Верёвки, пожары, жатва

В приоткрытую дверь просовывается голова Рональда Нокса, и Алан, с ловкостью человека, занимающегося этим почти ежедневно, вспоминает с полсотни причин, почему он не будет делать чужую работу. Вот он - высокий профессионализм: около тридцати из них легко могут существовать в реальности, а больше пяти присутствуют на самом деле, включая простую и прозаическую лень. Рон просачивается в помещение целиком. Полсотни причин теряют весомость и рассыпаются на составные части. Слегка пошатываясь с непривычки, Рон стоит в красных туфлях на высоком каблуке. Нет, даже не так. В Туфлях — кроваво-красных лабутенах. — Греллю проспорил, — уловив взгляд Алана, объясняет Рон, — Теперь вот так целый день. — Ага, — невпопад кивает тот, поспешно отводя взгляд. Потому что никак нельзя беззастенчиво пялиться на ноги Рональда Нокса. Даже в красных лабутенах. Даже, если брюки закатаны почти до колена, подчеркивая всё это великолепие. Рон двигает табурет и усаживается, закинув ногу на ногу. Смерть-великая-да-за-что-ж-такое-испытание-покорному-слуге-твоему! — У меня тут к тебе дело… «Стащить эти чёртовы туфли…» -…квартальный отчёт. Числа слегка не сходятся. Силой подняв глаза, Алан почти вырывает бумаги из рук Рона: — Иди давай, что-нибудь сделаю. Заберешь завтра… Когда снимешь… Вот это вот… Довольный Рон оказывается вытолкан за дверь вместе с лабутенами. Алан же осознает, что ему срочно нужны такие же. Размера эдак сорок шестого. А также Эрик. На неограниченный отрезок времени.