Дай мне знать, если тебе понравился букет. Ф. Пэнтс.
Она невольно хихикнула. Это было неожиданно фривольно, чуть ли не неформально для такого беты, как Фэнси Пэнтс. Ну или всего лишь нервное. Рэрити телекинезом утопила поглубже или вытолкнула некоторые веточки цветов, выровняв их шапку, наискосок подрезала стебли и поставила букет в вазу, после чего отправилась распаковывать и читать залежавшиеся письма. Каждое из шести помимо самих собой разумеющихся извинений по кусочку раскрывало душу единорога, обнажавшего свои чувства и признававшегося в каждой вещи, которая Рэрити значила для него что на протяжении лет их знакомства, что теперь, когда свершилось важное для них обоих откровение. Омега не сдержалась от пренебрежительного фырканья, но читать не бросила. Назовите её пурпурным чулком, если после всего написанного седьмое письмо не содержало бы в прямом смысле слова признание в любви. «Так, как её могут понимать беты, — исправилась мысленно Рэрити и вздохнула. — Почему у них всех не может быть, как у Твайлайт, фетиша на здоровые уважительные отношения?». Рэрити перебрала письма и вернулась к четвёртому, запомнившемуся именно готовностью Фэнси притушить свои наклонности и обращаться к ним либо в очень облегчённой форме, либо в самом крайнем случае, лишь бы сохранить её доброе расположение, и смиренной благодарностью за предоставленную возможность продемонстрировать свою истинную суть одной из самых важных пони в его жизни. Рэрити улыбнулась письмам, смилостивившись, и села писать ответ. Меньше, чем через два часа после отправки отработанным за годы деловой переписки заклинанием послания Фэнси Пэнтс постучал в её дверь. — Я полагаю, цветы тебя сразили, — поприветствовав омегу и приняв приглашение войти, полушутливо заметил он. — Да, я думала, что успела вырасти из возраста, в котором таешь от правильно угаданного букета, но моя жизнь, оказывается, всё ещё полна сюрпризов. — Это — именно то, что я хотел обсудить с тобой сразу после… — Фэнси, — ненавязчиво прервала его Рэрити, и бета внимательно замолчал. — Я согласилась увидеться, потому что оттягивать этот момент дальше просто бессмысленно, но правда в том, что мне ещё совершенно нечего тебе сказать. Я чересчур, м, обескуражена произошедшим и, веришь ты или нет, до сих пор не сформировала своего к нему отношения. Мне нужно ещё немного времени, но я не хочу, чтобы ты думал, будто я больше не хочу тебя знать. Но и в каком качестве продолжать наше общение — я ещё не решила. — Я понимаю и не тороплю тебя. Мне всё равно приятно снова тебя увидеть, и я действительно очень переживал по поводу того, что это было для тебя слишком. Если тебе необходимо выпустить эмоции, но ты держишь себя в копытах, несмотря на это — пожалуйста, освободись от своих чувств любым способом, если он тебе поможет. Омега опустила взгляд и затрепетала ресницами. — Ты хочешь быстрее узнать, будем ли мы практиковать такое ещё? — Нет, — мягко ответил Фэнси, осторожно приподняв её лицо за подбородок. — Я всего лишь хочу прежнюю Рэрити назад и не прощу себе, если отвернул её от себя навсегда. Не размыкая губ, единорожка улыбнулась, сняла голову с его копыта и слегка отвернулась, чтобы не бросалось в глаза отсутствие зубов: — Этого маловато, если стоит задача выбить меня из колеи. Но прежняя Рэрити не вернётся до тех пор, пока не дождётся стоматолога или знахарку. — Так, значит, ты всё это время… Рэрити, ты могла просто обратиться ко мне, — нахмурился Фэнси Пэнтс и зажёг свой рог, шаря магией во внутреннем кармане сюртука. — Я знаю лучшего стоматолога в Кэнтерлоте, она примет тебя в любой момент. — Не нужно, я правда… — Рэрити, это — действительно моя вина, — взглянул ей в глаза бета, — и я обязан её загладить. Пожалуйста, позволь мне. Но, если ты прониклась духом затворничества и всем сердцем полюбила одиночество — я не буду мешать. Омега поджала губы, наклоняя голову из стороны в сторону, но через несколько секунд сдалась и переняла телекинезом порхающую между ними на одном месте визитку: — Ах, ладно, сдаюсь. Я чувствую, что уже с ума схожу от скуки. — Рад помочь. Всего лишь сосредоточь немного магии на ключике — и окажешься в клинике. Рунная вязь телепортационного заклинания под текстом действительно забавно напоминала ключик. Поблагодарив бету, омега положила визитку к вазе с пахнущими мятой цветами и к красной ленте от стопки писем. Вернулась она к ней только когда Фэнси Пэнтс попрощался и покинул её дом во вспышке аналогичной телепортационной руны. Рэрити посмотрела на ключик, прикусила губу в раздумье, и один этот жест решил её ответ: ей надоело сидеть дома, не открывать рот слишком широко без надобности и не иметь возможности прикусить губу, когда того хочется, потому что прикусывать больше нечем. Она без колебаний направилась на второй этаж, к столику с косметикой в своей комнате. Омега может отправиться в столицу без зубов, но не без макияжа, причёски и стильного аксессуара по погоде.***
Единорог-бета за ресепшеном не удивился, когда перед ним возникла из воздуха ухоженная пациентка с плотно сомкнутыми в доброжелательной улыбке губами. Рэрити перед ресепшеном не удивилась, что её вытолкнуло в пространство самой дорогой, пафосной и тихой частной стоматологической клиники Кэнтерлота. Разве что маг на этот раз намудрил с зачарованием, и после переброса у омеги зашлось в тахикардии сердце. — Мисс Рэрити, верно? — чётким и поставленным голосом протараторил бета из-за стойки. — Мисс Каспид Лонгбайт примет Вас сразу, как только закончит с текущим пациентом. — Спасибо, я посижу здесь, — сразу отвернулась к тканевому диванчику единорожка. — Конечно. Зелёного чаю, воды? — Нет, благодарю. В понивилльской стоматологии Рэрити уже успела привыкнуть к мерному жужжанию инструментов из-за стены. Здесь же стерильной была даже тишина. Судя по коротким с равными интервалами вспышкам рога администратора, он листал какой-то журнал, но и свист глянцевых страниц не нарушал обосновавшегося