foolishness

— ты издеваешься? — раздаётся по комнате и, кажется, сбивает пыль с книжек на полках рядом. обычно, в подобные моменты употребляют слова «вспыхивает» или «раздражается», но это тэиль, он вспыхивать не умеет, поэтому максимально сдержанно выдыхает, опуская веки и вновь поднимая их спустя секунду. — я же тебе миллион раз показывал, это заворачиваешь сюда, а это — туда, всё просто. марк смотрит, как тэиль складывает листок и превращает его подбитую лодку в прекрасный, почти даже не помятый, бумажный кораблик с белоснежным парусом. обычно, в подобные моменты начинается описание изящных бледных пальцев, скользящих по такой же жемчужной бумаге, но это тэиль, у него пальцы совсем не примечательные, немного кривые, загорелые и с под корень состриженными ногтями. у скрещенных ног марка выстраивается целый порт, так что выбраться из тесного угла между кроватью и книжным шкафом, да и с перегородившим путь тэилем, становится проблематично. — останешься? — тот снизу вверх глядит на марка, аккуратно перешагивающего через препятствия и коленку самого тэиля, и сердце на миг перестаёт биться, когда одно маленькое судно всё же оказывается раздавленным замёрзшей пяткой. марк ничего не отвечает, уставляясь в окно, будто в надежде взглядом остановить накрывающие город пасмурные сумерки. он достаёт из кармана куртки коробок с промокшими под утренним дождём спичками и кое-как поджигает такую же несчастную сигарету. спустя минут десять марк уже обувается, топчась на замызганным дверном коврике у тэиля в прихожей. — у меня бумага закончилась. купишь? — тихо произносит хозяин квартиры, стоя перед ним с еле скрываемым расстройством на лице и корабликом из поганой тонкой газеты — в руках. — может быть. входная дверь издаёт режущий уши скрип и звучно хлопает. тэиль вдыхает оставшийся после марка запах мыла и прожжённого табачным дымом хлеба с молоком. // тэиль кладёт на холодный бордюр свой рюкзак и садится сверху, поджимая ноги ближе к телу и обнимая колени руками. через полчаса у марка заканчивается очередная тренировка по баскетболу, а у тэиля через полчаса последний автобус до дома отходит от остановки, на протяжении месяца никак его не дожидаясь. месяц, как марк играет в баскетбол. тот наконец выходит навстречу с растрёпанной светлой макушкой, раскрасневшимся лицом и прилипшими к вспотевшим вискам прядями волос; всё ещё сбито и громко дышит. — совсем свихнулся? — тэиль поднимается на ноги сразу же и, вырвав из рук марка вязаную шапку, натягивает её прямо ему на постоянно выпученные глаза и горбинку носа. — простудиться хочешь? у тебя же завтра пересдача теста. — именно поэтому и хочу, — марк срывает шапку одним резком движением и пихает в карман дутой куртки, разворачиваясь по направлению к своему дому и бодро уходя прочь. тэиль мелкими шагами вперемешку с бегом догоняет его и заставляет прикрыть голову своей чёрной бейсболкой. // на парах марк замечает у тэиля на стопке тетрадей очередной кораблик, уже в синюю клетку и расписанный какими-то формулами, располосованный карандашными стрелками и в некоторых местах протёртый ластиком. тэиль вырывает из тетради ещё один листок. — не надоело? — произносит марк полушёпотом. — ты умеешь делать что-то ещё, кроме этих дурацких корабликов? тэиль не останавливается, сгибает бумагу пополам, но по лицу его, хмурому и немного смущённому, видно, что задумался. — умею, — его взгляд больше не упирается в пальцы, а теряется где-то в пространстве. — но не хочу. это, наверное, просто вредная привычка, типа как курение или что-то такое. — и я тоже вредная привычка? — марк берёт в руки один фрегат и пытается разобрать надписи на сгибах. идеально выведенные символы букв, какие-то цифры и за красной линией полей — список продуктов недельной давности. — ты? — тэиль даже не смотрит на него, переводя внимание на слова лектора и принимаясь что-то записывать в тетради. — нет. болезнь. // через пару дней марк почти валится на давно знакомый коврик под дверью от бьющей в голову мигрени и жара под ледяной коркой кожи. — ты бы ещё при смерти припёрся, — тэиль сводит брови на переносице, вешая чужую верхнюю одежду на крючок, пока марк разваливается на аккуратно заправленной кровати, разводя конечности в стороны. — болезни сами по себе не проходят, их лечить надо, глупый. — говоришь, как моя мама, — бубнит марк и открывает глаза только тогда, когда тэиль бросает на кровать рядом с ним аптечку, принесённую из кухни, а нос щекочет пар от кружки с чаем. — ненавижу её. — я знаю, — тэиль ложится у самого края, подушечки пальцев невесомо мажут по линолеуму, ещё немного и сам на пол свалится; бросает взгляд на марка, рассматривающего паутинки еле заметных трещин на побелённом потолке. вокруг тихо, свет тусклый и сквозь полупрозрачные занавески совсем расщепляется на неуловимые частички, цепляющиеся за витающую в воздухе пыль. в углу стол, на столе перегоревшая лампа, на лампе наклейки с супергероями, на наклейках почти содравшаяся краска и полосы от тэилевых ногтей. тэиль давно выучил каждый угол в своей захудалой квартирке наизусть, но рядом с марком даже отошедший от стены кусок светлых обоев выглядит странным, новым и непривычным. — и меня, видимо, тоже. — может быть. // когда здравый смысл покинул пустую тэилеву голову — он сам до конца не понимает. может, в начале той осени, когда рядом вдруг появился какой-то марк ли из канады с растянутыми кофтами, болтающимися на плечах; в конце той же осени, когда какой-то марк ли впервые показался за домом тэиля с сигаретой и песнями двухтысячных из динамика телефона; или сейчас. весна скоро, конец февраля, почти не холодно, можно сказать, но марк стоит весь закутанный в кучу толстовок, в любимой затасканной куртке, с перемотанным шарфом подбородком и в шапке с бубоном. ярко-жёлтой, но теплом от неё ни капли не веет. серые тучи кажутся всё ближе, солёный ветер печёт лицо, а к носкам ботинок подкрадывается морская пена. марк провожает взглядом вымышленную одинокую чайку вдалеке и пинает гальку ногой. спустя минуту душащего молчания, тэиль поворачивает голову и через пряди волос, бьющиеся об нос под натиском злого ветра, наблюдает, как марк скидывает с плеча рюкзак и расстёгивает молнию. он вытряхивает гору бумажных корабликов, когда-то даром полученных от тэиля, прямо над мутной бирюзовой водой. некоторые сразу уходят на дно, некоторые улетают на порывах беспокойного воздуха и валятся на грязный песок, оставшиеся — падают на морскую гладь, уносясь всё быстрее от берега. — корабли отправляются в путь, чтобы встретиться с маяком, — марк зажимает губами сигарету и закрывает ладонью крохотный огонёк. — да, они могут разбиться о встретившиеся скалы, но их первоначальная цель — свет, тэиль. он делает одну затяжку, и дым на мгновение закрывает лицо марка тугой пеленой так, что тэиль теряет его на фоне одноцветного серого неба, почти порывается потрогать руками, чтобы убедиться, что не исчез. — а болезни нужно лечить. марк бросает окурок тэилю в ноги и пропадает в рассеивающемся тумане, когда ярко-жёлтая шапка оказывается совсем рядом с пирсом. тэиль разбивается о маяки.