***
Королевство эмоциональных вампиров не оправдало ожиданий и трещало под шквалом мысленной критики. В прошлом — армия, наводящая страх, ужас и паранойю на окрестные государства, даже если не думала вторгаться в них. Теперь — палаточный городок хиппи-друидов, по сравнению с которым даже нация оленей могла считаться приобщившейся к цивилизации, так как, по крайней мере, придумала делать живые хижины из кустарников и тем самым обеспечивать себя крышей над головой. В условиях вечного лета, конечно, в особых укрытиях надобности не было, но чтобы даже трон короля стоял под открытым небом среди диких зарослей и напоминал скорее поленницу — это просто неприлично. Как ориентироваться в этой приторной оранжерее? Где дороги, указатели, злачные заведения, любимые сплетниками, и прочие радости, зовущиеся нормальным городом? Спрятаться не представлялось возможным, даже прикинувшись тенью. Среди искристого солнечного света, перламутровой пастели разноцветных хитиновых панцирей и душистой цветочной пыльцы хоть сколько-нибудь тёмное пятнышко привлекало внимание в мгновение ока. Чересчур ярко, сахарно и наивно. И этому народцу насекомоглазых омег-скоморошков действительно нужен генерал?.. Мутило от пестроты окружения и резкости запахов. Ближайшее ущелье, пусть тоже перевитое массивными цветущими лианами и закрытое густым разномастным мхом, виделось единственной надеждой на отдых для глаз и обоняния. Из его узкого высокого входа веяло спасительной тьмой и сырой, но нейтральной прохладой. Было решено остаться здесь до темноты. А когда наступила ночь, пришли двое. Вжимаясь плоским теневым телом в холодный и монотонный каменный пол, уже примирившаяся с уединением и тишиной ничья тень поспешила ретироваться глубже. Однако через минуту зазвучали смутно знакомые омежьи всхлипы вперемешку с шлепками плоти о плоть, словно небольшая скошенная пещера оказалась порталом в совершенно иной мир, более знакомый и… адекватный. Продвижение вглубь, освещённое хаотично растущими из стен волшебными минеральными образованиями, остановилось и обернулось вспять. Генерал Фаринкс собственной персоной утолял жажду плоти. Тёмный, сильнее всего похожий на прежнего чейнджлинга, он ушёл с карнавала арлекинов, в который превратился его родной народ, и охотно спрятался в гостеприимных тенях, чтобы предаться тому, чего жаждала его не претерпевшая никаких изменений душа. С властным рыком впившись чудовищными клыками в нежный омежий загривок, он забивал неуловимо мелькающий между телами член в распятую под ним принцессу Луну. «А вот и тайна изоляции… Нет, всё не может быть так просто. Она не прикована, а на её роге нет блокирующего магию кольца. Я вижу, что ей плохо и она еле терпит изнасилование, но даже не предпринимает попыток ударить Фаринкса крыльями. Учитывая, что я нахожусь в землях существ, способных принимать облик кого угодно… это какая-нибудь шестёрка в облике прошмандовки Луны». Джекпот. Пришлось ждать несколько наполненных звуками и запахами насильственного секса минут. С учётом альфьего восприятия это смотрелось, как зверское и противоестественное соитие двух омег, что придавало вуайеристскому опыту те ещё оттенки. Момент, когда Фаринкс полностью не утолил свою похоть и наконец кончил, залив подчинённого спермой изнутри и снаружи, казалось, занял целую вечность. И впрямь: по принцессе Луне прошлось сдвоенное кольцо мягко-голубого огня, и на её месте оказался гораздо меньший по размеру чейнджлинг неожиданной красно-розовой расцветки. Всхлипывая, роняя слёзы обиды и боли и смешно переставляя широко расставленные задние ноги, он слез с опрокинутой шершавой каменной плиты, служившей им ложем, и недовольно обернулся на Фаринкса. Ответного взгляда не последовало — потеряв к игрушке всякий интерес, генерал сначала гулко выпил половину стоявшего на выступе стены кувшина, а затем уделил внимание собственному диковинному члену, сполоснув его остатками воды. — Хоть бы поблагодарил, — неприятно