Не выдавай меня

      Когда трель звонка беспардонно нарушила хрупкую, едва только установившуюся тишину, класс сразу же наполнился гулом из голосов разной тональности и звучания. Подростки, буквально считающие секунды до окончания нудного урока алгебры, сразу же сорвались с насиженных мест — далее был обед, во время которого очень хотелось перекусить и дать мозгам отдохнуть от зазубренных теорем и формул. Среди всего этого безобразия юноша в черной футболке с черепом, мрачно смотрящий куда-то в сторону и поправляющий чокер на шее, заметно выделялся своим почти осязаемым безразличием ко всему. Его темно-каштановые волосы, завивающиеся в непослушные кудри и собранные в хвост, были растрепаны и прикрывали парнишке один глаз. Судя по всему, тот и с этой прической чувствовал себя комфортно, так что бледные тонкие руки не спешили хоть немного поправить волосы.       Рядом с ним вился долговязый, худой и просто невероятно рыжий парень, который тянулся своим немалым ростом к потолку и махал длинными конечностями, пытаясь обратить на себя внимание как всегда апатичного ко всему друга. Усыпанный веснушками и удивительно-голубоглазый (такой чистый и яркий цвет едва ли увидишь в целом мире) подросток почему-то вызывал ассоциации с солнцем — настолько теплым и излучающим добродушие он был.       — Торд, черт тебя дери, прекрати уже! — возмущенно кричит он, ударяя ладонью по парте все такого же безразличного друга. — Я знаю, ты не любишь Тома, но я обещаю, что он не будет к тебе лезть, честное слово! Засунь свою упрямость в задницу и пошли с нами!       — Пошел к черту, Мэтт, — бурчит в ответ юноша, ероша волосы, удивительным образом держащие форму рожек. — Если этот пидорас будет с нами, он испортит все веселье.       — Не он, а вы двое! — фыркает Мэтт, осуждающе смотря в сторону собеседника. — Вы оба виноваты. Прекрати уже перекладывать все на Тома!       — Раз ты его так любишь, иди еще потрахайся с ним, — язвит Торд, вкладывая весь свой яд и всю неприязнь в эти слова. — Не пойду.       Возможно, в иной ситуации Торд давно уже сдался бы и наконец согласился с лучшим другом, не вредничая более, но сейчас у него было ровно две причины отказывать Мэтту в его совершенно невинной просьбе придти на совместную ночевку. Первая: там будет Томас у-меня-спермотоксикоз-из-за-чего-я-смотрю-нарисованное-порно Риджуэлл. Этот черноглазый мудак, которого с самой первой встречи возненавидел Ларссон-младший и не желал контактировать ни в какую, просто потому что тот — гнилой кусок дерьма с аниме вместо мозгов и завышенным ЧСВ, выше которого могло быть только ЧСВ Эдда. Даже плевать на то, что тогда они были глупыми детьми, даже тогда он был самовлюбленным маленьким ублюдком, которого стоило застрелить сразу в утробе, дабы обезопасить мир от этой гниды. Но гнида выжила, встала на ноги и дожила до семнадцати лет, десять из которых успешно доводила Торда до состояния истерики восемь дней в неделю и двадцать пять часов сутки.       И вторая причина: сломанный с их прошлой драки нос и разбитая губа до сих пор не зажили, а Торду, каким бы обмудком он не был, не хотелось волновать свою мать новыми синяками, потому что находиться в одной комнате с Томасом дольше часа и за все это время ни разу не попытаться задушить того просто невозможно, как не пытайся. Том сукин-сын-пошел-нахуй Риджуэлл раздражал даже тогда, когда его рядом не было.       В нем все доводило до бешенства, белого каления. Черные глаза, подверженные какой-то хуй знает какой то ли болезни, то ли симптому, но тем не менее видящие не на сто, а на целых сто двадцать процентов, омерзительно-идеальное лицо и тело, противная ухмылка, порой заставляющая дрожать. Он не был смазлив, в отличии от Эдда, и эта гадкая рожа, приходилось признать, была красива. По-мужски красива, будь он проклят, с немного резкими чертами. Награжденный еще и высоким ростом, он никогда не упускал возможности вытянуться во все свои сто девяносто сантиметров (да не бывает так, чтобы подросток был настолько, блять, высоким! Этот ублюдок точно гребаный демон!) и нависнуть над не особо высоким Тордом, который, тем не менее, никогда не позволял себя прижать.       Томас был красив, харизматичен и чертовски умен, стоило признать. Честное слово, Торд даже был бы не против с ним подружиться, но вместе со всем этим Томас был гадким, самовлюбленным, уверенным в себе сверх меры и не допускающим собственной неправоты, так и норовя ткнуть Ларссона носом в то, какой он распрекрасный, в то время как Торд — жалкое пресмыкающееся, обязанное целовать ему ноги. О, как же его раздражала вся эта спесь, все обожания в его сторону! Кто-то ведь должен показать ему свое место. Утереть нос, разбить розовые очки и вдарить пару раз по нахальной морде, дабы не зазнавался.       Торд Ларссон ненавидел лицемеров, а Томас был самым огромным лицемером из всех, что он встречал.       — О, да оставь его, Мэтт, — наконец заговорил до этого читающий какой-то девчачий (серьезно, Гулд? Сумерки?) роман Эдд, сладко, как умел только он, ухмыляясь и поправляя очки. — Торд просто побаивается Томаса. Не дави на него. Мы не можем заставлять его находиться рядом с тем, кто заставляет его умирать со страху.       Это просто провокация, это просто провокация, это просто…       — Ты, сукин сын, сказал, что я боюсь этого ублюдка? Пошел нахуй, Эдд! Мэтт, если Риджуэлла не будет там, я сам припрусь к нему домой и притащу, ты меня понял, рыжий ты придурок? — завелся Торд буквально за считанные секунды и тут же прикусил язык. — Да блять. Вы, ребята, худшие. Я вас ненавижу.       Мэтт с Эддом переглянулись и, улыбнувшись, дали друг-другу «пять».