Сборник омегаверс-драбблов

В Эквестрии не принято было обсуждать недостатки Селестии. Не являлось редкостью — просто не принято было. Верховная альфа должна подавать всем пример, и, если у неё вдруг обнаружатся слабости и пороки, какая тень тогда упадёт на авторитет всех остальных альф, смертных и недальновидных, в отличие от неё? Любая же возникавшая критика вызывала у принцессы лишь ласковую улыбку. Она не разделяла, например, довольно популярное мнение, что должна использовать всю мощь и власть, дарованную ей природой и страной, и держать королевство в строгом трензеле, чтобы в кратчайшие сроки «навести везде порядок». Ей было ближе и интереснее доверием и позволениями распределить своё влияние между множеством пони и групп пони, каждая из которых станет вносить свой вклад в развитие Эквестрии и сделает её путь естественным, милосердным и познавательным. Свою главную миссию, помимо смены дня и ночи, Селестия видела в том, чтобы не допустить смуты и раскола, и до тех пор, пока страну не раздирали революции и демонстрации, смертные эксперты могли делать столь мрачные прогнозы, сколь им нравилось, и давать оценки происходящему какой угодно степени ужасности. Уколоть её могло лишь одно обвинение, до которого не могла додуматься ни одна бета. Она была живой. Селестия вовсе не хотела смерти и после веков бессмертия даже научилась её бояться, но она понимала, сколько недостатков и сложностей вытекает из одного досадного нюанса её живого существования: ей не чужды чувства и слабости. Пусть маленькие пони и не осознавали этого, но в их глазах без смерти не могло быть жизни, а потому старшую из своих принцесс они воспринимали наравне с её светилом: оно было до них, оно есть, пока они дышат, и будет всегда после того, как они умрут, и всё это время оно будет исправно и безупречно выполнять то, что от него ожидают. Поколения за поколениями Селестия впитывала это суждение, пока не уверовала в него. И в полной мере оправдать ожидания подданных, обогреть и осчастливить каждого из них ей мешало то, что она была истинно живой, а значит — хоть сколько-нибудь порочной. В минуты откровений наедине с самой собой она надеялась, что в далёком или недалёком будущем пони изобретут искусственный интеллект, для которого она надеялась стать прототипом или основой, и именно он будет править надо всеми, вынося самые оптимальные и правильные вердикты. Звучало красиво, особенно под бокал фруктового вина. «Я не хочу пить сегодня, — стискивая сгибами крыльев пульсирующие виски, думала Селестия. Она шла в свои покои после долгого дня и тяжёлого разговора с сестрой, и каждый шаг давался ей, как сквозь выстывший песок пустыни. — Я хочу сложить с себя часть ответственности хотя бы в мечтах, а алкоголь мне в этом не поможет». В покоях Селестия высвободилась из регалий и в бездумстве чинно разложила их по местам. Обыкновенным образом тщательно вычесала эфирную гриву и хвост: пронзаемые щетинками расчёски, магические волосы на несколько секунд обретали обыкновенную текстуру и вновь взвивались в полёт на невидимом ветру, искрясь ярче и гуще прежнего. Альфа придирчиво осмотрела своё лицо в зеркале с нескольких сторон. Похлопала кончиком копыта под нижними веками, проверяя, не появились ли мешки и не нужно ли спрятать их под чудо-накладками из Цилиня — всё было удовлетворительно, лишь несколько лопнувших капилляров обнаруживали её усталость, но для этого требовалось оттянуть кожу или неестественно закатить глаза. Именно на моменте, когда Селестия до предела оттопырила магией нижнее веко и дурашливо опустила под подбородок язык, в арке возникла фигура Рэйвен Инквелл. Язык втянулся с резким склизким звуком, как у ящерицы. Веко звонко шлёпнулось об глазное яблоко. — Рэйвен, — невозмутимо повернулась к ней Селестия. — Я постучала, — тем же тоном оправдалась бета, безупречно пряча и лёгкий испуг, и желание захихикать. — Я не слышала. Что-то срочное? — Да, Ваше Высочество, — глубоко кивнула единорожка. — Комет Тэйл согласился на Ваше предложение. Крылья альфы взбудораженно дёрнулись. Бета осталась невозмутимой. — Экипаж уже послали? — быстро спросила Селестия. — Готовят прямо сейчас. — Задержи, — взмах алебастрового рога обвил аликорницу ниспадающей белой петлёй заклинания. Когда она искрами разбилась о бесценный пушистый ковёр на полу, вместо принцессы Эквестрии стояла бежево-розовая единорожка с гривой грязных оттенков жёлтого и красного. Её новой меткой стало грубое изображение деревянных солнечных часов. — Я буду сопровождать его лично. — Как прикажете, — неизменно ответила Рэйвен и, быстро написав записку на ближайшем круглом столике под пустой вазой, телепортировала её к снаряжаемой колеснице. Селестия спускалась по широким полукруглым лестницам галопом, порой перепрыгивая целые пролёты. Она могла перенестись вслед за запиской одной силой мысли, но вдохнувшее в