Сборник омегаверс-драбблов

Дружба Рэрити и Рэйнбоу Дэш лучше всего скреплялась самой неочевидной вещью — сплетнями. С тех пор, как пегаска стала вращаться в высших кругах благодаря своему званию, она встретила ошеломляющее количество тех, кто её бесит, и порой совпадало так, что это были те же самые пони, костью в горле застрявшие и у единорожки тоже. Не то, чтобы две омеги тратили в прямом смысле часы на то, чтобы копошиться в чужой отсыревшей амуниции, но их редкие-меткие пересуды могли нешуточно затянуть обеих даже на короткий срок. Именно так Рэйнбоу не заметила, что прикрепилась к подруге, как воздушный шарик, и доплыла над землёй до её бутика. — Это, лягать, просто кошмар! — всё ещё бушевала она, едва не рвя на себе пёструю гриву. — Ты куда рогом своим лезешь вообще, ковырялка?! Какой нужно быть дебилкой, чтобы не понимать, что пегасья магия и единорожья магия, — она завибрировала от негодования, — это разные, Дискорд, магии, и все законы о скоростях должны приниматься теми, кто с ними имеет дело, а значит — пегасами! — Дорогая, не будь к ней такой жестокой, — глумливо улыбнулась Рэрити. — После того, как не успеваешь вытащить из омеги, есть все основания начать бояться скорости. — ДА ТЫ ЧТО, — в неистовом восторге взревела пегаска, распахнув глаза и рот, и, не увидев ни стен спа, ни его окрестностей, осеклась. — Ох, мы уже дошли? Быстро что-то. — Прошу, заходи, — хихикнула омега, телекинезом открывая дверь. — Девочек нет дома, а я так и не рассказала тебе про тот скандал со вскрывшимся подпольным абортом. Ты, похоже, вообще не представляла, что такое случилось. Захлопавшие по бокам крылья Рэйнбоу всецело выдавали энтузиазм. Её задевали и злили в основном профессиональные проколы, но и от личных грешков, которыми в будущем можно больно уколоть в личном разговоре, если раздражающая особа слишком зарвётся, отказываться было глупо. Так, хрустя пригоршнями безе за столом и восторженно провожая снующую по этажу Рэрити взглядом, Дэш глотала скандальные подробности с алчностью и цепкостью, присущими любой другой омеге. Рассказ закончился вместе со сладостями в изысканной кристальной вазочке, и пегаска, отсмеявшись и злорадно отколотив себя копытами по коленям, весело поинтересовалась: — А ты почему прихорашиваешься активнее обычного? Рэрити слегка покраснела и замедлила наклеивание ресниц, чтобы хихикнуть без вреда для них: — Фэнси Пэнтс пригласил меня на свидание сегодня вечером в Кэнтерлоте. Личное романтическое свидание, Дэши. Я должна быть на высоте. — О, поздравляю, — пегаска потрясла вазочку, сбивая сладкую пыль и крошки со стенок, и высыпала их себе в рот. — Прикольно совпало, у нас с Соарином сегодня тоже. — Pas possible! Plût à Dieu! — воскликнула Рэрити, всплеснув копытами и хлопнув ими перед грудью. — Когда, где? — Тоже сегодня вечером, но я не знаю, куда мы полетим, — спокойно пожала плечом Рэйнбоу и вернула опустевшую посуду на стол, решив всё-таки соблюсти остатки приличий и не вылизывать её. — Безешки от Пинки? — Дорогая, — как в вальсе, изящно подлетела к ней омега и взяла под локоть, — какие безешки? — она потянула недоумевающую пегаску со стула. — Нам нужно срочно приводить тебя в порядок! Дэш вскинула брови и лихо вывернулась, взгромоздившись обратно: — Не-не-не-не-не, ты давай с собой колдуй! Мне и так нормально. Священный ужас, гнев и решительность сменили друг друга на лице единорожки за полторы секунды. Рэйнбоу попятилась. — Рэр, мы, типа, виделись друг с другом тыщу раз до этого, да ещё как виделись, — омега начала торопливо загибать перья. — Я спасала его круп, он тоже спасал мой круп, он держал мою гриву, когда я блевала в унитаз, я держала дверь деревенского толчка, когда он сожрал просроченный пирог со словами «да ладно, у меня лужёный желудок», мы видимся друг с другом на тренировках, на интервью, на сборах и даже в душевой — где. Лягать. Угодно. А ты тут полируешь меня так, будто он никогда не видел меня растрёпанной, поцарапанной, помятой и грязной. — Дорогая, он никогда не видел тебя не растрёпанной, не поцарапанной, не помятой и не грязной. Свидания созданы для того, чтобы показать себя с лучшей стороны. В твоём случае — ещё и с неизведанной, — настояла омега, левитируя зачем-то сразу три разных расчёски. — Вам и так долго пришлось откладывать его из-за всяких обстоятельств — разве это не повод провести его по-особенному и запомниться надолго? — А тебе разве самой не надо успеть за сегодня собраться и доехать до Кэнтерлота? — выпалила Дэш, ухватившись за спасительный факт. К её скрытому восторгу, Рэрити опешила, словно совсем забыла о себе в стремлении сделать красивой подругу. Зная её, неудивительно, если так оно и было. — Так