хэйтем Кенуэй начнёт пускать тебя в свою машину.       С этими словами Кормак выкатывается из кабины. Он даже не дожидается реакции Чарльза. А на душе появляется это мерзопакостное, терпкое, но между тем приятное чувство яда. Несколько слов, а такое удовольствие. Иной раз стоит высказать всё, что думаешь. Особенно когда тебе уже нечего терять. Может, всё и не так плохо в его положение утопающего. Может стоит чаще говорить людям правду. Такую, какая она есть. Резкую. Рубящую. Уничтожающий. Именно эту правду, причиняющую острую боль. Кому вообще сдалась эта тактичность? Шэй уже сыт ей по самое горло. И теперь он имеет полное право выступать в роли токсичного кретина. Ему больше не перед кем пресмыкаться. Сохранять хорошие отношения больше незачем.       Кормак направляется к кабинету, который раньше называл своим. Он достаёт из кармана ключи. Сквозь стеклянное окошко в двери уже видно рабочий стол Гиста. На нём стопки бумаги. Наверное, стол Кормака был бы завален также, если бы не это досадное обстоятельство. Шэй дважды проворачивает ключ в дверном замке, толкает дверь от себя так, чтобы она распахнулась. От удара об стену на пол падает дартс, а сам Кормак морщится от звука. Лишь бы никто не высунулся из соседнего кабинета проверить, кто же здесь разносит стены.       В помещение не развернуться. Если раньше кабинет — просторное место, где существовать двоим комфортно и приемлемо, то сейчас Кормаку мало места для него самого. Он зацепляется за тумбочку, на которой стоит пожухлый фикус. Гист свинтил и даже не попросил никого поливать это несчастное растение. Шэй проводит пальцем по тумбочке, стирая пыль. Уборщица сюда не заглядывала достаточно давно. Удивительно, как исчезновение двух людей из одного места способно привести его в запустение. А стоит всего лишь закрыть дверь и забрать с собой ключи.       Кормак подкатывается к своему столу. Рамка с фотографией на нём опущена стеклом вниз. Он знает, что ждёт его в ней — счастливая прошлая жизнь, которой у него уже никогда не будет. Он нарисовал чёрный жирный крест на себе. И все вещи вокруг начинают напоминать ему о том, что сделал он это не зря. Он больше не полноценный член общества, а лишь отброс на обочине жизни. Не к этому он шёл. Не этого он желал. И уж точно не представлял, что борьба за справедливость и за идеалы тамплиеров может довести его до потери собственного Я.       Прежние очертания Шэя Кормака с каждым днём всё больше стираются в сознании самого Кормака. Он ещё помнит о своих старых увлечениях, мыслях и чувствах, но жизнь разделилась на до и после. И после — это не радостные изменения после долгих мучений. Полное забвение, уничтожение себя прошлого из памяти, чтобы рана затянулась. Осознание своей ущербности нужно принять и не отрекаться.       Рамка остаётся лежать стеклом вниз. Шэй даже не трогает её. Он достает из-под стола коробку, вываливает из неё несколько увесистых папок и открывает первый ящик.       Гладкий чёрный ствол покрылся пылью даже в ящике. Кормак спешно оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться, что никого нет вместе с ним в кабинете. Он достаёт оружие из ящика, протирает его о штанину. В магазине шесть патронов. Ему и одного хватит. Это не русская рулетка, здесь всё пройдет куда более гладко. Выбора то нет. На госпожу Судьбу надеяться не приходится. Однако, выстрел привлечёт много людей. Есть шанс, что медики из офиса — высококлассные врачи-учёные — спасут его никому не нужную бренную жизнь. Одно неверное попадание пули — он станет ещё большим овощем, чем есть сейчас. Но навязчивая идея закончить со всем резко и быстро рефреном засела на подкорке сознания.       Шэй откладывает пистолет на стол и начинает выгружать остальное содержимое ящика: скрепки, степлер, блокнот с записями — подобие дневника, мячик-антистресс. Бесполезное и совершенно никому не нужное барахло. В дальнем углу завалялась даже конфета из вазочки на ресепшене. Кормак выкладывает всё в коробку, старается утрамбовать так, чтобы не кататься потом по офису и не искать ещё где-нибудь завалявшуюся картонку. Ему требуется не больше десяти минут, чтобы окончательно понять, что большую часть вещей забирать нет никакого смысла. Он не перебирается на новое рабочее место, а просто уходит. Можно и вовсе всё бросить наплевать. Пусть разбирается кто-то другой. Ему уже всё равно, кто будет швыряться в его вещах, копаться и читать то, что он когда-то писал. Он сам то не помнит, что там в этом блокноте с мыслями. Может какая история, а может список дел, которые раньше считались рутиной.       