Поединок разумов

Гудзонов архипелаг - зона эпидемиологического бедствия начала 21го века. Единственный ареал, в котором для войск биологической защиты США дважды устанавливался высший, четвертый уровень угрозы за промежуток времени менее чем в десятилетие. …несмотря на все попытки изоляции, рецидивистическая вспышка вируса «Черный свет», охватившая три из пяти боро города Нью-Йорк (Статен-айленд, Манхэттен, Бруклин), за три месяца унесла жизни более двух миллионов человек. В то время как развитие второй волны эпидемии описывается современниками как нечто осмысленное и, более того, стратегически направляемое, ее спад стал полной неожиданностью как для правительства США, так и для граждан, выживших на территории Гудзонова архипелага. В результате неизученной цепной реакции вся инфицированная биомасса Манхэттена была нейтрализована и с 28 апреля 2010 года больше не представляла собой источник биологической угрозы. Военные медики заявили о победе над эпидемией через три дня после того, как зараженные особи впали в состояние «лидерской индифферентности», аналогичное первой вспышке, и после… В настоящее время Большой Нью-Йорк является карантинной зоной: обширный контингент ученых продолжает работать с локальными очагами инфекции, сохранившимися в подземных коммуникациях острова Манхэттен. Международная ассоциация здравоохранения мотивирует эти исследования выработкой мер противодействия инфекционным агентам с вирулентностью, сравнимой с «Черным светом», на случай повторения эпидемии такого масштаба. Также большинство зданий города находится в аварийном состоянии и представляет угрозу для жизни людей. …в середине 21го века в связи с окончательным исчезновением вируса на территории Желтой и Зеленой зон рассматривалась возможность организации экскурсий для гражданских лиц, подобных тем, что имеют место в Чернобыльской зоне отчуждения. Заинтересованные в этом граждане – туристы и немногочисленные члены религиозных сект, спонтанно возникших после окончания второй вспышки эпидемии. Последние рассматривают Гудзонов архипелаг как мемориал «Раздела» (см. параграф 54-2 отчета) и объект поклонения. Тем не менее, на данный момент всерьез обсуждается возможность полной ликвидации урбанизированной зоны Нью-Йорка. Против такого решения выступают религиозные общины во главе с «Разделом», имеющим определенное влияние в Европе и Азии, и ЮНЕСКО, представительство которой считает Нью-Йорк памятником культурного и исторического значения, по совместительству – напоминанием человечеству об опасности вмешательства в самые основы живой природы. Наша задача – проследить, чтобы… Из ежегодной отчетности, восстановленные архивы ООН, датировано 2117м годом от Рождества Христова

      Говорят, что самые банальные истории начинаются с того, что главный герой просыпается.       Говорят и то, что человек узнает себя только тогда, когда его лишают свободы.(1)       Могу сказать совершенно точно: оба эти постулата верны, коротко подумал тот, кто называет себя Зевсом. Заключение - это действительно превосходное состояние для раздумий, ибо тюрьма во все времена заглушала в людях голоса двух сущностей: беспокойства и рассеянности. И первый постулат также верен, ибо история, которая начиналась с его пробуждения, оригинальной не была. Зевс мог бы даже сказать, что испытывал странное чувство - наверное, это люди и называют deja vu. Он никогда не был на месте лабораторного образца - не считая тех двух коротких промежутков, когда они с Мерсером были без сознания в офисе Гентек - но ему знакомо это ощущение как пережитое благодаря его матери.       Алекс Мерсер не мог сказать, сколько времени он уже ощущает себя таким образом. Сознание его то приобретало ясность, то вновь погружалось в дремоту, в пучину холода, вызванного лучевым похмельем и... чем-то еще. Особенно болели глаза - наиболее уязвимые органы восприятия, требующие точной настройки. Их словно вырезали и окунули в жидкий азот, и Зевсу, будучи сущностью теплолюбивой, неимоверно хотелось отогреть их, дать возможность рассматривать окружающий мир без боли. Но Зевс знал, что ничего путного он сотворить со своим носителем сейчас не в состоянии. Мороз, заковавший это тело в тиски - неизбежный эффект любых неблагоприятных условий, в которые оно помещено. Так бывает и когда в генокод врезаются частицы излучения, внося сумятицу в идеально подогнанные друг к другу молекулярные процессы. Чтобы воспрепятствовать этому, необходимо создать броню. Сгенерировать при дефиците строительного материала первичный слой не так уж и сложно, вот только сразу за этим последует удар со стороны его надзирателей - неважно какой, электрический или термический, но эффект неожиданности будет потерян. Несомненно, люди эти, зажавшие его в тисках и бормочущие на сеансах связи так, будто он - первый контактер инопланетной цивилизации, регистрировали в организме Мерсера изменения всех ключевых параметров. Ради этого в плоть впивались, словно десяток Ключ-опухолей, высасывающих силы и заставляющих тело забыть, как фиксировать молекулы в альтернативных комбинациях, множество датчиков самого разного назначения. Ученые, что контроливали маленький мирок вокруг Зевса, владели их телом... Но, подобно музыканту-недоучке, играть на этом превосходно отлаженном инструменте они не умели - только расстроить и смогли. Вот три часа назад, к примеру, они пробовали воздействовать на его аналог неокортекса. О, эту-то механику он знает. Подправить надо совсем немного, даже радиация и чипы, что ему в затылок запихнули на замену сожженным, помехой не станут при таких показателях. Он осознает, что происходит там, снаружи: цифры дразнятся с мониторов, и ученые недовольно хмурят брови, растерянно пожимают плечами. Их научный метод стандартен и заключается в следующем: изменять одну переменную за раз, а затем смотреть, как подобная модификация скажется на общем взаимодействии, и из этого выводить функцию силы, с которой они имеют дело. Проблема, разумеется, в том, что реакция стараниями Зевса носит случайный характер, и никто не в состоянии проанализировать результаты беспристрастно, не имея в своем распоряжении каких-то стандартных, самых основных данных о подопытном. Лабораторный они народец... профессиональные мозгодеры и расченители. Кого же еще поставить разбираться с ящиком Пандоры, полным занятных комплектующих? Он знает таких людей. Он изучил их до самых потрохов и потому не беспокоится о своей судьбе. Местным ученым, очевидно, хорошенько вбили в голову, что опасных монстров не следует содержать в хорошо разбиваемых стеклянных отсеках, и что не следует уважать их право на побег. К несчастью, их не предупредили, чего не следует делать в дальнейшем. Истина прописная, но неизменно верная: когда у двух величин совпадают векторы приложения сил, результат может быть совсем не таким, какой ожидается одной из этих величин. Они рассчитывают, что Зевс раскроет свои секреты, и пришлось направить их на путь истинный недомолвками, дабы они не заподозрили его в совсем уж открытой манипуляции...       Мерсер хорошо знал, что станет результатом этого диалога. Результатом любого взаимодействия штаммов "Света" с родом человеческим неизменно становились орды живых мертвецов, вышедшие из-под контроля суперсолдаты, бактериологическое оружие и прочие прелести научного прогресса. Они не смогут удержаться и будут вытягивать из него все больше и больше, пока не достигнут критической черты, которую ни одно поколение, ни одно количество защитных барьеров не выдержит.       Твоя мать знала в свое время, что возможность должна представиться обязательно. Тому, кто странствует от мира к миру, сея смерть и разрушения на своем пути, не впервой через трупы безопасников перешагивать. И совсем скоро глупые смертные почувствуют на себе гнев низверженного бога... не так ли?       - Даже если бы это не было самообманом, здесь имеет место довольно забавное смещение ролей, - неохотно ответил Мерсер этой своей неотделимой части. Кто угодно сказал бы, что Мерсер отвечает на заданный собой же вопрос, разница слишком мала, чтобы воспринимать ее обычным человеческим умом... Право же, Великий и ужасный Зевс распят, подобно Иисусу из Назарета! Такая игра слов у осведомленного в его истории может вызвать только усмешку. Кисть, не прибитую к доске Орудием Страстей, он может высвободить из захватов, отсоединить и использовать как юркого дрона, нацеленного в самое уязвимое место любой герметичной системы - шлюз. Сбежать из научно-исследовательского карцера, где безжалостный свет круглосуточно слепит глаза, для сверхчеловека проще простого будет, не так ли? Ведь Грин это удалось, шепнул Зевс, что мог бы следить за его историей ранее, а она была слабее и менее подготовлена. И правда, ключевые директивы побега могут вполне сработать и тут, в не слишком отдаленном будущем: подождать, пока не прояснится ситуация с нетипичными данными, прорвать и уничтожить защитные барьеры, после чего пойдет распространение на всю большую территорию. Военные в большинстве своем не импровизаторы - действуют они согласно заранее установленным протоколам безопасности, призванным покрыть все возможные варианты развития событий. И хотя всегда выпускаются новые тактические предписания, первопроходцам надо выкручиваться без них и идти на риск. Бывает так - в случае с Зевсом в особенности, - что новые директивы безопасности покупаются не только потом от натужного ворочанья мозгами, но и кровью. Надсмотрщикам будет легко отдать приказ о зачистке помещения, если объект исследований начнет дергаться. Будут они готовы и к тому, что придется ликвидировать подопытного вместе с сотрудниками в случае прорыва. Но когда уже затронут персонал, у Зевса будет несколько лишних секунд, пока командование будет оценивать, каким людям давать шанс спастись, а каким нет. Дальше будет выигрыш все новых и новых секунд - как в пентамино плохой игрок, не сумевший вывести в ноль один ряд клеток, будет накапливать следующие ряды, пока построение не достигнет линии и игра не будет окончена. Главное - самому действовать быстро и безошибочно. Ошибки... Волосы не отрастают? Проводимость нервов сбоит, угрожая в приступе активности мышц сжечь дикое количество энергии попусту? Когда над тобой нависают сопла плазмометов, все это уже не кажется какой-то значительной проблемой. А что же до радиации, то это вещь неприятная, верно, и немало клеток при трансформации выйдут дефектными. Но ему с этими дефектами не предстоит до конца жизни соседствовать - достаточно на первых порах, чтобы основные системы кое-как работали. Что-что, а их переориентирование и калибровка никогда для Зевса проблемой не были... И если его мать видели всего лишь как поставщика штаммов, простую комбинаторную машину, которую запереть в прочнейшем стеклянном ящике было более чем достаточно, то тут он уже проявил себя как боец. Он прорывался вперед, рассчитывая на свою броню и на то, что ученые современности в любом случае узнали бы о его способностях достаточно быстро. И тогда они вполне смогли бы ответить на главный вопрос без его подсказок - кого именно удалось им заполучить в свои руки. Тогда и Зевс мог бы выяснить, в курсе ли здешние ученые, сколько у старой псины было времени научиться совершенно новым фокусам.       Но они на этот вопрос не ответили.       Или, быть может, не очень умело притворяются, что ответ им неведом.       Про что он вообще думал до этого момента? Про самообман?       В чем же он там заключался?       Бог мой, сколько проблем от одного-единственного сознания, которое сделалось частью нас совсем недавно, подумал с ноткой легкого раздражения Зевс. Новичка нельзя было услышать, невозможно было найти его дверь, будто он затерялся в дебрях Города. Правила движения на его улицах опять изменились, как тогда, после второй вспышки. Хотя с момента ассимиляции этого нового разума ведомый Зевсом Мерсер, его самая умелая и любимая компонента, и разобрался с большей частью новых данных, до завершения внутреннего "диалога" все еще было далеко. Возможно, они уже не представлялись лишь чем-то вроде предсмертного бреда, и по какому-то внешнему раздражителю сложился контекст, в котором изречения Мерсера обрели смысл и могли обозначать хоть что-то. Однако разум все еще блуждал в поисках вносящей сумятицу компоненты, снова и снова возвращаясь к тем же мыслям, раз за разом пережевывая провалившийся побег, высокотехнологичный карцер и вообще все, что было связано с затерявшемся в Городе иром. Кому-то неопытному было бы трудно вырваться из круговорота аллегорических излияний, но Мерсер уже давно поднаторел в стирании границы со своим чистым, «интеллектуальным» слоем сознания - тем, который сейчас к своему раздражению писал историю поэтическими полунамеками, неясными любому из смертных, что языку химии и математики предпочитает буквенную вязь.(2) Просто сейчас объединение привело бы к неприятным последствиям - как шесть с половиной часов назад личные правки Мерсера в момент излияния очередного потока сознания, поставленного на диагностику, вызвали паралич дыхательной системы и токсический шок станций синтеза, недовольных кислородным голоданием. Нужда в выдаче ложных реакций внешним наблюдателям обязывала сделать это, чтобы в конечном итоге все пошло не так, как они ожидали бы. Так что внутренний диалог, печальная необходимость связи со своим "воображаемым другом", все еще имелась. Все равно что человека принудили бы скосить глаза и рассматривать кончик своего носа, который мозг обыкновенно скрывает из поля бинокулярного зрения...       Пространство полностью герметичной камеры, в которой его содержали, уже третий раз за минут десять ощутимо вздрогнуло, и Мерсер возвел глаза к потолку, будто наверху расшумелись соседи-дебоширы.       - Довольно, - негромко произнес он.       Достаточно. Хватит разграничения, этот путь никуда не приведет. Время, когда каждый делал свою работу - то, что у него лучше всего получалось, - прошло. Тем более, судя по изменениям привычного распорядка, сроки начинают поджимать. И вообще, быть сумасшедшим и одновременно отчетливо это понимать - ни разу не приносящий удовольствие опыт. Быть может, и интересно первые пару раз, однако потом...       