что, может… ты займёшься собой, а я на это посмотрю, и, если мне чё-то понравится — попрошу захреначить и себе тоже? Единорожка задумчиво хмыкнула. Расчёски в её телекинезе заметно просели, всё ещё мягко пружиня в воздухе, когда она потеряла часть концентрации. — Это звучит разумно, — согласилась Рэрити и отправила их на место, оставив себе только самый тонкий и узкий гребень с длинной заострённой ручкой. — Омеги должны немного опаздывать, но, думаю, не в этом случае. Я должна очаровать Фэнси во всех смыслах этого слова и не вызвать ни крупицы его неодобрения. Сегодня будет совершенно особенный вечер. — Почему? — Рэйнбоу, расслабившись, смогла занять прежнее удобное место. — Ты… — протянула единорожка, скосив на неё взгляд через отражение в зеркале, — когда-нибудь слышала о том, как именно беты занимаются любовью? — Не-а. Я же не извращенка, чтобы таким интересоваться. — Спасибо, дорогая, ты как всегда участлива и тактична. Загляни к Твайлайт как-нибудь, ты узнаешь много интересного, — угрюмо посоветовала Рэрити, короткой дрожью отогнала воспоминания и тут же вернулась к благодушному настроению. — Но, можно сказать, в случае с Фэнси Пэнтсом я тоже не слышала. Мне предстоит выяснить это у него и, возможно… претворить в жизнь. — Поэтому ты так заморачиваешься? Чтобы быть омегой-омегой? — Да. Но, Дэши, я ещё не заморачиваюсь, это всего лишь макияж, — засмеялась Рэрити, и Рэйнбоу серьёзно заметила: — Тогда тебе надо бы от него отказаться. Или… не использовать такие яркие цвета?.. — Хм? Это почему же? — Если ты хочешь подчеркнуть свою омежность, то макияж, особенно яркий — это больше альфья фишка, нет? — наклонила голову Рэйнбоу. — Да и длинная грива туда же. Типа, если хочешь произвести впечатление, как омега — не привлекай внимания вообще? Рэрити фыркнула. — Дорогая. Твои представления безнадёжно устарели. Ты бы ещё предложила мне ленточную пробку. — Кого? — скривила рот Рэйнбоу Дэш, и Рэрити расплылась в зловещей улыбке. — История запомнила очень пикантную моду на увеличение объёма хвостов посредством лент или тонких проволочных каркасов, прикреплённых к анальным пробкам. Особой популярностью они пользовались у жеребцов-омег, чьи гривы, может быть, и бывали пышнее, чем у кобылок, но вот хвосты чаще напоминали, прошу прощения, две волосинки в три ряда. У Дэш дёрнулся глаз. — Ты точно за это прощения просишь? — она потрясла головой. — Не, ты гонишь. Только что это придумала. На той твоей выставке этого не было! — Разумеется, мне пришлось убрать многие примеры диких стандартов красоты для омег прошлого, когда я узнала, что её посетят стригноты*, — фыркнула Рэрити, шустро выплетая причудливую узорчатую косу телекинезом. — Это… кто их туда додумался притащить? — опешила Рэйнбоу. — Черили, кто же ещё. Она очень меня упрашивала, бедняжка. Видите ли, это была единственная проходящая в конце лета выставка, а начинать первый в жизни учебный год для жеребят и в целом обучение, обещающее много интересных вещей, нужно в полуигровой форме и в неформальной обстановке. — Настолько неформальной, что порно-выставка. — Рэйнбоу Дэш, — укоризненно вздохнула Рэрити, — все те объекты были бы обычными вещами, если бы альфы прошлого не сексуализировали их, а заодно — омег, которых принуждали ими пользоваться, чем и замыкали порочный круг. — Анальная пробка с ленточками. Ничего скучнее не слышала, на каждом трюмо валяется, да. — Вообще-то, это одно из самого невинного, что я убрала с несовершеннолетних глаз, но да ладно, — повеселела Рэрити, закручивая косу сбоку головы и закрепляя шпилькой. — В конце концов, понивилльская выставка оказалась весьма успешным тест-драйвом: во всех остальных городах я провела уже по два раунда, разных возрастных ограничений, и так удалось собрать даже больше битсов, чем предполагалось изначально! — Да погоди ты со своей кассой, — отмахнулась Рэйнбоу и прищурилась. — То есть, ты прям серьёзно? То есть, все видели пышный хвост у жеребца-омеги и точно знали, благодаря чему?.. — Очень возбуждает, не правда ли? — мурлыкнула единорожка и невинно исправилась: — Если бы ты была альфой, разумеется, особенно — в той эпохе. Тебе бы не потребовалось много времени, чтобы понять: всего лишь вынуть пробку — и можно сразу приступать к плотским утехам, не тратя лишнее время на прелюдии или растяжку. Из-за этого изобретения большой, пышный, высокий хвост окончательно укрепился в качестве одного из ярчайших эротических символов. — Нихрена себе, надо Флаттершай рассказать. Омега осуждающе покосилась на подругу. Та развела крыльями: — Что? Она как раз отрастила волосы длиннее истории её борьбы с социофобией, чтобы её хоть как-то принимали за альфу — и тут такая крутяцкая отсылочка к омежьим