Сборник омегаверс-драбблов

Привратники Селестии обратились в слух ещё на подходе к ним Мунлайт Рэйвен. Специальные указания были вбиты в головы всему дворцу, и доверенная бета Луны имела отношение к одним из основных пунктов. — Есть новости, касающиеся сестры вашей принцессы, — чётко и бесстрастно сообщила она. Ей не пришлось договаривать: уже после двух слов единороги объяли магией кольца на вратах и приглашающе раскрыли их. Кобылка прошла внутрь покоев, склонив голову. Селестия сидела перед туалетным столиком, подготавливая своё тело ко сну. Тяжёлые золотые регалии, слабо блестя в свете свечей, покоились на изящном и крепком поникене. Мунлайт поклонилась: — Ваше Высочество? Не можете уснуть в столь поздний час? Аликорница довела щётку до кончика эфирной гривы и с настороженным взглядом повернулась к бете. Она давным-давно отказалась от личной прислуги и даже завтраки себе порой готовила самостоятельно, что уж говорить о вечернем туалете. Ежедневные нехитрые действия, как признавалась Селестия, «якорят» её сознание, не давая забыть о том, что она — такое же существо из плоти и крови, нуждающееся в пище и уходе, а вовсе не божество, имеющее право без оглядки вершить чужие судьбы. — Да, Мунлайт, что-то неспокойно на душе… Вижу, не зря. Говори, — мягко разрешила она. — Генерал Фаринкс присылал своего бригадира с посланием для принцессы Луны. Поскольку она до сих пор не вернулась, — навострившиеся уши Селестии слегка развернулись в стороны, расслабившись, — я передаю его вам. Оно гласит: «Не давай своему истинному приближаться к тебе: с ним что-то не так». Селестия подняла брови. Она встала на ноги и принялась медленно мерить ими пространство между роскошной круглой постелью и туалетным столиком, иногда заворачивая к спящему камину: — Сомбра — последнее, что может угрожать Луне в этом мире. Он покажется устрашающим и дерзким для кого угодно, но с ней он будет кроток и покорен, словно пёс, в любом состоянии. Скорее всего, Фаринкс всего лишь не может верно интерпретировать его поведение. Однако тот факт, что он вообще видел его и контактировал с ним, заслуживает отдельного внимания. Луна говорила, что, когда видела Сомбру в последний раз — он напоминал животное. Для чего ей было лгать? — принцесса посмотрела на невозмутимую до безразличности бету, которая, тем не менее, чутко слушала её, и продолжила сосредоточенную ходьбу. — Нужно немедленно нанести визит генералу Фаринксу. Мунлайт, отдай соответствующие распоряжения, пожалуйста, — она выпрямилась. — И кое-что ещё. Найди пони, которому Луна дала задание отыскать Сомбру, и пришли ко мне в ближайшее время. Его показания тоже могут оказаться ценными. — Поняла, Ваше Высочество, — поклонилась бета. — Если это всё — можешь идти. Мунлайт кивнула в последний раз и оставила Селестию в покое. Та выдохнула и слабо потёрла копытом впалую щеку, косясь на своё отражение через плечо. — Не нужно никого искать, принцесса, — замерла она, услышав тихий несмелый голос. — Я уже здесь. Альфа задрала голову. Один из фрагментов высокого потолка был снят, и на его месте чернел провал, а в темноте блестели широко распахнутые от волнения вишнёвые глаза омеги. — Рэйнбоу Дэш? — прищурилась Селестия. — Как ты оказалась прямо над моими покоями? — Я не Рэйнбоу Дэш, — охровая кобылка с монохромной гривой ловко нырнула через проход, задержалась под потолком при помощи крыльев, чтобы бесследно закрыть его за собой родным фрагментом, и спустилась на пол к принцессе. Она отвела взгляд, сгорбившись в неуклюжем подобии поклона. — Меня зовут А. К. Ирлинг, в путешествиях и на заданиях я известна как… — Дэринг Ду, — плавно перехватила её речь аликорница. — Действительно, расхитительнице гробниц ничего не стоит разобраться