в клинике покоя. Рэрити поправила жемчужные бусы, провернула их по шее, сглотнула, но легче всё равно не задышалось. Бета обратил внимание на её манипуляции, услужливо улыбнулся и тем же профессиональным тоном сообщил: — В нашей клинике доступна новейшая услуга: лечение зубов во сне. У нас работают только профессионалы, но после других стоматологов у пациентов может остаться фобия. Погружение в сон безопасно, позволит успокоиться и промотать время, а проснётесь Вы уже с идеальной улыбкой, без боли и стресса. Желаете попробовать? — Спасибо, я не боюсь. Это не более, чем лёгкий прилив дурноты после телепортации, — заверила Рэрити, и бета не стал навязываться, понимающе улыбнувшись напоследок и снова уставившись в скрытый от глаз гостей журнальчик. Рэрити незаметно левитировала к себе салфетку за салфеткой и промакивала пот со лба и шеи. Сердце ненадолго возвращалось в норму, но лишь затем, чтобы отдохнуть и вновь помчаться отбивать бешеную неритмичную какофонию. Комок в горле намекал на начало тошноты, но она, благодарение, небу, никак не накатывала, что не отменяло, однако, нетерпеливого и взволнованного трепетания в брюшине, что едва ли не вылетало из глотки нервным голубиным клёкотом. Омега думала, что либо сойдёт с ума, либо сбежит — хотя здесь и не наблюдалось физических дверей: клиника представляла собой полностью замкнутое здание без входов и выходов, куда реально было попасть лишь при помощи магии — когда бета за ресепшеном наконец-то жизнерадостно пригласил её на приём. Предыдущий пациент так и не показался. Видимо, он покинул стоматолога тем же путём, каким и прибыл к нему — телепортацией. Администратор телекинетически открыл перед Рэрити дверь, и она зашла в просторный ослепительно-светлый кабинет без единой пылинки. Стоматолога нигде не было видно, но его присутствие неоспоримо угадывалось. Возможно, в лаборантской; возможно, за шторкой. — Добрый день, — голос дрогнул, несмотря на все приложенные старания. Омега прошла к креслу, осматриваясь и промаргиваясь, словно безупречный свет, напротив, мешал ей рассмотреть каждый видимый угол кабинета. — Меня сегодня примут или я слишком внезапно? Раздавшийся невнятный шорох заставил её замереть и плавно повернуть голову на звук. Из-за ширмы, отмеряя каждый шаг и нерешительно взвешивая любое движение, одной ногой за другой вышла нежно-серая единорожка в бирюзовом медицинском халате с потрясающе-золотой гривой, чья непослушная пышность была затянута в хвост, всё равно слегка вьющийся. Из-под её верхней губы выглядывали белоснежные кончики клыков, но из-за того, как сильно были расширены зрачки карих глаз, невозможно было понять, состоит она в недальнем родстве с бэт-пони или же это обыкновенная альфья… — Здравствуй, — распиная Рэрити заживо протяжным непрозрачным взглядом, прошептала она. Жеребячий лагерь, смена вожатых, два легкомысленно-широких золотых хвостика, сплетавшихся за затылком в единую косу, погоня по ночному лесу без единой звезды над ними, отчаянный прыжок в реку, глина бобровой хатки, въевшаяся в хвост, но кажущаяся посильной ценой платой за свободу. — Каспид, — сглотнула омега, — Лонгбайт… Вот она и узнала имя своей истинной пары. Услышав своё имя, стоматолог непостижимым усилием улыбнулась, как будто вспомнила, кто она и зачем. — Присаживайся, — она гостеприимно провела к креслу передней ногой. Та дрожала, как в лихорадке, и Каспид посмотрела на неё с неуместным удивлением и досадой, как на жеребёнка, который нарушил правила приличия в чужом доме, несмотря на все уроки и репетиции. — Не волнуйся насчёт этого, я работаю магией, а с ней у меня не бывает осечек. Однако Рэрити уже устроилась в кресле к концу этой фразы. Едва её тело уловило мягкое указание альфы, как само двинулось в указанное место и заняло требующееся положение. Омега была ещё слишком обескуражена, чтобы контролировать этот момент. У её истинной же явно было время подготовиться. Разумеется, она же видела её имя в записи. Боясь моргать или двигать глазами, Рэрити смотрела в стену перед собой все несколько секунд, что Каспид готовилась к работе с безупречным профессионализмом. Её кофейный телекинез, сортирующий инструменты и расходники, ни разу не мигнул, хотя омега чувствовала, какая буря эмоций разрывает единорожку изнутри. Чувствовала. — Привет, — не выдержав, тихо сказала Рэрити. Каспид просто замерла, не поворачиваясь, и омега ощутила лёгкое неудовлетворение оттого, что тонкие металлические стеки так и остались в недрогнувшем облаке её телекинеза, а не упали с грохотом в поддон. — Ты в порядке? — Я на работе, — всё так же мягко и деликатно ответила альфа и надела стерильную маску, но Рэрити скорее почувствовала, чем услышала, как должен был натужно заскрежетать её голос на самом деле. — Давай сначала разберёмся с твоей проблемой, а потом поговорим, если это потребуется. Рэрити оттягивала момент, когда придётся открыть рот и показать, с чем Каспид придётся работать, так долго, как могла. Переменчивый и живой взгляд альфы выражал её мысли по этому поводу красноречивее слов. Наконец, сильно покраснев, Рэрити уговорила себя расцепить челюсти. Желание зажмуриться было велико, но омега преодолела и его тоже: ей больше хотелось посмотреть, как переменится лицо истинной при виде травмы, как в её глазах вспыхнет ярость, а запах женьшеня негодующе загорчит в носоглотке. Она практически возмутилась, когда Каспид лишь визуально оценила объём работы, заглянула в рот под разными углами и отвернулась за ватными тампонами. Спокойно. Профессионально. Лишь к терпкости женьшеня в аромате альфы постепенно, практически контролируемо примешивались новые ноты — мёда, фиников и — совсем слабо, Рэрити едва смогла вспомнить и опознать — барбариса. Это был сложносоставный запах, признак силы и стойкости, но всё же… что-то мешало компонентам соединиться. Каждый из них ощущался обособленно, словно опускаешь нос по очереди в коробочку с тем, о чём из составляющих