неё жизнь предвкушение требовало выхода, драйва, стремительного движения. Тягостный и напряжённый день заканчивался не угрюмым вороченьем в одиноких покоях, а сияющим шансом на новое приключение. Совершенно не подобающе своему возрасту оттолкнувшись всеми четырьмя копытами от стены в таком крутом повороте, что её занесло, альфа бросилась сквозь затемнённые коридоры к чёрному выходу из дворца — полузабытому тупиковому крылу, через неприметную последнюю дверь которого предполагалось сбегать во время осады. Однако чаще всего это место использовалось как отправная точка для секретных поездок и вылазок, как на этот раз. Компактный экипаж был укомплектован исключительно бетами. Увидев замаскированную Селестию, они поначалу недоумевающе скривились, но через секунду вспомнили — и синхронно отдали честь. Та ухмыльнулась. — Кто я? — Камергер Её Высочества принцессы Селестии, — стройным хором, из которого не выбивалась даже одна кобылка, грянули гвардейцы. — Как меня зовут? — Прайвэтт Фин. — Хорошо. Смотрите, не забудьте об этом при мистере Тэйле, — поддразнила альфа и устроилась в колеснице. Взмахнули окрашенные зачарованными доспехами в одинаковые цвета крылья — и лёгкий экипаж сорвался в полёт до Понивилля. Каждый омега, получивший предложение, ждал после захода солнца на окраине города, где никого не было. Благо, центральный городок Вечносвободного региона не был слишком велик, чтобы долго кружить вокруг него в поисках взволнованно перетаптывавшейся на одном месте рогатой фигуры. Пегасы плавно приземлились на удобном холме в отдалении от Понивилля и без скрипа и топота остановили колесницу ровно рядом с не сдерживающим улыбку Комет Тэйлом. Осчастливленное выражение моментально пропало с его тускло-лимонного лица, сменившись настороженностью и испугом, когда он увидел в кузове незнакомую альфу. — Доброй ночи, — этот голос создавался магией специально для той цели, чтобы даже у самого робкого омеги не возникло мысли не доверять ему. — Я — Прайвэтт Фин, камергер принцессы Селестии. Мне выпала честь сопроводить Вас сегодня к ней, мистер Тэйл. Затерявшиеся в сизой гриве уши вновь поднялись торчком. Судя по тому, как недовольно сдвинулись брови единорога, успокаивающий и доверительный тон сработал даже лучше, чем должен был. — Я думал, что Тия прилетит за мной лично, — придирчиво ответил омега, и Селестия подавила ухмылку. «Тия», «лично», ну надо же. — Принцесса ещё не закончила некоторые дела, — приняв извиняющийся вид, печально оповестила она. — К тому же, её появление сопроводилось бы ажиотажем, которому Вы бы сами не обрадовались. Позвольте Вам помочь? — Прайвэтт Фин одним движением выпрыгнула на землю и заботливо подала омеге копыто. Несмотря на неприсущий единорогам талант в области физических достижений — пусть и при помощи заклинаний, — Комет Тэйл не отказался от жеста и, оперевшись на предоставленную переднюю ногу, грациозно поднялся в колесницу. Он уселся и взмахом хвоста удобнее уложил хвост, обернув его вокруг подобранных вместе четырёх копыт, и альфа не заставила его ждать, заняв оставшееся в колеснице свободное место схожим образом. Жеребец повернулся к ней и негромко сообщил: — Не понимаю, почему ей требуется скрываться. Она не жената и не замужем, она принцесса. Разве она не может делать всё, что ей захочется? — Это ещё одна причина, по которой встретить Вас отправили именно меня, — услужливо ответила Прайвэтт Фин. — Одна деликатная просьба. Вы знаете, как это использовать? Она достала герметично запечатанный непрозрачный пакетик, в котором проступали очертания предмета, с которым каждый омега имел дело хотя бы раз в жизни в рамках школьных уроков просвещения. — Свеча? — покраснев, на грани слышимости фыркнул Комет и оскорблённо отвернулся. — С ума сойти. Как Вы могли подумать, что я не подготовился к свиданию с самой принцессой? Я не был чище с момента после рождения! — Это не простое средство гигиены, — прикрыла глаза альфа. — Я нисколько не сомневаюсь в Вашей чистоплотности, но внутри этой оболочки не что иное, как мышечный релаксант. Поверьте, это ради Вашего же блага. Рот омеги несколько раз судорожно дёрнулся, а румянец разлился ярче. Проглотив взбудораженный вопрос об очевидном обстоятельстве, Комет Тэйл нерешительно перенял упаковку телекинезом и стыдливо завёл за плечо от возможных взглядов запряжённых бет. — И… что, прямо здесь?.. — Нет, конечно же, это ведь очевидно неудобно, — проворковала Прайвэтт Фин. — У Вас будет лучшая возможность для этого. Господа, мы готовы. Пегасы с коротким фырканьем кивнули головами и после короткого разгона подняли колесницу в небо. Профессионалы своего дела — сидящие внутри пони не почувствовали ни толчка, ни встряски, так что ни единая мелочь не прервала дальнейшую заготовленную годы назад речь: — Почему принцесса Селестия держит личные отношения в секрете? Первая причина — безопасность