Узнай меня

Погода в Канаде неожиданно радует. Она такая, когда не жарко и не холодно, а в самый раз. И виды красивые: цепь гор вдалеке, над которыми лениво клубятся белоснежные кучевые облака, словно покрывающая вершины перина. Барнсу нравится здесь, хотя с горной местностью у него не самые лучшие ассоциации, но он не зацикливается на этом. Они с Наташей в Канаде уже несколько дней, и все, что делает Баки, — гуляет по городу. У Романофф везде есть свои связи, а где их недостаточно — использует свои навыки. Барнс не лезет ей помогать, и дело не в том, что не может сделать тоже самое с таким же успехом (пусть методы его несколько более разрушительные). Просто его внезапно посетило чувство свободы, как только они "сбежали" с базы подальше от Мстителей и всех проблем, связанных с ними. Он здесь не ради вынужденной миссии и не ради кого-то, а только ради себя. Ощущение, будто бы он снова волен делать все, что пожелает, и ходить туда, куда нравится. Нет, теоретически, на базе он тоже может поступать так, как хочется. Его никто силой не держит и не следит за каждым шагом. Но все же там Баки сам чувствует себя иначе, скованней, в напряжении. Ему нравится свободно ходить по улицам, наблюдать за людьми и заходить в случайные заведения. После возвращаться в мотель, куда они заселились под видом путешествующей парочки, и открыть бутылочку пива — к черту, что не действует на него алкоголь, ему нравится — перед телевизором, сидя в кресле. В котором он и спит, так как двухместную кровать заняла Наташа и наверняка бы пристрелила за один взгляд в сторону этого удобного ложа. Хотя сама ночами и не появляется. Баки не жалуется, вовсе нет. Даже если пружины в кресле упираются куда не надо, а по утрам, несмотря на укрепленное сывороткой тело, у него минут пять спина деревянная. Пусть его еще мучают ночами видения о прошлом, Барнс никуда не торопится, желая растянуть пребывание здесь чуть подольше. И с каждым днем он подмечает, что Романофф сама не спешит. Она странным образом выглядит расслабленной и напряженной одновременно. Лицо ее выглядит более спокойным, но взгляд, направленный в его сторону, остается все таким же внимательно-острым. Вообще, общество Наташи — отдельная тема, к которой не поймешь, как правильно относиться. Она то сухо отчитается, сразу после убегая в ванную, то завалится на постель, не раздеваясь, принимаясь жаловаться на очередных идиотов. В одно время она молчит, а в другое затевает пикировку ехидностями. А еще ходит по номеру в своих невероятно коротких шортах и в майке, что оставляют мало простора для воображения. Она, как любая женщина, любит, когда на нее смотрят и, наверняка, не видит в этом ничего плохого, тем более, что посмотреть есть на что. И Барнс не отказывает себе в том, чтобы смотреть — совершенно не скрываясь, да еще и с легкой ухмылкой. Романофф делает вид, что не замечает, но в глазах ее то и дело мелькает насмешка и появляется превосходство. Во сне же Нат имеет привычку обнимать одеяло, обхватывая его длинными ногами, и держать пистолет под подушкой, на которой языками пламени рассыпаны ее короткие рыжие волосы. Она спит очень чутко и мгновенно просыпается, стоит Баки прийти в движение — спасибо, что не пристрелила спросонья. В чем-то они даже похожи... Впрочем, Барнс не понимает ее нежелания возвращаться на базу. Там же Брюс и отношения у нее с остальными куда лучше, чем у самого Баки. Но вместо этого Наташа пару раз соглашается (нет, он не предлагал) прогуляться с ним по городу, держа его дорогой под руку, как и положено парочке, черт возьми. Они разговаривают ни о чем, не касаясь дела, что их сюда привело, и все так же выбирают случайным образом языки — это стало какой-то фишкой для их общения, словно соревнование в знаниях. Которое Романофф