думаешь. И чем больше стараешься хотя бы в воображении смешать всё учуянное — тем меньше ощущаются все ноты в принципе. Сердце в груди омеги глубоко и взволнованно пульсировало. Она была благодарна за то, что Каспид касается её лишь стеками и расширителями и даже случайно не пересекается с ней взглядом, насильно утопив себя в сосредоточенной работе, и боролась с собственным желанием рассмотреть получше её столь близкие глаза над медицинской маской — терракотовые, глубокие, как омуты, с переливчатыми зрачками, но словно под мутной плёнкой. Альфа, кажется, всё же не была в родстве с бэт-пони. На ушах не было кисточек, но зато сияли серёжки-гвоздики с… маленькими ромбовидными сапфирами. — Сейчас будет немного больно, буквально секундочку, — проворковала Каспид, и Рэрити всё же сомкнула глаза. Невероятное спокойствие накатило на неё от этого тона даже без укола анестезии за дёсны. «Немного больно? Нет, я не верю, что ты можешь сделать мне хоть немного больно; я знаю, что ты совсем не способна причинить мне вред. Я в безопасности, ты не сделаешь мне плохо», — закутали мозг медлительные и тёплые мысли. Омега ради интереса открыла глаза и поняла, что не одурманена на самом деле: наркоз затронул лишь челюсти, с которыми уже вплотную работала Каспид, заменяя выбитые зубы, а сознание оставалось ясным и… умиротворённым, погружённым в правильность и долгожданный покой. Всё хорошо, Рэрити. Доверься. — Готово, — оптимистично сообщила Каспид, стянула маску и сразу отвернулась, якобы чтобы сразу продезинфицировать использовавшиеся инструменты. — Зубки могут болеть при надкусывании в течение нескольких часов, но есть и пить можно сразу после выхода из клиники. Телепортационная руна находится у администратора. Рэрити захлопнула рот, проигнорировав приятный стук сомкнувшихся новых зубов. Она несколько секунд недоумевающе смотрела на альфу, ничто в движениях которой не выдавало ни надрыва, ни одолевающих инстинктов, ни горечи, ни даже обиды. — И… это… всё? — Да, — легко ответила Каспид, и омега услышала улыбку в её голосе. — За полостью рта можно ухаживать привычным образом. — Я не про это, — Рэрити сняла салфетку с груди и бросила в стоящий рядом с креслом бак. — Ты удивительно спокойна для такой ситуации, я поражена. Я ожидала, что ты… — Начну причитать, что могло быть важнее нашей встречи и как ты могла так с нами поступить? — ударило омегу каменным холодом в голосе единорожки. — Я ответила на эти вопросы после твоей победы над Дискордом. Мне понятно, что ты — национальный герой, и спасение Эквестрии для тебя должно быть приоритетом. Зачем сейчас поднимать эту тему? Ты выполнила свой долг и готова к семье? Мне так не кажется. Возвращайся, когда это будет для тебя чем-то большим, чем любопытство. Мне нужно работать. — Каспид. — Рэрити, — ответила та, не оборачиваясь. — Я на работе. — Каспид, пожалуйста, расскажи мне! — взорвался голос Рэрити звенящей нотой на грани плача, пронзительной и настойчивой. Зрачки альфы расширились плавным импульсом. Она сглотнула, прядая ушами, словно отгоняя обнаглевших мух. — И почему я не сомневалась, что ты не постыдишься применить Зов после того, как столько лет с чистой совестью игнорировала моё существование? — сипло заметила Каспид. Она тяжело выдохнула и левитировала к губам белую рацию. — Гард, я беру обеденный перерыв. — Э, хорошо, а как же… — До связи, — оборвала Каспид и бросила рацию обратно на нижний ярус столика. Не успела она открыть рот, как отворилась дверь, и озадаченно-испуганный бета просунул голову внутрь: — Прошу прощения, мисс Рэрити… всё хорошо? — Да, нам нужно поговорить, — подтвердила она. — Вы уверены? Если у Вас остались какие-то претензии или пожелания… — Гард, — рыкнула альфа, и тот испуганно притих. — Я не собираюсь домогаться пациентки, тебе надо меньше читать о тех скандалах. Нам действительно нужно просто поговорить. Исчезни, пожалуйста; никто не накатает жалобу. — Да, нам действительно нужно поговорить, — убедительно повторила омега. Бета, тревожно поблуждав взглядом с одного странного лица на другое, натужно сглотнул, кивнул и скрылся. Каспид раздражённо покачала головой и сначала указала Рэрити за ширму, а затем открыла таившуюся в углу за ней подсобку. В её тесное пространство были эргономично утрамбованы маленький диванчик с неудобными подлокотниками-валиками, угловой стол, напольная подушка и кулер с водой. Всё ещё повинуясь жестам альфы, омега нерешительно устроилась на краешке дивана. Каспид же села на пол. Она начала говорить не сразу, сначала внимательнее и тоскливее охватив взглядом всю фигуру своей истинной, но Рэрити не сомневалась, что после Зова отказать в просьбе для неё невозможно. Единственное, что её обескураживало — как она, столько лет открещивавшаяся от истинности, сходу сумела понять, что сделать и как добиться своего. Наверное, обычные пони таким вещам не удивляются. — Что ты хочешь узнать? — разрушила паузу альфа, и Рэрити на секунду растерялась. Она ощущала себя очень странно. Несмотря на резковатый тон и недовольство во взгляде Каспид, омега не сомневалась в том, что её поймут и примут. Что её уже понимают и принимают, что ей способны простить любые прегрешения и предупредить любой вопрос и желание. Но то ли это впечатление было ложным, сладко дурящим голову мороком от близости к истинной, то ли альфа из мстительности искусственно удерживала её на расстоянии. Обе версии оказались практически оскорбительным, но у Рэрити само собой получилось перешагнуть через уязвлённую гордость и мягко задать вопрос: — Каково тебе пришлось? И судя по тому, как жалобно дрогнули уголки глаз Каспид и как она беззвучно и резко втянула воздух сквозь безупречные зубы, это был самый нужный и правильный вопрос. Альфа не просто заговорила — из неё полилось. — Шок. Постоянный, никуда не пропадающий шок каждую минуту с того момента, как ты, моя истинная, при встрече со мной бросилась не навстречу, а наутёк. Я думала, что ты переволновалась