уловкам. Теперь понятно, почему ей нихрена не помогает её шевелюра. Гены копытом не задавишь. — Или, — хихикнула Рэрити, — как я сказала в самом начале, омег с такой же длинной гривой становится больше и больше, что и создаёт путаницу для альф. — Да-да, конечно. Поскольку мы говорим о Флаттершай, дело исключительно в новой моде. Рэр, ты говоришь так, будто это уже повсеместная норма, но ты посмотри хотя бы на нас! Эпплджек большую часть жизни вкалывает на ферме, как проклятая, но по особым случаям краситься умеет, и не совсем по-колхозному — ну, или просто ржать в лицо боятся что ей, что мне. А вот Пинки Пай совсем не красится, если не считать грим на некоторых вечеринках. Твайлайт не беру, с неё больше, чем с сиреневого чулка, никто не ждёт. Из нас пятерых только ты идёшь наперекор правилам, и это у тебя офигенно получается, базара нет, но одна пони из шести — это ещё очень рано говорить, что яркий макияж только для альф и короткие гривы только для омег уже устарели. Этими правилами вовсю пользуются и не собираются от них отказываться. — Устарели в той среде, где вращаемся мы с Фэнси Пэнтсом, — закатила глаза Рэрити. — Он разделяет мои взгляды на омеганизм. Это становится модным шире, чем ты думаешь! Омеги позволяют себе быть яркими, а альфы — никому ничего не доказывать. К тому же, в последние годы появилось больше приспособлений и средств для ухода за гривой, а яркая косметика перестала вредить коже, шерсти и здоровью в целом. Нет ничего удивительного в том, что длинноволосые и ярко накрашенные омеги встречаются чаще и постепенно становятся привычным делом, равно как и альфы, отдающие дань удобству и лаконичности, а не показухе. Омеги в принципе должны перестать бояться привлечь к себе внимание, и тренды очень плотно над этим работают. Фэнси Пэнтс и Флёр проводят рекламную кампанию по выходу в свет с новорождённым жеребёнком, что должно привлечь внимание к проблемам мам и пап, в особенности — лишившихся поддержки своих альф, и подтолкнуть власти к созданию бесплатных круглосуточных яслей без… Пламенная речь Рэрити прервалась широким скучающим зевком Рэйнбоу Дэш. Внезапно установившаяся тишина заставила и пегаску резко захлопнуть рот, чуть не замкнув себе при этом челюсть, и она виновато усмехнулась: — Прости. Забылась. Ну не приходилось мне думать о козявочном производстве! — Да, — запнулась единорожка, виновато хихикнув в ответ. — Это настолько важные для меня темы, что остановиться бывает непросто, даже если собеседник совершенно не заинтересован. — Да не ссы ты так, — пожала плечами Рэйнбоу. — Я не облезу, если лишний раз послушаю про то, что мне не надо. — Брось, Дэши, на самом деле омеганизм нужен каждой омеге. Без него, без тех усилий, которые приложили первые омеганистки и за которые они подчас отдавали свои жизни, ты не сумела бы добиться и трети того, что у тебя сейчас есть. Тебя бы попросту к этому не подпустили. — Да ну? — дерзко вздёрнула верхнюю губу Рэйнбоу. — И как бы они сумели меня остановить? Рэрити осеклась, зацепившись взглядом за пару маленьких, но острых клычков на верхней челюсти подруги. Пегаска всем заявляла, что заточила их самостоятельно ещё в колледже. Но как перенести боль от процедуры, при одной попытке представить которую скручивало спазмом желудок, было невозможно представить, что и затрудняло веру в эту легенду. Тем не менее, эти треугольные хваткие зубки были прямо здесь, как символ целеустремлённости и упорства впечатляющей омеги. Единорожка нерешительно отложила ножницы. — Как минимум десятком страшных насильственных способов, которые благодаря тем самым первым омеганисткам больше неприемлемы. — Рэр, я бы и без первых омеганисток поняла, что клеймление, подрезание крыльев и та штука с удалением клитора, которой ты пугала на одной из пьянок — это не норм. И все спрятанные безделушки с твоей выставки — тоже. С меня же где сядешь — там и слезешь, ты в курсе. Если ты не можешь себя защитить и от природы конченная жертва, то да: омеганизм и сбивание в табун обиженных и обездоленных тебе необходимы, как воздух. Но когда ты можешь лично накостылять кому угодно по тыкве, нахрен он сдался? Рэрити едва не уронила флакон с гелем для гривы, когда Рэйнбоу Дэш походя ввернула аргумент, разбивающий в пух и прах фундамент её позиции. Омеганизм продвигал фигуры сильных омег. Но при этом по-настоящему сильные омеги, известные единорожке, омеганистами себя не называли, потому что, действительно, сильные пони не склонны считать себя жертвами — альф, угнетения, всего этого вместе и чего угодно ещё. Пытаясь скрыть ошеломление и имитируя телекинезом разрозненную бурную деятельность, Рэрити кипела внутри себя, и шестерёнки в её мозгу высекали искры, генерируя