WOAS

У Эвы кошмары главной головной болью уже почти грёбаную неделю, вторая упаковка снотворного летит на пол с глухим треском, бьющим по ушам с удвоенной силой, но Мун этого уже почти не чувствует — жутчайшая мигрень от переходящего в опасно хронический недоспып, будто крошит мозги изнутри и чертовски метко бьёт колюще-режущей болью в виски. Шистад не приходит четвёртый день к ряду. Эве рыдать навзрыд до громких надрывных всхлипов хочется так, что аж пальцы на ногах и руках зудят, словно кто-то очень отчаянно хочет довести бедную Эву до психушки, но у Мун даже это сейчас не получается — оторвать голову от подушки, кажется абсолютно невозможной миссией, разлепить слезящиеся, даже в кромешной темноте зашторенной наглухо комнаты, глаза сложнее примерно в 4 с половиной раза. Мун просто смеётся. Хотя, на смех это похоже с просто громадной натяжкой — глухие беззвучные стоны описывают её состояние сейчас куда правдоподобнее. Эва отчаянно не понимает, что, чёрт тебя Крис дери, случилось? Свет от дисплея телефона с яркостью под самый минимум, всё равно ударяет по сетчатке адски болезненно, но Мун не сдаётся — трясущиеся пальцы, словно в нарктотической ломке, не попадают по узким буквам практически обречённо, но Мун всё равно печатает что-то в духе: «Какой же ты, всё-таки, мудак, Шистад. Что, уже мужества даже на правдивую СМС не осталось?» И оставляет уже, кажется, 41 послание к дьяволу в черновиках. Незачем этому гадкому ублюдку знать, что она почти в отчаянии, хотя, какая ему разница? Но сообщение так и остаётся в памяти телефона, не уходя адресату, хоть от собственной жалости и непрошенной соулмейтской зависимости выть одиноким волком хочется — Мун беспроходно молчит и давит слёзы в подушку, запивая таблетки крепким алкоголем и совсем не вспоминая в предсонной дрёме его руки на собственной талии. \\\ Мучения с перманентными кошмарами, от которых пальцы сводит до невозможности разжать ладони, а голова трещит так, будто вены-артерии-капилляры, вообще всё, что только есть в черепной коробке, сейчас взорвётся и оставит после себя лишь кровавое месиво на подушке, стенах да плотных шторах, назвать сном можно лишь чересчур относительно. Это состояние, уже почти доходящее до стадии «ещё чуть-чуть, и прямиком на приём к психиатору», больше похоже на агонию, но Мун ведь гордая. Напяливает ледяными ладонями — непроходимые проблемы с кровообращением, наверное, единственное, что сохранилось с детства — чёрное платье, травя в самой себе траурные шуточки о чертовской идентичностью глубокого чёрного с её настроением. Желания идти через полгорода на вечеринку под руку со слишком уж воодушевлённой Нурой, меньше, чем нихрена, но Сатре умеет убеждать, а делать дома в любом случае нечего — глушить вино в одиночку за закрытыми дверями и окнами, определённо доведёт Мун до абсолютного сумасшествия, быстрее, чем компания верных подруг. Вечеринки у пенетраторов привычно оглушающе громкие и весёлые, но у Эвы это отходит куда-то на второй план, когда на входе её встречает грёбаный разрушитель снов-душевного_спокойствия-жизни. У Шистада неизменная похабно-соблазнительная улыбочка и отсутствие видимых признаков недавней клинической смерти — а это единственная причина, которая хоть немного снизила бы градус праведно-яростной злости Эвы. Мун пассивно-агрессивно и чересчур сломано выдыхает «пойдём на улицу», и едва удерживается на грани истерики, когда Крис расплывается в очаровательно-влюблённой улыбке и берёт её за руку. Искажённое гневом лицо и глаза, почти осязаемо испепеляющие любое живое существо в радиусе метра, Шистада нисколько не отрезвляют, он лишь перехватывает руку покрепче и утягивает в машину, затыкая поцелуем. Эва ожидаемо не сопротивляется. Она просто не может, потому что слаба настолько, что даже попробуй она его оттолкнуть — не получилось бы. Остаётся лишь цепляться немеющими пальцами за родную толстовку и надеется, что Крис дорожит ей достаточно, чтобы не мучать ещё больше. Он выдыхает в поцелуй «у меня для тебя сюрприз», а у Эвы от этих слов, собранное по мельчайшим крупицам, давно уже разъёбанное его бесконечными выходками, спокойствие улетает куда-то к дьяволу. Истерика, всё-таки накрывает штормовой волной по самое горло, слова ядовитые и колючие, но такие чертовски правильные и важные для Мун, что ей даже не жаль, если это станет их полным концом; Она жила без соулмейта 17 лет, и дальше проживёт — откровенная ложь, без него тошно и плохо, но надо ведь хоть как-то поднять самооценку. А Крис, как ни в чём не бывало, усаживает её в машину и садится на место водителя, давя по газам. Мун задыхается от полного, такого обидного безразличия и, высказав всё, что только могла, отворачивается к окну и просто беззвучно плачет, чувствуя прожигающе-леденящий взгляд в спину. Останавливается Крис резко, так, как только Шистад способен, но из машины не выходит, а открывает бардачок и ставит у Эвы перед носом бархатную коробочку. Мун неосознанно вздрагивает, а сил не остаётся на слова — Крис монотонным голосом рассказывает о поездке к родителям и абсолютном незнании размера кольца, а Эва просто закрывает глаза и бормочет что-то вроде: «куда я денусь». Кольцо надевается на палец с большими усилиями, но Мун плевать, она отключается ещё где-то на части с поездкой к родителям и просто забывается необходимым сном. Шистада она пошлёт позже, когда проснётся в его постели и ощущением родной ладони на талии. Кристофер Шистад, может, и полный мудак, но чувства к Эве у него настоящие, навязанные соулмейтческой связью, но это не важно, когда девушка сонно разглядывает камень, блестящий в солнечном свете и обречённо-радостно прижимается губами к его. Эва Квиг Мун (уже-почти-Шистад, и даже не пытайся меня переубедить, Эва) не залечивает душевные раны даже спустя полгода, потому что будущий муж откровенный придурок, но Мун прижимается к нему так сильно, как только может и блаженно закрывает глаза. Каким бы ненормальным Шистад не был, кошмары не снятся с той самой злосчастной недели, и в их совершенно клиническом случае, это с полной уверенностью можно считать счастьем.