условно выигрывает (один-ноль в ее пользу), когда заговаривает на хинди, а точнее на каком-то из диалектов, в чем Барнс не силен. Разумеется, просто так сдаваться ему не хочется, и Баки пробует что-нибудь припомнить, но по тихому и такому настоящему смеху Нат понимает, что либо выругался, либо припомнил какую-то индийскую поговорку. — Я не силен в диалектах, — признает он, пожав плечами и улыбнувшись одним уголком рта. — Откуда ты вообще в них разбираешься? Они как раз сидят в летнем кафе под навесом. Круглые столики, плетеные кресла, горшки с цветами и легкий ветерок, играющий с огнем волос улыбающейся Наташи. Баки определенно по душе такая прогулка. — Мне много где приходилось скрываться, — Романофф осторожно отпивает свой ванильный латте и смотрит в сторону белеющих в дали гор. — Почему ты не хочешь возвращаться? Обычно они не разговаривают о личном, но Барнс все же решается спросить, ему интересно. Если не захочет ответить, то сделает вид, что не поняла вопроса. Но Романофф переводит на него взгляд и прищуривает свои зеленые глаза: — Так заметно? — Не особо, — честно признает Баки, так как о ее нежелании вернуться в Нью-Йорк лишь строил догадки. — Мне казалось, тебе бы хотелось поскорее разделаться здесь со всеми делами и вернуться назад, к Беннеру. — Мы ищем иголку в стоге сена, — морщит нос Наташа. — Это не так просто. И я подумала... — она колеблется, не горя желанием делиться с ним чем-то личным, но все же продолжает, — подумала, что нам с Брюсом нужен перерыв... в общении. — Стив говорил, что у вас с ним все непросто, — осторожно говорит Барнс, ступая по тонкому льду чужого доверия. — Я сделала кое-что ужасное, — Романофф принимается мять бумажную салфетку, складывая ее и распрямляя, — чтобы спасти других, но... ужасное. Брюс... Он мне теперь не доверяет так, как прежде. Ему нужно подумать. И мы не вместе, — она коротко усмехается, продолжая рассматривать потрепанную салфетку. — Так что я решила побыть какое-то время подальше от всего этого. — Поэтому ты согласилась мне помогать? — Баки не задевает такой расклад, ведь своего он все равно добился, а ее мотивы уже не так важны. — Отчасти, — уклончиво отвечает Наташа, лукаво улыбнувшись и больше не дает развивать эту тему. Баки не настаивает. Как бы они оба не хотели растянуть свой небольшой, можно сказать, отпуск, но все же бесконечно тянуть его невозможно. Не резиновый. Тот же Стив начнет волноваться и обязательно отправится его искать. Хотя странно, что Роджерс даже не написал за это время ни одного сообщения. Может быть уже что-то случилось там, у них — и это причина не слишком задерживаться. Так что, когда Романофф все же что-то узнает, они начинают собираться. Наташа дает ему фотографии мест, где могла бы располагаться лаборатория или база Гидры, надеясь, что тот что-нибудь припомнит. Но пейзажи гор выглядят слишком однотипно, чтобы память могла зацепиться за детали, запуская процесс узнавания. Поэтому Баки выбирает место наугад. Всего таких четыре, и при неудачном раскладе придется проверить каждое. До того, как они вылетают на квинджете в одну из точек, Наташа подходит к нему, становясь так неожиданно близко, что носки ее ботинок задевали его обувь. Ладони, такие женственные, но привыкшие держать оружие, ложатся на его плечи, от чего Баки удивленно приподнимает бровь. А руки, не задержавшись, скользят вниз, пробегаясь по его боевой форме так, словно поправляя. Барнс несколько сбит с толку, и глаза его становятся настороженными, недоверчивыми, льдисто-холодными. Он ни на миг не забывает, кто перед ним — Черная Вдова, — и его тело напрягается, как будто она своими прикосновениями натягивает каждый его нерв. Посмотрев ей в глаза, Баки ловит такую же настороженность во взгляде, тщательно припрятанную за