избранника. Зачастую он не задумывается о том, сколько омег мечтает оказаться на его месте и как сильно зависть застилает глаза и души некоторым из них. Если отбросить угрозу физической расправы и подумать о том, что есть равнодушные к роли любовника принцессы омеги, репутация избранника может попасть под удар средств массовой информации, жаждущих сенсации и скандалов. Вторая причина — её личное спокойствие; думаю, объяснения излишни. Третья причина — предопределённость любых привязанностей в виде несоразмерной долговечности жизни принцессы. — Иными словами, я умру раньше, чем она, поэтому принцесса не хочет ставить на меня слишком много, — пресно перевёл Комет Тэйл. — Верно, — улыбнулась альфа так сконфуженно, будто была лично виновата в этом бессмертии. — Рада, что Вы относитесь к этому реалистично, мистер Тэйл. — Можете звать меня Комет, — безразлично разрешил омега. — Короче говоря, я и думать должен забыть о том, чтобы похвастаться кому-нибудь своей альфой? Прайвэтт Фин промолчала с таким значительным выражением, что расслабившийся было жеребец вновь заметно занервничал. — Раньше, чем я надеялась, — зловеще произнесла она, когда облако удачно наплыло на луну, и по её лицу стремительно побежали рваные тени, — нам придётся подойти к части, которая потребует от Вас определиться, насколько Вам нужны подобные отношения и не захотите ли Вы, чтобы мы доставили Вас назад. Принцесса не станет относиться к Вам хуже, и при встрече вы поздороваетесь и пообщаетесь, как добрые друзья, поскольку она понимает специфичность и ответственность встающего перед Вами выбора. — Селестия милостивая, — не подумав, проронил дрожащим голосом Комет. — Что это значит? — Ничего криминального, — разом выровняла голос Прайвэтт, успокаивающе взмахнув копытом. — Прошу прощения, не хотела пугать Вас, но то, о чём мне сейчас придётся сообщить, менее тревожно озвучить не получится. Заметили ли Вы, насколько привлекателен личный аромат принцессы? Одно упоминание заставило омегу растаять и расплыться в мечтательной улыбке. — Я влюбился в него, — выдохнул он единственно возможным тоном. — Я не ожидала иного ответа, — слегка похлопала кончиком копыта по уголку рта единорожка. — Когда события подходят к интимным контактам, этот запах обнаруживает спорное и неоднозначное свойство. Он вводит партнёра в зависимость, схожую с наркотической. История знала случаи, когда после одного глубокого поцелуя достаточно впечатлительная омега утрачивала желание пробовать взаимодействовать с любой другой альфой, кроме принцессы. Общение, прикосновения и соитие больше ни с кем не могли доставить ей того удовольствия, которое она испытала с принцессой, словно её личный аромат воздействовал прямиком на центр удовольствия в мозгу несчастной и не предусматривал достойных аналогов. По крайней мере, — с проблеском искреннего сожаления сквозь отработанный сценарий Селестия отвела окрашенные в нежно-сливовый глаза, — она больше не хотела пробовать, как я уже сказала, а вместе с тем теряла любую цель в жизни, кроме как снова оказаться рядом с принцессой и вкусить её запах и вкус ещё раз. И ещё, и ещё — вплоть до конца своих дней. Альфа остановилась и внимательно взглянула на Комет Тэйла. Как-то несколько веков назад она в шутку поклялась себе, что, если после этого предупреждения увидит в глазах омеги отвращение, ужас или гнев — добьётся его любви каким угодно путём, возвысит до своего уровня и проведёт с ним остаток дней. Проходили десятилетия, а у клятвы так и не появлялось шансов покинуть область юмора. Очередной омега рядом с ней был ошеломлён и встревожен, но посреди тёмного моря бушующего инстинкта самосохранения в его глазах шелестел островок понимания каждого из предшественников. «Я знаю, что их всех на это толкало», — было выложено там камушками на прибрежном песке вместо «ПОМОГИТЕ». Селестия практически утратила сострадание к нему в это мгновение. — Они не были виноваты в том, что испытывали, — продолжила Прайвэтт, скрыв тяжёлый вздох, — поэтому оставлять их с такой зависимостью на произвол судьбы было бы жестокостью — в одиночестве или изоляции она убивала только быстрее и беспощаднее. В этих условиях принцесса Селестия была вынуждена создать для всех невольно поражённых ею омег специальный приют — Небесный шпиль. Комет Тэйл слишком резко бросился к бортику колесницы, наконец удосужившись осмотреться. Пегасы размеренно взлетали спиралью вокруг горы. Ветер свистел в их крепких опрятных перьях. Кэнтерлот медленно отдалялся вниз, утрачивая чёткие контуры, но знаменитые полосатые купола на дворцовых башенках ещё можно было рассмотреть во всей красе. Омега сглотнул, не отцепляя копыт от краёв кузова, и снова обернулся на свою провожатую: — Мы летим туда? — Да, — кивнула альфа. — Совсем скоро Вы увидите его. В данный момент там проживают три омеги — принцесса оказывает честь