проскрипел использованный чейнджлинг, а затем вздрогнул и съёжился от сурового взгляда начальника. — За что? — рыкнул Фаринкс, ставя кувшин на место так небрежно, что едва не разбил его. — За то, что ты полежал бревном и похныкал у меня на члене? Думаешь, умение принимать точный облик и безупречно подделывать голос — это всё? Тебе ещё учиться и учиться. Молись, чтобы я дал тебе такую возможность и позвал в следующий раз, забыв про полное отсутствие актёрского таланта! — Ты забрал мою девственность… — уронив несколько новых слёз, едва слышно уточнил чейнджлинг. — И это ещё один минус к достоверности, — отмахнулся Фаринкс. — А плюс вообще в принципе единственный: дырка у тебя узкая, что надо, и пищал ты от боли, как резаный поросёнок. Всё, шагом марш отсюда. Дай мне отдохнуть. Смотреть на вас, бездарей, тошно. Чейнджлинг тайком оскалил зубы, со злостью пнул пустое место на каменном полу и выполнил приказ, шаркая копытами никак не желающих сдвигаться обратно задних ног. Фаринкс телекинезом вытряхнул из кувшина на копыто последние капли воды, освежил ими лицо и с наслаждением, основательно протёр остатками лысую шею. Он праздно скосил взгляд в сторону и замер, разом скинув слабую удовлетворённую улыбку, при виде того, как одинокая тень на полу обретает объём и плотность и преображается в непроницаемо-спокойного короля Сомбру посреди его уединённой пещеры. — Я увидел всё, что мне было нужно, — сообщил тот низким горловым голосом. — Надеюсь, предисловие ты тоже смотрел, потому что раскаиваться я за это не буду. С три варианта развития событий за долю секунды пронеслось в военном мозгу Фаринкса. Он догадывался, что его месть не сойдёт ему с копыт. Предполагал заодно, что сильно недооценивает мощь истинности, и ярость от осквернения любимой поднимет Сомбру даже из ледяной могилы. Но до текущего момента можно было приписать себе любое алиби, а теперь его поймали на горячем. Прямым доказательством преступления это, конечно, не становилось, но не отменяло того, что падавшая на него тень подозрения ощутимо сгущалась. И у него с собой не было ни оружия, ни доспехов против мага, некогда в одиночку подчинившего могущественную из существовавших тогда цивилизаций. Однако… и сам маг не пылал желанием превратить его в горстку пепла. Фаринкс чувствовал его эмоции, как чейнджлинг, и в них, на удивление, были любопытство, злорадство и мрачность, но никак не бешенство или жажда мести. Хотя… насчёт последнего… Он не успел распробовать этот странный оттенок подробнее, потому что Сомбра продолжил, и пришлось переключиться на его речь: — Я не собираюсь убивать тебя за то, что ты сделал. Луна заслужила всё, что с ней произошло. — А? — не поверил Фаринкс, на мгновение растеряв всю собранность от шока. Это было последнее, что он ожидал услышать от её соулмейта. — Она предала меня. А затем не смогла быть верной и тому, в пользу кого меня предала, таким образом плюнув мне в лицо дважды. В ней не осталось ничего от той омеги, которую я любил. Я пришёл только затем, чтобы сказать, что она твоя. — В каком смысле — моя? — насмешливо улыбнулся гамма несмотря на то, что ему хотелось просто повторить глупый звук недоумения, сам собой вылетевший из его желудка. Ещё разок. Искреннее и громче. Сомбра безразлично кивнул на плиту, где неторопливо подсыхали следы пота, смазки и семени: — В этом самом. Ты хочешь насиловать её каждую ночь и каждый день, делать с ней всё, что тебе вздумается, и не рисковать наказанием или местью? Я даю тебе полный карт-бланш. Она больше не нужна мне, я отрекаюсь от неё после всего того, что она сделала. И подумал, что тебе её тело будет нужнее. — Как это возможно? — сузил глаза Фаринкс, переступая копытами, чтобы придать своему телу боевую стойку. — Разве ты — не её истинный? Разве у пони альфа не ляжет костьми, чтобы защитить свою омегу? — Она же не легла костьми, чтобы приглушить зуд у себя в подхвостье, помнить обо мне и хранить мне