Ты моя птица да неперелётная, Белые перья, тяжелые крылья твои...
Мельница — Неперелетная
Уже к осени в городе становится неуютно. Мрачно и холодно, хотя и мозаичные мостовые никуда не делись, и фонарей стало только больше, и любоваться бы, радоваться... Но тянет к морю. К тому самому морю, остающемуся во сне, к тому, к которому, как ни пытался, не сумел попасть сам. Но тянет к Максу, к живой яркости, за которой не угнаться сэру Мелифаро, к теплу и искреннему восхищенному вниманию. Тянет быть вдалеке, за миром, взлететь, как ворон в порыве стай... Шурф обрывает цитату до того, как заканчивает, до того, как вспоминает удивление Макса, вытащившего вместо книги тетрадку со стихами, и собственный сдержанный интерес, и то, как заучивал почти всю ту тетрадку наизусть. Шурф ощущает себя лишним. Он молчит в Доме У Моста, он молчит в собственном доме, и полы лоохи ощущаются крыльями, чересчур тяжелыми для того, чтобы улететь, и дыхание замедляется до вдоха не чаще, чем раз в минуту. Он ломает однажды карандаш, записывая итог дня в тетрадь, и замирает от этого выражения того, что он не в порядке. Его тянет к Максу. Макс уже двести тридцать семь дней назад ушёл в Тихий Город.