ответные аргументы. Но в итоге она просто хмыкнула как можно беззаботнее и открестилась: — Наш с тобой спор по этому вопросу зайдёт слишком далеко и всё равно ничего не достигнет, дорогая. У меня слишком много теоретической базы, волонтёрства, статистики и доказательств, а у тебя — упрямства, страсти, опыта в спорах ради споров и чрезмерного погружения в… так скажем, среду, вовсе не соприкасающуюся с предметом дискуссии. — Базара нет, — беззаботно пожала плечами Рэйнбоу Дэш. Рэрити едва не заскрежетала зубами, с какой просвещённой лёгкостью омега открестилась от того, за что она сама была готова вцепиться в глотку. Восстановив душевное равновесие несколькими бесшумными дыхательными упражнениями, омега растворила дверцы внизу трюмо и открыла взгляду ряды аккуратных крохотных флакончиков с изящными острыми гранями. — Что это? — разом выдвинулась вперёд Рэйнбоу. Как и большинство пегасов, она чисто инстинктивно не могла не обратить внимание на сверкающие и блестящие вещички. — Моя коллекция ароматов, — охотно ответила единорожка, выбирая одну из стекляшек и отточенными движениями роняя из неё капли за ушки, на репицу и на верхнюю границу одного из передних копыт. Дэш принюхалась. — Мята? — Да. Это мой естественный запах, — немного грустно ответила Рэрити. — Он порядком ослаб из-за злоупотребления подавителями, но хорошо, что есть парфюмерия для особых случаев. — Вот это всё — мята? — обвела копытом ряд одинаковых на вид пузырьков пегаска. — Нет, что ты. Помимо особых случаев, у меня бывает ещё и… настроение. Хочешь, подберём что-нибудь и тебе? Рэйнбоу инстинктивно понюхала свой локоть, и нос ядрёно защекотало небесным морозом. — Не знаю, — пожала она плечами, выпрямившись. — Давай. А что у тебя там есть? — Чем пахнет Соарин? — Морское что-то. Вода и соль, вроде. — Ох, дорогая, — цокнув языком, шепнула Рэрити, с приятным звуком перебирая флаконы магией. — Скажи спасибо, что у меня завалялся морской бриз с давних врем… До Рэйнбоу Дэш дошёл смысл её вопроса, и у неё по всему хребту встала дыбом шерсть. — Рэр, ты чё, нет! — вскричала омега и могучим рывком оттащила подругу от трюмо. Та едва не разбила выуженный из общего ряда пузырёк, но сумела перехватить телекинезом заново. — Это же намёк на то, что я хочу от него жеребёнка! Ты совсем, что ли?! Я хочу держаться подальше от всех этих семейных дел, пока не стану величайшим капитаном Вандерболтс! Если вообще не держаться от них подальше всю жизнь! — Не будь такой серьёзной, Дэши, — воскликнула в ответ единорожка, но протягивать ей флакон всё же не стала. — Это всего лишь игра, знак внимания! — Слишком дорогой какой-то знак внимания, — пробормотала Рэйнбоу, краснея. — Он ведь и всерьёз может воспринять. А мне не нужны такие сложности! Погоди-ка, — она припала грудью к полу, оказываясь достаточно близко к коллекции, чтобы прочитать мелкий шрифт названий на этикетках. — У тебя тут… чуть ли не для любого альфы ароматы собраны?! — Вот только не надо так кричать, — прошипела Рэрити, вспыхнув. Она отдёрнула пегаску от трюмо за хвост, вернула пузырёк на место и захлопнула дверцы, пока наблюдательная подруга не заметила, какого аромата там осталось меньше всего. Румянец на её белоснежных щеках был даже заметнее. И имел для своего появления больше оснований. — Да, да, допустим. Но если ты всё равно не пахнешь своим собственным запахом — почему бы не сделать партнёру приятное лишний раз и не подарить иллюзию идеального совпадения? Очень будоражит, если ты хочешь знать! — Не хочу, — слишком сильно мотнула головой Рэйнбоу. — А придётся, — фыркнула Рэрити. — Мороз и морской воздух очень неплохо сочетаются. — Да я уже в курсе. Омега замерла. — Мне не показалось, дорогая? «Уже»? — она медленно перебрала всеми копытами, как бы заранее начиная осторожно гарцевать. — У вас был секс до первого свидания? — Был и был, уж не тебе меня осуждать, — проворчала пылающая до ушей Рэйнбоу и под восторженный писк единорожки была зачерпнута с пола в неожиданно-сильные объятья. — Какое осуждение, дорогуша! С твоими закостенелыми, полуотсутствующими взглядами на отношения — и такой прогресс! Я молю о грязных подробностях! — Вот что есть — то есть, — просипела Рэйнбоу из хватки её передних ног, — я залягалась раздевалку от краски потом отмывать… — Ты покрасила перья? — восторженно выдохнула Рэрити, ослабив объятья так резко, что Дэш плюхнулась крупом на пол. — Да? — Дорогая, на ваше свидание ты должна покрасить их снова! — бросив туда же и верхнюю часть тела подруги, омега загарцевала вокруг неё, как волчок. — Это восхитительная история, которая не могла не запасть в его сердце и которую он определённо вспомнит ещё раз, только взглянув на твои