очень немногим, примерно раз в десять-пятнадцать лет. Она относится ко всем своим избранникам с одинаковыми любовью и заботой, не делая между ними различий и не выдвигая любимчиков, до самой их смерти. Если Вы не были готовы к тому, что Вам придётся делить принцессу с тремя другими пони, мы можем немедленно отвезти Вас домой. — Я не был готов, — проблеял Комет, поджимая хвост. — Разумеется, я не был, но… ох, Дискорд подери… — он судорожно схватился за лоб под рогом, и бледно-фиолетовый телекинез деликатно перевалил его внутрь колесницы от греха подальше. — Воды? — Нет! — огрызнулся омега, берясь обоими копытами за виски. — Как вода может мне помочь?! Я впервые в жизни почувствовал себя особенным, одним на миллион, успел напридумывать себе — знаете, чего?! — а в итоге оказывается, что меня просто подготовили как замену старому комплекту подков, и лет через двадцать я тоже продвинусь в очереди! Прайвэтт Фин безразлично слушала его шипение и сбитое дыхание. Комет запрокинул голову, некрасиво стягивая копытами к лопаткам уложенную и надушенную гриву: — Что это за любовь, если Тия не просто держит гарем, но и бессовестно заменяет надоевших наложников прямо у них на глазах?! Принцесса любит помоложе, так, получается?! «Сам-то ты что-то не дежуришь у местного дома престарелых», — лениво подумала Селестия, терпеливо ожидая, когда один из вариантов допустимой истерики выдохнется. Она скучающе подняла глаза. Небесный шпиль уже показался сверху — красивая спираль, надстроенная вокруг вершины кэнтерлотской горы. Спрятанный далеко за облаками, он не нуждался в хитрых переносах в соседние измерения или хотя бы простеньких оптических иллюзиях: если ветрам и удавалось разогнать высокогорную завесу, очертания ярусов и зданий на такой высоте сами казались оптической иллюзией, поскольку в головах смотрящих не укладывалась возможность выстроить что-то в разреженности и холоде подпиравших небосвод острых скал. Но как никто сведущая в магии Селестия редко встречалась с невозможностями. Комет, всё это время бормотавший и изрыгавший себе под нос что-то ещё подобающее случаю, наконец заткнулся и залип с так и задранной головой. У гарема было много поэтических названий, одно из которых — Эдем, райский сад — дало подходящее по красоте имя самим его обитателям: ангелы. Владеющая же им альфа предпочитала самое нейтральное из них — собственно Небесный шпиль, — как всего лишь ещё одно крыло дворца, незримое даже для бухгалтерских книг королевства. Оно представляло собой полностью держащееся на магии, а потому игнорирующее все инженерные законы диковинное сооружение словно бы изо льда стильного серовато-синего цвета, растворявшегося в высотном тумане. Полупрозрачные загибающиеся вокруг горы стены с вырезанными узорами снежинок обманывали своей ненадёжностью и хрупкостью. Каждый крохотный многогранный проём в размеренном темпе освещался резко вспыхивавшей и плавно затухавшей гладкой искрой золотой магии. Взгляд Комет Тэйла забегал, инстинктивно пытаясь от точки к точки проследить во тьме рисунок заклинания. А точек было тысячи — тысячи сверкающих росинок в обволакивавшей здание паутине чар, защищавших от снега, холода и ветра и позволявших среди ночи рассматривать вблизи его контур. Структурный льдисто-жёлтый мираж работал даже без дверей и окон, которые не вписались бы своей приземлённой и прямолинейной твёрдостью в ажурную воздушность магической архитектуры. Граница щита сложной формы, стекавшая со сводов самой широкой арки, упиралась в пол и сама служила дверью: за этой неосязаемой завесой спокойно лежало тепло, несмотря на то, что длинный, как взлётная полоса, балкон аж вибрировал от жестоких горных ветров. Не ограниченный и не защищённый никакими заборами, он взлётной полосой и являлся. Перебарывая непредсказуемые удары стихии, беты коснулись копытами закруглённого края настоящего ледяного пола и затормозили крыльями, остановив колесницу у самого входа. Их никто не встречал. Каждый, кому дорога жизнь, не приближался к этой арке, а жизнью здесь дорожили все. — Пойдёмте скорее внутрь, — крикнула Прайвэтт, привлекая внимание остолбеневшего Комета крепким хватом за плечо. — Принцесса Селестия уже должна принять Вас лично. У омеги хватило самообладания поочерёдно шагнуть всеми четырьмя ногами на опасно скользкий пол и пройти внутрь. Не закрывая разинутого рта, конечно, но некоторых вообще приходилось вытаскивать телекинезом и заносить вкопытную. Пегасы, высвободившись из упряжи, загнали колесницу в неприметный надёжный закуток, откуда её не могло сдуть ветром, и поспешили следом, но дальше скромного холла, в отличие от единорогов, заходить не стали. Изнутри масштабы постройки понимались полнее, чем снаружи. Это был дворец над дворцом, не скупящийся на лестницы, коридоры, переходы, помещения от библиотеки и спортзала с бассейном до кухни и комнат персонала — среди которого, естественно, Комет Тэйл за время немногословной экскурсии не встретил никого, кроме бет с непроницаемыми лицами и отрешёнными взглядами, — и, разумеется, высокие потолки, предметы роскоши и декора. Интерьеры представляли собой облегчённое и «охлаждённое», но узнаваемое и гармоничное дополнение к лучшим залам столичного замка. Комет Тэйл глазел по сторонам, не моргая. Селестия лишь по коматозным передвижениям натренированных ног понимала, что, по крайней мере, сердце у него пока ещё бьётся. — Каждая из проживающих здесь омег находится в своих апартаментах и, скорее всего, сейчас спит, — невзначай закончила она обзор и медленно наклонила голову в попытке привлечь внимание жеребца. — Как Вы себя чувствуете? Давайте присядем. Он позволил опустить себя крупом на удачно подвернувшуюся софу, столь гармонично вписывавшуюся в окружение лаконично обставленного помещения, что её и не заметишь, если нарочно не станешь искать. — Вы говорили, — пробормотал Комет со слегка подёргивающимся немигающим глазом, — что принцесса Селестия может принять меня здесь. — Пойду уточню, — с готовностью кивнула альфа и встала. — Никуда не уходите! Даже если я разминусь с принцессой, она всегда беседует с новенькими именно в этом кабинете и придёт к Вам сама. — Понял, — заторможенно ответил омега закрывшейся за приглушённым жёлто-красным хвостом двери. Селестия остановилась по другую сторону, закрыла глаза и вытянулась из маскировки в свой истинный облик. Грива и хвост резко дёрнулись к полу, прежде чем вновь поплыть по невидимому ветру, словно стряхнули остатки иллюзии. Принцесса пару минут покрутилась перед висящим здесь же большим зеркалом, проверяя безупречность своего внешнего вида и убирая присущие концу любого дня мелкие недостатки, а затем вооружилась одной из лучших улыбок и после короткого вежливого стука вернулась в кабинет. Деликатный, но неожиданный звук в звенящей тишине подействовал на омегу, как лампочка на собаку. Мгновенно поняв, что последует за отворяющейся дверью, он позабыл шокированную апатию, подскочил над диваном и приземлился на пол с неконтролируемым счастьем в преобразившихся глазах. Селестия практически верила, когда выходила, что по возвращении нарвётся на ужасный скандал и звонкую пощёчину. Теперь же она снова была уверена в своих чарах так же безоговорочно, как в любой другой момент. — Комет Тэйл, мой воплощённый космос, — нежно поприветствовала она затрепетавшего омегу и, склонив голову, потёрлась с ним носами. Тот рвано выдохнул и объял принцессу столь знакомым обожающим взглядом. — Я счастлива, что ты не побоялся прийти сюда сегодня ради меня. — Меня непросто напугать, Тия, — мягко усмехнулся Комет и, оправившись после первого взгляда на альфу и став похожим на прежнего себя, нахмурился. — Но, если честно, твоей помощнице это почти удалось. — Помощнице? — Альфе, которая забрала меня из Понивилля, — неуверенно очертил маленький круг плечом назад омега. — А, мой камергер, — коротко засмеялась Селестия и приласкала его щеку копытом. — Она успела рассказать тебе всё, что было необходимо? Мягко расплывшееся от нежности лицо единорога мгновенно заострилось, когда он распахнул глаза и сузил очертания губ. Комет Тэйл отшатнулся от передней ноги принцессы, как от раскалённого железа, и загнанно посмотрел в лавандовые глаза над собой: — То есть, это не розыгрыш? Она не шутила, когда говорила про ещё трёх омег здесь? — Только про трёх омег, больше ничего? — подняла бровь Селестия. — То есть, это ещё и не всё?! — вспылил он, и шерсть на его груди встала дыбом. Он оттолкнул всё ещё тянущуюся к нему переднюю ногу, и принцесса безропотно поставила её рядом с другой, покоящейся на диване. — Что может быть хуже и подлее трёх омег, с которыми мне придётся тебя делить?! — Согласившись провести со мной эту ночь, ты больше никогда не вернёшься в Эквестрию. Принцесса изучала сбледнувшее под бледно-лимонной шерстью лицо с аномальной удовлетворённостью. — Утром ты сам попросишь меня никогда не отсылать тебя обратно, вообще-то, — прямо продолжила она, — но сейчас, пока ты не потерял рассудок от влюблённости, у тебя есть семья, которую ты любишь и которой ты дорог. Если Прайвэтт Фин придерживалась инструкции, ты был предупреждён, что связь со мной вызывает непреодолимую зависимость. Она встанет выше любой привязанности, которую ты знал — даже привязанности к родителям. Ты не захочешь вернуться домой, а я не стану настаивать, поскольку это окажется бесполезно. Сейчас ты полностью волен обдумать, стоит ли оно того, и уйти с миром и безо всяких обид, если для тебя это неприемлемо. Селестия по коротко и отчаянно шепнувшим губам прочитала слово «папа» и успела увидеть навернувшиеся на глаза слёзы, когда Комет Тэйл в смятении отводил взгляд, кусая губы. Она не шевелилась и милостиво глушила ауру, давая омеге время подумать. Секунды