насмешкой, и совсем немного расслабляется. Романофф же, поймав его взгляд, растягивает губы в усмешке, а в ее пальцах вдруг мелькает лезвие, которым она одним движением отдирает клепку на его куртке. — Жучки Старка будут лишними, — поясняет она, кидая металлическую штуковину на улицу. — Тогда ты забыла про тот, что в обуви, — голос его хоть и остается спокойным, но на какую-то секунду Барнс едва не потерял контроль над рефлексами, которые кричали свернуть шпионке шею. — Так ты в курсе, — рыжеватая бровь на ее лице приподнимается, выражая удивление. — Я не был против, что Старк так страхуется, — дергает плечами Баки, рассматривая поврежденное место на форме. Досадно. Наташа могла бы просто сказать, но, видимо, играть с огнем ей нравится гораздо больше. Странно, но Барнс не против, особенно, если это помогает переступить им через напряжение в общении. Теперь же Романофф смотрит так пристально, так внимательно, ища что-то на его лице, и не понятно, находя ли. Он же просто в который раз разглядывает ее черты, отмечая, что она практически не меняется, словно застыла во времени, как и он сам. Лишь в глубине глаз собралось больше горечи. — Из ботинка доставай сам, — говорит на это Нат, отходя и начиная вводить первые координаты для полета. Ничего не остается, как достать нож и снять ботинок... Насчет подобных же устройств слежения в квинджете Баки даже не спрашивает. Наташа давно влезла своими ручками во все это. Он знает наверняка, так как в один момент собирался сделать тоже самое.  Они покидают приветливый городок, чтобы отправиться в холодные горы, где каждый порыв ветра пробирает до костей, а морозный, разряженный воздух сердито колется и затрудняет дыхание. В первых двух точках сканирование ничего не дало, зато повезло на третий раз. Посадить квинджет не представлялось возможным, пришлось спускаться на тросах, оставляя аппарат на автопилоте. А так как заправлять его было негде, время у них ограничено. Наташа уверенно ступает по неровной и скользкой скалистой местности, но Баки все равно страхует ее позади, да и вид... с этого ракурса ничуть не хуже, чем с другого. Барнс не чувствует себя особо собранным или готовым к действиям. Все кажется не таким серьезным. Только выучка не позволяет расслабиться совсем и дает оставаться начеку. Вход они обнаруживают в расщелине. Запирающий механизм приходится грубо взламывать, и массивная, немного промерзшая дверь с трудом поддается. Системы внутри не работают, вынуждая зажечь фонарики, лучи света от которых скользят по холодным серым стенам. — Чувствуешь что-нибудь? — негромко спрашивает Наташа, но эхо все равно разносит ее голос, как и едва слышные шаги. — Да. Здесь холодно, — отшучивается Баки. На самом деле напряжение внутри возрастает, как и неясное волнение с привкусом азарта. Но это не тянет на то ощущение, когда его посещают воспоминания, так что и говорить здесь не о чем. Широкий коридор с ощутимым наклоном вниз ведет в темноту. Барнс замечает пустующий пост охраны, где нет ничего интересного. Следов ведения боя тоже не видно, значит, базу скорее всего покинули добровольно. Ничего удивительного, учитывая, как сложно сюда добираться. И здесь можно разориться на отоплении —  настолько холодно, что пар идет изо рта. Они доходят до лифта, по габаритам похожего скорее на грузовой. — У меня странное чувство дежавю, — сама себе говорит Романофф, нажимая на кнопку вызова, но ничего не происходит. Посветив на стену другой стороны, они обнаруживают панель для ввода пароля. — Ну, что, предлагаю тебе вспомнить код, — иронично констатирует она. — Каким образом, интересно? — Барнс даже не скрывает сарказма. Он даты рождения своих родителей бы не помнил, если бы не сводки и не Роджерс, а тут пароль от одной из баз, где он, может