Хорошо. Но нужно закончить то, что я начал. Необходимо вспомнить, что нас связывает, найти пути обхода, которые не были использованы ранее, и слиться воедино. Снова стать единым целым. Зевс соглашается, но как всегда использует другую аргументацию:       Все равно, если кто-то... если что-то помогает скрыться этому новому иру... как его называли исследователи, Франклину? Если нечто блокирует наше восприятие по отношению к нему, по ходу дела я найду решение. Да, он прав. Алекс Мерсер тоже ожидал бы, что он найдет выход из любой ситуации. Он всегда был способен совершенствовать себя быстрее, чем люди вырабатывали контрмеры. Насколько этот выход понравится его человеческой стороне восприятия - вопрос другого порядка.       - Тогда не будем тянуть время, - резюмировал подопытный негромко. - Чем меньше сознаний бодрствует, пока вслушиваюсь в новых иров и в их окружение, тем меньше шансов на успех в решении сиюминутной задачи. И если даже время есть в запасе, реализовать его не удастся. В спячку больше не уйти - местные позаботятся о том, чтобы поток сознания был непрерывен. Они наверняка признают, что у меня крыша малость протекла, и вряд ли исключают вероятность, что все это нарочно. - Мерсер пожевал губами, глядя прямо в одно из транслирующих устройств, и вздохнул. - Дальше - хуже. Чем позже проснутся остальные, тем дольше они будут меня терзать, пока не получат новое окружение...       А эти, совсем новые, не подходят... пока что. Или он плохо знает людей, или что-то стряслось с их родом за время, проведенное в космической одиссее. Это нечто фиксируемое, но при этом нечто, что он пока не может трактовать...       Все, прекращай мыслить, как смертный, встречавшийся с тонкими материями только в пособии по квантовой механике, сухо напоминил о своем умозрительном присутствии Зевс. Все можно описать, все можно понять, все можно почувствовать. Нужно сосредоточиться. Охватить своим пониманием всю ситуацию в целом, ее связь с прошлым и с вероятным будущим.       Ладно. Пред какой из сестер мне держать ответ первой?       Может, Клото?(3)       - ...не оставлять! Мы обязаны сдержать подопытного! Направьте питание... - донесся из динамиков женский голос, опасно близкий к истерике, прежде чем статическое шипение поглотило его.       - Она знает, что судьба неостановима, - подопытный сморгнул, с каким-то недоумением, будто в первый раз оглядывая камеру.       Сейчас он понимает, что остался один - компанию ему теперь составляют только десятка три хирургических манипуляторов, свисающих из-под потолка с какой-то зловещей грацией, словно лапы гигантского хищного насекомого. Понимает, что путешествие впредь, в теперешнее "сегодня" не слишком-то и отдалило его от прошлого, поскольку, хоть ни один из приборов не имел знакомых очертаний, догадаться о назначении каждого из них не составляет труда. Мерсер способен был извлечь ключевые намеки из любого механизма автохирурга в этом отсеке, если бы имел возможность сделать это раньше. С его точки зрения это могло свидетельствовать о давнишнем прогнозе:       - Технический прогресс... заторможен? - спрашивает Мерсер в пустоту.       Молчание. Нет ответа и из динамиков, которые с полчаса назад включались всего на пару мгновений, предоставляя занятому перепалкой с самим собой Мерсеру звуки внешнего мира - рев тревоги, грохот и крики напуганных людей. Сейчас Алекс понимает, что все это время снаружи творился полный хаос.       Медленно уголки губ Алекса ползут вверх, кривя рот в болезненной ухмылке.       Текущее положение дел его полностью устраивает.       Алекс Мерсер понимает, что Зевс пропал из его головы. Пропал, будто его и не было вовсе, а разговоры минутной давности - все равно что обрывки сна после пробуждения. Такие же зыбкие, как та занятная модель, что он впустил в свое восприятие мира, пока плыл сквозь космическое пространство. Внутреннее состояние таково, что Зевс не слился с Мерсером - просто отступил на задний план, чтобы дать своей компоненте подготовиться. А что до внешнего, то атакуют ли контору, на попечении которой находится Мерсер, сторонние недображелатели, проснулись ли обитатели других камер, или вовсе корпоратив местных мозгоправов из-под контроля вышел - все это сейчас значения не имело. Алекс уже знал, как продолжить свой путь. То, что до него оказываемым своим воздействием еще не добралось - прерогатива старшей мойры, которой он будет отвечать в последнюю очередь.       Мерсер скашивает глаза вбок. Там, где за голубым переливающимся экраном проявляется его источник в виде группы проекторов, взгляд останавливается. Силовое поле? Не та ли это холодная плазма, связанная лазерным излучением, которая считалась перспективной разработкой в середине 22го века? Здесь же, у проекторов, располагался миниатюрный экран-шлюз. Как вспоминает Мерсер, именно здесь в его скромное обиталище за последнюю неделю влетали шарообразные дроны, чтобы забрать образцы - кусочки тканей, срезы, жидкости. Летали они без видимых источников движущей силы - ни теплового, ни обычного воздушного потока от них Мерсер тогда не чувствовал. Так что магниты, скорее всего. Хотя, может статься, какое-то из чувств подопытного в эти моменты было атрофировано внутренним диалогом и ложными реакциями.       Мерсер снова усмехается. Или же, наоборот, оказалось гипертрофировано до такой степени, что не выдержало и ушло в отключку, не дожидаясь, пока Зевс даст добро. Как в диалоге с теми учеными всплески иррационального, абсурдного веселья прекратились самостоятельно... Но над их-то причиной можно было голову не ломать - радиация банально нарушает обмен веществ, и действие ее на Мерсера отдаленно напоминает обычный людской авитаминоз. Уж это исследователи должны были зафиксировать при помощи сотен устройств, предназначенных для того, чтобы держаться как можно дальше от подопечного, облепивших его и стенки энергетического вольера.       Он вспоминает, как человеческие механизмы стали причиной продолжения его пути в этом времени.       Ты видишь рубиновую россыпь огней по черному пространству космоса. Купол переливающихся энергий сплошным фронтом надвигается с их стороны. Завораживающе прекрасный и необъятный… Проходит несколько секунд, прежде чем ты понимаешь, что огни группируются, будучи оформленными в знакомую подкову окружностей - тех, через которые ты привык смотреть на мир, облаченный в свою старую верную броню. Ты не чувствуешь ни рук, ни ног. Ничего не слышно. Ничего не ощущаешь в полном смысле этого слова - ни вибраций, ни излучения, ни отсутствия такого привычного давления атмосферы. В твоем разуме словно бы еще затухают гаснущие искорки какого-то пылающего сна, бесформенные и тускнеющие, но ты больше озабочен потерей проприоцепции. Сонарные ямки твоей брони все еще принимают тот вымышленный сигнал, однако прочие информационные каналы перекрыты. Это паралич не функциональный, но диагностический - сложная связь Зевса с мускулами и нервами, кожей и костями из-за многолетнего застоя потеряна, не позволяя интеллекту регистрировать, чем его тело занято в данный момент.       Сколько же времени ты находишься здесь? Механистическая сторона твоего организма уже должна быть запущена, даже отправила во внешнюю среду первых разведчиков, но и только. Естественные процессы можно подключить только посредством продуманного химического воздействия, резерв которого исчерпан. Приходится ждать.       Как ты сюда попал?       Сверху на тебя из корпуса уставилось жало лазерного резака, источающее легкий дымок, что тянется сквозняком куда-то в сторону. Излучатель недвижим и молчалив, как ты сам. Окуляры камер по бокам равнодушно таращатся на объект исследований, плетение игл и проводов вокруг настолько запутанно, что сеть твоих собственных синапсов в мозжечке в какой-то момент кажется не сложнее радиальной паучьей. Сразу приходит понимание, что хоть убить того, кто уже пару раз умирал, и непросто, но владельцы подобных агрегатов к этому приложат всяческое старание. Даже какое-то сожаление подступает, что ты сам не принял участие в их разработке. Создание устройств - вроде тех, что развесили свои клешни над тобой сейчас, в настоящем, разбирающих живые организмы на минимальные составляющие - это всегда праздник жизни. Ты опоздал на вечеринку. Какой-то другой ученый покутил на ней, но не Алекс Мерсер.       Проклятье, проскакивает у тебя первая сознательная мысль, когда в ходе вторичной инвентаризации подмечаешь дыру в груди, выжженную лазером, уж это точно не Канзас.(4) Что, быть может, не так уж и плохо, поскольку в точности соответствует первому пункту твоего плана: забраться куда подальше. Ты точно где-то на окраине нынешнего обитаемого пространства. В самом деле, стали бы люди тащить такую опасную дрянь как ты поближе к столичной планете? И пока ты двигался прочь, к окраинам Млечного пути, ты промотал немало лет по меркам смертного. Такие вот лазерные излучатели, похоже, перестали быть экспериментальной моделью. Если бы ты просто спал, а не увлекался мыслительными экспериментами, смог бы даже сказать, сколько точно времени на это ушло.       К тебе приближается новообращенный, булькая и хрипя, брызгая во все стороны каплями драгоценной ферросодержащей жидкости. Ты видишь ира, но почему-то не узнаешь, и это до крайности странно. Хотя... хотя и недостаточно странно, чтобы стать темой для обсуждения на съезде философов.       Ты бы поприветствовал его, да легкие иссохли и заполнились порошком из омертвевших альвеол. Так что оставляешь ира действовать на свое усмотрение.       С добрым утром, Будущее, появляется твоя вторая мысль, когда сонар, первым заграбастав порцию энергоносителя, начинает работать в видимом диапазоне. Выглядишь ты так себе. И правда, помещение, в котором ты находишься, уже потеряло былую чистоту и строгую футуристическую симметрию: плиты его искорежились - обожжены, словно кислотой протравленные. Сложный аромат многократно профильтрованного воздуха, сухого и прохладного, щекочет приоткрывшиеся щели на горловом воротнике нотками крови и изъеденного металла с пластиком. Один кусок этого материала приплывает как раз в поле твоего зрения, стукаясь о шлем и невольно сбивая концентрацию.       Ты в невесомости. Как и должен быть.       Твое громоздкое тело левитирует, вытянувшись, у плоской поверхности, пристегнутое к ней ремнями и на животе обернутое во что-то, похожее на тонкую фольгу с ветвлением проводов и датчиков. Ремни натянуты не туго, разорвать их по силам было бы и обычному человеку. Твоя левая кисть вздрагивает, похрустывая закостеневшими суставами. За ту секунду, что все это было поглощено твоим вниманием, ребра зажевали через образовавшуюся дыру еще одну десятую твоего бывшего куратора. Хитиновые пластины кряхтят с непривычки, как если бы это бабочка, сбросив оцепенение, выбиралась из своего кокона под конец метаморфозы. Ты чувствуешь, как узлы синтеза выпускают рои первых фагоцитов, сразу же отправляя их в бой на инородное и довольно крупное тело, как включается в работу твой аналог костного мозга, проталкивая через сморщившиеся артерии свежий раствор, стремясь насытить им все до единой жилы, вернуть этому телу былую подвижность. Вся масса, все энергоносители, поступающие сейчас извне, тебе знакомы, работать с ними легко и привычно.       И именно потому второй пункт старого плана можно считать успешно проваленным.       Ошибки быть не может: не ты найдешь людей, как рассчитывал, но человечество обнаружило тебя. Ты не в хвосте галактики, где располагается конечная точка межзвездного вояжа - в качестве злостного нарушителя и угонщика тебя отследили, объявив план-перехват на середине рукава Персея. Уж если человечество не только колонизировало Солнечную систему, но и за границы ее принялось захаживать так далеко, чтобы тебя настигнуть, то им упорства не занимать. Ибо после рукава Персея билет на космический корабль становится в один конец - пока в фигуральном смысле, конечно. Такие упорные будут перетряхивать все магменные отложения возле вулкана, в который ты спрыгнул в одной из своих моделей, на протяжении сотен лет, и в итоге таки откопают твой позвоночник. И будут проверять остатки разумного биологического оружия на все параметры, как их интересующие, так и мыслимые с немыслимыми. На ВИЧ, например. Почему бы и нет.       Впрочем, это упорство людей в нежелании дать однажды умершим отдых - так ли оно необычно?       Но хватит о смертных. Еще какие-то секунды, и главный раздражитель из их числа будет окончательно поглощен твоим на глазах воскресающим организмом, и мысли, людям посвященные, потеснит четко прописанный распорядок. Полная картина происходящего установится, как только вирусные частицы нейрон за нейроном разложат мозг ира на составляющие, сделают обычную точку доступа и поместят оригинал в хранилище, после чего преподнесут телу-хозяину кладезь адаптированной информации. Но действовать пора начинать сейчас - без сколь-нибудь существенной подпитки, после длительного пребывания в вакууме состояние твое далеко от пика возможностей. Первая минута - тактика прямолинейная и нацеленная на разведку: с минимальными затратами добраться до следующего ходячего источника белков и аминокислот. А потом уже можно будет тряхнуть стариной. Выживать самому, выживать недоброжелателей, внедряться, строить тайную империю, собирать приспешников, жечь посевы, угонять в рабство мужчин и насиловать женщин... Не обязательно в таком порядке.       Ладно, совсем уж неуместной острота получилась. Радиация в настоящем все еще дает о себе знать. Наверное, так.       Твоя грудь вздрагивает все активнее, пережевывая добычу, словно электроловушка сжигает прилетевшего на свет мотылька. Обрезок солнечного сплетения ныряет обратно в рану, прикрывается мясной бахромой насыщенного алого цвета. Мышцы вспухают, очистившись от отложения солей, и сокращаются болезненными толчками. Расправлять еще и легкие некогда, так что ты переключаешь окисление на внутренние процессы. Острые короткие когти, которыми венчается бронированная кисть, вцепляются в покрытие, что только жалобно скрипит в ответ. Ты группируешься, не глядя обрывая ремни, поджимаешь под себя покрытые роговыми наростами ступни и отталкиваешься.       Ты чувствуешь себя особенно невесомым. Пируэту между полуразрушенными высотками Нью-Зеро не сравниться с этим спектром чувств.       