или что это такая игра, но чем дальше и отчаяннее ты от меня удирала — тем больше мне становилось ясно, что ты действительно не хочешь меня видеть. Я могла легко догнать тебя, но я остановилась. Потому что я боялась, что, если продолжу бежать — моё сердце разорвётся от горя и несправедливости. Я дала тебе уйти, и через несколько секунд после того, как я перестала слышать стук твоих копыт и хруст веток под ними, меня накрыла боль, которую не испытывал ни один пони, я уверена в этом. Я не могла дышать, у меня ломило все внутренности от груди до живота, а в голове… я бредила, у меня был жар, меня тошнило и мне хотелось умереть. Рэрити дрожащей передней ногой болезненно накрыла нижнюю границу своих рёбер. Значит, боль, озноб и вибрация в мозгу, которые она испытала, наконец оторвавшись от своей истинной — ненавязчивое и деликатное подобие той пытки, в которую окунулась та. — На следующий день я оправилась, но тебя уже не было в лагере. Свой адрес ты тоже никому не успела оставить, и у меня было только имя — Рэрити. У меня не получилось найти тебя сразу, я изнывала и начала оправдывать тебя. Селестия, чего я только не придумала — вплоть до того, что у тебя какая-то редкая неизлечимая болезнь, и ты захотела уберечь меня от переживания твоей будущей скорой смерти… — Каспид невесело усмехнулась. — Я начала увлекаться медициной с тех пор, потому что хотела понять, что в теле вообще может болеть с такой силой и почему. В общем, мне кое-как удалось убедить себя в том, что ты действительно умерла: поступила благородно, поступившись своим коротеньким личным счастьем — и умерла. А потом вернулась Найтмер Мун, я прочитала о тебе в газете и поняла, что моя теория не подтвердилась. Это… сломало меня. Она телекинезом вытащила все пуговицы халата из прорезей за раз и спустила его на пол. Рэрити сперва увидела ещё один ромбовидный голубой сапфир у неё на шее, а затем забыла о нём и ахнула при виде кривых россыпей уродливых проплешин на плечах, боках, животе, коленях, шее, груди, скрывавшихся всё это время под тканью. Каспид стыдливо прикрыла глаза и провела копытом по группе наименее воспалённых из них, пробормотав: — Я часто видела сны, в которых ты касаешься меня. Когда я узнала в прославившейся на всю Эквестрию юной омеге тебя — на каждое из тех мест напала чесотка. Я просто благодарила, что во сне ты никогда не трогала моё лицо. — Благодарила? — глухо и жалко выдавила Рэрити, и альфа ожесточённо усмехнулась. — Хорошо, я не просто благодарила. Я не сразу научилась понимать тебя. Я отдирала корки от ран, чтобы расчесать их снова, и ненавидела тебя за то, что ты одна решила за нас обеих. Но ненавидеть тебя было ещё больнее, и я ненавидела себя за то, что позволила тебе это сделать. Вслед за кожей полетело сердце, горло и лёгкие, давление и даже печень, хотя я не позволяла себе и лишней щепотки соли, не то, что алкоголь. Сколько бы я ни ела, я раз за разом возвращалась к анорексии; у меня лезли грива и хвост, а ноги могли сломаться даже оттого, что их случайно прищемило дверью. Я разваливалась, превращалась в безобразное чудовище и могла только плакать, словно я никогда не была альфой. Я перестала говорить врачам, что знаю личность своей истинной пары, чтобы они начали лечить меня хоть как-то — иначе они не хотели тратить силы и время и сразу отправляли меня к тебе. А я знала, что ты не хочешь меня видеть. Мне хотелось броситься искать тебя, потому что я боялась, будто ты мучаешься так же, как я, а потом мне стало ясно, что я твою личность знаю, а ты мою — нет, и потому как бы не знаешь меня совсем. — Я бежала от любой информации о тебе, — сдавленно, как перед плачем, призналась Рэрити, и пара слезинок и впрямь стремительно скатилась по её щекам и впиталась в шёрстку на шее. — Очень боялась, что ты начнёшь искать меня, и пряталась так долго и хорошо, как только могла… Но я знала, что ты существуешь, помнила о том, как близко друг к другу мы находились — и моё тело тоже отказывалось нормально работать, если тебя не было рядом. Но я никогда, никогда не испытывала подобных мучений. Именем Луны, если бы я только знала, через что ты проходишь… Каспид отвернулась, взмахом копыта веля замолчать, будто не верила тому, что говорит омега. — После победы над Дискордом я поняла, что существует что-то важнее нашей истинности, — через силу продолжила альфа, — даже если наша разлука изощрённо убивает меня. И после победы над Дискордом всё стало совсем невыносимо. Ты начала возноситься. Всё чаще мелькать в газетах, новостях, разговорах, появляться на витражах в королевском дворце. Я не смогла бы не следить за твоими успехами, даже если бы приложила все усилия, чтобы их проигнорировать: ты была повсюду. Ну или мне так казалось, — с невыносимой горечью усмехнулась Каспид, погладив кромкой копыта грань драгоценного камня у себя на шее, — потому что я сама хотела, чтобы ты была хоть немного ко мне ближе. — Ты могла написать мне, — прошептала Рэрити, одна за другой проливая слёзы по лицу. — Я не знала! Клянусь! Я не знала! Если бы ты только дала мне знать… — Ты бы возненавидела меня, — пригвоздила её к месту негодующим взглядом альфа. — Потому что я прервала бы твою счастливую и беззаботную молодость, повесив на шею инвалидную, жалкую, беспомощную тушу с гноящимися глазами и жутким запахом из вечно забивающихся желёз. Я смотрела твои фотографии со светских раутов и рыдала от ненависти, ревности и жалости к себе при виде того, какие роскошные альфы сопровождали тебя на них. Ты была достойна этого, особенно если хотела. Но, — она сцепила зубы и прерывисто втянула воздух, запрокинув голову в попытке то ли не засмеяться, то ли не заплакать, — гон был сущим кошмаром. Я не позволяла себе даже случайно узнать, где именно ты живёшь, потому что знала, что однажды верёвки не выдержат — и я галопом понесусь искать тебя, чтобы прекратить эти страдания. «Верёвки?» — в страхе повторила про себя Рэрити, пока та судорожно водила