крылья! — Ай… Не хотелось бы, — потёрла ушибленное плечо Рэйнбоу с опущенными ушами, но через секунду робко взглянула на подругу. — Подожди, ты считаешь, что ему понравилось? — Как это может не понравиться альфе? К тому же, держу пари, раскрашенными твои перья выглядят просто великолепно. — Так-то оно так, — протянула омега, съёживаясь в присмиревших ногах подруги и отводя взгляд, — но Соарин прямо в тот же вечер сказал, что я как бы не оставила ему выбора и воспользовалась им в свою течку… Рэрити не отреагировала ни звуком, ни движением. Параноидальные мысли вкупе с тяжёлыми стыдными воспоминаниями сковали тело Рэйнбоу мучительным напряжением, и лишь желудок в её животе выворачивал кульбиты, тугие и болезненные среди общей неподвижности. — Рэйнбоу Дэш, ты крута. — А? — не поверила своим ушам омега, вскинув лицо. Ожидание суда и грома с молниями улетучилось, оставив от всех спазмов лишь быструю краткую дрожь по всем четырём ногам, вцепившимся в пол. — Ты сломала систему почище любых длинных грив и ярких макияжей, — синие глаза Рэрити сверкали восхищением. — Ты в течку пришла к альфе и трахнула его так, что он позвал тебя на свидание. Я не слышала ничего круче этого. «И, надо сказать, — спрятала разочарование глубоко внутри себя она, — это лучше всего иллюстрирует тот переворот, к которому стремится омеганизм, но проблема в том, что ни одна омеганистка на такое не решится. Рэйнбоу, Рэйнбоу, как ты можешь за один день дважды заставить меня сомневаться в том, за что я борюсь? А смогу ли так сделать я сама?». — Ес чё, — неуютно повозилась Рэйнбоу, чьи уши всё ещё подавленно прижимались к голове, — на свидание он меня позвал не сразу после секса, а спустя много недель нервотрёпки, избивания подушек и километры сгрызенных копыт. Так что я не так горжусь собой за это, как ты — мной. Она помолчала. — Значит, покрасить перья? Ты уверена? — Определённо, — энергично кивнула Рэрити. — Отступать уже некуда. Будь дерзкой и яркой до конца. У меня есть краски только для гривы, но и на перьях они хорошо схватятся. Возьми там, на второй и третьей полке сверху. Надеюсь, ты найдёшь нужный оттенок. И она вернулась к трюмо, чтобы сбрызнуть причёску лаком. Рэйнбоу подлетела к показанному шкафу и отдёрнула шторку. Глаза полезли на лоб: внутри таилась батарея пигментов, оттенков по восемь на цвет, между некоторыми из которых омега даже разницы не замечала. Набрав наугад шесть радужных, она решила занять беседой время их приготовления: — А что ты там говорила про секс у бет? — Чтобы ты заглянула к Твайлайт. Она тебе много чего расскажет. — Рэр, заглянуть к Твайлайт на лекцию — это дольше, чем родить жеребёнка и воспитать его, — фыркнув, закатила глаза пегаска. — Давай вкратце. Единорожка усмехнулась и ответила: — Что ж, хорошо. Если вкратце, то у каждого беты есть какой-то фетиш, который единственный помогает ему возбуждаться — ну или не единственный, но второй вещью будет аналогичный фетиш, а не просто живой пони. Именно это мне и нужно выяснить у Фэнси Пэнтса: что ему нравится… из всего многообразия, о котором я жалею, что узнала. — А, — понятливо дёрнула головой Дэш, встряхивая первый тюбик с краской. — У него сто пудов что-то связанное с контролем или «я такой архи-уздатый, поклоняйтесь мне» — я уверена. — Если бы ты сходила к Твайлайт, дорогая, ты была бы не уверена уже ни в чём. Положусь на свои омежьи чары. — Может, просто спросишь, если там всё так запущено? Рэрити звонко цокнула языком и закатила глаза, по дуге запрокидывая голову к подруге. Из её причёски вывалилась прядь, которая мгновенно была подкручена магией и зафиксирована лаком, превратившись из изъяна в изюминку ансамбля. — Рэйнбоу Дэш, разумеется, я именно это и собираюсь сделать. Но неужели непонятно, что хорошенькой омеге отказать в просьбе гораздо сложнее?

***

Услышав вопрос, Фэнси Пэнтс несколько секунд внимательно и мрачно смотрел на омегу. Она почти мгновенно утратила под тяжёлым взглядом всю уверенность, смешалась и направила все усилия на то, чтобы не отводить глаз, но тем было хуже: растерянность и страх за ресницами спрятать легче, чем в открытом взоре. — Ты уверена, что хочешь это знать? — спокойно спросил бета, откупорил бутылку вина и налил единорожке, как виски — почти до краёв. Она прикусила губу и чуть наморщила лоб, балансируя магией непривычный вес бокала. — Если тебе нужно удовлетворять потребности — я не стану ревновать тебя к альфам так же, как ты не ревнуешь меня ни к кому другому. Мне по душе свобода в наших отношениях, и я не хочу портить их откровениями, которые могут не пригодиться. Рэрити помолчала несколько секунд, приспустив веки, и наконец медленно посмотрела на Фэнси вновь: — Я люблю тебя. И хочу