Когда ты лезешь, небрежными ударами выкорчевывая мешающие тебе куски сплава, через образованную фагоцитами язву, которой воспользовался ир-первопроходец, твое тело вдруг резко обретает причитающийся ему вес, заставляя двигаться уже по-иному. Ты смутно понимаешь, что нынешний путь твой начинается совсем в иных обстоятельствах и направлении, чем обычно. Только вот в каком? Хорошо бы это определить поскорее. Если в этом месте гравитация так быстро может изменить свое значение, нужно продумать средства распознавания и реагирования до перехода к следующей комнате.       А затем ты выбираешься из металлической скорлупы на свет более яркий, различая повсюду лишь бликующий кафель и неясные силуэты оборудования. В твоей памяти возникает соответствующий образ - казалось, совсем недавно ты проламывался через шлюз подвала Гентек, вконец дезориентированный поведением своего тела, ощущающегося совершенно не так, как мозгу привычно. Ты смотришь на еще четверых иров, что праздно шатаются по углам залы. Пытаешься понять, были ли они так же ошеломлены, как коронеры при виде резко севшего на прозекционном столе трупа, и эта аналогия приводит тебя к совершенно нежданому выводу - хотя и очевидному.       Если мер предосторожности этих пятерых иров оказалось недостаточно, если на первых порах они не были готовы к твоему пробуждению так же, как их давние собратья по скальпелю... неужели вирус за все эти годы засекретили так наглухо, что преследователи о тебе даже не слышали? Они совершенно не знали, что от тебя можно было ожидать?       У тебя появляется странное предчувствие - нет, пугающее понимание, - что если дела обстоят именно так, и ученые не являлись неподготовленными специально для проверки тебя, то ты в очередной раз умер. Логос жив, пока его помнят, а тебя забыли. И тут уже не имеет значения, кто именно его запомнил - Элизиум или людское сообщество.       Словно в ответ на эти мысли, живущие в тебе микроскопические буфера памяти завершают сбор данных и предоставляют тебе первичный ответ, дозволяющий одновременно модифицировать сознание под действием внешней среды и анализировать ее, исходя из полученной модификации.       Ты замираешь на месте, коченея настолько, что это даже шоком в привычном значении назвать нельзя. На том месте, где рассчитывал обнаружить ира, ты чувствуешь лишь затягивающую в себя пустоту. Ты отшатываешься прочь от нее, стремясь удержаться на границе ядра, не дать ему поменяться с тобой местами. Это довольно трудно, когда вообще не понимаешь, откуда берет начало новый сигнал. Мерзкое мелкое покалывание в полушариях мозга наконец перерастает в чудовищную мигрень, которая оглушала тебя каждый раз при установке нового софта, выкаченного из ира. Ты страдаешь молча, сосредоточенно проверяешь биометрические показатели, ищешь, что сейчас идет не так. Поглощенный этим занятием, ты даже не замечаешь, как в отсек местные вышибалы ввалиливаются. В этот раз не на "Черном ястребе", а вполне себе из распахнувшейся гермы вместе с клубами пара. Огромные, лязгающие металлом и гудящие сервоприводами, с чуть ли не станковыми пулеметами наперевес.       Вместо того, чтобы мгновенно уйти с линии огня, ужаленный быть может парой свинцовых подарков от местных суперсолдат, ты опускаешь голову и таращишься на свои пальцы, словно гипнотизер. Просвечиваешь местной диагностикой вены, нервы, слой тканей за слоем, пытаясь выяснить, почему собственная рука кажется тебе мертвой, будто воском покрытой. Неожиданно ладонь сжимается в кулак с такой силой, что когти оставляют темные вдавленные полоски на хитине. Волна регенеративной трансформации пробегает от локтя к кистевому суставу, как помехи на экране ЭЛТ-телевизора, раскрывая лепестки брони, преобразуя их и пряча под кожей с фигурными струпьями - твоя рука облачена уже не в ту форму, что ты избрал для нее.       Она готовится стать чужой, как тогда, во время конфликта управления в 2046м.       От ужасающей уверенности, что ты вновь будешь разделен, тебя бросает в дрожь. Ты еще не видел этого ира - сонар заработал в качестве глаз уже после того, как его руки были пожраны грудной полостью. Но ты отчетливо понимаешь, что черты, проявляющиеся на твоей руке и по всему телу, могут принадлежать только ему. Наконец, со стоном и немыслимым усилием тебе удается вытащить рассудок из ловушки беспамятства. Ты сгибаешь пальцы на этот раз собственным усилием, загоняешь паразитный облик в трущобы Города, надеясь обнаружить его впоследствии там же. Заставляешь ноги двигаться быстрее. Когда они слушаются тебя с большой неохотой, когда ты понимаешь, что собственное тело опять ограничивает твою свободу воли, ты чувствуешь, как в глубинах эмоциональной свалки вскипает подзабытое чувство ярости.       Твой пыл немного остужает реактивная противопехотная граната, что врезается в шею.       Мысли сразу становятся странными, как и раньше в подобные моменты. В ошметках, которые от мозга остались, пульсирует безответная неопределенность: Где этот самоубийца? Куда вся память делась? Где моя голова? Отдайте мне мою голову! Выбитые из основной массы клочки плоти, разбросанные по бронированным стенам, взывают к хозяину с просьбой подобрать их и использовать дальше. Само тело тем временем регистрирует нанесенные дефекты и отмечает необычность поражающих элементов. Каждое вторжение в твою плоть, каждое терзающее движение зубчатого осколка скурпулезно записано в общую модель. Броня, распределяющая энергию и рассчитанная на снижение скорости практически любого боеприпаса, орошена твоей кровью в тех местах, где она не успела прикрыть шею и грудь. Связь между позвоночным столбом и черепом перерублена, не успевшая закостенеть голова висит теперь мертвым грузом, сочась мозговым веществом и холодом.       Лихорадочная мысль - сейчас тьма снова обрушится на тебя. На этот раз навсегда.       Когда тебе сносят голову, дробят ее на куски, тебе непременно кажется, что ты в единый момент забыл все. Кем ты являешься, как тебя зовут. Что ты вообще здесь делаешь. Но при этом на уровне автоматики чувствуешь, как надо дышать и как двигаться. Знаешь свою задачу и знаешь, кого следует разорвать на кусочки в первую очередь. Пожалуй, только эта ситуация по двойственности может сравниться с фильтрацией Мерсера от Зевса.       И вот ты, прямо как безголовый Чудо-Майк,(5) оголтело бросаешься в схватку. Наращиваешь когти практически до их боевой формы прямо во время удара. Попутно за эту секунду вспоминаешь то, что должен знать, чтобы правильно сориентироваться и вести себя надлежащим образом - все для того, чтобы твой путь не прервался ни на мгновение. Сокращаешь дистанцию и одновременно прикидываешь, как изменить навыки контактного боя с учетом приземистых фигур броненосцев. Вычленяешь слабые точки в моторизированном снаряжении охранника. Уже думаешь о том, как вырвешь из его ослабевших рук огнестрел и на сколько градусов повернешь его в сторону другого бойца, который все еще оторопело выцеливает другой конец помещения - тот, где ты был секундой ранее. Право, за секунду можно подумать так о многом и сделать столь многое. Было бы желание.       Когда понимаешь, что когти не достали живой плоти, а слой брони и навешанных механизмов заставляют подумать, не является ли охрана роботами не только снаружи, но и внутри, первая пуля пробивает твой левый плечевой щиток. Она вылетает с другой стороны и скрывается уже в ноге рассеченного тобою экзоскелета, судя по сочленению, где-то в районе бедра. Ужаленное, твое тело приобретает существенный импульс, его начинает закручивать относительно правой точки опоры.       Упс, осечка получается. Как-то за все эти годы из головы, что на место уже возвращена, вылетело, что обычные люди не брезгуют огнем по своим.       Осечка стремительно перерастает в проблему, когда ты распознаешь, что за пробивной силой снабжена здесь пехота, основной чертой которой во все времена считалась тактическая гибкость и мобильность, но не калибр. С такими игрушками в текущем плачевном твоем состоянии шутки будут плохи. Необходимо срочно переходить на внешний окислитель. Затратить остаток энергии, но реанимировать последние системы. Ты раздуваешь легкие воздухом, как меха, и издаешь достойный голливудского чудовища дребезжащий вопль, прочищая свой трахейный комплекс.       Снова стрекочут автопушки, и игольчатые боеприпасы прошивают насквозь твою грудь, брюшную полость и носоглотку, вбивая крик туда, где он зародился. Превращенная в сито периферийная информоносная система сбивает концентрацию, и ядро ира снова выплывает из глубин Города, угрожая Разделом.       Ты понимаешь, что разведывательная операция в каком-то смысле была успешной, и можно рапортовать о ее завершении. Броне требуется апгрейд, либо в следующей стычке нужно будет использовать ее более тяжелую форму. Частично восстановленный защитный слой оказывается не таким уж серьезным препятствием для игл этих аквариумоголовых, и ее начальная скорость полета должна быть в разы выше той, что дает основной натовский 5,56. Не так уж и удивительно, даже с учетом заторможенного научного прогресса. НАТО, Черный дозор, Объединенные Нации - ко всем этим понятиям конец подбирался еще тогда: как сейчас наверняка они уступили место чему-то другому, более общему, так и предельно допустимая универсальность пришла в системы вооружения.       Все, с анализом покончено, настало время позаботиться о сохранности души. Как там ты встретил свою смерть в предыдущий раз? Разорванный в клочья, вынужденный смотреть, как твои руки багровой лужей растекаются по вертолетной площадке? Из того ада нам удалось сбежать, Алекс Мерсер, неуверенно произносит Зевс, едва поток сознания начинает дифференцироваться. Я лишь смею надеяться, что мы не угодим в какой-то худший.       Иглы окончательно перемалывают твое тело в кашу, обрывая звук, свет и тактильную информацию. Не без твоего участия.       Время для Алекса Мерсера становится настоящим.       И вот уже семь дней как его называли Находкой - не "коллегой", не "Алексом", не "боссом" и даже не "несущим воспаленный бред ебаным ублюдком". От невыносимой боли Мерсеру даже начало казаться, что все эти словоописания из прошлого предназначались другому существу, а себе он их по ошибке адресовал. Да и как тут не ошибиться, когда его вскрывали наживо, так что развитый вдоволь наслушался тихого и страшного потрескивания костей, а рассеченные нервы снова и снова обдавало горячим воздухом? И ни заблокировать эти выкручивающие наизнанку ощущения, ни проявить их через крик он не в силах - только и может, что висеть в полуобмороке на разделочной конструкции, уставившись в одну точку?       Нет, боли Мерсер не боялся, хотя за столетие с лишним жизни в новом воплощении порядком от нее отвык. Все-таки те крупицы страданий, что передаются при ассимиляции сознания, никогда не могли сравниться с Разделом его самого. Но и ввинчивающиеся в череп нейрошунты, которые должны были создавать связь с имплантатами, спрятанными в мозгу, желания поскорее умереть не вызывали. Даже не заглушенное холодом, на сатанинскую оргию, где Мерсера приносила в жертву Элизиуму самым медлительным и изощренным способом инфернальная машина Судного дня, вскрытие не тянуло. А после установки самых последних, в теменной доле мозга расположившихся, импланты вовсе Алексу прекратили докучать. Максимум в определенные моменты подвергали двигательные и секреционные центры легкому воздействию. Сосуществовать с ними в таком состоянии было вполне возможно.       Что же до новых кураторов Мерсера, то они-то особыми манерами не отличались. Пытались заговорить с ним исключительно по-английски, как будто вирусы признают главенство этого языка в качестве международного. Ну или весь мир таки объединился под давлением англосакского этногенеза, это тоже исключать не стоило. Дать исследователям ответ Мерсер способен не был - когда по договоренности с Зевсом ему предоставлялась возможность говорить, вместо собственного голоса было слышно лишь бормотание, хаотичный набор терминов, вертящихся на языке. Умение облачать мысли в словесную оболочку выветрилось из каждой клетки его тела. Мозгоправов это не удовлетворяло, и по их приказу дроны и трубки высасывали из Мерсера синтезированную заново жизненную основу, пичкая взамен эмульсией-пустышкой. Изучив собранные данные, они принимались за неконструктивные допросы с еще большим энтузиазмом.       Все одно, даже скука, от их речей нагоняющая туман на рассудок, в какой-то мере лучше, чем подступающий Раздел. Дискомфорт от зейгирования личности на поименованные абстрактное и координатное начала, а также от потери собственной адекватности не являлся такой уж большой ценой за отсрочку сеанса лоботомии в исполнении Элизиума.       Теперь подопытный вспомнил, как все изменилось, стоило одному из ученых ляпнуть что-то, ассоциациировавшееся со старым товарищем Мерсера. Франклин, причина неразберихи в его голове и "вирусных" спящих последовательностях, по психотипу оказался весьма схож с Кенигом, разве что был моложе. Верность профессии и циничный взгляд на мир прилагались. Как только удалось это выяснить, Зевс получил возможность сузить диапазон поиска и, как следствие, выделить часть локальных мощностей на взаимодействие Мерсера с внешней средой, аж полноценный разговор с мучителями вышел. Хитрые ядерные взаимодействия, в которых никогда нельзя быть уверенным, что именно взбредет в их спиновые орбиты, вроде бы устаканились и не особо возражали против вливания нового генома. С точностью отследить Франклина пока не удалось, ибо Мерсер затолкал его так глубоко, что сам чуть не заплутал на обратном пути. Но нарушитель обнаружит себя опять, обнаружит непременно... Уверенность в это вселяло и то, что иры из таких же, как Франклин, людей получились вполне себе стандартными даже без личного участия Мерсера в их обработке. И сейчас он вполне ощущал свежевыведенного крикуна уровнем выше - стандартная модификация, "Буян", синтезированный из различных компонентов людей, влившихся в улей. В нерассуждающем разуме, способном усваивать и исполнять команды, не было ни тревог, ни ожиданий - только монолитное спокойствие, лишенное даже намеков на дезориентацию или страх. Существо ждало приказов своего хозяина так, как ждал бы камень. Без какого-никакого терраформированного под вирус стабильного пространства держать с ним постоянную связь было бы непросто, но мутант был всего один. Если реакции крикуна на стандартные молекулярные шифры как-то и могли отличаться ввиду "Эффекта Франклина", то мозговой деятельности Мерсера он должен был подчиниться беспрекословно. Алекс понял это, как только всплыл из ледяного океана, который обрушился на него с окончанием немоты - почувствовал теплый язычок пламени совсем неподалеку, охотно перепрыгнувший к Мерсеру на ладонь. Банальная, но верная динамитная шашка на когтистых лапах, любящая впридачу кусаться - ресурс скудный, конечно, но воспользоваться им можно с немалой эффективностью. Развитому-командиру возможность дистанционно - и при этом мгновенно! - заставлять боевые единицы выполнять строго конкретное действие дает преимущества, которые людям и не снились. Охрана и протоколы сдерживания у буяна не хуже имелись, это точно, но Мерсер направит его по верному пути, как направлял миллиарды разумов в той, самой последней своей модели. Маневр отвлечения внимания еще никто не отменял. Посмотрим, кто кого...       