челюстью, чтобы успокоиться. Омега лишь двинулась корпусом вперёд на крохотную долю сантиметра, как Каспид резко повернула к ней лицо и рявкнула, клацнув длиннющими клыками: — Не вздумай меня трогать! — она перевела дыхание и копытами убрала выбившиеся из густого блестящего хвоста пряди обратно под резинку. — Это только сделает хуже. Так вот… Сначала я вдохновилась твоим примером. Я хотела помогать пони, быть врачом в прямом смысле этого слова. Но несколько лет спустя я поняла, что, если в ближайшее время не помогу себе — никогда не смогу помочь вообще никому. Я выбрала самую оплачиваемую специальность, переквалифицировалась на неё и очень скоро начала пожинать первые плоды. Часть заработка пускала на своё лечение, вторую отправляла отцу и папе, а как только обнаружила, что остаётся нетронутая третья — стала благотворительницей. Я быстро поняла, что через благотворительность могу помочь большему количеству пони, нежели в качестве среднестатистического доктора. Мне удалось вылечиться достаточно, чтобы быть похожей на живую нормальную альфу, но пока я достигала сносной внешности — у меня начинало болеть то, что до этого не беспокоило вообще. Потому что я всё ещё знала, как тебя найти, но не делала ничего, чтобы этого добиться. Я пыталась забыть. Я пыталась заменить тебя кем-нибудь другим, но слова о том, что у меня есть истинная, могли пробить мне грудную клетку и выйти через образовавшуюся дыру, если я не скажу их новой омеге добровольно. На это оказывалось всё равно только тем, кого я не могла полюбить ни в коем случае — прилипалы, нимфоманы, алкоголики, наркоманы, сектанты. Приличные омеги, которые вызывали во мне хотя бы уважение, немедленно оставляли меня в покое, не желая слушать, что моя истинная не хочет со мной быть, и я свободна — потому что как такое возможно? — Прости, — дрожащим голосом умоляла Рэрити, обнимая себя копытами в запрете на прикосновения к альфе и до боли сжимая свои плечи. — Прости! О богини, почему ты согласилась принять меня? Почему вообще не выставила за дверь, едва увидев?! — Я солидно задолжала Фэнси Пэнтсу, — протянула Каспид, задумчиво глядя в плачущие синие глаза, а затем уронила голову с горьким смешком. — Селестия, да кого я обманываю. Разве я бы смогла?.. Откуда ему было знать о том, кто мы друг другу? Это была судьба. Как бы мы ни избегали друг друга, она всё равно нашла способ столкнуть нас сегодня — нашла бы и в следующий раз. — Будь это судьбой, в мире не осталось бы истинных, которые так никогда и не встретились, — насморочно воскликнула Рэрити, промокая нос бумажным платочком. — Ты могла бы… ты просто могла… Она беспомощно замолчала, громко всхлипнув, под изнуряюще-виноватым и нежным взглядом карих глаз — янтарь, корица, тёмный мёд, горчичный, пробирающий тёплый цвет, сколько же в них света… — Прости и ты меня, — тяжело обронила Каспид. — Наверное, ты правильно сделала, что убежала тогда. Я не очень достойная истинная для тебя, если у меня возникло желание, чтобы ты разделила всю боль, с которой я жила десятилетиями. К удивлению альфы, Рэрити поодиночке выкашляла серию влажных, царапающихся смешков, нервно прищуренными глазами пронзая её прояснившиеся зрачки. — Извини, это очень смешно, — сообщила омега, кончиками копыт смахивая остатки слёз. — Наверное, именно такой истинной я и достойна. Каким-то необъяснимым чудом атмосфера между двумя насквозь без вины виноватыми пони стала располагающей, уютной и единственно верной. В головах обеих обосновалось понимание, что лучшего финала, чем долгожданные крепкие объятия, здесь и существовать не может, но обе оставались неподвижными. — Что теперь? — хрупко поинтересовалась Рэрити вполголоса. — Я отправлю деньги за эту работу в фонд помощи осиротевшим жеребятам. Так будет честно. — Но зачем? — помотала головой омега. — Разве тебе не необходимы лекарства? — А какой смысл? — альфа пожала плечами с обречённым безразличием — безразличием, возникнувшим как жалкая попытка защититься от грядущей неизбежности. — Сейчас ты уйдёшь за дверь — и мне станет ещё хуже, чем было. Мы поговорили, всё выяснили и не сумели возненавидеть друг друга по-настоящему. Впрочем, не всё, — Каспид грустно посмотрела на омегу. — Почему ты убежала тогда? Рэрити опустила голову, как школьница. — Я испугалась. — Чего? — Того, что ты схватишь меня, привяжешь к кровати и будешь сношать сутки напролёт, наполняя жеребятами — чего ещё боятся маленькие амбициозные омеги?! — вскрикнула Рэрити, но её щёки практически засветились сквозь белую шерсть от прилившей к ним крови. Она поджала губы и добавила спокойнее: — А потом, когда я выросла из того страха, я поняла, что всё ещё не готова. Потому что, — она взволнованно сбилась, — я получила Элемент Щедрости, и он буквально свалился мне на голову! Я не делала ничего такого для подобной чести, не чувствовала, что заслужила её на самом деле. Я была не более, чем невежественной юной омегой, в которой Гармония увидела задатки живой добродетели, и… как я могла подвести её? Я чувствовала, что мне необходимо пройти через столь многое, чтобы превратиться в огранённый алмаз. Чтобы стать великодушнее, добрее, отзывчивее, смелее… возможно, простодушнее и приземлённее. Чего стоит добродетель, если она никогда не стояла против порока? Хорош ли тот воин, что никогда не испытывал себя в честном бою? Во что превратится Щедрость, если забудет о том, что такое нужда, борьба за место под солнцем, несправедливость и беспомощность? А разве не забыла ли бы я об этом рядом со своей истинной альфой, которая не позволила бы ни единой слезинке даже показаться у меня на ресницах, которые тоже непременно бы остались на своих местах? Она не заметила, как Каспид подобралась к ней практически вплотную во время её исповеди. Расширившимися глазами омега смотрела на нерешительно, то и дело убираясь вниз, поднимавшееся к её лицу светло-серое копыто. — Какое странное притяжение, — невпопад пробормотала альфа, поверхностно и