в потайных ходах и перекрытиях дворца. Но знаешь ли ты, что, в отличие от древних проклятий и ловушек, законы, относящиеся к твоему преступлению, обойти не удастся? — Я пыталась получить аудиенцию честным путём, — упруго качнула головой вбок Ирлинг, — но ждать её было как минимум три месяца, а у меня не было столько времени. Потому что я не договорила, принцесса. Альфа в ответ скептически подняла бровь. — Вы знаете два моих имени. Но с Вами я встретилась… когда… Омега попятилась, пока не упёрлась крупом в кровать. Селестия испытующе наблюдала за ней; на всём высоком ладном теле двигались лишь её волшебные хвост и грива. Набрав решимости вместе с воздухом, Ирлинг перестала дрожать, посмотрела в лавандовые глаза, как в лицо смерти, и металлическим голосом прозвенела: — Но с Вами я встретилась, когда носила имя Селеста. Селестия не шелохнулась. Жадно всматривавшаяся в её глаза омега ослабела в коленях и проседала с каждой секундой, которая не привносила во взгляд принцессы ни толики эмоции. Удивление, радость, да хоть насмешка, хоть что-нибудь — нет, лавандовые глаза оставались холодными и издевательски-вежливыми. Пожалуйста, говорили они, продолжай свою речь, потому что мы не впечатлены. — Селеста, — медленно и умоляюще проговорила Ирлинг, вынеся вперёд подрагивающую переднюю ногу, словно собиралась шагнуть ближе, — как первая настоящая омега этого мира?.. «Неужели она уже забыла?!» — одолела пегаску ужасная догадка при виде редчайшего безразличия Селестии к её словам. — Я помню такую, — как будто прочитав её мысли, пресно ответила Селестия. — И? — А Вас тогда звали Гало, правда? — Правда, — снова никаких чувств, словно перед Ирлинг стоял недоделанный музейный робот с плохо прописанными репликами вместо живой пони. Омега, взъерошившись, по-воробьиному вскинула голову и выпрямила ноги. Диалог проходил не просто не по плану, а совершенно нелепейшим образом! Неловкие паузы удлинялись одна за другой. Менее чем за минуту она умудрилась выложить все козыри, что в картинах из её головы постепенно накаляли и драматизировали обстановку в течение нескольких часов неспешного и равномерного раскрытия. А у Селестии, которую ожидалось увидеть растроганной, по-хорошему не верящей и едва ли не плачущей, едва ли шевельнулся уголок брови! — Я — реинкарнация Вашей истинной, — совсем уж тихо и жалко произнесла Ирлинг. — Да, я чувствую. Похоже, именно поэтому я не могла уснуть. Как долго ты там сидела? — Весь день. Я набралась смелости вылезти, только когда Вы за мной послали… — омега перевела дух. — Вы же понимаете, о чём мы говорим, да? Я — реинкарнация Вашей истинной, Вы чувствуете, что я говорю правду, и чувствуете меня. Почему же тогда… Селестия подняла переднюю ногу, останавливая Ирлинг. — Очень хорошо, что ты здесь. Значит, моя сестра поручила найти Сомбру именно тебе? Пегаска трагически заломила брови, но под взглядом принцессы не осмелилась возразить и вяло ответила на вопрос: — Да. Мне. — Как ты нашла его? — Я готовилась к этой миссии так, словно больше никогда с неё не вернусь. Кто угодно, кто имеет отношение к теме древности, наслышан о Сомбре и о том, насколько он опасен. Но когда я увидела его в бесплодных землях… это был не дикий зверь и даже не жеребёнок. Он напоминал скорее выжившего из ума старика, безобидного и жалкого. Мне не составило никакого труда задержать его до прибытия принцессы Луны. После этого она ненадолго телепортировалась с ним куда-то, а потом вернулась. Она помолчала и зачем-то застенчиво добавила: — Почему-то я ни секунды не сомневалась, что принцесса Луна не обманет меня. — Моя сестра носила Элемент Честности в своё время, — задумчиво подтвердила Селестия. — Это всё, что тебе известно? — Да. После этого она