А что до упомянутой концепции, то наибольшее сожаление Алекс испытывал из-за того, что не мог вспомнить ее завершающую стадию в подробностях. А ведь все сложилось так удачно. Гораздо удачнее настоящей реальности, где он возомнил себя умнее эволюции, методично выбивавшей удачные последовательности на протяжении миллиардов лет и устраивавшей геноцид популяций, едва ее что-то переставало устраивать. Мерсер даже не мог вспомнить, какая маска на нем была надета в конце симуляции. С точки, в которой он там оказался, весь мир выглядел как рыхлая багровая губка - как гигантская бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел. Испещренная огромными формами и кишащая неизвестными образами - и он, Алекс Мерсер, в качестве главной повелевающей силы того мира, застыл в средоточии нахлынувших извне энергий. Вот же ирония, но он не в силах был не то что предпринять какое-то ответное действие, но и просто поднять голову, увидеть причину своего конца.       Возможно, здесь сыграл свою роль тот женский образ. Какой-то неучтенный доселе фактор.       В ассоциациативных конструкциях всплыло прилагательное, которым можно было охарактеризовать незваную гостью, но, попробовав его сформулировать, Алекс понял, что слово это похоронено под пеленой надуманной реальности. Одно можно было сказать уверенно: на пламенного ангела мщения, явившегося по душу Мерсера, дабы призвать его к ответу, прекрасный конструкт похож не был. Несмотря на приземленные одеяния, казалось, что за ее спиной вот-вот затрепещут крылья, и она воспарит прочь, оставив Мерсера наедине со своей судьбой. Но она смотрела, смотрела на него до самого последнего мгновения, смотрела, как теперь казалось, много дней...       Камеру содержания тряхнуло так, что челюсти Мерсера клацнули, соприкоснувшись молярами. Освещение несколько раз мигнуло. Запитка некоторое время раздумывала, стоит ли оставлять Мерсера в полной темноте, но потом смилостивилась. Тускло-голубой плазменный барьер, в свою очередь, даже не дрогнул, и в мутноватых глазах подопытного секунды на четыре пустились в пляс озорные огоньки.       - Тоже в тюрьме, тоже лысый, тоже единокровная тварь прячется внутри тебя, - проворчал Алекс, насколько позволял держатель разминая шею. Уже придав своему лицу серьезное выражение, он глухо окончил:       - ...и тоже начинает твориться вокруг неведомая гнетущая чертовщина. Еще немного - и окончательно убедишь себя в том, что махнулся декорациями с лейтенантом Рипли.(6)       Дрожание научно-исследовательской камеры, которая по идее максимально неподвижной должна была оставаться, прекращено все еще не было, словно весь мир вокруг в безудержнюю пляску пустился. Мерсер попробовал вывернуть кисть, чтобы впитать ползущую по модулю дрожь, определить ее характер и составить поле зрения - а черта с два, манипуляторы держали его цепко. Пусть объект опытов только попробует рыпнуться - оторвет руки и ноги к такой-то матери. А потом еще охрана для профилактики вдавит спуск плазмометов... Мысли вновь начинали путаться, когда Мерсер задел краешек пласта, описывающего детали побега - даже буян в своей клетке почувствовал что-то и обеспокоенно поднялся на жилистые лапы, - но усилием воли Алекс упорядочил их и вернул звучанию своего сигнала былую резкость. Пока у него еще было время, чтобы собраться с мыслями, стряхнуть с себя радиационную дрему и приступить к тому, для чего лучше всего тюрьма подходила - к размышлениям.       В конце концов, всего времени мира на раздумья у Мерсера не было. Приходилось экономить.       Ты соглашаешься с моим вторым постулатом в том же смысле, в каком ранее самостоятельно формулировал первый? - без всякого предупреждения голос Зевса, точная копия его собственного, раздался в голове. Но Мерсер ожидал, что тезка верховного божества Олимпа вновь проступит на равный Абстракции план, поскольку Клото ему больше рассказывать было нечего.       - Конечно нет, - вздохнул Алекс. - Твой вопрос не имеет смысла. Сколько бы новых деталей и иных аргументов ты не привел, но в итоге все равно будешь со мной солидарен.       И чем же эта история, начавшаяся с твоего пробуждения, банальна в ином смысле, а, Мерсер?       - Ты знаешь ее едва ли не лучше, чем я сам. Моя история была банальной еще до продолжения пути, - неохотно возразил Алекс. - Ты так любишь скурпулезно регистрировать каждую деталь, а между тем в этом случае достаточно поверхостного взгляда, просто оценить картину в общем смысле.       Значит, это и есть то, что ты собираешься рассказать Лахесис?       - Она знает, что судьба случайна, - монотонным голосом ответствовал Мерсер, вновь переключаясь в режим оптимизации зоны слияния. - Но это не значит, что путям, которым ты следуешь, не выпадет шанс быть очень обыкновенными и скучными. Жаль, что Дана этого так и не поняла.       Некоторое время развитый молчал, после чего деловито проговорил в пустоту:       - Если вы уже сбежали с постов у своих мониторов, то вы многое теряете, господа изыскатели. Я понимаю, у вас там сейчас самое веселье начинается, но я вас уверяю: добровольный разбор моей памяти по части мониторинга немногим скучнее... по крайней мере, для обычных людей, - закашлявшись и сплюнув кровяной сгусток, Алекс с задумчивым видом уставился на камеру, снимавшую его. - Нет, пристального внимания к своей персоне я особо не ждал, но вмешательство в личную жизнь сил, лежащих за границей моих собственных сиюминутных - дело для меня привычное. Даже не сомневайтесь: вам там будет на что повлиять. Лабиринты моего прошлого темны и запутанны, а его обитатель - высокомерен, склонен к необоснованному риску и легко ведется на провокацию. Не стесняйтесь, прошу вас. А ты? Ты все еще считаешь Раздел адом только потому, что количество усилий, затраченных нами, чтобы оттуда вырваться, было сродни безумному, а, Зевс? Ведь только потому ты этого так не хотел для нас обоих? - Мерсер зло окончил, повышая голос:       - Лично мне доставило гораздо больше боли то, что его предваряло.       Зевс был снова безмолвен, и Мерсер, вздохнув, принялся собираться с мыслями. Невидимые за-ним-наблюдатели пока не сделали ничего раздражающего настолько, что побудило бы Алекса объявить человечеству в его современном виде войну на истребление. Так что, может быть, он постарался бы ради них сделать свою историю занимательной - заодно и сам скоротал бы время, предоставляя свободу действий воображению. Эти люди, из числа самых обыкновенных, остались бы довольны получившимся в итоге без проволочек, спорым повествованием - о том, как доктор Мерсер шел все дальше своей дорогой, и как все громче становились шепотки на краю его абстрактного начала. Персонажи бы выражались кратко, но емко и красноречиво - про нахождение себя даже в самые темные моменты жизни, про невозможность знанием всего гарантированно, в любой ситуации отличать правильное от неправильного. Добавить бы еще драматических пауз, означающих, что вот-вот случится нечто важное, вроде столкновения доктора Мерсера с великим Злом, что пробуждается в глубине его души, а также проявления живости чувств по вкусу и достаточной напряженности конфликта. Такое жизнеописание было бы не стыдно и в книжные магазины рассылать - кто-нибудь из общей массы таких же произведений вытянет да купит.       Но нет - если бы Мерсер взялся опубликовать историю своих похождений, изложенную на бумаге под видом фантастического романа, ее наверняка признали бы скучной, вторичной, серой и выделения ресурсов издателя совершенно не заслуживающей. Увы, но в том виде, что ее решил запомнить Алекс, никаких располагающих к хотя бы первому тиражу деталей в наличии не было: ни тебе коварных биозахватчиков, вещающих про всеобщее благо и бесполезность сопротивления, ни откровений в духе "Вашей судьбой всегда было стать частью меня", ни экзотической королевы Улья, занимающей героя аналом в перерывах между ратными подвигами.       Хотя нельзя было не отметить, что чего-чего, а конфликтов и сопровождающего их кровопролитья было в достатке. Но и это достижение перечеркивала бы одна-единственная банальность.       Гений становится жертвой своего эксперимента, и этот несчастливый случай рождает злодея.       В самом деле, тут и думать нечего, чем эта история закончится, подумает умудренный читатель. Возьмите не оправившегося от комплексов и психологических травм своего детства ботаника, который родился в социально неблагополучной среде, рос в нищете, по мере взросления вбивая в свою гениальную голову, что мир не замечает его достоинств. А потом наделите его сверхчеловеческими способностями. Станет ли он в этом случае сеять доброе, разумное и вечное? Очень маловероятно, подумает читатель. Наш гений с нелегкой судьбой, сначала пытавшийся доказать, что он не хуже других, после обретения возможности одним ударом пробивать бетонную плиту скорее примется убеждать самого себя, что это теперь человеческий социум его недостоин. Станет безуспешно пытаться перекроить миропорядок, чтобы в нем не было несправедливости, как в его детстве.       Да и от непарируемых сверхсил в плане разнообразия сюжета польза невелика будет. Сознательные люди куда охотнее идентифицируют себя с более слабым протагонистом, который создает иллюзию, что способен на проигрыш. И тем натянутей это будет выглядеть, когда он вывернется из безнадежных ситуаций, поскольку рассказчик подстроил сюжет под его нужды...       К счастью, от варианта с разобиженным гением сюжет спасала бы потеря памяти. Все еще недостаточно, чтобы начать в плавках поверх трико летать между небоскребами, символизируя стремления и идеалы нации, но все-таки. Когда в голове хоть шаром прокати, ты не очень-то будешь соображать, почему должен сердиться на неизвестных тебе людей из прошлого, а не на солдат, пытающихся отравить прямо сейчас твою жизнь свинцом.       Скривившись, читатель, быть может, и признает это за аргумент, не поленится снова открыть книгу и до конца ее дочитать. По прочтению он спросит: и какова мораль истории? Рассказчик только руками бы развел: а много ли в нашей жизни невыдуманных историй, наполненных смыслом? На этом их разговор и подошел бы к концу.       Но все эти фразы никогда в реальности не прозвучали. Последнее, что старый развитый собирался делать после Второй вспышки, так это писать книгу, посвященную своей персоне. Несмотря на самые разнообразные навыки, которые оказались в его коллекции, посвященные писательскому ремеслу туда добавлены не были - за ненадобностью. А если бы и имелись, то будет ли их достаточно, чтобы достойно и максимально емко передать то мгновение, когда эта история началась?       Может, следовало бы написать Сначала Было Слово?       Нет, не пойдет, Слов ведь было двое. Уж рассказчик достаточное количество раз переживал этот эпизод, чтобы их запомнить. Иногда, когда в нем просыпалась необходимость думать о своей утраченной человечности, он вспоминал эти два Слова - давшие ему форму, облик, наделившие его жизнью. Два Слова, ставшие его отправной точкой и ориентиром в темных микрокосмах беспамятства.       Алекс Мерсер.       Имя с фамилией, и знакомые, и чужие одновременно. Два слова, произнесенные над телом мертвеца в ходе вскрытия. Что они тогда означали помимо вибраций голосовых связок людей, предусмотрительно облаченных в костюмы замкнутого цикла? Для существа, которое пробудилось на прозекционном столе, два слова этих будто срезонировали. Очень странное ощущение - знать, что обозначают предметы, термины, но не осознавать себя как личность, когда-то с этим окружением взаимодействовавшую и познававшую его. Нащупав во взятой по умолчанию оболочке, скрытой пеленой информационного конфликта, отклик на два ярлыка, существо решило, что так оно себя и должно называть.       Это была его не самая ужасная, но уж точно самая первая ошибка. Потому что того ученого уже не существовало - Мерсер-человек умер с час назад. Вирус не просто стал управлять им, не превратил по обыкновению в мясного робота-ира: он скрылся в Мерсере, исказил каждую его клеточную мембрану, сделал маску оригинала и перепрошил тело, чтобы надевать множество других масок по мере необходимости. Оглядываясь назад, развитый понимал, что вряд ли Мерсер целенаправленно шел к подобной участи. Да, узнав нелицеприятные истоки дела всей своей жизни, он едва мог сдерживать ненависть ко всем "коллегам", что его окружали. Конечно, единолично остановить разогнавшуюся военную машину посредством шантажа пробиркой с биооружием - это со стороны кому угодно наивным покажется, но со вторжением в Ирак все вышло просто отлично, не так ли?(7) Для борьбы против системы Мерсер искал средства, а не силы, и договор с дьяволом на 51м этаже подписал скорее по наитию, чем осознанно. На Пенсильванском вокзале для Мерсера единственной оставшейся возможностью обнародовать данные о разработке в США биооружия, оставляющего далеко позади все конвенции о "гуманных" войнах, стало его применение. А еще можно было умереть, так ничего и не изменив.       Доктор Мерсер сделал свой выбор не раздумывая.       Как знать, быть может, Лахесис могла бы отметить в пути, который он прошел, ключевые намеки, знамения того, чем путь окончился и какая судьба ждала воскресшего в новом воплощении ученого дальше. Современный Мерсер, изучив восстановленную память вдоль и поперек, таких деталей углядеть не сумел, что вполне состыковывалось с парой других концепций, основанных на личном опыте. В каком-то смысле можно было заявить, что Мерсер сам избрал себя на эту роль, но если некие высшие силы в самом деле сделали его Избранным для определенного дела, то явно не за то, чем он сам мог по праву гордиться. Может и вовсе они согласились скрепя сердцем, лишь потому, что кандидата не нашлось получше. С более социоменьшим цветом кожи, к примеру.       