Та причина, почему появляется любовь, есть у каждого своя. Вдруг ты моя?
— Она ушла уже давно, мы опоздали. — Рыжий обернулся на своего временного напарника, которого ему выдали в агентстве. Сказать откровенно, этот оборотень ему не нравился, было в нем что-то не то. Еще как назло и приехал он в лисью неделю, когда у некоторых особей едет крыша. Он вообще не рад был, что это время наступило так быстро, оставалось поблагодарить Арию, которая строила козни за спиной мужа и хитрила как могла, пытаясь спасти дочь, которая уже и так настрадалась по её вине. — Да не важно, — брюнет тихо фыркнул, меланхолично оглядывая пустую квартиру своей будущей жены, ониксовые глаза не цеплялись ни за что. Ему было определенно неинтересно всё это, то, что волновало, было где-то далеко и недосягаемо, пока что. Зло цыкнув, лис вильнул хвостом, не зная, куда еще можно отвести эту темную лошадку. Да в целом, куда угодно, только бы подальше от нее. Сейчас он надеялся, что тот мальчишка сможет как-то повлиять и сделать все как нужно. Не зря же он наведывался к нему пару часов назад. Да, они не очень-то и ладят, но было у них одно общее, рыжее звено.***
После событий на практике и на экзамене Широ не знала чем себя занять, она просто коротала время до лагеря. Момо не звонила, никто из класса тоже. Ей казалось, что про нее забыли, как о ненужной игрушке, которая устарела и более не интересна. Отношения внутри семьи накалялись с каждым днём. Она знала, что рано или поздно отец снова появится в её жизни и уже не как тренер, а как человек, решающий за неё. Шики как-то обмолвился, что Блю хочет заключить династический брак с другим кланом оборотней. Все медленно скатывалось на дно, утягивая туда и Широ. Ранее любимое одиночество, теперь тяготило начинающую социализироваться волчицу. Темное небо с миллиардами белых точек сверкало над головой рыжей. Она куталась в зеленую куртку. Было глупой идеей прийти сюда на всю ночь. На побережье было тепло, а на причале, где она находилась, безумно холодно. Широ не могла согреться даже в ипостаси зверя. Безусловно, в шкуре волка было теплее, но было так одиноко, что холод в теле человека казался таким ничтожным по сравнению с этим одиночеством. Вышка, где она сидела, скрипела и тряслась под натиском ветра, а волны, разбивающиеся о волнорез, каплями брызг оставались на лице и впитывались в волосы. Она пришла сюда в час ночи, когда поняла, что сон не придет к ней этой ночью, и сидела тут уже четыре часа. Черное небо медленно начинало светлеть. На горизонте белой полосой показывалось солнце. Широ тихо фыркнула. Ей так хотелось, чтобы кто-то был рядом, чтобы она не оказалась одна. Она была бы рада любой, абсолютно любой компании, лишь бы не чувствовать это гложущее одиночество. Если бы тут появился Киришима, Момо, Мина или Денки, она бы прыгала от радости, отбивая хвостом ноги и бока. Если бы тут был Кацуки — предмет её вожделения и страдания, она бы умерла на месте. В голове прозвучал насмешливый, едкий голос. "Ахахаха, какая же ты непостоянная и слабая."— Широ закрыла глаза, погружаясь в пучины собственного сознания, в липкую и непроглядную темноту, где её уже ждали. Перед ней стояла девушка, копия её самой, только с более хищными чертами лица. Узкие губы оголяли острые, опасные клыки, прищур золотых глаз и длинные когти, которые опасно сверкали во тьме. Вот она, вторая Широ, вернее, её звериная сущность, которая теперь имеет собственную проекцию. Может, кто-то скажет, что это шизофрения, раздвоение личности или другое психическое заболевание, но это просто отделившаяся часть её сознания, которая не выходит за рамки дозволенного и появляется крайне редко, к примеру, сейчас, в лисью неделю, когда луна в своей какой-то фазе и влияет на оборотней, на полукровок в особенности. — О чем ты? — Как это о чем? — Лисоволк лукаво улыбнулась, сделав шаг вперед, и прижалась нагим телом к такому же, обнимая за шею. — Мы когда-то были одним целым. Горды, независимы, и нам было так уютно с нашим одиночеством. А теперь ты сломалась, скатилась, стала тряпкой. — Хищница не меняла тона, а её когти впились в спину, раздирая нежную кожу. Боли не почувствовал никто, разве что моральную. — Но, должна отметить, ты все ещё пытаешься, только твоя напускная холодность дала трещину сразу же, как только ты встретила этого мальчишку и этих людишек. Зачем они тебе?! — Все равно не понимаю, о чем ты говоришь. — Человеческая сторона сохраняла спокойствие и рассудительность, стараясь понять, что же хочет от нее зверь. — Я пытаюсь существовать в социуме и выйти наконец за барьеры. — Ахахаха, пытаешься. Какая же ты юморная! — Подсечка со стороны волчицы – и голубоглазая лежит на лопатках, а сверху восседает её отражение. — Ты никому не нужна! Слышишь меня?! Где был весь этот социум, когда ты нуждалась в нем?! Где он был?! Я тебя сейчас спрашиваю. Где были эти проклятые лисы, когда нам нужна была защита от волка?! Где?! Вот видишь, мы не нужны никому. Нами поигрались и бросили. Ты снова одна, ты была одна и будешь! Никто не поможет тебе! А тот