часто вдыхая. Её сомневающийся взгляд молил о разрешении. Рэрити поколебалась больше для виду, чем из искренних противоречий, и повторила то крохотное движение навстречу, которое Каспид сама категорично запретила ей несколько минут назад. Передней ногой альфа коснулась её лица, и тело не согрелось изнутри, кожу не прострелило искрой, но Рэрити сама качнулась к прикосновению, вкладывая щеку в копыто и облегчённо закрывая глаза. Она услышала, как Каспид благоговейно выдохнула, и второй щеки нежно коснулось другое копыто, разглаживая лицо и утирая к вискам и ушкам следы слёз: — Ты пролила их с полпинты прямо передо мной. Не могу отделаться от мысли, что ты совершенно напрасно заставляла нас обеих страдать так долго. Я бы поняла тебя. Клянусь, я всегда тебя понимала, даже никогда не встречаясь. Я предоставила бы тебе все возможности для роста, какие бы тебе только потребовались. Рэрити задрожала с неровной улыбкой, без звука то ли смеясь, то ли плача. — Да, наверное, истинность так и работает: она даёт тебе ровно то, в чём ты нуждаешься, даже если ты не подозреваешь об этом. Не знаю, почему я решила, будто это какое-то порабощающее зло. И не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить. — Ты снова уходишь, не так ли? Рэрити замерла с приоткрытым ртом. Она боялась открыть глаза. Она знала, что не выдержит душераздирающего взгляда, который беспомощно и безответно лила на неё Каспид. — …прости. Альфа молча скрестила с омегой рога, прижавшись лбом к её лбу. Она вдохнула, выдохнула, помедлила ещё мгновение и негромко запела потрясающе-чистым голосом: — Прячется где-то счастье моё, прячется в дыме фраз: Дай мне взглянуть и найти тебя, дай прикоснуться раз. Рвётся на части сердце моё, рвётся к тебе одной. Ты назовись этой порой — не уходи, постой. Рэрити встрепенулась и распахнула глаза уже к середине куплета. Каспид отвела взгляд, словно смущённая. — Красиво, — тихо и искренне оценила омега. — Что за песня? — Одна из тех, что я написала, — дёрнула плечом единорожка и снова помолчала. — Чтобы петь, пока играю на скрипке. — Я обожаю скрипку, — прошептала Рэрити, щемяще улыбаясь. — А я обожаю твои дизайны, — ответила ей тем же Каспид. — И тебя саму. Омега накрыла всё ещё греющие её скулы с размазавшейся от слёз пудрой копыта своими и ласково погладила до колен и обратно. — Каспид, я сама позабочусь о сиротах. Если хочешь пожертвовать деньги — выбери лучше центр генетических исследований. Они ищут способ изменять вторичный пол и регулировать истинность. Пока не очень получается, но, если продолжать пытаться… К тому же, спонсорам они предоставляют более эффективные лекарства, чем ты можешь найти или заказать из-за границы. — Есть такой центр? — заинтересованно подняла уши альфа. — Да. — Это замечательно! Оставь мне его реквизиты, и… Она вдруг медленно отстранилась и назвала омегу по имени. — Что? — откликнулась та. — Сейчас мы закладываем фундамент того, как снова встретимся — но уже в центре генетических исследований. — Ох, — отреагировала Рэрити без тени испуга или сконфуженности. — Кажется, от этого не сбежать. — Да, — влажные глаза зачарованно сверкали. — Возможно, от этого и не нужно бежать. Омега на выдохе прильнула к лицу своей истинной, но вместо губ натолкнулась на плоскость подставленного щитом копыта. Каспид с нескрываемым сожалением отклонилась, не глядя в изумлённые глаза. Её нахмуренные тонкие брови подрагивали, на щеках мерно пульсировал румянец. — Нет, — хрипло ответила альфа. — Я не хочу так. Я не хочу, чтобы меня сначала бросили, побрезговав хотя бы раз взглянуть в глаза, а потом, когда наигрались где-то на стороне и взяли от жизни всё, пока я тихонько по клеточке здесь гнила, позвали обратно. Рэрити пристыженно вжалась спиной в спинку дивана, не смея поднять глаза. — И всё равно… я хочу, чтобы ты знала, что теперь это возможно. Если ты не держишь на меня зла или когда-нибудь сможешь простить… мы могли бы попробовать. Если хочешь. — Это очень лицемерное «если хочешь», ты в курсе? — смятенно взъерошила забранную в хвост гриву передними ногами Каспид. — «Если хочешь» — это когда у тебя есть выбор, когда ваша истинность не убивает тебя в разлуке за то, что ты не идёшь у неё на поводу. Если хочешь знать, из меня сейчас рвутся слова «я люблю тебя», мне хочется согласиться с радостным криком и наконец закружить тебя в объятьях, потому что не проходило ни одной ночи, в которую я не представила бы этот момент хоть на секунду — и вот он наступил, а я не могу так сделать, потому что… каким образом это счастье перекроет двадцать лет моих мучений? Это не мы не могли так долго встретиться — это ты решила за нас двоих. Мы могли быть вместе ещё с юности, у меня могло быть не подорванное здоровье, у нас могла быть общая история, общие победы и поражения, но тебе это оказалось не так важно, как что-то другое. Рэрити слушала, не мигая, забыв про бездыханно притаившееся сердце. В устах любого другого пони этот монолог равнялся бы истерике — напыщенной и отчаянной, но её истинная говорила спокойно, размеренно, словно разрезая на части, без обиды, ненависти и мстительности. Даже глаза её смотрели едва ли не с извинениями — прости, что не иду у тебя на поводу, прости, что подвожу тебя, не делаю счастливой, как должна. Но, как и некогда у тебя, у меня теперь тоже есть нечто выше и важнее нашей истинности. — Я считаю, — мягко закончила Каспид, — что это попросту неправильно. Я предпочту перестать бороться и завянуть после твоего ухода, но только не принимать подачки от силы, загубившей всю мою жизнь. — Что ты говоришь? — ужаснулась Рэрити. — Зачем тебе умирать? Я понимаю, я была не права, я совершила чудовищную ошибку, но я обещаю тебе — я всё исправлю… — Нет, не исправишь, — нежно-карий взгляд потух. — Мы с тобой можем не торопиться, походить на свидания, узнать друг друга, как если бы мы не были истинными… — Ты и так отнеслась ко мне, как если бы мы не были истинными, — болезненно