А Мерсеру ведь всего ничего нужно было когда-то. Всего лишь Новый Дивный Мир построить. Не с абсолютной властью над смертными, но с абсолютным знанием того, что все у людей с этих пор будет в порядке. Навсегда и во веки веков. Не такой мир, как у Хаксли - не приторно-пластмассовый, живущий по строгому распорядку, но полный помимо стабильности разрушением и страстью, без которых человечество не приемлет этот мир. Когда понимаешь, что у тебя есть призрачный - но есть же, черт бы его побрал! - шанс разрешить многовековые диспуты и совместить несовместимые моральные категории, даже у самого рационального и уважающего свой интеллект человека будет активирована встроенная глушилка для мозгов. Поневоле захочешь оказаться этой самой особенной личностью, просто обреченной на успех.       Ну, читателю ведь знакомо, как это бывает. Когда герой истории говорит, что он не является кем-то особенным, можно быть абсолютно уверенным, что рассказчик будет всеми силами доказывать обратное - не озвучивая этого напрямую, впрочем. Только более или менее навязчиво намекая, превознося поступки героя и выставляя их в каком-то благородном свете тем больше, чем яростней отрицает свою избранность герой, даже не подозревающий, куда его ведет судьба-злодейка.       К сожалению, даже в своей истории, изложенной на бумаге, Мерсер был бы вынужден написать: я не являлся кем-то особенным. О, нет, он им действительно не был. Он всего лишь видел себя человеком выдающегося жизненного эпизода.       В юности Александр Джей Мерсер гением не был. Не строил катушки Теслы забавы ради, не собирал реактор холодного синтеза из металлолома, не отправлял своего кота на луну в ракете из пластиковых бутылок, скотча и скотч-виски с бытовой химии, смешанными в нужной пропорции. Знания на пару с опытом и интеллектуальный показатель - это разные вещи, в конце концов. Что же до лиц, несших за Алекса ответственность до его совершеннолетия...       Ну, с них эту ответственность сняли досрочно, а Мерсера с сестрой отправили в детский дом. А ничего больше говорить и нет нужды, в грязном белье копаться - удел журналистов или кушеточных мозгоправов, этим копанием себе на хлеб с маслом зарабатывающих. Подобных мастеров умозаключений, немедленно решивших бы, что замысел Мерсера устроить Вторую вспышку - это тяжелое детство и плохая наследственность отозвавшиеся, Алекс бы просто выбросил за порог своего дома. Какая, в самом деле, разница, как их мать докатилась до такой жизни, когда Дана совсем еще крохой была? Схожие с этим детали в биографиях выдающихся личностей встречаются тут и там, будто их под копирку вставляют специально, чтобы вызвать защитную реакцию у читателя. Остается только вопрос - как много таких подробностей можно навешать на героя, прежде чем он станет неприятен читателю? Или вовсе превратится в ненавидимого изгоя, историю которого выбросят прочь?       Может, ему будет достаточно забить маленькую девочку рукоятью пистолета насмерть?       Мир, в котором такое может произойти, явно не тянет на "совершенный". Не нужно быть гением, чтобы не замечать его недостатки, и все люди в молодости так или иначе их подмечают и обдумывают, негодуя и уповая на их исправление. Однако Мерсер, даром что вырос немногословным, циничным и имеющим довольно неприятный характер человеком, злобы на людское сообщество не затаил вовсе. Алексу было глубоко наплевать на несправедливое устройство мира - обида, может, мотиватор и хороший для кого-то, но прокормиться и обеспечить сестру ему все-таки лучше помогали деньги.       Мерсер довольно быстро понял, что социум равнодушен (разве что органы опеки могли проявить сдержанный интерес к его с Даной персонам), и платил он ему той же монетой. В своем обучении и последующей карьере он видел единственный доступный способ вырваться из окружающей серости, и потому относился Алекс к получению знаний как к объему работ, который начальством предписано выполнить со всей тщательностью. Ярлык же зубрилы, который навешивается злыми языками на любого, кто учится с отличием, Мерсер считал к себе неприменимым. Он не сидел над одной темой дольше необходимого, на лету схватывая материал и усматривая закономерности - даже оставалось время подзаработать деньжат или выучить дополнительные материалы. А вот надежда на счастливую случайность, вроде наследства тайного дядюшки, никогда не была в числе его соратников. За восемнадцать дней Первой вспышки Алекс только лишний раз убедился, что чудесным образом, если ждать и верить, проблемы не разрешаются - необходимо было засучивать рукава и вступать с ними в бескомпромиссную, яростную борьбу.       Никому бы не показалось странным, что при таких жизненных установках Мерсер был атеистом. Его с Даной мать религиозным воспитанием отпрысков не озаботилась, а в сознательном возрасте Алекс уже совершенно не мог понять, почему его с сестрой выход в люди есть заслуга какого-то невидимого старика, гуляющего по облакам да рассматривающего землю в театральный бинокль. И когда по окончанию школы Мерсер ожидал известия о зачислении на биофак Нью-Йоркского окружного университета, он по ночам лежал в постели, не молясь, но припоминая свои просчеты за время вступительных экаменов до тех пор, пока не засыпал. Перед людьми в опрятных рубашках с цветастыми буклетами в руках Алекс молча закрывал дверь своей съемной квартиры независимо от того, являлись ли они представителями государственной веры или печально известной "Ветви Давида".(8) Когда на баснословные гентековские гонорары уже доктор наук приобрел жилье в элитном комплексе, принадлежащем компании Трамп, перестали ему докучать и они. Забавно, но верующие значительно убавили веру в необходимость спасти душу Мерсера, когда у двери его подъезда стал дежурить не разломанный домофон, а швейцар.       Да, Мерсер осуществил свои планы в полном объеме и, подводя черту, переселился в Большое Яблоко окончательно. В Город, который не спит. Дана окончила курсы журналистики, попутно всерьез увлекшись программированием и сетевой безопасностью; теперь Алекс мог быть за нее спокоен. А свой талант генетика в течение этих лет он раскрыл во всей красе. Руководство института изучения генома при Гамильтонском колледже пожало ему на прощание руку, заявив без доли иронии, что уже совсем скоро молодой человек будет удостоин премии Нобеля.       Расписывая автобиографию, Алекс мог бы сочинить трогательный эпизод о том, как он понял свое признание, о дне, когда ясно увидел, чем будет заниматься, когда вырастет, и этот несчастный Нобель в финале. Скажем, что парня в далеком 94м до глубины души поразила статья о биотехнологиях и их роли в будущем человечества, обнаруженного в журнале на чердаке дома, где он жил с сестрой и приемной семьей. Что красивые слова о программировании внешности и характера будущего ребенка, искоренении генетических пороков, межвидовом скрещивании, бомбардирующих раковые опухоли лекарствами роях клеток, превращении людей в отважных и смелых колонистов, прогуливающихся по Марсу без скафандра после одной инъекции, растревожило воображение мальчишки. Что слова эти заставили Мерсера представить себе природу, перевернутую с ног на голову по одной его воле, и полюбить генетику всей душой.       Что верно то верно, лезть разбираться в мироздании без любви к науке - и, что важно, любовь должна быть взаимной! - номер самый что ни на есть дохлый. Как бы не распевали на все лады ее популяризаторы, наука в дистилированном виде - чертовски скучная вещь, требующая помимо таланта недюженной самоотдачи и большой толики везения. Последнее есть чуть ли не самая большая проблема, Удача - леди развязная, и предпочтет она скорее хорошую выпивку, яркие вывески Лас-Вегаса и харизматичных прощелыг, чем мрачных ботаников, день и ночь трудящихся на правительство... ну, то есть на Благо Человечества, конечно... которые даже рыбкам в лабораторном аквариуме забывают корма подсыпать от усталости. Мерсер, как оказалось, помимо интеллекта и упорства не обделен и вниманием сей капризной леди. До осени 2008го, стоит добавить.       Вот только окончательно в сторону биологии его толкнуло вовсе не любопытство, а непонимание, как отдельные ее основы состыкуются с единственным на планете разумным видом.       Моральные догмы, свойственные Алексу в подростковом возрасте, были, как бы это сказать... расплывчаты. Хотя он и считал правильным не причинять вред собратьям по разуму без особой на то причины, отдельный жизненный опыт заставил его понять, что ситуации, когда лучше наносить удар до того, как ударят тебя - не такая уж и редкость. И когда под конец школьной программы Мерсер решил соотнести свое незавершенное пока мировосприятие с мнением уже взрослых, наученных десятилетиями споров людей, то он понял, что у него ум за разум заходит. Крикливые охотники за сенсациями с ТВ все как один ударялись в лицемерие: одни утверждали, что Доктрина Крепости, согласно которой можно всадить барабан револьвера в человека, едва он без разрешения переступит порог твоего жилища - абсолютно естественное и демократическое положение, но при этом разведение пушного зверя в тесных вольерах лишь для последующего освежевания считали чем-то за гранью добра и зла в квадрате. Или наоборот, составитель Доктрины назывался палачом, а истребление неразумных пушистиков ради шкур - "неизбежным правом разумного". Люди же образованные, знакомые с терминологией и человеческими трагедиями, в лицемерии замечены были гораздо в меньшей степени, зато с большой охотой они кидались из крайности в крайность. Необъятный культурный багаж человечества составляли и приверженцы "хомо сапиенса великого и прекрасного", и пессимисты, которое десятилетие вещающие, что моральная деградация людей все прогрессирует, и пацифисты, считающие, что войны необходимо прекратить, ибо конкуренция - удел существ неразумных - даже доказывающие, что войны шли людям только на пользу, двигая технический прогресс и вдохновляя творцов на величайшие художественные произведения, милитаристы имелись. Последним вечно мало всего было. Как будто часы Судного дня без двух минут полночь не в шестидесятых показывали, а лет эдак тысячу назад.       И только учебник анатомии для старшей школы хоть сколь-нибудь удовлетворил Мерсера, в качестве аннотации приведя знаменитую басню об ощипанном Диогеном петухе. Учебник не давал оценку человеческому разумному началу и совершаемым поступкам; он пытался максимально доступно описать человека как предмет живой, существующий.       Человек - нелетающая птица без перьев. В дополненном издании - с плоскими когтями.       Опять же, Мерсер никак не мог взять в толк, как могут быть правдивы все эти философские концепции про гармонию с природой и возвращение в лоно жизни после смерти. Что такое природа? Да это просто постоянные риски и борьба за выживание, неконтролируемые колебания температур и бесконечный процесс перехода всего во все - иными словами, пожирание одних существ другими только ради того, чтобы промучиться еще один день под палящим солнцем. Искусственная среда обитания человека, сформированная его изобретательностью и нежеланием более вымучивать свое существование, Мерсеру была, пожалуй, гораздо больше по вкусу. По крайней мере, после смерти память о тебе найдет пристанище в умах хоть кого-то из людей, и умозрительно ты проживешь чуть дольше, чем вне среды разумных.       Но учебник не предлагал ни старых, ни отличающихся от ранее прочитанных, каких-то своих философских концепций. Только скурпулезное перечисление общепризнанных фактов, которые будет отрицать либо человек совсем уж недалекий, либо теоретик, разрабатывающий новую переусложненную концепцию.       - Когда-то я мог бы сказать, что разница между ними двумя не так уж велика, - пробормотал себе под нос современный Мерсер. - Чтоб тебя, Уильям Оккамский.(9)       Алекс, в те годы долговязый, с нескладной фигурой, подошел к учителю биологии, который пользовался с его стороны большим уважением с тех самых пор, как в подробностях и с искренней увлеченностью поведал ученику, сколь мало весит одна жизнь "в природе", где на десятки неудачников, оканчивающих свою жизнь в когтях более высокорангового по пищевой цепи существа, приходились лишь единицы выживших и давших потомство. И почему при таком отношении виды умудряются выживать и вообще неплохо себя чувствуют на протяжении миллионов лет.       Сэр, сказал тогда Алекс. Я не понимаю. Если виды, кхм... бесконечно разрушают себя, позволяя особям гибнуть, а совершенствуются лишь в рамках популяций...       Приспособляются, поправил его учитель. Вспомни додо.       Да, этот пример очень кстати. Если виды погибают в полном составе, словно их и не было, стоит возникнуть особо неблагоприятному условию... эээ, в случае вымирания человечества... Я хотел сказать... мы ведь такой же вид, как остальные. Мы конкурируем, доминируем, объединяемся в стаи... И вымереть можем, поместив себя в плохие условия, в случае того же ядерного конфликта, то есть продемонстрировав, что неспособны справиться с задачей выживания. Тогда во всех рассуждениях о том, что человек в силу интеллекта должен быть выше животных и должен вести себя соответственно... Но разве не делают все перечисленные "животные" свойства наш вид в целом прогрессивнее и жизнеспособнее, как и неразумные виды? Мы не упрекаем животных, так много ли в этих рассуждениях про мораль смысла, если человек делает все то же самое, только успешнее?       Учитель озадаченно посмотрел на Алекса.       Ну, в таком безапелляционном ключе... не так чтобы много.       Ясно, подумал тогда Мерсер. Значит, биологи в самом деле не особо задумываются над тем, почему люди живут так, как живут; они рассматривают вопрос скорее со стороны обеспечения человеческого существования. Там, где рядовой обыватель скажет "этот парень еблан, весь в свою ненормальную мамашу," биолог увидит четыре буквы азотистых оснований: A, G, C, T. И еще он будет способен отделить генетически обусловленное поведение, изучаемое этологией, от навязанного - неважно, воспитанием ли или социальным формообразованием.       