быть, даже не бывал. — А ты закрой глаза, — Наташа перемещается за его спину, ненавязчиво подталкивая к панели, — и мышечная память сделает свое дело. Вот так, — она берет его за запястье и поднимает чужую руку, протянув до кнопок. Баки чувствует ее легкое дыхание у щеки, тело, прижатое к спине, и не уверен, что в такой ситуации может сосредоточиться на цифрах, если только это не цифры определенных параметров. Он давно подметил, что заглядывается на Наташу. Дело не в том, что он давно — даже слишком — не знал женской теплоты. Романофф — это смесь опасности, сексуальности и едва уловимой мягкости, которую она прячет за жесткостью. В далекой нормальной жизни Барнс не смотрел в сторону таких сильных и волевых женщин, выбирая просто красивых, веселых и с легким характером. Но он изменился, и вкусы, видимо, тоже. Не пытаясь скинуть чужую ладонь, Баки послушно пытается последовать совету Нат, в принципе, понимая, что ни к чему это не приведет. Но ему приятно ощущать ее так близко, так что просто тянет время, пока пальцы машинально перебирают цифры на панели. Метод вроде бы работает, но он уверен практически на все сто, что набирает какие-то другие случайные коды. Это подтверждает резкий звук предупреждения и загоревшийся красным небольшой огонек. Все четыре раза, когда он пробует. — Это бесполезно, — сдается Барнс, поворачивая голову в ее сторону, от чего короткие, волнистые волосы защекотали щеку и нос. — Почему же, это было познавательно, — беспечно говорит Романофф, наклоняется вперед через него, задевая грудью руку — она точно его провоцирует, — и прицепляет небольшой круглый прибор к панели, который за минуту взламывает код. Кажется, Наташе просто нравится ставить эксперименты с его памятью. Это раздражает. С согласным писком и зеленым подмигиванием лампочки лифт загудел и заработал. Вслед за этим в коридоре зажегся тусклый энергосберегающий свет, заставляя напрячься. Было странно ощущать жизнь в таком заброшенном и мертвецки-тихом месте. Кнопки в лифте обозначают лишь три этажа, что не так уж много. Они начинают с верхнего, где практически ничего нет — большинство техники вывезли или убрали в деревянные ящики, стоящие у стен и даже посреди помещений. Только все еще стоят допотопные компьютеры, готовые для экстренного оживления систем базы. Наташа сразу же направляется к ним, пытаясь реанимировать старую технику и ворча что-то о том, что такие компьютеры взламывать сложно из-за древности. Баки же проходится, металлической рукой отдирая крышки от ящиков и не находя внутри ничего интересного, что могло бы хоть как-то навести на мысли или воспоминания. Начинает казаться, что он зря все это затеял. Пока Наташа колдует над клавиатурой, Баки улавливает тихое жужжание и едва слышимое пиканье. Достаточно характерное и узнаваемое. Тем более, что интуиция начинает вопить убраться как можно скорее. — Наташа, нам пора... — Погоди, я почти закончила, — невнятно отзывается Романофф, не отрываясь от дела и даже не глянув в сторону отступающего Барнса. — Ты не поняла, нам нужно сваливать... сейчас же! — он в миг оказывается возле нее и хватает за руку, бесцеремонно утягивая за собой. Наташа только и успевает, что выдернуть считывающее устройство из разъема, сматерившись на русском, выражая свое раздражение по поводу его поведения. Но Баки не отвечает, срываясь на бег, уловив усилившееся жужжание механизма, скрытого в одном из ящиков у стены. Но у Романофф хватает сообразительности не спорить. Они почти достигают лифта, когда позади раздается оглушительный грохот, от которого, кажется, даже сама гора содрогнулась, а рука Наташи дернулась в его хватке от неожиданности. Пришлось рвануть еще быстрее по короткому переходу, чтобы успеть открыть лифт, втащить Романофф внутрь кабины и нажать