выполнила моё желание. И это был взлом печати Колыбели. Очередной адрес среди явок и паролей, но аликорница лишь закусила губу, не глядя на Ирлинг. Некоторое время они молчали, и пегаска не выдержала первой: — Принцесса, я — реинкарнация омеги, которая была Вашей истинной. Вы взяли её имя в память о ней — явно не просто так! Почему Вы ведёте себя так, будто это для Вас ничего не значит?! — Потому что это действительно не имеет никакого значения уже пару тысяч лет, — пожала плечами Селестия. — Я знаю всё, что ты хочешь сказать мне, Дэринг Ду. — Дэринг Ду — это мой псевдоним и имя той личности, под которой мне приходилось существовать, чтобы не чувствовать себя чуждой этому миру! — Но в итоге ты сама запуталась, какая из личностей твоя собственная, а какая является подселением в разуме, результатом дурной привычки прикасаться к активированным артефактам голыми копытами. Это я знаю тоже. Пегаска ошеломлённо замолкла, подавившись воздухом. Селестия впервые сконфуженно моргнула и округлила рот. — О. А сама ты этого, похоже, не знала. — Что ещё Вы можете рассказать обо мне? — прошептала Ирлинг, медленно подогнув колени в умоляющем поклоне. — Кто я? Альфа смотрела на неё долгим изучающим и, как ни странно, печальным взглядом. — Я могу рассказать, — тяжело проговорила она и снизу вверх провела рогом по пространству сбоку от себя. Острый алебастровый кончик гладко вспорол ткань реальности, раскрыв узкий, как драконий зрачок, портал. — Но не здесь. Эти слова не предназначены для посторонних неподготовленных ушей. Омега поспешила прыгнуть в чуть светящийся золотой проход сразу после того, как в нём исчез извивающийся кончик хвоста Селестии. Она приземлилась на то же самое место, где стояла, той же самой комнаты, но теперь — рядом со своим собственным телом, закрывшим глаза и беспомощно уткнувшимся щекой в мягкую ткань дорогого ковра. Потребовалось всего лишь поднять глаза, чтобы увидеть принцессу — тоже на прежнем месте и тоже рассматривающей своё собственное тело, принявшее более изящную и гармоничную позу возле туалетного столика. Интересной деталью было то, что у стоящей Селестии четырёхцветные пряди развевались, а у лежащей — больше нет. — Ох, — выдохнула Ирлинг и потрогала гриву самой себя, но копыто вдруг плавно прошло сквозь волосы и пошло рябью, как вода. Омега отдёрнула ногу — и та снова стала твёрдой. По крайней мере, выглядеть твёрдой. — Что это такое? — Астральный срез реальности, — ответила Селестия практически нежно. — Мы не мертвы, просто спим. — А если кто-то зайдёт и увидит Вас такой?! — запаниковала Ирлинг, и альфа посмотрела на неё с иронией. — Это дворец правительницы Эквестрии, а я, Дискорд подери, правительница Эквестрии. Я имею право терять сознание везде, где мне вздумается, и кто посмеет мне запретить? Омега поневоле захихикала, ощутив смутно знакомый прилив теплоты и нежности. Словно, пройдя через мистический портал, Селестия оставила в «реальных» покоях холодную и безразличную броню и предстала такой, какая есть на самом деле. Такой, какая оказалась узнана душой Ирлинг и мгновенно расположила к себе. Пегаска пошевелила крыльями, ласкаясь к ностальгической нотке в своей груди, и взгляд Селестии не смог похолодеть при этом, даже когда она мягко заметила: — Но мы пришли говорить не обо мне… Ты — не реинкарнация моей истинной в прямом смысле этого слова. Ты — лишь случайное вместилище её разума. Создатели Селесты были очень… предусмотрительными. Они создавали копии своих экспериментов на каждом из их этапов. Характер первой настоящей омеги оказался таким универсально-удобным, что на всякий случай решили сохранить и душу, чтобы в случае гибели оригинала вселить её во вторую попытку и не испытывать сложностей с