Хотя, конечно же, легко удариться в максимализм и заявить, что только растения и бактерии по определенным нашим критериям могут быть праведниками - они способны творить жизнь лишь из почвы, воды, воздуха и солнца, добавил учитель, будто собравшись с мыслями. Все остальные организмы попросту отнимают накопленное ими друг у друга. И раз мы такой же вид, то можно творить все что в голову взбредет. Теоретически такая возможность есть, однако в реальности интеллект - вещь крайне обременительная. Естественные ограничители мы можем обойти при помощи ума, они уже на нас не работают. И насколько плохо то, что ты делаешь, как далеко без вреда для популяции ты способен зайти, решить сможешь только ты сам. С последним у нас пока проблемы, грустно усмехнулся учитель. Кто-то полагает, что ключевой характеристикой интеллекта как раз является способность сопереживать - в смысле ставить себя на место другого объекта и предсказывать, как твое поведение на нем отразится. Те же додо не были способны предположить, что крылья им еще могли понадобятся и избавляться от них рановато, и что личное равнодушие каждого из них в этом вопросе способно убить всю популяцию. Им просто было выгоднее ходить пешком в отсутствии серьезных хищников, и они охотно этой выгодой воспользовались...       Заметив улыбку на лице Мерсера, учитель весело предупредил:       Если вы решили, что отсутствие смысла в моральных дилеммах - повод не сдать в следующий раз домашнее задание, то вы меня невнимательно слушали, Александр.       Непременно, сэр. Я вполне могу спрогнозировать последствия.       Да, после разговора Мерсер определился, что думать по поводу всей этой нравственной всячины. Какая разница, что понапридумывали люди касательно социума? Раз в этом мире ничего не давалось даром, кроме воздуха и солнечных лучей, а все остальное необходимо было покупать "злыми" деяниями - кровью, слезами, трагедиями, упорным трудом и деньгами, на личных трагедиях сотен тысяч людей заработанными, то не стоило над этим и голову ломать. Мерсер отвечал за себя и свою сестру - и этого было более чем достаточно.       Наука, которая описывала человека столь же беспристрастно, как принялся считать о нем Алекс, и раньше нравилась парню. И насколько сложнее она стала, настолько же больше возросла заинтересованность Мерсера в биологии. Как эволюция сумела записать в молекулярную цепочку код, по которому сама себя собирает архисложная органическая машина? Каким образом миллионы одноклеточных, в свободном плавании враждебные или равнодушные друг к другу, сумели договориться о сотрудничестве, выступив объективным носителем разума на планете? Почему безмозглые и пассивные вирусы способны пробиться сквозь многоступенчатую охранную систему тела, и как они заставляют его думать, что являются "своими"? Получение ответов на эти вопросы пришлось Мерсеру по вкусу, и он избрал органическую химию с биологией в качестве своей стези.       Прошли годы обучения и специализации. Освоив профессию, Мерсер некоторое время строил карьеру, кроша спирали дезоксирибонуклеиновой кислоты направо и налево. В конце концов он достиг таких успехов на этом поприще, что им заинтересовался пресловутый Гентек. Та самая "злая" полугосударственная корпорация, окруженная ореолом мистики и ставшая участником многочисленных городских легенд, пригласила доктора войти в их команду, наобещав золотые горы и программы исследований, достойные мировых светил генетики. Не верить им причин у Алекса попросту не было. Тогда он был абсолютно уверен, что Гентек, как и положено любой порядочной машине по выкачиванию людских ресурсов, хочет всего лишь зарабатывать деньги, и побольше. Потолок их "злобы" должен был заключаться максимум в полулегальных методах и теневых схемах, в которые Мерсер ввязываться уж точно не собирался. И хотя Гентек была лишь одной из организаций, получивших разрешение на эксперименты с человеческим геномом, она уж точно предоставляла наиболее законодательно обширное пространство для подобного рода деятельности.       Доктор Мерсер согласился, подписал множество бумаг и со своим верным дипломатом вошел в двери научного комплекса, патрулируемого по периметру суровыми людьми в черном.       Очень скоро Александр стал правой рукой ведущего ученого лаборатории, доктора МакМаллена. Глава манхэттенского филиала Гентек несказанно обрадовался помощнику, который если и уступал Реймонду опытом по выслуге лет, то весьма незначительно, а в нестандартном мышлении даже превосходил. Работа спорилась.       Алекс даже подумал было, что повстречал любовь всей своей жизни.       Карен Паркер была красивой, умной и обаятельной девушкой. Преданной своему делу, как и Мерсер. Слово за слово, и между молодыми людьми забрезжило нечто, что поэты описывают как чувства необыкновенной легкости, бросания в жар от одного взгляда или порхания бабочек в животе. Вообще, что касалось любви, то Мерсер не придерживался каких-то конкретных взглядов на ее биохимическую природу, оправдываясь тем, что человечество все еще до конца не разобралось, как мозг функционирует. Тогда он еще уважал нейропатологов, считая их работу сложнее своей. В геноме все относительно просто и понятно - все равно что механику подобрать нужные шестерни и составить из них определенную коробку передач. А в мозгу уже скорее теория вероятностей - потянул за один нейрон, а заработала в итоге черт знает какая деталь... В общем, Мерсер добился в своей жизни всего, чего только хотел: высокооплачиваемой и престижной работы, почета в научных кругах, комфортных условий проживания. Ничего героического и сверхестественного Алекс в этом достижении не видел. Так разве не имел он вдобавок права на маленькое не-особенное личное счастье?       А потом в его жизнь пришел Вирус, и настала пора преусловитого выдающегося эпизода.       Убедившись в лояльности Мерсера и заслуженности его славы профессионала высшей категории, за дверями своего кабинета МакМаллен предложил доктору подключиться к проекту "Черный свет". На резонный вопрос сотрудника, что это за проект такой и что он освещает, директор пододвинул к Алексу стопку документов с общими положениями.       От увиденного глаза Алекса на лоб полезли. В переносном смысле, разумеется, дело все-таки до перерождения было.       Боевой вирус.       В центре самого густонаселенного мегаполиса Соединенных Штатов.       Боже, мать твою, храни Америку.       Мерсер и раньше работал с материалами повышенной опасности - например, с неизлечимыми на тот момент вирусными возбудителями. В создании вакцины против одного из них была его немалая заслуга. Но такая вопиющая непредусмотрительность начальства была уже как-то чересчур. Какой во всем этом был смысл? Реймонд, хитрый ты ублюдок, лихорадочно подумал Алекс, исподлобья глядя на директора, в ожидании сложившего ладони рук. Какие же аргументы он использовал, чтобы перенести материалы проекта в головной офис? А перенос из ведомства минобороны был сто процентов, по документам явно дело государственной важности предстоит.       Неправильно истолковав молчание и задумчивый взгляд Алекса, МакМаллен принялся расписывать, что ничего страшного тут не прячется под словами "боевой вирус", и как только Мерсер подпишет бумаги о неразглашении, все полностью прояснится. Но Реймонд такому ценному сотруднику сейчас вполне может нашептать, что исследование ведется давно свернутого и признанного нерентабельным проекта биологического оружия. Правда, сопутствующие вирусу эффекты оказались столь необычны, что вот уже сорок лет ученые разбираются, что и как в нем сработало, и почему случайно полученный штамм дал такой продуманный эффект.       Мерсер взял время на размышления... и, что неудивительно, согласился. Проект тянул как минимум на революцию в его представлении о том, какими могут быть вирусы. Да и Карен, как оказалось, уже давненько состоявшая в проекте на должности старшего генотипировщика, в красках расписала, насколько интересной будет задача, что предстояло ему решить. Впоследствии он еще будет сокрушаться, не являлись ли и ее давние чувства показными, нацеленными по приказу МакМаллена на завлечение его в ряды "Черного света"... Ну ладно, согласился и согласился он тогда. В самом деле, думал Мерсер, не станут же убивать за выход из проекта, если что-то ему не понравится? Максимум в случае разглашения упекут за решетку, где в прачечной ты случайно упадешь тринадцать раз на нож, и выпустят опровержение раструбленной тобою сенсации.       Правда ведь?       К сожалению для Мерсера, генерал Рендалл, командующий Черного дозора, был заинтересован в обрубании концов куда больше, чем в удержании вируса подальше от гражданского населения. Алекс это отчасти понял еще до своего рокового побега из офиса Гентек, когда играл в доморощенного детектива, разнюхивая подробности "Карнавала-два". Недостающую информацию он позже сполна покрыл мозгами генерала, размазав их по нижней палубе авианосца "Рейган".       Представьте: середина шестидесятых, холодная война в самом разгаре. Борьба с треклятыми последователями Маркса и Энгельса ведется как чужими руками, на чужих фронтах, так и силами доблестной американской армии в джунглях Вьетнама. Кое-как преодолев кризис на Карибах, дядя Сэм крепко задумался: а есть ли вообще смысл наращивать мегатонны на каждую единицу оружия массового уничтожения? Не лучше ли совершенствовать его точность? Вот только в каком направлении работать, руководство страны и ее великие умы представляли так себе. Казалось, за первую половину двадцатого века люди уже перепробовали в истреблении себе подобных решительно все.       Ответ, между тем, оказался на поверхности. Нет нужды уничтожать города, блокпосты, боевые машины; дырявить бронежилеты и разменивать тысячи пуль на каждого убитого бойца противника. Есть возможность уничтожить одних только людей и ничего более.       Биологическое оружие.       То, что воздействует на саму человеческую конструкцию, на живые винтики, скрепляющие любую военную машину. Как песок в машинном масле наглухо может закоротить двигатель, так и возбудители ботулизма с холерой и сибирской язвой на пару могли выкосить вражескую армию еще до того, как она сделает первый шаг на поле боя. Попытки, конечно, предпринимались и раньше, но болезни оказались весьма капризным оружием - после проводимых испытаний генералы матерились чуть ли не сильнее, чем от поставок М16. Как и газовая атака времен Первой мировой, чахотки всех мастей представляли угрозу для союзных войск и были крайне туги в управлении. Чтобы перевести биооружие в разряд эффективного, требовался основательный подход плюс астрономические траты из военного бюджета.       Никого бы не удивило, что главные разносчики демократии в отдельно взятые страны охарактеризовали игру как вполне стоящую свеч. В этой истории было вообще не так много удивительного вплоть до старта активной фазы "Карнавала-два".       И пока тогда еще старший лейтенант Питер Рендалл во главе своего отряда вырезал узкоглазых в туннелях смерти,(10) выжигал эту заразу коммунизма, опытнейшие генетики планеты в подземной лаборатории Хоупа культивировали нечто худшее - боевые вирусы, способные поражать людей определенного генотипа, с заданным разрезом глаз и цветом волос. Благо технологии развились как раз настолько, чтобы селекционировать вирус, в области распыления быстро теряющий заражающую способность и гибнущий, дабы не начался геноцид остальной части населения.       С секретностью тоже был полный порядок. В самом деле, могли ли комми предполагать, что благородное руководство янки начнет так безрассудно рисковать людскими жизнями? Они ведь даже первенство в космической гонке уступили Гагарину, потратив время на тщательную подготовку всех узлов - и посадочных, и аварийных, и систем катапультации. Чтобы не дай бог первый американец в космосе стал героем в печальном смысле; жизнь честного гражданина США всегда позиционировалась как нечто священное и неприкасаемое. Именно поэтому русские спутники и агенты с куда большей охотой следили за неприступными базами в знойной Неваде, но не за безобидным городком в штате Айдахо, где располагался небольшой гарнизон Нацгвардии и проживали семьи военных, этот гарнизон составлявших. Согласно официальным документам, населенный пункт представлял собой концепцию самодостаточной системы, обеспечивающей выживание гражданского населения без централизованного руководства во время ядерной войны.       Как только латентная форма "Красного света" была признана готовой для полевых испытаний, чудесным образом оказалось, что умницы из Минобороны как раз изобрели радиационный протектор. И жителям Хоупа была предложена честь опробовать окончательно завершенный и абсолютно безопасный для беременных и кормящих мам препарат в ходе массовых тестов. Напуганные советскими бомбами и "кузькиной матерью", люди вставали в очередь, лишь бы первыми в мире заполучить устойчивость к последствиям ядерного конфликта.       И знаете что? В течение 998-ми дней вирус действительно был безопасен.       Ну, почти что безопасен. Стоит ли упоминать, что все двадцать шесть детей, зачатых или вынашиваемых после старта "Карнавала-два", имели явно выраженные отклонения? Ну и уродливый же ты сукин сын, позже равнодушно подумает Рендалл, проходя в разгромленной лаборатории мимо колбы с младенцем, спину которого покрывали короткие острые шипы. Никто из этих детей, сразу после рождения отбираемых у родителей, не дожил до Нулевой вспышки. Их мамы и папы внезапно обнаруживали сильнейшее желание сменить место жительства, пропадая из поля зрения соседей. Правда, воду мутила местная группировка хиппи, но кто станет воспринимать речевки сборища укуренных подростков всерьез? Так что ученым ничего не мешало забирать маленьких калек в лабораторию и потрошить тех из них, кому повезло умереть, так и не сделав первого вдоха. Они писали многостраничные доклады, как вирус вмешивается в общий рост плода и формообразование органов, как он проникает сквозь плаценту уже практически готовых маленьких людей и "исследует" их, преобразовывая отдельные ткани и отступая обратно в бессимптомного взрослого носителя, словно неудовлетворенный результатом. К сожалению для курирующих "Черный свет" ученых, никто из генетиков за сорок лет так и не узнал точных условий и точный алгоритм подобных химерических мутаций. И что являлось исходной версией "Красного света" тоже известно не было - данные эти были утеряны в хоупском инциденте.       