на первую попавшуюся кнопку. Он притягивает Наташу к себе, повалив их обоих на пол в углу и прикрыв своей спиной от входа. Лифт не успевает подняться, двери и те едва закрываются, как ударная волна корежит металл. Кабину шатает, ее потряхивает, а после где-то еще раздаются взрывы: Баки не разбирает точно, звук словно отовсюду, но самый страшный из них — звук обрывающегося троса... Только дернувшийся вверх лифт, теперь стремительно летит вниз. Барнс крепче обхватывает Романофф за талию, практически укладывая ее на себя. Та только резко выдыхает, вцепляясь ему в плечи, а кабина в считанные секунды достигает дна шахты. От резкости полета их вначале приподнимает, а затем со всего маха впечатывает в пол, выбивая воздух из легких. Баки, получив весь удар на себя, тихо хрипит, чувствуя вспышку боли в теле такую, словно переломал себе ребра и получил сотрясение мозга. В довершение на крышу кабины что-то с грохотом сыпется. Оставалось верить, что это остатки удерживающего механизма, а не обломки камней, похоронивших их здесь заживо. Свет внутри металлической коробки еще при падении мигнул и потух, оставив их в кромешной темноте. — Точно дежавю, — сипло выдыхает Наташа, когда Баки только пытается начать дышать нормально. — Часто подрываешься на базе гидровцев со случайными суперсолдатами? — давит из себя он, пока боль постепенно утихает. — Что-то вроде того, — бормочет Романофф, дотянувшись до фонарика на своем бедре и зажигая свет, в котором высвечивается ее бледное, встревоженное лицо, выдающее переживания, совсем близко от его собственного. — Цел? — Местами, — голос все еще хрипит, а руки крепко удерживают Наташу. Кровь кипит в венах от пережитого, и сердце заполошно стучит, не успев успокоиться толком, а дыхание вырывается тяжело и надсадно. Неясно, смогут ли они выбраться, неизвестно, стоила ли поездка сюда таких сложностей. И мысли об этом врываются в гудящую голову быстрее, чем хотелось бы. А пальцы Романофф подрагивают на его плечах от такого же отходняка после внезапного стресса. Барнс резко приподнимает голову и впивается в ее губы слегка грубым, напористым поцелуем, даже не думая в тот момент, что может получить кулаком за такой порыв. Он списывает все на адреналин, на провокации самой Романофф, на... что угодно, ни о чем стараясь не думать, ведь такие необдуманные действия считает давно себе нествойственными. Фонарик со стуком падает на пол, укатываясь куда-то в сторону, а Наташа неожиданно отвечает, без колебаний и раздумий, словно это было чем-то ожидаемым. Они целуются, словно им не хватает воздуха, и они ищут его друг у друга. Его вечная щетина наверняка колется, но они не прекращают, сжимая пальцы до боли, до синяков, что вскоре пройдут. Ладонь Баки скользит по изящному изгибу спины, по гладкой материи, останавливаясь на острых лопатках, вдавливая чужое тело в себя так, чтобы не осталось ни одного свободного сантиметра между ними. Губы Наташи мягкие, горячие, и она действительно разбирается во французских поцелуях, а он ощущает, как вся собранность крошится. В их прикосновениях нет ничего доверительного и ласкового, лишь порывистость и резкость. Чертов облегающий костюм, расстегнутый, не желает никак сползать даже с плеч, приставая к телу. Баки едва не рвет черный материал, но Наташа лишь издает короткий, надрывный смешок. В кабине холодно, и обмерзшие руки посылают по коже дрожь, вскоре согреваясь от общего жара, охватывающего их. Нет ничего нормального или адекватного в происходящем, скорее выплеснутая нервозность и схожее одиночество, придающее движениям отчаяния. Баки прижимает ее к ледяному полу, нисколько в эту минуту не заботясь о таких мелочах, а Наташа обвивает своими длинными и сильными ногами, чей захват во всех смыслах потрясающий, и царапает