foolishness

— ты просто можешь от меня отъебаться? — джено резко дёргает локтем, сбрасывая со свой руки чужие цепкие пальцы. — нет, не могу! — донхёк всё равно бросается вперёд, стараясь не отставать от джено, чей один шаг равен его нескольким. тот резко останавливается и разворачивается лицом к ли, смотря в глаза самым раздражённым взглядом, который вообще может быть. — чего ты от меня хочешь? — на тяжёлом выдохе. — ну, знаешь, вообще, я много, чего хо- — короче. — давай встречаться. между ними повисает гробовая тишина. они просто стоят друг напротив друга и не смеют свести глаз, посмотреть в другую сторону, моргнуть лишний раз. каждый пытается понять, что творится у другого в голове, предугадать ход мыслей и действий. и, если джено старательно переваривает информацию, медленно выводя самого себя из состояния аффекта, то донхёк просто терпеливо дожидается ответа. и ответ этот немногословен: — нет. — да почему? — буквально взвывает донхёк, всплескивая руками. — почему? — джено истерически усмехается. — почему? ты ещё спрашиваешь? серьёзно? я сменил три школы из-за тебя, донхёк, три! и в каждой ты натравливал на меня остальных учеников, делал просто всё, чтобы испортить мне жизнь окончательно, а теперь предлагаешь встречаться? чувак, это так не работает. — но тебе некуда деваться, мы соулмейты! — такой себе аргумент, — юноша кривится, хоть и понимает, что деваться ему действительно некуда: донхёк его из-под земли достанет, если захочет. а он захочет. — ну, знаешь, обычно, этого бывает достаточно, — донхёк пожимает плечами и подтягивает лямку рюкзака, чтобы тот не спадал. — ну, знаешь, обычно, люди не издеваются над своими соулмейтами, а потом не прибегают с просьбами простить их. — я и не просил у тебя прощения, — донхёк щурится по-лисьи и слегка растягивает уголки губ. — ещё лучше, — джено вновь резко разворачивается по своему направлению и ускоряет шаг, чтобы побыстрей добраться до дома, и ли-господи-как-же-он-меня-достал-донхёк отвязался от него. — да, блять, стой же ты! — парень подбегает следом и цепляется за рукав чужой куртки, оттягивая её на себя, при этом чуть ли не поскальзываясь и не пропахивая носом землю. джено в момент грубо хватает его за запястье так, что пальцы автоматически разжимаются и боль чувствуется даже через манжет толстовки. и тут донхёку действительно, впервые в жизни, наверное, становится страшно. и даже толком не понятно из-за чего: то ли из-за того, что ему прямо сейчас могут хорошенько въехать по лицу, то ли из-за того, что ему придётся ампутировать кисть руки. из двух вариантов донхёк мысленно выбирает первое. — я повторяю в последний раз: просто отъебись от меня, — чётко проговаривает ли с паузами после каждого слова и максимально серьёзным выражением лица. — если ты ещё хотя бы один раз подойдёшь ко мне ближе, чем нужно, я изобью тебя до полусмерти, клянусь, — и так же небрежно отпускает тонкое запястье, уходя прочь. донхёк только ёжится, потирает больное место и бросает в след приглушённое «сука». // угрозы никак на донхёка никогда не влияют. он их мимо ушей пропускает и продолжает творить всё, что ему вздумается. а то, что ему вздумывается не всегда (читать: никогда не) приносит удовольствие кому-то ещё, кроме самого донхёка. в зале шумно очень, все сидящие болеют за свою команду, а, когда мяч наконец оказывается в корзине, показатели увеличиваются в два раза, и донхёка бы здесь вообще не было, если бы не один конкретный человек, заставляющий его не спать ночами и бесить самого себя. джено играет потрясающе. и это признают абсолютно все, кому когда-либо посчастливилось наблюдать за ним. но донхёк не видит ничего интересного в том, чтобы следить за ярко-оранжевым мячом, ему больше по душе рассматривать самого капитана команды (самого, кстати, прекрасного во всех смыслах капитана), смотреть как напрягаются его мышцы, как фиолетовые вены проступают под кожей, как он облизывает сухие губы от переизбытка адреналина, как бросает быстрые взгляды на болельщиков. толпа хочет хлеба и зрелищ, и, если еду проносить нельзя, то самым запоминающимся зрелищем является джено, его влажные от