Элизабет Грин переехала в Хоуп вместе с родителями по приглашению властей - ее отец отдал морской пехоте пятнадцать лет своей жизни. Получила укол бледно-розовой субстанции, как и остальные жители города. Спуталась с парнем из тех самых хиппи, обосновавшихся буквально за стеной лаборатории. Забеременела. Сидевшие в подвале больницы ученые, которым передавались все данные о здоровье пациентов, с удовольствием отметили, что плод не имеет никаких характерных на этом этапе изменений как в анатомическом, так и гормональном со стороны матери плане. И, следственно, можно надеяться на выполнение основной задачи - сделать вирус полностью нейтральным к человеку, заставить его впасть в спячку на митохондральном уровне и проявить свои смертельные свойства только по приказу сверху. А ориентироваться, в каких именно людях ему стоит переходить в активную форму, он должен был по генетическим маркерам, роднящим определенные группы населения. Как раз в 64-м Говард Темин на примере РНК-содержащих вирусов, коим и являлся "Свет" во всех своих проявлениях, показал, что центральная догма Уотсона не всегда верна,(11) а значит, имелась возможность принудительно, на основании внешнего образца изменить вирусную ДНК и сопутствующие ей свойства.       Потом Грин легла в больницу на сохранение, и в Хоупе наступил ад кромешный.       До культового фильма ужасов Ромеро(12) оставался целый год, а улицы городка уже заполонили орды живых мертвецов, будто канун Дня всех святых наступил раньше обычного. Вирус словно с цепи сорвался. Казалось, что в лице ребенка Грин "Свет" наконец-то нашел то, что давно искал, и вспомнил, что он есть на самом деле - универсальный истребитель рода людского. Ученые хотели выделить четкие признаки, по которым вирус будет отличать этнические группы, но что-то коренным образом не так пошло. В видении "Красного света" стали равными вообще все живые организмы. Стая обезумевших собак, покусанных своими же хозяевами, разорвала в клочки пятнадцать непривитых военных, которые на протяжении часа умудрялись отстреливать зараженных до того, как относительно медленные зомби выходили на дистанцию рукопашной.       Потеряв связь с подразделениями и уловив сигнал SOS от персонала, забаррикадировавшегося в научном комплексе, военные наглухо обложили город. Команда, отправленная на штурм с поддержкой бронетехники, вернулась ни с чем - зараженные сплотились, чтобы дать отпор вторженцам и защитить свою госпожу. Действовали они поначалу бестолково, чисто инстинктивно - сказывалось отсутствие опыта у Грин, мозг которой уже начал трансформацию в грандиозную вычислительную систему. Тварям вроде охотников выводиться она тогда и вовсе приказывать не умела. Однако, когда штурмовые группы приблизились к больнице, где по словам ученых располагалось лежбище Грин, выяснилось, что медучереждение уже опустело. Зараженные просто забились в канализацию и подвалы, предварительно уведя хозяйку прочь. К научникам пробиться тоже не удалось: группа едва унесла ноги, когда оба БТР подорвались на выскочивших из-под канализационных люков тварях, некогда бывших людьми. Авиаудары, запрошенные спустя минуту, по-видимому, целей не достали.       Командование начинало нервничать. Город был забит "партизанами", истекающими биологической отравой изо всех щелей. Что происходило внутри периметра было неясно, связь с лабораторией прервалась. Поступил приказ сверху вернуть исходники эксперимента любой ценой. Согласно показаниям выживших из штурмовой, часть убитых присоединилась к нападавшим... Того и гляди выказавшие признаки скоординированного управления зомби устроят прорыв и затеряются в лесах Айдахо. Одним словом, положение складывалось очень и очень удручающее.       Кто-то из штаба предложил составить новую команду, специализирующуюся на таком "норном" противнике. И наверняка получил за это медаль впоследствии, поскольку операция увенчалась успехом.       В кратчайшие сроки собранный отряд возглавлял Питер Рендалл, во Вьетнаме зарекомендовавший себя как "рейд грант", крупный специалист по схоронившимся чарли. Пустые улицы словно вымершего города не могли обмануть лейтенанта. Методично выбивая зараженных из укрытий, под его руководством отряд загонял ораву "ходоков" и откусывал от нее все новые куски. Попутно убедившись, что ботаники пали смертью храбрых, и забрав часть документации, поредевшая группа настигла Грин в коридорах разгромленного госпиталя - там, где все началось.       Рэндалл мог бы окончить эту историю еще тогда. Поняв в ходе операции, какой ужас выпустили ученые в этот мир, он был бы способен перерубить Грин ее цыплячью шею, что предлагали сделать другие члены отряда. Но, к сожалению, лейтенант являлся солдафоном в самом грубом смысле этого слова. Профессиональным, без сомнения, но видящим в зараженных не какой-то потусторонний ужас, а просто начинку для гробов, даже еще более протухшую, чем коммуняки. Приказ был превыше всего. Рендалл предпочел застрелить двух взбунтовавшихся солдат, захватить Элизабет живьем и отрубить себе руку, когда она укусила его.       За боевые действия на территории США Рендаллу был пожалован титул наместника службы, отколовшейся от войск РХБЗ вскоре после заморозки "Карнавала-два". Разведка Советов впала в прострацию - не каждый день Штаты стирают с лица земли собственный город ядерным зарядом. Поскольку Иваны не предполагали найти в Хоупе что-то интересное, им только и осталось, что гадать об истинных причинах бомбардировки. В прессу были запущены колонки о том, что город выполнил свою функцию по отработке логистики и координирования: семьи были вывезены, и напоследок Хоуп послужил полигоном для испытания новой сверхлегкой боеголовки. А что до Элизабет Грин, то она была перевезена в будущую штаб-квартиру Дозора, форт Детрик, что располагался в штате Мэрилэнд. Там, в окружении топей и злачных болот, раньше велись исследования "боевой" оспы, лихорадок всех мастей и прочих жемчужин ведомства Минобороны.       И там Грин родила на свет сына - абсолютно здорового и розовощекого паренька. Уже потом Мерсер, штудируя Паутину Интриг, во время Первой вспышки столкнулся с личностью, которая предполагала, что цель хоупского проекта была в получении "конечной формы жизни", и что, возможно, Пария и являлся этой самой формой жизни. Тогда он не поверил данной памяти, как и той, в которой говорилось, что возобновлению исследования вируса был дан ход приказом тайных правительственных лиц. Эти лица были названы "настолько высокими, что для того, чтобы увидеть пост президента, им нужно было смотреть вниз". Мерсер не без резона посчитал, что власти в ходе манхэттенской блокады просто запустили идеи абсурдной конспирологии. Чтобы приближенные к этой власти люди оставались лояльными и не слушали иностранных специалистов с мировым именем, которые прямо заявляли, что США крупно облажались, раз эпидемия имеет все признаки вышедшего из-под контроля биооружия. Вроде того, как басни о глобальном правительстве иллюминатов в мирное время служили для дискредитации реальных исследований на тему реальных законов - тех, по которым существуют международное взаимодействие. Недалеких легче контролировать, не так ли?       Впрочем, еще без знания всей этой череды обрубания концов, к Алексу постепенно пришло понимание, что влип он в какое-то дерьмо, и дерьмо это было конкретным. Насторожил Мерсера первый же успех в проекте "Черный свет". Работа заняла почти три года - оригинальный "Красный" тщательно скрывал свои секреты, и даже с учетом того, что "эра генома" наступила только к восьмидесятым, ученые бились над ним феноменально долго. На протяжении сорока лет они ворошили это осиное гнездо, но лишь Мерсер разобрался в том, где терпели неудачу остальные специалисты. Модифицировал вирус, чтобы он заставлял работать могущественные белковые машины, на которых функционирует жизнь, в ином режиме. Созданный им штамм и получил название, к проекту приписанное.       Позже Мерсер будет обреченно гадать, получилось бы у него хоть что-то, если бы она этого не захотела.       Тестируемый на приматах "Красный свет" действовал довольно быстро. Не более получаса хватало на то, чтобы макака-резус начинала выказывать сильное недомогание, а затем обращалась в безмозглую тварь, агрессивного распространителя вируса. Если бы не мизерный инкубационный период и начинающееся со временем опухолеобразование, симптомы можно было бы связать с обычным бешенством. В случае, если больная особь кусала здоровую, время заражения увеличивалось в десятки раз. Было это связано с тем, что в готовом носителе вирус частично вбирал геном хозяина с кое-каким молекулярным мусором, обыкновенно именуемым спящими последовательностями, и сохранял его в характерной емкости на цепочке РНК. Этот "держатель маркера", будучи заполненным, при переносе в нового хозяина вызывал противоречия транскрипции и вынуждал вирус очистить емкость, прежде чем приступать к работе над новой средой обитания. Таким образом, вирус в считанном числе зараженных клеток сжигал энергию на разрыв устоявшихся связей вместо того, чтобы сразу кинуться размножаться.       Пока коллеги изучали каждый штамм в отдельности и старались выделить, какая молекула со своим окружением за какое свойство отвечала, Мерсер, недолго думая, решил смешать пару хоть и родственных, но неохотно совмещающихся штаммов. Алекс взял в качестве базы образец, который по отношению к источнику считался довольно редкостным. Вызывал он специфические изменения в тканях, прогрессировавших быстрее, чем влияние на мозг стандартных штаммов "Красного света". Если обычные штаммы глушили нервную систему позвоночных, не давая им замечать изменения тела и чувствовать боль, то DX-1118 в большинстве случаев не оставлял шансов носителю, заставляя его страдать от болевого шока.       А еще он был единственным штаммом, не имевшим преусловитого "держателя". Не так уж и странно: если учесть, что носитель все равно будет мертв, то функционировать в нем долго не получится, и присасываться к его молекулярному конвееру смысла нет.       Доктор Мерсер проигнорировал коллег, бурчащих, что все это уже было испробовано, и вообще, Алекс не один здесь такой умный. Он самозабвенно принялся за дело, решив, что если конечного результата не выйдет, то можно будет определиться, в каком направлении работать дальше. Тогда еще неизвестная Мерсеру Грин, "живая фабрика" штаммов, генерировала подобные структуры десятками. У доктора же с информационными мощностями Гентек ушло девять месяцев на то, чтобы произвести стабильную молекулу, в которой "держатель" сочетался с цепочкой DX-1118, не сказываясь на свойствах оного. Наконец, пришел час испытаний на позвоночных, когда члены проекта уже вдоволь науськали DX-1118C на одноклеточных, лопавшихся от него цитоплазменными разводами точно так же, как и от предыдущей версии.       Десять секунд.       Именно столько продержались мыши, прежде чем конвульсии и внутренние кровотечения доконали подопытных. С резусами та же история, взрывной рост опухолей приканчивал обезьян с запредельной скоростью. Вот они сидели на полу контейнера, почесывая место укола и озадаченно глядя на сотрудника в защитном костюме, спешно закрывающего крышку. И вот они уже лежат неподвижными грудами плоти.       Карен по соседству испуганно выдохнула, да и остальные члены команды отрицательные эмоции не пытались скрыть. Мерсер своим творением был, прямо сказать, поражен. Создавалось впечатление, что испытанная модификация не принадлежала этому миру. Молекулярные процессы рекомбинации, копирования и воспроизведения попросту не могли идти с такой скоростью. Не имели они на это права в рамках законов, по которым существует реальный мир!       - Сорок лет исследователи утверждали, что это невозможно. Но это произошло в самом деле, на наших с вами глазах, - мягко произнес МакМаллен, у которого в глазах только слепой бы не углядел вспыхнувшие огоньки фанатизма. - Мои поздравления, доктор Мерсер, вы сдвинули проект с мертвой точки!       И директор выдал короткие размеренные аплодисменты - и только он. Остальные попросту не понимали, что это вообще было, и как на это стоит реагировать. Но, увидя явное воодушевление МакМаллена по поводу проделанной работы, постепенно переключили свои физиономии на выражение "Ага, так ведь и было задумано, отличная работа, док".       МакМаллен воодушевился еще больше, когда выяснилось, что на уже зараженных "Красным светом" смертельно опасный новичок не реагировал. Резюмировав, что в случае воспроизведения латентной формы любой привитый человек будет невидим для DX-1118C, Реймонд объявил о назначении Мерсера руководителем проекта и предоставлении ему полной свободы действий.       На следующий же день МакМаллен без предупреждения заявился в блок особой безопасности. Там Алекс как раз пытался выяснить, с чего концентрация жизнеспособных частиц вируса в погибших особях оказалась даже меньшей, чем во вводимом образце. Появившиеся в ходе самокопирования - а они непременно должны были появиться! - вирионы исчезли, а "держатель" оставшихся был пуст, оставляя возможность суперинфицирования. Как это вообще было возможно? Мерсер только начал продумывать концепцию, но директор заставил его бросить все и подписать еще кипу бумаг о неразглашении, а затем торжественно повел на закрытый доселе 51-й этаж. Пока лифт поднимал их наверх, МакМаллен принялся разглагольствовать о чем-то в духе "инстинктивного чувства темной силы, таящейся в человеке, силы, которую можно разбудить, упорядочить и направить в нужное русло", чем заслужил несколько подозрительных взглядов от красноречиво молчавшего Алекса.       51-й этаж встретил их гермодверьми, а также охранниками, облаченными в экипировку куда более продвинутую, чем те, что патрулировали погрузочную площадку и коридоры лабораторий. И если бы взглядом можно было гипнотизировать, то Мерсер бы уже давно потерял волю под безмолвно провожающими его с МакМалленом окулярами ночного видения. Рации срежетали, обозначая путь прямиком в центральное помещение, в котором находился огромный контейнер из ударопрочного стекла. И, что самое важное, он был обитаем.       