***
— Ты так усердно трёшь стакан, он вот-вот превратится в песок, — говорит Розита, проскальзывая рядом с Вейверли, так что та чуть не роняет стакан. — Что с тобой происходит? — спрашивает она серьёзным голосом. — Просто много о чём думаю, — вздыхая, произносит Вейверли и кладёт стакан на стол. — Хочешь поговорим? У нас есть около пятнадцати минут до того, как толпа жаждущих посмотреть пятничную игру фанатов хоккея вломится в бар, — предлагает Розита, запрыгивая на барную стойку. — Гас побьёт тебя, если увидит, как ты сидишь на стойке, — предупреждает Вейверли. Розита драматично закатывает глаза и сползает вниз. Никто не хочет злить Гас. — Тебе нужно давать показания на слушании по делу Чемпа? — спрашивает Розита, пытаясь угадать, ни это ли беспокоит её подругу. — А, да. Жду не дождусь лицезреть, как судья МакКарти кинет Библию в этого ублюдка, — говорит она, усмехаясь. — Есть ещё что-то? — снова спрашивает Розита, замечая, каким образом Вейверли отвечает на вопрос о суде. На её лице проскакивает улыбка, когда она видит, как щёки Вейверли начинают розоветь, что говорит только об одном. — Ты трахаешься с рыжей? С Николь? — медленно спрашивает Розита. На лице Вейверли вырисовывается безумное удивление: её рот открывается так же широко, как и глаза. — Нет! Боже, Розита, меня чуть ли не изнасиловал бывший две недели назад! Я не собираюсь сейчас же прыгать к кому-либо в кровать! — выкрикивает она, больше от упоминания Николь, чем от того, что она могла подумать, что та сразу же после нападения побежит к другому в постель. На Розиту мгновенно накатывает смущение, а Вейверли успокаивается. — Прости, это некрасиво с моей стороны. Конечно, ты не спишь с ней. — Всё в порядке. Просто хочу, чтобы это закончилось. Хочу, чтобы этот придурок сидел за решёткой, где ему и место, причём давно, так что я смогу спокойно жить без него и даже упоминаний о нём, — устало говорит Вейверли. Она думает разобраться с тем, почему она постоянно думает о Николь и о том, что совсем не против попробовать что-нибудь с ней. Но она не хочет, чтобы это происходило, пока не закончится дело с Чемпом, несмотря на то, как её тело реагирует на альфу-оборотня.***
Три дня ушло на то, чтобы от рассвета до заката выкидывать всё, что было непригодно в усадьбе Эрпов: от старой одежды и грязных штор, до дряхлой мебели и разваливающегося конструкционного материала. Четыре раза им пришлось свозить это всё на свалку, пока им не пришёл в голову чёткий план починки. Это было жутко выматывающим. Но Кёртис не сдаётся, делает всё быстро и старается не говорить ни слова никому о том, что они делают, включая саму Вейверли. Николь не понимает этого, но, видя то, как это важно для Кёртиса, действует по его сценарию. Николь привыкла работать быстрее и дольше Кёртиса, так как она в треть моложе него, но в конце долгих рабочих дней, поддерживая тот же темп, она чувствовала себя ещё более изнурённой, чем обычно. Несколько раз Николь хотела притормозить и спросить, к чему такая спешка, но не хотела, чтоб он подумал, что она не хочет закончить это всё поскорее. Он словно был одержим или что-то в этом роде, и Николь приходилось заставлять его остановиться, ради его же здоровья, когда солнце уже заходило за горизонт, а он всё ещё продолжал работать. Шли дни, она слышала, как Гас спорила с ним по вечерам, когда он не шёл спать сразу же после ужина. Хотя она и держала дверь закрытой, из-за уважения к их приватности, так что она никогда точно не слышала, о чём именно они спорят. Но предполагала, что это из-за такой тяжёлой работы. Она думала, что, в конце концов, Гас придёт к ней, и попросит поговорить с ним, но она так и не появилась. Две недели спустя, Николь наконец решила поговорить с мужчиной, когда он уже второй раз умудрился ударить молотком по пальцу, и из его уст полился такой отборный мат, что Николь прежде никогда от него не слышала. — Кёртис. Остановись, — мягко приказывает она, и он останавливается, так отчаянно глядя на Николь, но пытаясь подавить этот взгляд. — Ты знаешь, я не против работать не покладая рук, чтобы сделать это для Вейверли, но зачем так спешить? Разве это место не стоит в такой разрухе уже лет пятнадцать? — спрашивает она, хмуря брови в смятении и беспокойстве. Кёртис выпрямляется и медленно опускает молоток. — Я постоянно отнекивался, Николь. Я больше не могу, — говорит он, глядя на горизонт, где минуту назад заходило солнце. Она ждёт, что он продолжит, но он молчит. Он бросает взгляд на ушибленный палец, медленно встряхивает его и снова берётся за молоток. Он берёт ещё один гвоздь в то время, как Николь собирается заявить, чтобы он дал ей больше ответов или она перестанет работать. Вот как она беспокоится о Кёртисе, об её работодателе, её друге. — Николь, мне нужно, чтоб ты пообещала мне, вне зависимости от того, что случится, ты не уйдёшь. Ты закончишь перестройку и останешься. Здесь. С Вейверли, — основательно произносит он, и Николь понимает, что большего она от него может не ожидать. Так что она даёт ему единственный ответ, который может. Единственный ответ, который хочет дать. — Обещаю.