пота каштановые волосы, солнечная улыбка и глаза-полумесяцы. когда всё заканчивается, игроки уже выходят из раздевалки. донхёк выжидает за углом свою жертву, и когда джено (по обыкновению, самый последний) переступает порог душной комнаты, уже готовый к горячему домашнему чаю и радостный из-за того, что надоедливый соулмейт, похоже, всё-таки, решил отстать, донхёк вылетает на него и толкает назад. у джено ноги от неожиданности подкашиваются, за стены начинает в панике хвататься, но всё равно заваливается вместе с ли на грязный пол. джено только закрывает лицо руками и, уже забив абсолюто на всё, волком воет куда-то в пустоту, когда донхёк сидит у него на бёдрах, расставив руки по обе стороны от головы. джено затыкается и не издаёт больше ни звука, пока хёк пялится на его пальцы (безумно красивые и эстетичные пальцы, которые был бы совершенно не против почувствовать на своей талии, плечах, шее) и дышит сбито и тяжело. — господи, когда это всё закончится, — бурчит джено неразборчиво, но соулмейт его всё с лёгкостью понимает, — что я такого ужасного сделал, что теперь приходится мучиться с этим долбоёбом? — эй, — в негодовании кривится ли и бьёт носком кроссовка по чужому колену. — я классно целуюсь вообще-то. — если кто-то однажды сказал, что ты классно целуешься, не значит, что это действительно так, — всё ещё не убирая ладоней от лица, проговаривает джено и самодовольно усмехается. донхёк обиженно фыркает. — в любом случае, ты можешь проверить это сам. прямо сейчас. — спасибо, не хочу. — мне похуй, — на удивление легко убирает руки джено и впивается губами в его. донхёк кажется совсем безобидным на первый взгляд, но, если его разозлить (или просто родиться его родственной душой), то этот мальчик-солнышко становится мальчиком-беги-пока-ноги-есть, потому что кажется, что он по какому-то своему желанию может становиться невообразимо сильным и способным удержать в лежачем положении даже джено, хотя казалось бы. донхёк переплетает их пальцы, только грубее приковывая тыльные стороны чужих ладоней к полу и терзая губы нещаднее. джено совершенно случайно кусается, и хёку приходится остановится. — ты чё, не целовался никогда, что ли? — спрашивает и улыбается подло-подло, джено ему врезать ещё сильнее хочется, но он ничего поделать не может: только голову отворачивает и краснеет, кажется, весь полностью. — серьёзно? лошара. — иди нахуй. — не переживай, я могу тебя научить, — облизывается. — всего шестнадцать тысяч вон за сеанс. — точно прикончу. — я тоже люблю тебя, сладкий. // на следующий день джено в школу не приходит. и ещё через два дня тоже. но совсем не потому, что та ситуация в раздевалке его сломила, а потому, что, как узнал от его одноклассников донхёк, он банально подхватил ангину. звонок в дверь их квартиры прерывает мирный дневной сон джено, но с кровати он не встаёт. из гостиной слышится мамино «иду», и глаза вновь невольно закрываются. через пару минут стучат уже в его комнату, и добродушная на вид женщина тихонько приоткрывает дверь. — милый, тут тебе твой друг принёс кое-что. ну, тот, который рыженький такой, с щёчками, хорошенький, не помню, как его зовут... дон..? — хёк. — продолжает за неё джено, отмечая у себя в голове, что ничего хорошенького в его «друге» нет. женщина посмеивается. — он попросил ничего не говорить, сам посмотришь, что там, а потом выходи поесть. — хорошо, мам, — парень накрывается одеялом с головой, а когда остаётся в комнате один, словно ошпаренный подрывается с места и тянется к столу, на котором стоит ярко-красная коробка. джено поднимает крышку и видит овсяное печенье в форме сердечек. кривое правда, видно, что ли сам делал. и сердце джено даже на мгновенье тает. а потом он видит записку: «подавись моей любовью». — долбоёб, — улыбается и достаёт из коробки печенье, которое оказывается на удивление вкусным. // вечером на телефон приходит сообщение. hyuckkk: ну как? jenjen: признавайся, тесто для печенья делала твоя мама? hyuckkk: да. и она сделала ещё кое-что, что ты можешь попробовать. jenjen: что? hyuckkk: меня ;) jenjen: о боже... hyuckkk: давай встречаться. jenjen: давай.