воспитанием и программированием. Я так и не узнала, где хранились все вместилища, но ты сумела найти самое важное из них. — Я получила свою кьютимарку в тот день, — расширила глаза Ирлинг. — И перестала быть уверена в том, кто я и какого пола. Я была рождена как альфа, но… — Подселение первой настоящей омеги сбило твои инстинкты и гормональный фон. Будь ты жеребцом-альфой, у которого не оказалось бы запасного набора подходящих органов, ты не заметила бы особенных перемен, но ты родилась кобылкой-альфой с рудиментарными, однако всё ещё имеющимися деталями, которые заработали и встроились в остальные системы твоего организма. А твоя кьютимарка, — на секунду отклонившись от тона повествования, подумала вслух Селестия, — вынудила тебя отправиться искать то, к чему тебя тянуло. Кхм… Ты считаешь саму себя гаммой в минуты прояснений, но на самом деле для твоего пола не существует буквы. Ты — слишком особенный случай, который никогда не будет дублирован и, соответственно, изучен. — Однако Вы сама довольно много знаете об этом. О них. Обо мне. — Какое-то время я не могла принять смерть Селесты, — горько объяснила альфа. — Мы… толком не успели насладиться компанией друг друга, но судя по всему выходило, что она — не самая последняя фигура в переходе мира от старого формата к новому, и это значило, что о ней можно было что-нибудь узнать и утолить голод, чувство утраты. Я долгое время в этом преуспевала… — А потом? — А потом мне стало всё равно. — Как?! — вскрикнула Ирлинг, испытав, на удивление, жгучую обиду. — Я была жеребёнком, когда нашла самую важную часть того, что Вы искали! Вам не приходит в голову, что, если бы Вы постарались ещё чуть-чуть — Вы бы нашли её душу сами и смогли бы возродить свою истинную! Она остыла под неподвижным, равнодушным взглядом альфы. — Но Вам… стало… всё равно. Ка-ак? — слабо протянула омега, опустив вытянутую шею. — Речь же о Вашей истинной! Аликорны тоже не могут этому противиться! Ваша сестра — тому доказательство! Я ведь лучше всех знаю, с кем и ради чего она изменила генералу Фаринксу, пошла на такой позор и скандал. Она не усомнилась ни на секунду — вот как велика власть истинности! Что с Вами не так? Ирлинг отшатнулась, испугавшись собственного святотатства. Она приравняла Селестию, живое совершенное божество, чуть ли не к уродам и фрикам. Но альфа почему-то не выглядела оскорблённой. Только печальной. — Со мной всё в порядке, — без злобы и обиды произнесла аликорница. — Это остальные пони, кто в курсе этой истории, любят забывать, чем конкретно у меня и моей сестры была заполнена одна и та же тысяча лет. Я прожила её среди других пони, общалась, влюблялась, привязывалась и, самое главное, училась отпускать. А Луне не посчастливилось оказаться на луне в подобии анабиоза. Моя сестра… всегда была не от мира сего, и посмотри, как вышло со всеми теми несчастьями: она обрела истинного, которого веками видела в пророческих сновидениях, практически сразу потеряла его, неся от этого груз вины за личную роль в его изгнании, сошла с ума, была изгнана сама на тысячу лет и вернулась. И всё, что она помнила эту тысячу лет — что она любит Сомбру и что он необходим ей, как воздух. Ей неоткуда было взять новые впечатления и получить хотя бы малейший шанс отступиться от него. Мою сестру нельзя использовать как доказательство силы истинности. Что угодно теряет свою силу, когда у тебя есть достаточно времени. А у меня было. Ирлинг слепо покачивалась вперёд-назад, не контролируя своё тело и без причины чувствуя себя разбитой и несчастной, как никогда в жизни. Она знала, что должна плакать, но слёзы не текли из глаз. — И теперь Вы совсем ничего не чувствуете? — жалко просипела омега. — Я чувствую всё, что чувствуют