засмеялась альфа, обнажив два ряда ровных белых зубов. Из её левой ноздри лениво и обстоятельно потекла жирная чёрная кровь. Она телекинезом расстегнула замочки на всех своих украшениях. — Слишком поздно, Рэрити. — Каспид, у тебя… — Я от тебя отрекаюсь. Омега задохнулась своими следующими словами. Кофейное облачко магии перевернуло её копыто, и в него спокойно легли сапфировые серёжки и кулон. — Уходи, — прошелестела альфа, улыбаясь через силу. Струйка крови пересекала обе её губы и, щипля, скапливалась на кончике подбородка. — Ты свободна. Рэрити, тщетно хватая ртом воздух, замотала головой и сжала украшения. Острые края и рёбра впились в чувствительный треугольник на копыте, но она едва заметила эту боль за свежующей заживо душевной. Даже если бы родители пожелали, чтобы она никогда не появлялась, а Свити Белль бросила бы её в самую трудную минуту — она не была уверена, что то горе сравнилось бы с этим. — Теперь в твоём благородном послужном списке, — серьёзно и тепло сказала Каспид, истекая кровью из второй ноздри, — есть ещё одна вещь, которая не позволит тебе забыть о том, что значит быть добродетелью. — Не глупи! — взвыла Рэрити сквозь всхлип, бросив побрякушки на диван, и бросилась к металлическому рабочему столу стоматолога. Она схватила пару ватных тампонов, чтобы остановить кровотечение и развернулась по гладкому кафелю на собственной инерции, не тормозя, чтобы не терять время. Зрелище острой кофейной искры, падающей с нежно-серого рога на вытащенную из кармана забытого на полу халата телепортационную руну, будет приходить к ней в кошмарах до конца жизни.***
У Рэрити не осталось сил возмутиться, удивиться или улыбнуться тому, что обратная руна перенесла её не домой, а в гостиную особняка Фэнси Пэнтса. Она сомнамбулой добрела до кресла, затащила своё тело в него без намёка на элегантность и манеры и позвонила в обнаруженный на журнальном столике рядом колокольчик. Не прошло и минуты, как в дверях появился дворецкий и поприветствовал её донельзя удивлённым видом. — Мистер Пэнтс дома? — еле выговорила пересохшим языком омега. — Д… да, мисс Рэрити, мэм. — Позовите его, — колокольчик грузно вывалился из иссякшего телекинеза и хлопнулся стоймя на ковёр, — пожалуйста. Бета кивнул и тенью исчез там, откуда пришёл. Время потянулось невыносимо долго, и всё это время саднили изнутри разбитые рыданиями рёбра, ныл опустевший от нервов желудок, всё ещё содрогались, как в икоте, лёгкие. Рэрити поминутно сглатывала, держа под контролем лицо с безобразно размазанной косметикой, но стоило раздаться по ковровой дорожке уверенным торопливым шагам, а в дверях — появиться Фэнси Пэнтсу, как её подбородок сморщился и жалко запрыгал в новом приступе подступающей истерики. Обомлев на мгновение, бета бросился к ней с заходящимся сердцем, упал на колени перед креслом и копытами повернул к себе витающее лицо. — Кто это сделал? Рэрити, ты видела, кто? — страх, ярость, забота и боль, соединившиеся в его голосе, придали тому совсем неестественное, дребезжащее звучание. Они оба видели слишком много похожих на неё сейчас омег, чтобы сходу посчитать их жертвами чего-то иного. — Нет, — еле выдавила внятно Рэрити. — Это я виновата, во всём виновата только я! — Дискорд побери, Рэри, ты же знаешь, что нет, никогда нет! — тряхнул её за плечи Фэнси в испуге. — Неужели ты не понимаешь: я найду его, и он будет страдать. В Тартар законы и суд — у меня связи с Тенестражами, его вывернут наизнанку… — Никто меня не трогал! — истерично выкрикнула омега, откинув его копыта своими. — Лучше бы изнасиловали, лучше бы… Это я пережить смогла бы, но никак не то, что погубила свою истинную! Бета сглотнул, беспомощно окинув её бегающим взглядом. — С чего ты… — Я встретила её, — проскулила Рэрити, зарываясь лицом в подлокотник. — Она… ей было очень плохо из-за меня, а потом она от меня отреклась! — Это разве возможно? — Понятия не имею, но теперь я не могу её найти, а она уже может быть при смерти!.. — Я смогу, — решительно ответил Фэнси. — Назови имя. Рэрити через несколько укорачивающихся торопливых всхлипов почти прекратила рыдать, уставившись паникующим взглядом в обивку. — Ты ни в чём не виноват. Ты не знал. — Рэри? — Каспид Лонгбайт. Фэнси похолодел. — Ты не знал, — повторила Рэрити, комкая подвернувшуюся под копыта подушку. — Как и я не знала. — Подожди, ты ведь говорила, что знаешь. Что специально избегаешь свою истинную. — Я лишь знала, что она существует и как выглядит. Не знала ни имени, ни адреса, ведь, если бы узнала — у меня не получилось бы сопротивляться, — её взгляд остекленел. — А Каспид знала обо мне всё. Эти знания убивали её каждый день, но она всё равно уважала мой выбор, а я… а я… — её лицо некрасиво перекосилось. — Я даже не подумала о том, что она увидит меня, как и вся Эквестрия! Что она поймёт, что это я, будет знать обо мне и о том, кто мы друг другу, и наша разлука будет разрушать её изнутри! Я жила и развлекалась, да, Дискорд раздери, развлекалась, пока она боролась, выживала и всё равно умирала! Я думала, что она несёт не большую повинность за моё решение разбежаться, чем я, а выяснилось… что она страдала за нас обеих, а все мои болячки были лишь телепатическим отголоском! Рэрити обхватила себя передними ногами и испустила в обивку вопль, от которого у Фэнси Пэнтса встала дыбом шерсть на загривке, а кровь загустела в жилах. Он наблюдал за истерикой подруги в редкой растерянности, утратив привычное самообладание и неизменное понимание, что, когда и как делать, и едва заметно подрагивал. — Она даже не обвинила меня в этом, — сорванным голосом просвистела омега. — Только отказалась принимать… подачку… отказалась быть со мной так же, как я некогда отказалась быть с ней, и я чувствую: она не отомстила — она лишь выполнила моё собственное желание! Несколько минут она молчала, задыхаясь в рыданиях и всхлипах, пока бета неловко и скомканно гладил её по мечущейся голове и дрожащим плечам. — Она потянет тебя