мальчишка никогда не придёт тебе на помощь. Ему нужно только избавление от метки и все! Он никогда не полюбит нас, никогда. На то нет причины. Кому нужна такая пустота, как мы? — Горячие, словно адовое пламя, руки сомкнулись на шее, сдавливая артерию. Человек смотрел в звериные глаза. Лёд и пламя. Спокойствие и ненависть. Она была непоколебима, ни один мускул на лице не дрогнул, даже когда горячие слезы обиды падали на щеки и обжигали кожу. — Почему ты все не примешь это?! Почему мы должны страдать из-за них? Вспомни, как нам было хорошо вдвоем?! Когда мы были одним целым? — Одним целым? Ты имеешь ввиду тот момент, когда ты взбеленилась? Решила захватить власть над телом и остаться в шкуре зверя навсегда? Нет причины любить? Причины нет только для тебя, потому что ты озлобленная девочка, которая не хочет видеть этой причины. У каждого она своя, и у тебя она тоже есть, просто ты не открываешь глаз! — Но они хотели использовать нас! Мы бы погибли, позволь я сделать это! — В этом мире смерти нет, так что можешь не стараться. — Холодные руки скинули горячие с шеи. — Сейчас у нас есть шанс, чтобы наверстать все, чего мы были лишены, но твое упрямство все рушит. — Моё?! Это ты крутишь хвостом перед тем мальчишкой и то убиваешься по нему, то проклинаешь. Ты рыдала тогда, не я! — Мы рыдали, потому что это ты помнила его с детства и ты нашла его тогда. Ты нашла его по запаху или почему там еще. Потому что он был первым, кто отнесся к нам по-хорошему и не избегал, тебя привлекла его прямолинейность и ослиное упрямство. И эта его глупая гордость, которая так схожа с нашей. Это все начали мы вдвоем, тринадцать лет назад. И сейчас у нас есть шанс всё это продолжить или же закончить. Но из-за твоих перепадов настроения и твоей отдельности, я не могу контролировать тело и эмоции в полной мере. Это твоя глупая гордыня не даёт жить. Это ты упираешься. Инстинкты, импринтинг, ты сопротивляешься этому, и поэтому у нас разрыв шаблона. Ты не даешь сознанию слиться и зажить наконец-то нормально. — Голубоглазая набирает воздух в лёгкие. Узкий зрачок в золотых глазах нервно задергался, что не осталось без внимания голубоглазой, на лице которой появилась едкая улыбка. — Постой-ка, ты боишься… Боишься не смерти, ты боишься его и того, как он влияет на нас, на тебя. Ты прикрываешься мной, чтобы он не смог подчинить тебя. — Если я исчезну, ты умрешь! Ты слабая, никчемная, пассивная идиотка, не могущая ничего без меня. Я ничего не боюсь! И тем более не боюсь этого полудурка. Да и вообще, если бы не я, ты, ты, ты… — Что я? — Ты… Проваливай к черту, видеть тебя не могу и не хочу! — Лисоволк громко зарычала, оборачиваясь зверем и скрываясь во тьме сознания. Ооками открыла глаза, когда её волной окатило чувство раздражения, ненависти и не только внутри, но и снаружи. Опустив глаза вниз, она встретила его. Иронично, она только что вспоминала причину своих проблем, а она уже тут. — И что же привело тебя сюда в столь ранний час, Кацуки? — Она и не думала спускаться. Приближаться к нему было опасно, в первую очередь, для него самого же. — Спускайся сюда, ебанутая дура. Широ усмехнулась, его ненависть вперемешку с симпатией забавляла. — Я сказал. Спускайся. — Его голос прозвучал в голове словно приказ. Зверь внутри забрыкался, это было так…неописуемо, до щенячьего восторга прям. Рыжеволосая спрыгнула, чуть виляя хвостом на уровне инстинкта, но на лицо даже не поменялась. — И что же ты хотел? — Скорее ты. Это ты снова бьешься в истерике, убегаешь, требуя внимания вместе со своей семейкой. — Бакугоу фыркнул, слова Шики все еще отдавались эхом в разуме. Его разъяснения и многое другое, возможно, если бы не он, то Кацуки никогда бы не сделал этот шаг. — О чем ты?! — Голубоглазая облизнула губы, нервничая. Она не понимала, что чувствовал её партнёр, о чем он думал, а потому тревога нарастала, и закладывало уши, сея панику еще больше. — Ты задолбала бегать, идиотка, — парень схватил подругу детства за руку, прижимая к себе. Она была словно лёд: такая же холодная и влажная. Табун мурашек пробежался по ее телу от контраста. Сейчас она боялась его, от него можно было ожидать что угодно, этот страх ей передался от зверя, который начинал подчиняться этому человеку, который так будоражил кровь. Оцепенев от ужаса, который накрывал её с головой, оборотень потеряла контроль над ситуацией окончательно. Горячая рука обвила шею, скользнув на затылок и зарылась во влажных волосах, вторая широкая ладонь легла на талию, прижимая плотнее к горячему телу. Сухие, обветренные губы коснулись искусанных и влажных, сминая и кусая их до крови, до боли. Сейчас он возмещал ей все то, что так гложило до этого его самого. Все её приставания, провокации, издевки и многое другое. Теперь его очередь измываться и навязывать свои правила игры. — Ты моя. — Алые глаза полны уверенности, вызова, ярости и только ей видимой нежности, которую она ощущает на кончиках пальцев. Более она не противится его влиянию, а зверь внутри наконец-то находит покой. Возможно, он и есть её причина любви, а она его.