выразить это самым лучшим способом, который знаю. Но для этого мне нужно понять, чего именно хочешь ты сам и хочешь ли разделить это со мной так, как я желаю осчастливить тебя. Единорог коротко поджал губы, оценивая её ответ, и качнул рогом в сторону парящего перед омегой бокала: — Пей. Возможно, ты окажешься разочарована во мне — пусть это случится не на твёрдый рассудок. — Залпом? — подняла бровь Рэрити, насмешливо улыбнувшись краем рта. — Маленькими глотками, — серьёзно ответил он. — Но до дна. Она закрыла глаза и приложилась к вину. Как все беты, он выбирал крепкое и насыщенное, а как Фэнси Пэнтс — уникальное и изысканное. Напряжение растворялось в глубоком бархатном вкусе, скачущее сердцебиение выравнивалось, увязая в ласкающем тело пикантном тепле. Последние гранатовые капли скатились на язык — и Рэрити даже оказалась застигнута врасплох первыми словами: — Я рос в очень строгой семье. Мои родители были настолько… сдержанны и скромны по отношению друг к другу, что во многом радовались появлению именно беты, а не альфы или омеги в качестве единственного сына. Это, как они думали, избавляло их от скандалов, извращений и позора, какие их фертильный потомок теоретически мог принести в дом и очернить семью. При всём моём уважении к ним, они были так зашорены и наивны в сексуальном плане, что думали, будто каждая «порядочная» семья Кэнтерлота разделяет их нравы и воспитывает жеребят в подобном пуританском духе. Я не придавал этому факту большого значения и никогда не обдумывал его, словно этого аспекта не могло существовать в моей жизни, до тех пор, пока однажды юный принц Блюблад не пожелал дружить со мной, и родители не решили отправить меня с ним в поход, чтобы получить шанс приблизиться к королевской семье. Мне было велено отвечать принцу взаимностью и всячески угождать. Рэрити, сглотнув сгустившуюся после алкоголя слюну, уточнила: — Принц Блюблад? Поход? — Когда он был жеребёнком и только получил свою метку, — пояснил Фэнси, — его привлекали путешествия, приключения и дальние страны. Будущее при дворе перечеркнуло эти мечты, но когда на нём лежал самый минимум обязанностей, ему нечасто отказывали в просьбах снарядить дружескую экспедицию или организовать поездку в экзотические края. Целью похода, в который принц Блюблад позвал меня, была прихоть разнообразить летние каникулы и поставить лишнюю галочку в списке времяпрепровождений. Днём мы действительно ориентировались по мху, фильтровали воду через бумагу и жарили зефир на костре ближе к вечеру, но вот ночью… принцу тогда едва исполнилось двенадцать лет, и если день занимал его развлечениями и компанией, то ночью он оставался наедине с пробуждающимися желаниями. А он относился к жеребятам, которые не привыкли терпеть обделённость и неудовлетворение. Омега распахнула глаза и, торопливо отставив бокал, накрыла копыто Фэнси своим: — У меня очень плохое предчувствие насчёт этого рассказа. Пожалуйста, если тебе сложно это вспоминать… Бета добродушно усмехнулся, перехватил копытце омеги и поднёс к губам для поцелуя: — Это сейчас наша с ним разница в годах незначительна, а в жеребячестве она казалась колоссальной и относила нас к разным возрастным категориям. Каким бы избалованным поганцем ни был Блюблад, он не дерзнул бы попытаться изнасиловать товарища, который в его глазах был практически взрослым. Твоё беспокойство напрасно. Ты готова слушать дальше? — Да… в таком случае — да. — И вот: не в силах уснуть, он пробрался в мою палатку и зажёг маленький огонёк на роге. Забавно, но из-за воспитания я, даже будучи старше, был намного наивнее, чем он. Его взбудораженное лицо, пот на лбу и странный блеск в глазах показались мне признаками страха, и я ожидал жалобы на бродящего поблизости древесного волка или, по крайней мере, страшную историю шёпотом. Вместо любой из этих вещей он начал задавать совершенно странные для меня вопросы, а затем, удивившись, что я ни капли не понимаю, о чём он, рассказал о сексе и возбуждении, которое вызывают мысли о нём. Его слова вызвали во мне наполовину скепсис, наполовину — отвращение, но я последовал родительским наветам и сделал вид, что очень заинтересован. Блюблад обрадовался этому и перед тем, как вернуться к себе, предложил вскоре тайно встретиться на одной из улиц Кэнтерлота после захода солнца. По адресу оказался бордель, в который его не соглашались впускать без сопровождения старшего товарища даже за взятку. Я всегда выглядел старше своих лет, поэтому со мной деньги у него взяли, пропустили нас внутрь — и так начался путь, в котором я много лет оставался отстранённым и практически безучастным. Запретные ночные приключения, конечно же, укрепляли нашу с принцем связь. Он стал считать