Кормак закидывает сверху пистолет, ставит коробку на колени и выезжает из кабинета. Теперь к Кенуэю: сдать оружие, подписать заявление. Он захлопывает дверь, ключи кидает в карман. Обычные действия, но даются они с трудом. Хотя бы потому что он так и не приловчился открывать и закрывать двери самостоятельно. Всё это делают за Шэя. Его оберегают, как хрупкий и нежный цветок. Все считают, что он нуждается в опеке и помощи, вызывая в душе чувство собственной непригодности для обычных и базовых вещей.       Лифт. Кнопка, раздвижные двери. И вот он уже на этаже Хэйтема.       Самый тихий этаж во всём холдинге. Здесь всегда разговаривают тихо, и почти никогда не приходят просто так. Раньше это место наводило если не страх, то ощутимое волнение, когда подрагивали кончики пальцев и холодели руки. «На ковёр к начальнику» — именно так можно описать это чувство. Вроде, бояться нечего, а всё равно трясёшься. Но сейчас — ничего. Любые чувства притупились, атрофировались.       Кормак видит секретаршу. Девушка постукивает указательными пальцами по клавиатуре. И он равнодушно мимо неё проезжает прямиком в кабинет Хэйтема. Он никогда раньше не поступал столь нагло, но сегодня имеет на это полное право. Он уходит, так какая теперь разница, что думают другие?       — Мистер Кенуэй сейчас занят! Мистер! — секретарша подскакивает со своего места, бежит за Шэем, но бывший ассасин без стука и разрешения войти уже открыл дверь.       — Мистер Кенуэй в курсе, что я должен прийти. Нет нужды устраивать здесь показательное выступление.       Подобное поведение девушки выводит из себя. Не обязательно бросаться за ним следом и останавливать его. Он всё равно уже зашёл, дело сделано. И не видно, чтобы Кенуэй принимал у себя в кабинете иностранную делегацию тамплиеров с другого конца света.       — Мистер Кенуэй! — в голосе секретарши обречённость. Девушка стоит в дверях, пока Кормак ставит на журнальный столик коробку со своими пожидками.       Шум заставляет Хэйтема лишь оторвать взгляд от листа в своих руках и подняться из-за стола. Лицо — непроницаемая маска, лишь слегка сведенные к переносице брови и складка на лбу, намекающая на недовольство ситуацией.       — Идите, Джессии. Я и правда ждал мистера Кормака.       Секретарша кивает и закрывает дверь. Хэйтем же делает несколько шагов по направлению к Шэю, но лишь для того, чтобы обойти стол и облокотиться на него, скрестив руки на груди. Во всей его фигуре в дорогом костюме — власть и статус. Он король и хозяин этой жизни. Он на вершине мира. Вершит чужие судьбы, меняет историю. Страх и восхищение. Холодный взгляд и серьёзное выражение лица. Именно таким он остаётся для всех. Именно таким он был в первую их встречу. Один вид серьёзного Хэйтема заставляет трепетать всех, кроме Кормака. Для него он теперь навсегда засел в голове тем пьяным мужчиной. Его убивало горе, он пил и рыдал в трубку, рассказывая всё, что знает о ситуации, обвиняя себя во всех смертных грехах. Он сам снял маску величия, спустился с небес на землю. И этот укоризненный взгляд… Не вызывает мурашки по телу.       — Что ты устроил, Шэй? Без стука, без звонка. Мог хоть для приличия со строил вид нормального человека. То что тебе нечего делать — не повод доставать людей.       Кенуэй отчитывает его, словно провинившегося ребёнка. Всего шесть лет разницы, а покровительственный тон никуда не денется. Кормак удерживается, чтобы демонстративно не закатить глаза. Он достаёт пистолет из коробки и ключи из кармана. Кладёт всё это добро на журнальный столик, бросает карту сотрудника рядом под внимательным взглядом Хэйтема.       — Я пришёл написать заявление об увольнении. И да… — Кормак кидает взгляд на правую руку. Кольцо на пальце. Перстень с крестом, напоминание о том, кто он… Кем он являлся. Кольцо жжётся. Кажется, что прожигает до самой кости. И если от него не избавиться — не останется пальца. Он больше не достоин носить это кольцо. Он больше не способен ничем помочь Ордену Тамплиеров. Их сотрудничество на этом окончено.       — Ты знаешь, что от этого так просто не уйдёшь, — Хэйтем опускает руки, выпрямляется. Он делает ещё один шаг, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от Шэя.       — Я знаю. Так же как и ты знаешь, что я больше не принесу пользы Ордену и Abstergo в целом. Моя служба окончена, — Кормак снимает с пальца кольцо и протягивает его Кенуэю.       — Да направит нас Отец Понимания.