вязко отмеряли время, тяжестью чёрной дыры заливавшее мягкий сизый затылок. Наконец омега медленно поднял голову, показав потерянные влажные, но лихорадочно сверкающие глаза, и просипел: — А если я захочу остаться? Что будет тогда? — Твоим родным будет сообщено, что ты принят на тайную королевскую службу, — дала заготовленный ответ принцесса, — и до конца своих жизней они будут ежегодно получать компенсацию, равную двойному размеру твоего текущего годового дохода. Самому тебе деньги больше не понадобятся: в Небесном шпиле ты будешь получать всё, что бы тебе ни понадобилось, включая табачную и алкогольную продукцию в разумных дозах и исключая наносящие фатальный вред здоровью вещества. Запрашиваемое количество раз в год, обычно это три или четыре, тебе будет позволено увидеться с семьёй в их доме. Эти визиты длительностью обычно в пару часов ты можешь посвятить лишь родственникам, но не друзьям, и проведёшь их под заклинанием, запрещающим тебе говорить о существовании Небесного шпиля, его обитателях и порядках. Конечно же, когда придёт время, тебе также будет позволено побывать на похоронах каждого из родителей, а по желанию — бывших друзей. У тебя будет возможность получать новости и вести переписку с кем-либо из внешнего мира, но каждое письмо будет тщательно проверяться цензором, в том числе — на предмет магических способов скрыть или временно трансформировать написанное. Ты можешь продолжать реализовываться и развиваться согласно кьютимарке, но у тебя больше не будет возможности вынести свою деятельность на публичное поприще. Ты должен будешь мирно сосуществовать с каждым из живущих или появляющихся следом за тобой омег и вежливо относиться к слугам; любые проявления ревности и иерархичности под запретом. Если у тебя появится жеребёнок, он останется с тобой до конца подсосного периода*, а затем будет передан в проверенную приёмную семью; безопасность и благополучие безусловно гарантируются, а ещё ты сможешь получать сообщения о том, как складывается его жизнь, так часто, как пожелаешь, но тебе никогда нельзя будет давать ему знать о своём существовании и его происхождении. В любой момент ты можешь попросить меня вернуть тебя в Эквестрию, — Селестия сделала паузу, — но ты всё равно не попросишь, так что это самая бесполезная часть, и я её опущу. — Но если попрошу? — настоял успокоившийся за время монотонного перечисления Комет Тэйл, подёргав ухом. — Твоё желание немедленно будет исполнено. Заклинание, запрещающее говорить о Небесном шпиле, останется с тобой на всю жизнь — ты сможешь объяснить своё отсутствие чем угодно, кроме правды. Тебе по-прежнему нельзя будет контактировать со своими жеребятами, если они появились у тебя во время жизни в Небесном шпиле. Если ты покинешь его беременным, никто не станет отнимать у тебя жеребёнка, но тогда ему не придётся рассчитывать на какие-либо привилегии. Особенно — в том случае, если ты решишь вернуться в Небесный шпиль. Это тебе тоже будет позволено, причём в любой момент жизни без исключений. Но, если при этом у твоего несовершеннолетнего жеребёнка не останется других родственников, которые могут взять его под опеку, ему придётся отправиться в жеребячий дом. — Не слишком ли жестоко для Вашего жеребёнка тоже? — поёжился Комет Тэйл, но Селестия равнодушно пожала плечами: — Честно? В этой части я могла бы оторваться и узаконить хоть продажу своих жеребят-отказников в зебринское сексуальное рабство. Всё равно она ни разу в истории никому не пригодилась. И, раз мы коснулись этой темы, — Селестия посмотрела на омегу так, что он непроизвольно начал отползать к краю дивана с инстинктивным страхом в глазах, — иногда в Небесном шпиле ты рискуешь увидеть меня такой, какой я бываю на самом деле. В плохом настроении, с нервным срывом, в ярости. Это — не то место, где я буду сдерживаться и стараться никого не напугать и не разочаровать. Я никогда не бываю необоснованно-жестокой, но совладать с рядом моих состояний способен далеко не каждый, и вынести их на себе — тоже. Каждый из здешних омег принадлежит мне до тех пор, пока сам добровольно вверяет меня в свои копыта. Я прихожу к ним тогда, когда мне это нужно, и делаю всё, чего мне захочется, и никто из них не в праве требовать от меня чего-то сверх того, что я пообещала сама. Комет Тэйл медленно перекачивал потоки воздуха через нервно раздувавшуюся и опадавшую грудь. В его широко раскрытых бледно-голубых глазах отражалось до жестокости бесстрастное и честное лицо самой могущественной альфы в Эквестрии, для которой он был чем-то средним между неприкосновенной душой уникального живого существа и инструментом, ждущим, когда им воспользуются по его назначению. — Я никогда не хотел семью, — глухо и жалобно прошептал он. — Я даже думать не хотел о том, что когда-нибудь оставлю бег и свои заклинания, чтобы приклеиться к плите в доме альфы, для которого