Джим и Боб

      Джим плохо переносил перелеты.       Выяснилось это внезапно. Боб успел расстроиться, лететь им предстояло семь часов с пересадкой: пять часов до Нью-Йорка и два часа оттуда до Саванны, — но Джим его заверил:       — Подумаешь, я же не работать, я отдыхать там буду. Не парься.       Они быстро собрали вещи, долго наставляли детей и целовали внуков, чуть-чуть постояли в пробке по дороге в аэропорт. Им обоим понравился процесс прощания: конечно, они ненадолго, но ведь приятно потешить себя мыслью, что они, дети и внуки, без них, как без рук, что они будут скучать. Можно волноваться. Это тоже по-своему приятно.       От одного запаха билетов и наклеек для багажа Джим пожаловался на головную боль и потребовал кофе. Боб оставил его в кафе с сэндвичем, а сам ушел гулять. Кругом люди. Много. Разных. И их всех объединяло это чувство продолжительного волнения и ожидания. Они тоже все куда-то полетят.       Боб купил Джиму мешок карамели и отнял у него остатки сэндвича. В награду. Джим улыбался и много говорил. Особенно шутил. А потом объявили посадку на их самолет.       В салоне было одновременно зябко и душно. Пассажиры расселись, ходили только очаровательно улыбающиеся стюардессы и стюарды. Долго и устало говорил пилот. Джим сел у окна, но на взлет смотреть не захотел. Он молчал и только тихо шуршал фантиками от карамели. Боб не стремился его разговорить, вообще старался не тревожить понапрасну.       Взлетели легко.       Очень быстро начали предлагать обед. Опять стюардессы и стюарды, яркие галстуки и замученные улыбки. Джим отказался от курицы с картошкой и от говядины с рисом, попросил бокал красного вина. Дрянного, как оказалось. Он выпил его почти залпом и отвернулся от Боба, собираясь спать. Тот опять же ничего не сказал, лишь укрыл его пледом и без аппетита доел курицу. Безвкусную и отдающую пластиком, в котором та лежала. Оставшиеся три часа Боб просто ждал.       Один раз где-то впереди тихо заплакал ребенок лет трех-четырех. Джим вздрогнул и не своим голосом спросил:       — Который?..       Боб успокоил его, что это — чужой, но Джим продолжал спрашивать сквозь сон:       — Почему он плачет?       Когда Боб вернулся из уборной, Джим повторил свой вопрос:       — Почему он плачет?       — Мало ли отчего дети плачут. Спи-спи, он там с родителями, — Боб ободряюще пожал ему руку под пледом и так и оставил.       Пока Джим дремал, ему можно было заглядывать в лицо, в нем проступало что-то болезненно-напряженное. Как будто он только притворялся спящим, а сам вслушивался и тревожился понапрасну.       Посадка тоже была мягкой.       Выходили последними, чтобы не толкаться. Джим казался еще более измученным, чем до того, как прилег отдохнуть.       — И нам еще раз лететь, да?       — Да, но всего два часа, — заверил его Боб. — И пересадка уже через полтора. Успеем поесть.       — Я не голоден.       В очереди на багаж нашелся плакавший ребенок. Это был рыжий мальчик в красном комбинезоне. Он сидел у матери на руках и с неподдельным страхом крутил головой. Джим с каким-то облегчением проводил его взглядом:       — На наших совсем не похож, да?       — Конечно, наши лучше, — с уверенностью сказал Боб.       — А вот это грубо, — Джим потряс полупустой пачкой леденцов. — Надо было ему отдать. Ему ведь уже можно?       — Спроси.       И пока Боб получал багаж, Джим отдал леденцы. Мать мальчика, бодрая женщина с пушистыми волосами, долго с ним говорила. Сам мальчик, его звали Чарли, с опаской смотрел на всех, в том числе и на Джима, но конфеты взял.       — Славный карапуз, — рассказывал Джим, когда они шагали ко второму самолету. — И мать у него приятная… Ты, кстати, звонил Тиму? Как они там?       Боб во второй раз ответил, что звонил, и громко зевал. Джим предложил ему вздремнуть, укрыл пледом, взял за руку. Но Бобу не спалось. То ли сиденье было неудобным, то ли чай за ужином — лишним. Боб ворочался и моргал, косился на Джима. Тот спал хорошо и вкусно.

Январь 2020