верность, — пресно закатил глаза Сомбра. — Во мне попросту не осталось ничего, чтобы испытывать к ней хоть что-то за это. Я выжжен изнутри. Я пытался оправиться самостоятельно, найти ей оправдание, даже простить — ничего не вышло. Я больше ничего не чувствую, не могу, не желаю. У меня ушёл целый год, год бездействия и промедления, чтобы всего лишь попытаться спасти любовь к ней — и я не справился. Я больше не могу любить эту пони. Я не могу её любить, — рубиновые глаза кровожадно блеснули, — потому что я хочу, чтобы она страдала за то, что сделала. Я хочу, чтобы она оказалась сломана, раздавлена, унижена и изнасилована. Она получила по заслугам, но этого мало. Она заслуживает страдать каждый день до конца своей жизни. Фаринкс медленно пошевелил раздвоенными ушами, через вибриссы впитывая эмоции единорога. Под конец они зафонтанировали так сочно, что даже получилось поверить. Но проблема состояла в том, что как раз-таки первая часть монолога звучала и выглядела неискренне, равнодушно и отрепетировано, причём весьма наплевательски. Сомбра вложил душу только в концовку речи, в ту часть, где Луна должна страдать каждый день своей жизни. Гамма судорожно анализировал всё, что говорили ему инстинкты, пытаясь найти подвох. Сомбра? Да. Альфа? Да. Истинный Луны? Да. Обижен на неё? Да. Ненавидит её? Да. Чувствуются остатки былой большой любви? Да, причём так, словно он до сих пор подавляет их в фоновом режиме. Жажда мести? Тысячу раз да. Инстинкты успокаивали: «Всё в порядке. Он — это он и говорит то, что имеет в виду». Но разум возмущённо тряс его и вопил: «Нет, ничего не в порядке! Ты вдумайся в ситуацию: как это возможно логически? Здесь что-то нечисто! Просто предположи, зачем ему нужно такое? С твоей точки зрения всё правильно, но почему он играет именно на твоей точке зрения и говорит так, как думал ты?». — Нет, спасибо. Рот Сомбры собрался в точку, подбородок немного просел, а брови прыгнули вверх. — Что? — лишившись красноречия и превосходства, удивился он. — Нет, спасибо, — с нежной ехидностью повторил Фаринкс. — Я уже отомстил за нанесённое мне оскорбление, и это был прекрасный опыт, который теперь развлекает меня долгими одинокими ночами и не только. Я не маньяк, чтобы раз за разом повторять извращённое изнасилование. — Я видел, как ты занимался этим буквально десять минут назад, — обличительно ткнул копытом в сторону плоской плиты альфа. — Да, но я не только не маньяк, но ещё и не больной на голову, чтобы красть для этих целей оригинал, — внятно и презрительно разжевал Фаринкс, чрезмерно артикулируя челюстью. — Допустим, ты — её истинный и разрешаешь мне это сделать. Но давай не будем забывать, что за давностью лет — сколько ты там отсутствовал, тысячу? — ты, вполне возможно, уже потерял на эту омегу все права. Да что там «вполне возможно» — она «совершенно точно» изменяет тебе направо и налево и радуется жизни, чем не доказательство того, что у вашей истинности истёк срок годности? Так вот: твоё разрешение абсолютно ничего не значит, пока над ней есть такая скромная и неприметная фигура, как мать её ляганая принцесса солнца Селестия, управляющая сверхдержавой и отправившая в Тартар и его филиалы больше сносящих башню монстров, чем у тебя шерсти на лобке. Переведя дыхание после такого смачного импровизированного титула, Фаринкс подошёл вплотную к Сомбре, панибратски забросил копыта ему на плечи и интимным шёпотом сообщил: — И, к слову, строго между нами. Она — единственное, из-за чего я теперь до усрачки боюсь совать нос за пределы королевства. Потому что неосторожно покажись я на глаза Луне после содеянного — и она припомнит, чем мне обязана, внезапно испытает желание по жеребячьей памяти нажаловаться своей старшей сестричке — и мне хана, — он похлопал единорога по плечам и сбросил с него копыта. — Благодарю покорно, сами разбирайтесь со своими супружескими изменами. Всё это время гамма незаметно втягивал носом воздух. Ничего