мои ноги — это скорее подставка к его похотливым намерениям, чем предмет восхищения. Я не мечтал о тебе, но в глубине души я знал, — омега горько усмехнулся, — хотя бы ради шутки, что принцесса Селестия — единственная альфа, от которой я согласился бы иметь жеребят. И если бы сейчас я захотел помечтать об этом, то я представил бы себя в твоём замке, в качестве законного мужа или хотя бы открытого фаворита; на совместном завтраке, на приёмах и балах, вечером за чтением книг… Моя ошибка в том, что я пытаюсь подогнать твой облик и образ действий под то же самое, от чего я открещивался в случае со смертными альфами на одной ступени со мной. Малодушно это с моей стороны — соглашаться на нормальность, которую готов предложить мне любой встречный, только с уникальностью, которая эту нормальность переросла за тысячу лет до того, как я родился. Селестия не перебивала. Она внимала, очевидно смягчившись и вся обратившись в слух. Внешне Комет Тэйл был из того типа омег, мимо которого можно пройти один раз и не вспомнить никогда в жизни, но её привлекло именно его мышление. Принцесса с незапамятных времён выбирала себе партнёров не поверхностными путями, а ориентируясь на скрытый магнетизм, облечь суть которого в слова редко получалось даже у неё самой. — Что будет, если я откажусь? — стиснул зубы омега. — Тебя отвезут домой, и на этом всё закончится. Единственными последствиями твоего отказа будут заклинание, о котором я говорила, и то, что ты не услышишь это предложение во второй раз. — Почему ты вообще допустила возможность такого? — пронзительно прошептал Комет Тэйл, хватаясь за голову и раскачиваясь на мягком сиденье. — Неужели были омеги, которые запросто ответили «Нет, это того не стоит, я продолжу жить свою обыкновенную жизнь»? — Не было, — согласилась Селестия. — Гораздо больше было тех, которые отказались от обыкновенной жизни ради меня. Им было легче жить рядом с надеждой ещё хоть когда-нибудь оказаться в моих объятьях, чем прозябать всю жизнь со знанием, что этого больше никогда не будет. Многие сделали это целью своей жизни ещё до того, как встретились со мной лично. Они — причина того, почему Небесный шпиль существует. Если некоторые омеги искренне видят счастье в том, чтобы быть со мной… — Ты ведь знаешь, — прошипел Комет, с гневом взглянув осекшейся аликорнице в глаза, — последствия связи с тобой. Знаешь так хорошо, что составила подробную инструкцию, настоящий устный договор сродни BDSM-контрактам. Можешь вышвырнуть меня за такие слова прямо сейчас, но ты обрекаешь на несчастья больше пони, чем делаешь счастливыми, приближая к себе! Да и какое это приближение! Ты не отдаёшься влюбившейся в тебя омеге. Ты присоединяешь её к своему гарему, который живёт в этом ледяном дворце, который словно является аллюзией на твоё ледяное сердце! Селестия резко и остро вскинула брови. Комет Тэйл побледнел от страха за последствия своего взрыва, но не дрогнул, а продолжил, словно выводя себе смертный приговор: — Ты должна была заковать себя в пояс целомудрия или решить свою проблему путём кардинальнее, но только не ставить пони перед таким выбором! — Моё сердце не такое ледяное, как ты думаешь, Комет, — покачала головой Селестия. — Ему тоже хочется любви, тепла и близости. — Невелико оправдание, если оно не отогревается от них и не начинает дарить тепло взамен, — огрызнулся Комет Тэйл. — Я верю в то, что ему хочется любви. Но, глядя на это, — он дёрнул рогом вверх, имея в виду дворец вокруг них, — я не верю, что любовь ему на самом деле требуется. Потому что, если бы требовалась, не было бы ни гарема, ни правил, ни специального заклинания. Когда альфье сердце по-настоящему нуждается в любви, ему для того, чтобы её испытать, ничего, кроме одной омеги, не требуется. А ты не просто не нуждаешься в любви, Тия — ты её боишься. Потому что когда сердце превращается в лёд — оно потом тает только слезами. Замерший полуприкрытый лавандовый взгляд подрагивал, переливаясь в ясном кабинетном свете чем-то настолько значительным, интимным и затронутым, что Комет, забыв себя, надолго засмотрелся, любуясь обнажившейся глубиной. — Я всё ещё могу уйти отсюда? — едва слышно спросил он несколько минут спустя, когда воздух отчего-то стал жарче. Омега моргнул. Грива Селестии, всё ещё слабо развеваясь, укрыла её плечо и бок с одной стороны почти как обычные волосы. — Да, — подтвердила она без движения. — Проводи меня, — одними губами попросил омега и с заметной неохотой слез с дивана. Альфа последовала за ним. — Не жалеешь? — Жалею, — честно ответил омега, на ходу глядя в пол. — Скажу откровенно: мне легче проплакать несколько недель, жалея о несбывшемся и гадая, что было бы, если бы я согласился, и как выглядело бы счастье, ради которого омеги отказываются от всего, но в конечном счёте остаться самим собой, а не превратиться в одну из игрушек на складе. Селестия