WOAS

Жизнь липкой гадкой конфетой, проженная местами обертка отдает несбыточными мечтами да прогнившими вторыми шансами, Локи этого не выдерживает, разлагается вдоль точено-выверенной осанки и рассыпается остаточным пеплом где-то на идеальном полу Асгарда. Сиф сияет ослепительно-солнечной улыбкой исключительно Одинсону, Локи паршиво и отвратительно, он не тот, не там — извечная проблема — он всегда не к месту — хочется или, наконец, сиять, или выгореть окончательно. Лафейсон разрастающимися по телу шрамами весь нараспашку, первая любовь расползается ядовитыми корнями вдоль нервной системы. Хочется кричать, в горле мерзотный вязкий ком перекрывает любые попытки на жизнедеятельность, любовь к ней — концентрированной отравой поперёк кровотока, а она отчаянно не замечает, смотрит влюблённо-преданно в глаза исключительно Тору и готовится стать женой великого громовержца. Счастливыми финалами от безысходных влюбленностей не веет никогда — Локи понимает далеко не сразу, и за свою несообразительность платится метафорической (а жаль) автоматной очередью прямиком в потрёпанное сердце попеременно с её улыбками не ему. Леди Сиф идеальна — это константой с самого детства, Лафейсон помнит копну чернильно-аспидных волос, раскиданных неаккуратными кудрями по острым плечам, помнит поистине королевскую выдержку, что так нелегко ей давалась, помнит её изящную грацию боя и смелость, разлитую по жёлто-карему канту зрачка. Сиф идеальна, Тор, разумеется, под стать будущей супруги; братец безупречной идеальностью сверкает в полировано-матовых стенах Асгарда от случая к случаю всё вычурнее, правильный сын, наследник престола — Локи отчаянно хочет проблеваться — с Леди Сиф по правую руку и званием «самого достойного» выгравированного отцом громким королевским словом вдоль по всем мирам и его, Лафейсона, гордости; Локи завидует — отрицать очевидное больше не имеет смысла, да и вообще никогда не имело, но сейчас особенно. Леди Сиф вся в жемчужно-белом, единственно-чистым пятном в треклятом асгардском зале; Локи задыхается. Безупречная грация, величественная осанка, почти выправка — она воин, Локи почти угадывает очертания кинжала под кипенно-белым платьем; Лафейсон сжимает кулаки, практически вспарывая божественной силой собственные вены под бледной кожей. Почти бессмертная жизнь впервые предстаёт неукротимой агонией и вечным страданием, когда она официально становится женой Одинсона. Смотреть на постылое братское счастье сил откровенно не хватает, Лафэйсон расходится по наскоро сшитым-склеенным швам почти эстетично, с истинно королевской выдержкой и присущей змеиной грацией, Сиф даже не замечает, она ничего кроме (в кое-то веке чистых) блондинистых волос и небесно-голубых глаз не замечает. Локи изводится горчично-каиновой ненавистью и плюётся метафорическим ядом на всех и каждого; быть для всех иллюзией безразличия и равнодушия кажется единственно верным выходом. Но Локи злится, ненависть внутри жгучая, обжигающая — сердце за грудиной пылающее, исходящее в грязно-серый пепел над рёбрами; она идеальная, несгибаемая, Тор не то, чтобы недостоин, но одурманенному любовью мозгу все вокруг кажутся низкими, не заслуживающими; Локи злится не столько на брата, сколько на собственное бессилие и слабость, но осознание не помогает — Лафейсон эту битву заведомо проигрывает. Хочется уже даже не кричать — выть подбитой собакой на заснеженном истинно-январском холоде, что едкой кислотой по венам; мороз пробирается ледяными пальцами под кожу, вспарывая излишне ломкие от чересчур частых столкновений с безжалостной реальностью кости, и разрастается на изнанке рёбер обманчиво-изящным узором, /её/ завораживающая красота — концентратом боли за лопающейся грудиной, от подобного яда противоядий, к сожалению (а может, к счастью) ещё не придумали. Локи откровенно перегорает, безответная влюбленность выкачивает из бессмертного тела остатки недогнившей вечности, багряно-алое марево будущего отбирает последние силы — расцветающая по телу опасно-прекрасным цветком любовь ломает его окончательно; Тор сияет белоснежно-идеальной улыбкой /для неё/, Лафэйсона раздирает в кровавое месиво одним лишь его слащавым взглядом. Локи сломанный мальчик, с потерянной верой в сказки и разрушенными надеждами, потрепанные суровой реальностью мечты кромсают подыхающее четырёхкамерное в кровавые ошмётки, Лафэйсон подыхает под ненужной грудой собственных чувств; Леди Сиф улыбается, словно яркое апрельское солнце и произносит чёткое «да». Лафейсон от её звонкого, искреннего голоса окончательно догорает, её идеальность предназначена /не ему/, вечность отныне предстаёт бесконечным страданием. Локи смиряется. В душе всё равно сплошь выгоревшая дотла пустыня — ему, с недавних пор, больше по душе ледяные айсберги.