пони, смотрящие на своего соулмейта, — с щемящей безнадёжностью ответила принцесса. — Я погружаюсь в мечты о том, как ты могла бы развеять мою скуку своими историями, какой восторг читался бы в твоих глазах, когда я в ответ рассказывала бы забытые сказки, и в какие приключения мы могли бы отправиться по их следам. Для меня не имеет никакого значения, что на самом деле ты — альфа, потому что ты носишь в себе душу той, сильнее которой я никогда никого не любила, и уж её-то я приняла бы, в каком бы теле она ни оказалась. Я хочу обнять тебя, обрести то, что я давно потеряла. — Но? — всхлипнула сухим носом Ирлинг. — Будет же какое-то «но», да? Что может быть настолько важнее всего этого, чтобы это перестало иметь значение? Проклятие Дискорда? — А? — подняла уши Селестия, но спустя секунду припомнила. — Ах, нет. Дискорд был в ярости на то, что в этом мире существует что-то сильнее его магии; что-то, что может ей противиться и гасить её. Он проклял нас с Луной, потому что боялся, что истинность одной из нас породит что-то ещё более сильное. На деле ему было наплевать, будем мы любить кого-нибудь и насколько сильно; скорее всего, он сам забыл о своём проклятии, как только перевоспитался, если не раньше, и перестал испытывать подхвостную боль от мысли о том, что он — не самое могущественное явление на планете. Хотя… возможно и такое, что его давний трюк в каком-то роде до сих пор влияет на мой образ мышления.  Ирлинг показалось, что на мгновение взгляд альфы будто бы прояснился. — Но я прежде всего — принцесса, — развернула она в итоге крылья. Это вышло очень по-королевски, однако блеск в её глазах трескался и тускнел от тяжести короны. — И моей единственной истинной должна быть Эквестрия. Я не могу позволить истинности овладеть собой, чтобы через несколько лет, ничто по меркам моей практически бессмертной жизни, сойти с ума от горя, когда мой соулмейт умрёт, и его душа упорхнёт в неизвестность. Я уже видела это однажды и не вынесу наблюдать снова. Я не забуду о своих обязанностях и не брошу их, но в каждом моём решении и указе будет чувствоваться желание отследить, где и в ком воплотится самая драгоценная для меня душа. А у верховной принцессы Эквестрии в принципе не должно быть самых драгоценных душ. Она должна заботиться обо всех одинаково. Селестия сложила крылья и зажмурилась: — И я молчу о тех пони, что сами влюблены в меня, мнят себя моими соулмейтами и жаждут оказаться на твоём месте! Я не могу подвергать свою истинную опасности, обрекать её на жизнь среди ненависти и преследования тех, кому не повезло так, как ей, лишать её нормальных дней и вечно заставлять ждать, когда королевские дела отпустят меня. У меня более чем хватает причин говорить себе и тебе, что наша связь больше не имеет никакого значения. Прошло слишком много лет. Поздно, бессмысленно что-либо менять. — Это же просто отговорки! — воскрикнула Ирлинг и рванулась к Селестии, смело положив копыта ей на грудь. Та отступила, не открывая глаз, и задние ноги пегаски всё равно шагнули за ней. — Каждую из этих вещей можно решить! Вы боитесь лишить меня нормальной жизни? У меня и так её нет! Она не нужна мне! Будь у меня привязанности, семья, друзья — я не рисковала бы собой в путешествиях и походах! Не будь я способна за себя в них постоять — я бы не вышла живой ни из одного! Нуждайся я в опеке, компании и чём угодно… Одним словом, Вы поняли! Каждая из тех вещей, что Вы назвали, решаема! — Кроме смерти. — Я не прошу бессмертия, но… — Ирлинг судорожно поводила взглядом по полу. — Принцесса Кейденс ведь искала своего истинного реинкарнация за реинкарнацией! — У неё никогда не было того груза обязанностей, какой есть у меня, и к моей сестре это относится тоже, — сквозь зубы