короткими ногтями его шею. Ни одной связной мысли, только резкое и почти болезненное удовольствие, попахивающее безумием момента. Огрубевшие пальцы находят заметный шрам возле бедра на вздрагивающем теле Романофф, очерчивая его контур, — метка, что он оставил на ней много лет назад, но никогда не видел. Барнс вновь и вновь касается рубца, почти нежно, почти с трепетом, находя в этом извращенное удовлетворение. Но все заканчивается так же быстро и резко, как и началось, оглушающе до звона в ушах, до бешено стучащего пульса и сорванного дыхания. А после растерянность с проскальзывающей неловкостью, когда оба не понимают, что с произошедшим делать. — Ничего не было, — говорит Романофф, поправляя свой костюм. — Ага, — соглашается Барнс без тени сарказма в голосе. — Расскажешь кому — убью. — Договорились, — в таком же тоне продолжает он, чем, кажется, ее раздражает, судя по тому, как сверкнули зеленые глаза в рассеянном свете. Баки уже и разучился, как правильно вести себя с девушками, теряясь не меньше. К тому же вспоминает о Беннере — лучше поздно, чем никогда — и в принципе осознает свои шансы на... непонятно на что, потому что они даже не друзья с Наташей. После он подсаживает Романофф, и та с трудом открывает верхний люк, который чудом не завалило. Здесь лишь мелкие камни и крошево, так что надежда выбраться с подорвавшейся базы есть. Подниматься приходится по шахте, больше не пытаясь сунуться на этажи где, судя по выгнутым лифтовым дверям, тоже что-то взорвалось. Кажется, не стоило столько раз вводить неверный код и быть внимательнее при взломе компьютеров. Впрочем, теперь уже неизвестно, что именно послужило причиной. Они не разговаривают даже когда поднимаются в квинджет. Наташа молча кидает ему флешку с информацией, что удалось собрать, а сама набирает координаты Нью-Йорка. Этого следовало ожидать. Удивительный отпуск закончился неожиданностью. Так что теперь уже им нужно время, чтобы разобраться во всем этом. Хотя скорее они даже разбираться не станут, совсем не в их стиле. Барнс подавляет вздох и подключает флешку к бортовому компьютеру, собираясь в пути изучить материал, предчувствуя провал. Отчасти он оказывается прав. Совершенно бесполезная информация: навряд ли можно было ожидать чего-то другого от покинутой базы. Но все же направление одной из лабораторий являлись эксперименты в области генетики, изменения людей. Вот только это ничего не дало лично ему, так как о Зимнем Солдате нигде не сказано ни слова. И какой же был во всем этом смысл? Разочарование выходит таким сильным, что Баки не скрывает раздосадованного выражения лица, когда откидывается в кресле. — Что-то не так? — нейтрально спрашивает Наташа, искоса глянув в его сторону. Баки не хочется отвечать, но он вспоминает, как она сама говорила ему о личном (и старается не вспоминать, что произошло недавно, что по идее должно сближать, но с ними не срабатывает), и сдается. — Все было напрасно, — Барнс морщится, признавая это вслух. — Я ничего не узнал из того, что хотел. Ни к чему не пришел... — Ну, мы подорвали базу Гидры, не так уж плохо, а? — Романофф усмехается с весельем, лишь отчасти наигранным, но он и за это ей благодарен, отвечая кривой ухмылкой. — К тому же, не лучше ли не цепляться за прошлое? А то забудешь получать удовольствие в настоящем. О подобном он думал и сам, и слышал от Стива, и все же что она именно сейчас говорит ему это после всего... По возвращению они, наверное, снова начнут друг друга не замечать, избегать близкого общения и вообще разойдутся в разные стороны. Но пока он позволяет себе одну из тех искренних улыбок, что очень редко появляются на его лице. — Спасибо, Наташа. — Не за что, Джеймс. И вполне возможно, что это последний раз, когда он слышит мягкое "Джеймс" из ее уст.