хмыкнула и, подумав, тронула его плечо копытом: — Пойдём, я покажу тебе кое-что. Это недолго. — Я думал, мне тут всё уже показали, — вяло откликнулся омега, но развернулся следом за принцессой. Альфа привела его к комнате, которая действительно не вошла в экскурсию. Многозначительно взглянув Комет Тэйлу в глаза, Селестия потянула дверь на себя. Единорог просунул голову под её передней ногой и заглянул внутрь. Обстановка, освещение и декор кричали о том, что это помещение предназначено для секса. Но место подобающей ему кровати занимал причудливого вида станок, обитый мягкими материалами. Он состоял из четырёх столбов, торчащих из них на разной высоте колец и жердей и слишком высоко установленного плоского ложа под небольшим наклоном. — На что я смотрю? — Обычно в первую ночь, пока мы с омегой ещё не привыкли друг к другу и не научились подстраиваться, я использую этот станок. Очень удобное приспособление. Сконструировано специально для того, чтобы сгладить разницу в росте и не причинить лишней боли, а ещё экономит время на… «стыковку» и меньше всего похоже на пыточный загон, как бы ты ни старался его в нём увидеть. Просто хотела сказать, что, если бы ты согласился, мы направились бы именно к нему. Омега молчал, и осязаемое негодование облаком стрекотало вокруг его напряжённого тела. — Если ты показала мне это для того, чтобы мне было легче с тобой расстаться, то ты преуспела, — огрызнулся он, резко разворачиваясь и с топотом возвращаясь к тому маршруту, с которого они ушли. В уголках его озлобленных глаз Селестия заметила слёзы. «Если бы ты согласился без сомнений и сожалений, — думала она, невзирая на ледяной ветер стоя на краю взлётной полосы и провожая уносящий Комет Тэйла домой экипаж тяжёлым взглядом, — ты бы не вылез из этого станка до конца своих дней, потому что разочаровал бы меня до глубины души. Но вместо этого ты сказал почти то, что я хотела услышать. Слова омеги, слишком уважающего себя, чтобы пойти на поводу у своих желаний — наконец-то. Я знала, что существование той комнаты оскорбит тебя ещё больше и приведёт в ярость, и мне почему-то это нравилось — нравилось самим фактом того, что ты способен злиться на меня и обвинять меня в моих пороках. Но если бы после всего этого оказалось парадоксально возможно такое, что ты согласился бы провести со мной ночь, я плюнула бы на дискордов станок и отвела тебя в свои покои. И в тартар всё. Я покосила бы себе несколько позвонков, я убила бы на это всю ночь, но я нашла бы в своей постели удобное положение, которое понравилось бы тебе, чтобы слиться с тобой по-настоящему, трогать тебя, обнимать, чувствовать по-нормальному всё, что происходит. Чем больше ты впадал в отторжение — тем сильнее мне хотелось прижать тебя к стене и поцеловать, чтобы ты отказался от того, чтобы уйти, и остался со мной. И это не было бы следствием твоей слабости — это было бы моей виной, которую я обязана стала бы заглаживать всю жизнь, и это означало бы месяц за месяцем губить в тебе всё то, за что я хочу сделать тебя своим. Возможно, пояс целомудрия — это действительно то, с чего мне следовало начать и на чём остановиться». — Моя королева? — раздался звонкий любящий голос у неё за спиной. Селестия резко развернулась и бросилась к арке, из которой уже наполовину вышла мятно-зелёная земная омега с насыщенной медной гривой, самая молодая из троих. Невозможный ветер уже толкал её к краю взлётной полосы, когда принцесса заключила ту в безопасные объятия своих исполинских крыльев. — Кэнди, ты сошла с ума? Что ты здесь делаешь? Ты чуть не упала! — воскликнула альфа, отчаянно прижимая дуреющую от блаженства рядом с ней земную пони, и вошла с ней в безопасность зоны защитного заклинания. — Я почувствовала тебя, — нежно произнесла омега, плавясь от счастья и обвивая копыта вокруг шеи Селестии. — Как я могла не прийти, чтобы хотя бы обняться? Она медленно перестала улыбаться, сдаваясь растущим в ней порывам. Мелко подрагивая и сбито дыша от сдерживаемого предвкушения, Кэнди нерешительно потянулась к лицу принцессы, постоянно одёргивая себя, пытаясь отстраниться, отвернуться, но каждый раз срываясь и возвращаясь обратно. Селестия несколько секунд, кусая губы, наблюдала за её мучительной борьбой, а затем резко втянула сквозь зубы воздух и сама впилась поцелуем, языком проникая едва ли не до глотки, прижимая к себе копытами за крепкие скулы, лаская перьями по спине. Земнопони издала осчастливленный стон, расслабляясь в горячих объятьях, и играла с языком альфы своим так долго, как та ей позволила. — Идём, — шепнула Селестия, ненадолго разорвав поцелуй. Тёплая карамель с яблок на кьютимарке омеги всё ещё ласкала вкусом её рот и пьянила запахом рассудок. — Сегодня Вы пришли ко мне? — быстро прошептала Кэнди, пытаясь удержаться на подгибающихся задних ногах. — Да, моя сладость. Сегодня я буду полностью твоей.