общего с теми запахами, которые он чувствовал от Луны в проклятый день их свадьбы. Что уж там говорить — если отбросить немыслимый по наглости и оскорблению поступок, пахла она тогда божественно. Говорят, только секс с истинным смешивает ароматы в подобный коктейль, не знающий себе равных. От Сомбры же несло невыносимой прокорглостью, словно кто-то потыкался больным гонореей пенисом в сгнившую луковицу. Не сигнализируя о реальной болезни, а лишь вплотную, нос к носу — но несло. Нет, он не мог быть тем, с кем она тогда кувыркалась, что подкрепляет его историю и мотивацию, но всё равно… Напустив на себя незаинтересованный и беззаботный вид, Фаринкс направился к выходу из пещеры, обошёл альфу и бросил взгляд на кьютимарку. Всего доля секунды, как блик на тонкой грани кристалла. Ярко-голубая снежинка в очертаниях герба. Меткой Сомбры могли быть кристаллы, тени, что-то связанное со страхом или, на худой конец, с абстрактной властью (на что она и сменилась спустя то неуловимое мгновение), но чтобы на его сером крупе жизнерадостно мелькала изящная снежинка, не подходящая ни по цветовой гамме, ни по особым талантам — ни на миг невозможно. Фаринкс не подал виду, что заметил это. — Не думал, что чейнджлинги обмельчали настолько, — донеслось ему в спину. — Когда я встречал вас в последний раз, вы были способны одной волной снести всё живое на своём пути и оставить за собой пепелище, на которое не решилась бы даже солнечная принцесса, будь она хоть трижды аликорном. — Завоевательные войны — да, диверсии ради любви на пропитание — да, — легко подтвердил Фаринкс вполоборота, не сбавляя шаг. То, что этот странный Сомбра не уходил, а продолжал уговаривать его, пытаясь взять на жеребячье «слабо», очередным тревожным знаком возникло в списке. — Но никто и никогда, даже драконы, не были настолько безумными, чтобы выступить против Селестии, используя её сестру. Отъявленный мазохист-камикадзе — и тот, спрятавшись куда подальше, вежливо откажется от такой затеи. А вообще я очень благодарен тебе за такой жест, но он настолько широкий и щедрый, что это прямо-таки отталкивает. Или это твой план захвата Эквестрии? Деморализовать Селестию, сделав нечто ужасное с её сестрой? Не выйдет. — Эквестрия мне не нужна и никогда нужна не была. — Хм? — протянул Фаринкс, остановившись. — Единственное, что я хочу получить назад — Кристальная Империя, — приблизился к нему Сомбра. Разумеется, он воспринимал его, как омегу, и двигался с притягательной грацией профессионального ассасина. — И уже с ней я поставлю на колени любого правителя. В отличие от них… во мне есть смелость завладеть силой, которую я вижу, а не прятать её в гирлянды из цветов и гноить на пуховых подушечках. Фаринкс прикрыл глаза, слегка качнувшись на кончиках копыт. Сомбра действительно играл на его потаённых мыслях — теперь в яблочко. — И, если ты выполнишь условие, которое принесёт удовлетворение нам обоим, — словно забыв о том, что этот гамма полчаса назад жёстко и самозабвенно насиловал себе подобного, Сомбра дразняще провёл копытом по линии тёмной хитиновой скулы, — я устрою всё так, что ты разделишь мой триумф тоже. Единорог медленно обходил Фаринкса кругом, и его вздрагивающий на невидимом ветру хвост скользил гладил по груди, боку, крупу и другому боку. До мурашек. Чейнджлинг, прикрыв моноцветные глаза, не подавал виду, что не отрывает взгляда от скользящих по краю зрения снежинок. — Ты отгораживаешься от садовой пасторали снаружи тенями, что служат мне вотчиной, — продолжал искушать Сомбра. — И прячешься от света за то, что совершил справедливое возмездие, потому что все забыли о таких понятиях, как честь и долг, и заклеймят тебя преступником, если узнают. Так они теперь делают со всей силой, которую встречают на своём пути: заключают в рамки, ломают, стремятся одомашнить. Остались только мы с тобой — единственные, кто понимает её, кто не боится предстать перед ней во всей её красе и мощи, кто не боится