меня дорогим другом, охотно представлял мою семью на балах и приёмах, оказывая моим родителям заветную честь — а большего от меня и не требовалось. Разумеется, я даже под прицелом армагеддона не признался бы им, какими путями этого добился. А когда наше положение в столице укрепилось самым прочным образом и больше не подвергалось угрозам, я с большим облегчением прекратил тайные загулы по домам терпимости и в целом саму дружбу с Блюбладом, потому что в своих изысканиях он начал стремительно терять цивилизованный облик, и смотреть на это мне становилось всё неприятнее. Это-то и стало самой ироничной частью для дальнейшего повествования. Фэнси увлажнил пересохший за время вступления рот глотком вина. Рэрити, немного захмелевшая, смотрела на него с характерным прищуром и чуть заметно покачивалась, но не торопила с продолжением, даже когда единорог с безучастным видом подошёл к окну и несколько секунд любовался обширным видом на ночной Кэнтерлот, собираясь с мыслями. — Пусть моё тело и не разделило ни одного из испытываемых вокруг меня наслаждений, — вздрогнула омега, когда бета неожиданно возобновил историю, — разум запомнил, что они возможны, и пути к ним существовать тоже должны. Я был бы намного осторожнее, если бы знал, насколько глубокий след ночные приключения оставили в моей психике, и что пережитое, не беспокоящее меня реминисценциями ни днём, ни ночью, на самом деле не забылось и не возымело никакой силы, а затаилось и ведёт отсчёт, как бомба замедленного действия. Я вырос. Обрёл богатство, славу и союзников. Стал достаточно могущественным, чтобы перестать дрожать только над своей шкурой и обрести возможность подумать о тех, кому повезло меньше, чем мне. Это было ещё и своеобразным развлечением, одним из немногих, до которых я не успел дорваться. Будучи центром Кэнтерлота, бетой, которому подражают и перед которым преклоняются, который может пойти куда угодно — и толпа моментально двинется за ним, занять сторону пони, которых высмеивают за дерзость, глупость и ограниченность, и со всем непререкаемым авторитетом заявить, что они правы — это на самом деле очень весело. Свет едва с ума не сошёл, когда я открыто подтвердил, что поддерживаю омеганизм и выделяю немалые средства на патронаж его фондов. Оказывал пострадавшим от жестоких альф юридическую, психологическую и финансовую помощь. Своим примером пошёл в волонтёры и порой спасал их от издевательств лично. Именно здесь меня, как выяснилось, и поджидала та самая затаившаяся мания. Рэрити уже собиралась подняться и подойти к нему, но он сам вернулся к ней на диван и медленно произнёс, прислонившись виском к мягкой спинке и скосив на омегу глаза: — Поступило сообщение, что в рабочем квартале под Кэнтерлотом альфа выбросил своего омегу из дома. Как раз бушевала одна из горных вьюг, а на несчастном не было даже шарфа; к тому же, соседи заметили, что он сильно прихрамывает на одну заднюю ногу, когда он уходил вниз по тропе. Я находился в фонде помощи жертвам домашнего насилия, когда одна храбрая пегаска оттуда преодолела ветер и снегопад, чтобы добраться до нас и сообщить о пропавшем: она не смогла найти его сразу после того, как бросилась искать — значит, бедняга поскользнулся и сорвался в пропасть. Взбудораженный услышанным, я бросился на поиски вместе с волонтёрами и оказался в составе группы, достигшей успеха: омега не упал с обрыва, а забился в трещину на склоне, но из-за побоев потерял сознание и стремительно замерзал. Я единственный из всех владел заклинанием телепортации, чем и воспользовался, чтобы переместиться с жеребцом в тёплое место. Поскольку я не так искусен в магии, как Ваша подруга, я телепортировался по маршруту, который был отработан лучше всего: к себе домой. Там я начал оказывать пострадавшему первую помощь и секунда за секундой начал чувствовать себя будто бы пьяным. Я не мог сосредоточиться на том, чтобы приготовить тёплое питьё или поддерживать огонь в камине. Мои мысли скакали с одной на другую, и никакая не хотела задерживаться в сознании надолго. Со мной творилось что-то странное; в таком состоянии я мог скорее навредить, чем помочь, и я решил сесть в кресло напротив омеги без сознания и привести свои чувства в порядок. Так получилось, что я всё время смотрел на этого жеребца, и смотрел на него достаточно долго, чтобы понять, что впервые в жизни… я возбуждаюсь. «Сомнофилия?» — жадно шевельнула ушами Рэрити, но не осмелилась перебить. — Едва я понял это, как подоспели волонтёры и наконец оказали омеге квалифицированную помощь. Мне было так стыдно. Я оправдал своё промедление мигренью и дезориентацией после заклинания; мне поверили и тоже налили горячего отвара, чтобы облегчить боль. Заодно