прошипела Селестия. — Ты предложишь мне бросать страну и подданных, чтобы каждый раз разыскивать тебя? — Вы можете придумать заклинание! — Я пыталась, и пытались многие, но ничего не вышло. Если бы оно существовало, мир был бы намного счастливее и проще. — Мир был бы намного счастливее и проще, если бы те учёные не полезли туда, куда их не просят, — простонала Ирлинг, упав лбом в молочный мех на груди альфы. — Хуан был прав. Пони нужно было позволить умереть как виду. Но никак не строить новое общество на алчности, властолюбии и классовости… Селестия молчала некоторое время, и омега всеми инстинктами чувствовала, как что-то нехорошее и пугающее сгущается вокруг них. Не выдержав, она подняла голову и осторожно огляделась. — Тем не менее, пони выжили, — от тона принцессы по охровой спине пробежали мурашки. Ирлинг разом отшатнулась, но вместо того, чтобы попятиться и сбежать — словно попала в невидимые путы, сковавшие каждую мышцу в теле. Рог Селестии не горел, глубже ввергая пегаску в недоумение и страх. — И прожили внушительный срок в том виде, в каком они выжили. Правда уже попросту никому не нужна. Не то, чтобы она была в силах глобально расколоть общество и развязать новую войну… но ты ведь уже знаешь, куда пони способно завести любопытство. Ирлинг попыталась ответить, но из её носоглотки вырвалось лишь задушенное мычание, как при сильнейшем отёке. — Я — не злодейка, — отвела взгляд Селестия. — Мне каждый раз не нравится это делать. — Мхм-м?! — панически распахнула глаза Ирлинг, и принцесса грустно усмехнулась. — Да, «каждый раз». Ты не впервые приходишь ко мне и просишь ответы. Каждый раз — новым путём. Я так щедро рассказываю тебе всё, что ты хочешь знать, потому что ты всё равно это забудешь. И… — она обняла себя одной передней ногой, всё ещё не глядя на омегу и печально улыбаясь. — Это моя маленькая эгоистичная слабость. Моё заклинание забирает у тебя не просто воспоминания, но и всё время, которое ты их собирала. И ты каждый раз можешь прожить ещё немного дольше, даря мне спокойствие и определённость по части того, где и в чьём теле находится моя истинная. Ледяной пот градом потёк по неподвижному лицу истерично мычащей пегаски. — Это не больно, — попыталась успокоить Селестия. — Я физически не способна причинить тебе вред. Альфа зажгла рог и вдруг на несколько секунд остановилась, будто раздумывая, стоит ли осуществлять то, что она задумала. За её спиной на туалетном столике лежали позабытые щётки, маски для лица и копытные щипцы. Наконец принцесса усмехнулась снова и произнесла, как самую романтичную вещь на свете: — Это всегда так странно и необычно. Кейденс. Обычно бессмертные всеми силами пытаются найти своих смертных соулмейтов. А в моём случае смертный соулмейт с завидным упрямством приходит ко мне снова и снова. Возможно, когда-нибудь я найду способ вознаградить тебя за это, не преступив нормы морали. Тонкая голубая ниточка вылезла из центра лба Ирлинг, причинив ей терпимую, но отвратительную до скрежета зубов боль, словно нить была осязаемым телом червя-паразита, вытягиваемого прямо из сердцевины мозга. Омега с беспомощностью и ужасом смотрела на извивающееся в золотом облаке магии лазурное волокно и понимала, что это — извлечённое из головы воспоминание, но сказать, о чём оно, больше не могла. — Хм, — оценила Селестия, любопытно наклоняя голову из стороны в сторону. Похоже, для неё было доступно смотреть, что именно она достала. — В этот раз всё выглядит намного более сложным и запутанным. Боюсь, что придётся попотеть. Не волнуйся и постарайся расслабиться, — нежно погладила она копытом парализованную щеку. — Я обо всём позабочусь. С рассветом ты проснёшься в безопасном и знакомом месте, как ни в чём не бывало.