обуздать её и стать ей хозяином, превзойти её в той же самой силе, которую она из себя и представляет. Увиденное мной на этой плите — ничто, а Луна — лишь малая часть того, чего ты желаешь на самом деле. Но разве… разве она будет плохим началом? Кончик вороного хвоста ласково скользнул под подбородком, и Фаринкс инстинктивно приподнял голову вслед за ним. В его глазах блеснуло вожделение, не имеющее адресата: близкое и соблазнительное присутствие власти. И, если бы несколько минут назад он не удовлетворил похоть обыкновенную — возможно, это бы сработало. — Почему же ты не накажешь свою истинную сам? — промурлыкал гамма. Сомбре почти удалось скрыть, как его перекосило от этой идеи. — Она не воспримет это как наказание, а я никак не смогу ей навредить, — ровно ответил он. — В таком случае идём к ней вместе, — так же спокойно предложил Фаринкс. — Она воспримет меня не больше, чем преступника, вернувшегося на место преступления. Но вид того, что её насильника приводит к ней в покои её истинный, покровительствующий ему, и официально передаёт свою власть в копыта того, когда она ненавидит… Не говоря уже о том, что трахать её вдвоём будет просто весело. Очертания бровей Сомбры мелко, чуть заметно подёргивались в раздражении. Затем его лицо разгладилось. — В таком случае мне будет лучше появиться в самом конце, показав, что я всё это время смотрел, но не сделал ничего, чтобы её защитить, — предложил он. — Действительно, неплохо, — потёр подбородок копытом Фаринкс, немного разочарованный, что его уловка не подействовала. — Но сработает не как надо в условиях того, что Луна — такой же аликорн, как её сестра, наверняка очень зла на меня и ждёт, чтобы отомстить. Я уверен, что она буквально ждёт, когда я вернусь, и готова к этому. Гамма прикусил язык за сомкнувшимися губами. Косвенно выдал свои желания и впрямь сделать так, как предлагал Сомбра. Он и впрямь не мог забыть ярчайших в своей жизни оргазмов, не шедших ни в какое сравнение со всеми, что были до этого, и поразивших его глубиной, насыщенностью и приятностью ощущений. Чейнджлинги рангом ниже были жалкой подделкой. Разочарование за разочарованием найти подходящий эрзац наполняли его душу ядом неудовлетворённости и заставляли… планировать неразумные вещи. Фаринкс осознал, почему продолжал играть в игру этого странного альфы и не разоблачил его сразу. Прошла тысяча лет; дипломатия претерпела серьёзные изменения, и теми жеребячьими трюками, какими тот пользовался, больше никого не проймёшь. За одним исключением: если предлагаешь тому, кого желаешь обмануть, то, чего он действительно больше всего жаждет и не видит путей получить. — За этим дело не станет, — усмехнулся Сомбра в два ряда острых зубов, красноречиво постучав копытом по своему виску. — Ты говоришь с её бывшим истинным, с тем, кто знает и помнит обо всех её слабых местах и в курсе таких уязвимостей, о которых в жизни не догадались бы даже учёные, изучавшие аликорнов шесть поколений. Я расскажу тебе о нескольких приёмах, которые превратят принцессу в беспомощного жеребёнка, если ты готов слушать и учиться. Чейнджлинг проглотил собравшуюся во рту слюну. Это не столько звучало убедительно, сколько вызывало желание поверить в существование подобных трюков. — Я знаю, о чём ты думаешь, — сладко заметил Сомбра, следя за его лицом. — И да, ход твоих мыслей верен: если немного подумаешь головой, поищешь и совершишь несколько модификаций, теми практиками ты можешь нейтрализовать любого аликорна. При должной сноровке — даже верховного. По копытам? — От этого сложно отказаться, — признал Фаринкс и ударил по его копыту своим. — Когда начнём? — В идеале необходимо лунное затмение, но новолуние тоже может помочь…***