Это была женщина. Вполне живая, похожая на бездомную - частично выбритая косматая голова, пигментарные пятна на лице, босые ноги, отсутствующий, будто при наркотическом опьянении, взгляд. Правда, облик бездомной не вязался с ее одеянием. Отчетливо были видны жерла катетеров, идущих вдоль позвоночного столба, на груди располагалась черная коробка считывающего устройства. Ремни для фиксации окончательно заставили Мерсера понять, что она здесь в качестве подопытной.       Алекс почувствовал то же, что спустя еще четыре месяца смог ощутить, приближаясь к Грин, только уже во вскрытом стеклянном кубе - недоверие. Тогда: разве может она быть зараженной, если ее тело не покрыли коросты и новообразования? Потом: разве могла эта хрупкая особа устроить на закрытом и хорошо охраняемом этаже такой беспорядок? Тогда он еще не знал, что масса, окутавшая стену лаборатории изнутри, подчинится одному ее движению - просто впитается внутрь железобетона, а затем разъест и разломает его, разом омертвев.       Грин продолжала сидеть, подтянув колени к лицу, и Мерсер смотрел на нее.       Что там МакМаллен говорил, пока Алекс размышлял, как она не постарела за сорок лет? Ах да, якобы конкретно на это существо свод законов о правах человека уже не распространялся.       - Я считаю, что это нельзя изучить в полном смысле этого слова, Александр. Это надо чувствовать, и вы, я вижу, с этим превосходно справляетесь, - вывел его из созерцательного транса МакМаллен. - Я предоставляю вам постоянный доступ к объекту "Мать". Все, что она может вам дать, вы можете использовать в своих работах, - тут он понизил голос и кивнул головой в сторону неподвижных охранников:       - Главное, не давайте этим крепким парням повода усомниться в вашей стерильности... да и в честности тоже. Они не в ладах с чувством юмора, - директор улыбнулся, как он думал, снимая повисшее в воздухе напряжение. - Так вы, я понимаю, по-прежнему в деле?       Мерсер осоловело кивнул. Он уже то ли создал, то ли вовсе реанимировал страшное биологическое оружие, способное при отсутствии герметичной защиты убить любое живое существо независимо от концентрации, а теперь ему показывают... это? Неужели откровений за неделю недостаточно?       По возвращении в обитель склянок и электронных микроскопов Мерсер от вопросов обеспокоенной Карен на автомате открестился банальностью "лучше тебе не знать" и только потом соизволил добавить волшебное слово "неразглашение". Той ночью он был очень задумчив, хотя и не менее чем обычно нежен с ней.       Коготок увяз - только всю птичку и видели. Проект "Черный свет" делал разворот в очень опасном направлении, и чем дальше Алекс вслушивался в речи МакМаллена, тем отчетливее понимал, что правительство мертвой хваткой в Гентек вцепилось, выпытывая, когда же разработки можно будет на военные рельсы поставить. Ни о каких прорывах в области медицинской генной терапии речь уже не шла.       - Александр, прошу, озаботьтесь вопросом что могут нам дать характеристики штамма, а не как именно он работает, - вещал Реймонд. - Собрание директоров признало серию "Свет" многообещающей перспективой и отдает приоритет вашим наработкам. Надо ожидать новую группу на следующей неделе, постарайтесь с ними скооперироваться.       Да, механизмы преобразования тканей DX-1118C, в отличие от "красного" тезки, действительно можно было считать прорывом. Необходимо было лишь выделить отдельное деструктивное свойство штамма-убийцы и обернуть его себе на пользу, сделать продуктивным. В итоге Мерсер разработал дочерний штамм, сильно прореженный и менее стабильный по сравнению с его "Черным светом", но способный наращивать мышечную ткань, укреплять локомоторную систему человека в рекордные сроки без критических побочек. Как раз ее довели до ума под конец Первой вспышки, и в качестве сыворотки суперсолдата DX-1120 обернулся против своего создателя. Но на тот момент Алекса волновали вещи, далекие от пудовых кулаков уберов с инъекторами Кровотоксина на костяшках. Гентек подключал к проекту других своих ученых - надлежащим образом укрытых за броней предвзятости, помогающей им легко отмахнуться от сомнительного характера исследований. Хоть Мерсер позже неосознанно "отомстил" ученым, пополнив Паутину Интриг ими почти что в полном составе, выследив и поглотив за восемнадцать дней хаоса на Манхэттене, кровь ему попортили знатно.       Мерсер сам не заметил, как начал саботировать проект, затягивая каждый этап исследований. А все становилось только хуже. Черный дозор теперь дежурил не только на этаже 51, но и по всему зданию, закручивая гайки. Грубые регулярные обыски, просвет рентгеном личных вещей и самих ученых, расстрел на месте забывчивой лаборантки, которая всего лишь оставила ключ-карту на рабочем месте и без нее попыталась пройти через заблокированный шлюз... Офис Гентек превратился в башню темного властелина, из которой каждый день сбегали зашуганные узники, облаченные в белые робы, лишь затем, чтобы по прошествии ночи опять вернуться в ее застенки. А вот сам властелин, доктор МакМаллен, был настроен очень даже позитивно, будто так и надо было.       Как знать, если бы безопасники Рендалла установили в придачу ко всем мерам автоматизированные весы, Мерсеру бы и не удалось выбраться со своим детищем из комплекса - так же, как он будет обманывать через человеческий фактор терминалы военных блокпостов несколько дней спустя. Но не станешь же вести строгий учет не только всех реактивов, но и масс, отдаваемых или принимаемых при посещении уборной и кафетерия, чтобы было с чем сравнивать массу исходную?       Мерсер связался с Даной, попросив о помощи в сборе информации. Серьезно поссорился с Карен, разойдясь с ней во взглядах на рабочий проект и упрекнув девушку в бесхребетности - она явно боялась всего этого движения вокруг "Черного света", но предпочла делать вид, что это ее не касается. Так и продолжила лебезить перед МакМалленом. Старший генотипировщик по-прежнему выполняла свои обязанности по запросу Алекса, но их отношения перешли в разряд исключительно деловых.       Постоянный стресс на работе и страх, что руководство вычислит его поползновения на историю проекта, изматывали Мерсера. Как минимум было можно ждать, что у него отберут лицензии на полномасштабную манипуляцию людским геномом, которую в США реально было получить только через Гентек, а вместе с ними исчезла бы и возможность разоблачить, вероятно, в прошлом творимые корпорацией зверства. Однако с недавних пор вероятность получить пулю в голову без суда и следствия угрожающе возросла.       Когда он с Паркер задержался в лаборатории допоздна, раздался звонок от паникующей сестры. В чем-то она со своим хакерском сообществом прокололась, и теперь дверь ее квартиры выламывали суровые люди безо всяких знаков отличия. Что Мерсер мог бы поделать против группы невозмутимых дозоровцев? Кинуться к сестре и гарантированно получить дозу свинцового успокоительного? Пока вояки не выяснили, как эта девушка была с Алексом связана, необходимо было довести дело до конца. Доктор уже успел выяснить отдельные детали и понять, что его проект был оплачен кровью сотен ни в чем неповинных людей. Тогда он еще помнил, как именно следует просочиться через кордон без помощи идеальной мимикрии, которую в полевых условиях только детекторы могли засечь. Ну или особо наблюдательные солдаты, которым могло не понравиться, что командир оказался на блокпосту, перемахнув через шестиметровое заграждение.       Без везения не обошлось - захват сестры Дозором пришелся как нельзя кстати на смену нужного Мерсеру человека. Но и только, с этого момента в жизни ученого началась короткая и сплошь черная полоса. Он сбросил пиджак, надел куртку и жилет с капюшоном, вызвал такси и спокойно вышел из лаборатории. Уже во дворе Карен поняла, что его старая речь про сжигание мостов не в порыве эмоций была брошена, а произнесена на полном серьезе. Девушка попыталась Алекса остановить - да так и замерла, пригвожденная холодным взглядом и словами:       - Вам еще не поздно окликнуть ближайшего дозорного, доктор Паркер.       Отборной армейской ругани и криков "Стоять, руки за голову!" в спину так и не последовало, и Мерсер с горечью подумал, что Карен если не приняла его позицию, то хотя бы не была против. Холодный осенний вечер встретил Алекса за шлагбаумом, и привратник в будке недоуменно посмотрел вслед доктору, который, надев знакомую куртку, почему-то не направился по обыкновению на вечернюю прогулку Брайант-парк, а сел в такси.       Мерсер наверняка предпочел бы помнить все эти детали - как именно он вынес из тщательно охраняемой лаборатории вирус, почему пробирка, укрытая во внутреннем кармане куртки, была заполнена кроваво-красным содержимым, а не розовым или прозрачным как обычно. Какую купюру он сунул таксисту со словами "сдачи не надо", когда на него пришла ориентировка и машины в пробке стали проверять копы. Как пришлось выбираться с улицы, втягивая голову в плечи.       Было страшно. Так, как никогда в жизни.       Преследуемый агентами Черного дозора из гражданской среды, Мерсер поспешил на Пенсильванский вокзал, рассчитывая, что в транспортном узле, в столь многолюдном месте его не посмеют остановить из-за угрозы начала эпидемии. Там его и загнали в тупик у одной из мраморных лестниц.       Мерсер забудет, как в мозгу пронеслась обреченная мысль: Сейчас или никогда. Если его подстрелят раньше, чем акт террора будет осуществлен, то пробирка выпадет из ослабевшей руки и целехонькой спокойно прокатится по мрамору.       Он забудет, была ли надвигающаяся тьма, отделение от тела или какие там еще смерти эффекты приписывают. Забудет, что умирать чертовски больно, даже хуже похода к зубному. По крайней мере, когда в тебя четверо мужчин в строгих костюмах, похожие на охранников ювелирного или брокеров с Фондовой, всаживают по строчке 5,56 бутылочных каждый. Левая ключица вдребезги, сложные переломы ребер, пробиты легкие, брюшная полость в решето? Не беда... Максимум через десять секунд агония закончится, когда разрастающаяся под действием "Черного света" мозговая ткань вытолкнет его за грань восприятия.       Хоть Александр Джей Мерсер являл собой личность с недюжинным интеллектом и искренним желанием исправить хоть какую-то несправедливость, пусть и жестоким, античеловеческим способом, этого было явно недостаточно, чтобы переиграть машину куда более безжалостную и великую. Едва вступив в схватку с системой, он тут же потерпел поражение, и умер разочарованным и гневающимся - на свою ненормальную жизнь, на людей вокруг и тех, кто ими управлял.       Однако...       Однако, как говорила одна небезызвестная вымышленная персона, ставшая прообразом всех художественных гениев нового поколения(13) - тех, которые осознают, что их деяния зло, лишь по сотворению чудовища, - жизнь упряма и цепляется за нас тем сильнее, чем мы больше ее ненавидим.       Вот ведь в чем дело, нет возможности обмануть Мрачного жнеца. Никому за историю человечества это не удавалось.       Но, по крайней мере, своей нелепой попыткой можно его насмешить. Так что он, быть может, находился в хорошем настроении, когда пришел за душой Алекса Мерсера, раз заключил ее в новом аппаратном обеспечении. Незадаром, конечно.       Пришлось возвращать долг, работая Жнецом на полставки. Пояснения к главе Название главы является отсылкой к известной повести о раздвоении личности доктора Джекилла и отпочковавшейся от него темной стороне по имени Хайд. (1) Сакраментальная фраза из Wings of liberty, произносимая дедушкой-Менгском. В том или ином виде генерировалась множеством философов, так что в устах Мерсера уместна. (2) Во как я ловко объяснил, почему читатель после прочтения вышеизложенных (и нижеизложенных) абзацев не вправе завопить "НИХУЯ НЕ ПОНИМАЮ-У-У-У!!!" Но на самом деле достаточно вспомнить события, описанные в предыдущих главах, и подождать момента, когда Мерсер выйдет из режима горожения околесицы. (3) Клото, Лахесис, Антропос - мойры, богини, определяющие аспекты судьбы в древнегреческой мифологии. И нет, Мерсер на ней не помешан, что будет видно позже, просто его сознание все еще частично находится в "поэтическом" состоянии. (4) "Мы уже не в Канзасе" - весьма популярный американизм из "Волшебника страны Оз", обозначающий, что гг оказался где-то в неведомых ебенях. (5)Чудо-Майк - цыпленок-бройлер, настолько удачно обезглавленный фермером, что это практически никак не ухудшило самочувствие птицы - ствол его мозга продолжил спокойно функционировать, управляя телом. Покрыл себя неувядаемой славой на ярмарках и спровоцировал массовые казни кур силами граждан США, пытавшихся повторить успех Майка. (6) Мерсер хоть и мрачный ботан, но ужастики со своей сестрой в девяностые таки смотрел. Опыт других людей тут не при чем - навряд ли Мерсер стал бы копаться в чужих (кек) мозгах не ради паролей, а ради просмотра "Чужих 3 и 4". (7) Мерсер расовый пиндос, конечно, что я стараюсь подать через американские фразеологизмы, историю и поп-культуру, но к правительству своей страны относился с большим скептицизмом даже до расстрела на Пенн. В остальном же он, как и положено помешанным на своим пробирочках людям науки, был аполитичен в моей версии. (8) Отдельная община "Ветви Давида" устроила в 93м натуральный фаркрай 5, только масштаб был поменьше. Результат нэмного предсказуем - община выпилена ФБРовцами, не без потерь среди последних. (9) Бритва Оккама - известнейший принцип, гласящий, что наиболее вероятна самая простая и лаконичная из концепций. Например, скорее Мерсер и Амун в своих сиквелах реально тупые из-за лености сценаристов, чем все это было хитрыми планами. (10) Этот (а также некоторые другие события, каждое указывать не буду, при желании найдете сами) эпизод взят из официальных комиксов по Прототипу. Как и книги по Старкрафту, мною они воспринимаются как противоречащий канону и самому себе (и местами довольно хуевый) полуканон, поэтому большая часть эпизодов привела к другому развитию событий, не затрагивающих сюжетные линии оригиналов. Мне можно, у меня AU. (11) Реальное открытие из истории генетики (эпоха ДНК), имевшее время как раз в начале хоупских исследований по канону Prototype. Совпадение? Да, самое обычное совпадение, но чертовски удачное для автора. (12) В данной перекрещенной вселенной Prototype/Starcraft существует термин "зомби" и снимались фильмы про зомби. (13) Доктор Франкенштейн, не Фауст, хотя его Мерсер тоже помянет.