принесли историю о том, как несчастный жеребец оказался в таком положении: что-то про ревность и деспотизм мужа-алкоголика, совершенно банальная ситуация в низших сословиях. Она не могла отвлечь меня от моих личных переживаний, и… с тех пор я стремился попадать к пострадавшим омегам самым первым, благо, обзавестись сетью осведомителей оказалось несложно. Моё рвение и альтруизм удивляли всех. Чтобы не плошать так, как с тем жеребцом, я научился оказывать помощь едва ли не профессионально — и научился быстро, потому что мне это было интересно. Немного позже я понял, что с интересом моя обучаемость на самом деле имела мало общего. Я просто искал способ убежать от проблемы или решить её. Избитые, изнасилованные, сломленные — через меня проходили всякие омеги, я насмотрелся на страшные вещи. Но общество было едино во мнении: если омегам повезло оказаться спасёнными мной — они спасены на всю оставшуюся жизнь. Никто из тех, кто так говорил, не догадывался, что рядом со мной любой из омег подвергается такому же риску, как в домах, из которых их забирали. Рэрити вздрогнула. Зрачки Фэнси стали просто огромными, дыхание обрывалось на выдохах, если вслушаться. — Их беспомощность заводила меня. Жалкое, зависимое, растерянное состояние, травмы, обморожения, ожоги, безысходность, страх, откровенно невыгодное положение по сравнению с моим — всё это оказалось тем афродизиаком, о котором ты спрашиваешь. Конечно же, я не мог заниматься сексом со спасёнными омегами — это не требует пояснений. А чтобы воспылать аналогичной страстью, мне пришлось требовать от своих партнёров уподобляться тем, кто обращался в фонд помощи. Знатные омеги из хороших семей с впечатляющими родословными, выдающиеся умом, красотой и богатством, ради того, чтобы разделить со мной постель, неделями голодали, нарывались на побои в неблагополучных районах, плавали зимой в ледяной воде и подвергали свою жизнь и здоровье десятку прочих рисков. Я не знаю, чем копытоводствовались те, кто дошёл в этом до конца, ведь разумнее было отказаться и разорвать со мной отношения: они крайне редко зависели от меня в плане денег или репутации, да и то, что они хотели, я мог дать им без этих мытарств. Но в моём образе действий не было садизма. Я не наслаждался самими их страданиями. Я упивался выхаживанием их и своей способностью оказать эту помощь, спасти их и вернуть в здоровое состояние. Однако ради этого моего удовольствия им приходилось терпеть настоящие мучения. Они были прелюдией, которая могла растянуться на несколько недель — лишь тогда я испытывал наслаждение, какое они хотели у меня вызвать. Фэнси Пэнтс внимательно посмотрел на Рэрити. Она не выглядела шокированной — лишь сосредоточенной, подозрительной и оценивающей. Бета предостерёг: — Ты можешь отказаться — и я не стану относиться к тебе хуже. Я сказал бы, что ненавижу себя за такое пристрастие, но одержимость этими играми выше моих норм морали, а лгать я тебе не хочу. Если ты согласишься, тебе раз за разом придётся отрекаться от чего-то из того, что ты любишь и к чему привыкла. Отдаваться мне в антураже подворотен, кабаков и даже тюрем. Погружаться в антисанитарию, холод и унижение. Подвергать себя риску быть избитой, изнасилованной или убитой. И это не будет простой ролевой игрой на пару часов — это всегда будет полное погружение в грязь и насилие, потому что после лет работы волонтёром в фонде я могу сказать, сколько на самом деле пони не клал в рот ни крошки, с точностью вплоть до дней. Ты можешь обмануть меня — и я с лёгкостью прощу тебе это и не стану припоминать никогда. Но ты не сможешь обмануть моё либидо. Не принимай решение прямо сейчас. Мне нужно, чтобы ты проспалась и вспомнила это на трезвую голову. Он, не мигая, всматривался в остекленевшие синие глаза. Алкоголь начал действовать в полную меру, наслав на Рэрити тугое, пульсирующее отупение. В трезвом состоянии она обвинила бы Фэнси в лицемерии, в наглом попирании всего, во что они оба верили и с чем она лично яростно боролась всю жизнь. Расписала бы в красках, как умеет, прибегая кое-где к пранцузскому для сочности, что этически недопустимо, отвратительно и мелочно испытывать влечение к омеге, основанное на тотальном превосходстве, когда ты буквально снисходишь до неё из князи в грязи. Что он не имеет права звать себя омеганистом, что он — маньяк почище фанатика «Альфьего государства» с такими фетишами, фантазиями и, самое главное, их осуществлением. Да и его желание трахать нищих больных каторжников тоже много чего может о нём рассказать. В целом ненормально так возбуждаться именно от… жертв. Но вино сделало своё дело, и вокруг размякшего мозга неторопливо хороводило лишь одно слово вместо тысячи: «Пиздец».