— Мунлайт Рэйвен? — вежливо позвал стражник, засунув голову внутрь. — Я занята, Майн, позже, — не отрываясь от дел, промычала бета. — Раз уж ты здесь, передай, что обед тоже могут не нести. Я буду только ужинать. — Мунлайт Рэйвен, — всё ещё обходительно, но уже настойчиво повторил Майн, и она подняла взгляд. — К Вам прибыл чейнджлинг из личной сотни генерала Фаринкса и просит аудиенции у принцессы Луны. Единорожка широко и насмешливо усмехнулась без единого звука. — Пусть войдёт. Дверь на несколько секунд закрылась, а затем торжественно распахнулась во всю ширь, впуская гостя — такого же тёмного и мрачного, как его командир, словно реформация побоялась подходить к ним обоим слишком близко. Мунлайт левитировала перо в чернильницу и поприветствовала чейнджлинга. — Бригадир Дуай по приказанию генерала Фаринкса прибыл, — отрапортовал тот, отдав честь каким-то странным, незапоминающимся образом. — Срочное донесение лично принцессе Луне. — Принцесса не может никого принять, — низким голосом доверительно сообщила Мунлайт Рэйвен. — Все дела в ближайшее время проходят через меня. Можете сообщить мне всё то же самое, что собирались — ей. — Никак нет, — решительно мотнул головой Дуай. — Осведомлённость третьих лиц категорически недопустима. — А ты сам тогда какое, второе с половиной или сразу с четвертью? — иронично подняла брови Мунлайт Рэйвен, но не смутила вояку. — Солдат своего генерала — не личность, а безупречный инструмент без желаний, собственных интересов и возражений, но с единственной целью — выполнить приказ или умереть. — Классические беты чем-то на вас похожи, — сложила копыта на столе перед собой единорожка, ощущая себя так, будто говорит с психически нездоровым жеребёнком, чьё доверие нужно мягко, но непременно завоевать. — Я преданна своей госпоже так же, как ты — своему генералу. Я не сидела бы прямо здесь, — она похлопала по подлокотнику, — на её месте в её кабинете, если бы она не доверяла мне, как самой себе, и не позволяла вникать в самые личные её дела. — Объяснения неубедительны, — бригадир Дуай даже не моргал. — Среди моих задач нет провокации конфликта, но я не уйду, пока не поговорю с принцессой Луной лично, и я осведомляю об этом. — Прямо вообще никак? — Так точно. Мунлайт Рэйвен тяжело вздохнула, окидывая взглядом бумаги, от которых придётся оторваться, и с резким скрежетом ножек стула по полу вскочила из-за стола. — Хорошо, твоя взяла, — раздражённо, но с заставившей чейнджлинга насторожиться толикой горькой злорадности объявила она. — Я отведу тебя к принцессе Луне и полюбуюсь, как ты попытаешься передать своё сообщение. Бета мелко топотала по коврам коридоров в мрачном предвкушении. Дуай же шёл ровно и совершенно бесшумно, как на параде, не опуская головы и лишь изредка увлажняя глаза морганием. Наконец они пришли к дверям ночных покоев. Мунлайт Рэйвен дала знак отбоя вскинувшимся при виде чейнджлинга фестралам, и они подчинились, вернувшись в базовые позиции. Неохота, индивидуализм и медлительность, с какими они это выполнили, выбили из Дуая чуть заметное презрительное фырканье. Мунлайт открыла дверь и зашла первой. Чейнджлинг юркнул за ней и, пройдя предваряющие спальню помещения, едва не споткнулся. В полной темноте посреди покоев светился космический купол, накрывший то место, где, по идее, должна находиться кровать. Она определённо была там, но почти не проглядывалась за вихрями туманностей, сообщающимися галактиками и взрывающимися звёздами. — Как я уже сказала, — тихо и безо всякой ехидцы, а наоборот очень подавленно, повторила Мунлайт Рэйвен, — принцесса Луна не может никого принять. Она не выходит оттуда почти год. Принцесса Селестия пыталась пробиться к ней в самом начале, но вдруг прервала заклинание, покачала головой и больше не предпринимала попыток. Они помолчали несколько секунд, впечатлённые тем, что видели. — И всё, что ты собирался передать ей, можешь сказать мне. — Это… — Дуай прочистил горло, вернувшись к прежнему металлическому тону. — Это касается короля Сомбры. — Так, — пытливо повернулась к нему бета. — Генерал Фаринкс приказал передать — дословно… «Не давай своему истинному приближаться к тебе: с ним что-то не так».