за собой, если погибнет, — произнёс он непослушными губами. — Если бы она наплевала на всё тогда, — причитала Рэрити на исходе сил. — Если бы она догнала или нашла меня, если бы я дала ей возможность поговорить — мы бы всё решили, мы нашли бы компромисс, и всё бы устроилось! Я такая идиотка, я такая редкая законченная дура, что насмотрелась на своих родителей и сомневалась в ней! — Хах, — внезапно выдохнул Фэнси, грузно развернулся спиной и прислонился затылком к сиденью кресла рядом с плачущей омегой. — Вот и ещё одно сходство между нами. Родители. Рэрити, всё ещё скуля, попыталась вытереть копытами глаза, нос и рот, чтобы послушать. — Я всегда считал, что глупо винить родителей в своих бедах, — бета сделал неясное движение копытом, будто зачерпывал невидимый песок и смотрел, как он осыпается обратно. — В конце концов, идеальных или хотя бы правильных родителей не существует в природе как класса. Они в любом случае сделают всё, что от них зависит — а дальше у тебя есть своя голова, пользуйся ей сам. Но иногда они… делают то, что от них зависеть не должно по определению. Рэрити болезненно взглянула на него усталыми воспалёнными глазами. — Продолжай, — сдавленно попросила она. — Ты уверена? Я только хотел извиниться за то, что перебил тебя своими проблемами, стоило тебе упомянуть сложную тему. «Проблемами?» — изумилась Рэрити. Ей, да что там, всем вокруг казалось, что в жизни Фэнси Пэнтса есть только один вид проблем — проблемы окружающих, которые в его власти решить одним мановением копыта. И ничего сложного в этом не было. — Нет, нет, всё… всё нормально. Что ты хотел сказать? — То, что я упомянул ещё утром перед тем, как отправил тебя в эту проклятую клинику. Хотел улучшить положение, но вместо этого его усугубил — да, судьба умеет преподносить сюрпризы, и ещё какие. Словом… я спонсирую исследования в области генетики не из альтруизма и любопытства. У меня есть личный интерес, истоки которого я прежде не осознавал, но не так давно мы с моим психотерапевтом совершили очень странное открытие. Ни он, ни я сначала не поверили тому, до чего докопались, потому что это звучало очень безумно — как ложное воспоминание, сон или жеребячья придумка. Но я решился проверить и внезапно нашёл несколько доказательств. Дело в том, что мои родители тоже интересовались биологией. В том числе — половыми и гендерными вопросами. И мой папа, я, кажется, упоминал, скромный, сдержанный и аскетичный по натуре пони, немало беспокоился по поводу того, какие соблазны ждут его сына в окружении сливок общества, в которое вся семья собиралась с успехом и блеском войти. Фэнси Пэнтс замолчал ненадолго. Говорить ему стало ощутимо труднее. — И он располагал необходимым количеством наработок и исследований того, как именно определяется вторичный пол пони и что на это влияет. У него был доступ ко всем результатам экспериментов, он подшил внушительную папку и пришёл к выводу, что формирование вторичного пола можно направить искусственно, если поместить стригнота в определённые стрессовые условия, что он и сделал, — голубые глаза не мигали. Словно не умели выглядеть испуганными и опустошёнными даже перед лицом плохих воспоминаний — и застыли в нейтральном выражении, почти покойничьем. — Я должен был стать альфой. Но мне запретили выражать эмоции, наделили меня непропорциональной ответственностью, лишили возможности много и энергично двигаться и подавили мою волю, добившись этого с особой жестокостью, под страхом расправы и смерти, сломав мне психику несколько раз и различными способами. Она сама заблокировала эти воспоминания, чтобы защититься, оставив лишь туманные намёки, полнейшее всестороннее бесчувствие, очень похожее на нормальное состояние беты, и… тягу вылечить, спасти и утешить того стригнота, самого себя, которого я видел в искалеченных и полумёртвых омегах. Рэрити давно перестала рыдать. Её округлившиеся глаза смотрели на видневшийся с этого ракурса край белка Фэнси, не показывавшего лицо, потому что не мог представить, какое на нём застыло выражение. — Твой папа, — охрипшим после плача голосом подытожила омега, — запретил твоему телу быть альфой? Но как это возможно? — Наверное, — беспомощно пожал плечами бета, — ему просто повезло. Он был крайне упорен в достижении цели и, похоже, ни к чему в жизни не готовился и ни над чем не старался лучше. — Н-нет, я к тому, что… гормоны. Альфами и омегами нас делают именно гормоны, а как твои родители укротили бы их без терапии? Ты бы обязательно заметил таблетки или инъекции, это дело не одного приёма! — Ты же сама сказала, что папа запретил моему телу быть альфой. Когда оно поняло, что наиболее выгодная стратегия выживания — стать бетой, то не стало даже включать системы, ответственные за выработку гормонов. Только после лет жизни в безопасности, независимости, с психотерапевтической поддержкой и, надо признать, экспериментами с тестостероном оно будто начало… вспоминать, что оно такое. Но в самом начале папе повезло: он вырастил своего рода универсального солдата, который обладал выгодными сторонами альфы, но был лишён характерных для него слабостей по части неконтролируемого сексуального влечения, излишней агрессивности и горячности в принятии решений. Папа хотел, чтобы его сын был способен подмять под себя весь Кэнтерлот. И его желание осуществилось. Фэнси медленно поднял голову, глядя в потолок, и по-жеребячьи удивлённо признался: — Не знаю, это выученное бесстрастие беты, шок, усталость или удовлетворение тем, как сложилась в итоге моя судьба, но я как-то не могу на него злиться. А теперь ещё и нашёлся ответ на эту странную манеру непременно ассоциировать себя с альфой, когда мне трудно принять решение или нужно определиться со стилем, и попытки вести себя, как альфа, в интимные моменты жизни. — Что ты теперь будешь делать? — Найду твою истинную и помешаю ей утянуть тебя за собой в могилу, — внезапно ответил Фэнси Пэнтс, развернулся на крупе, поднялся и за копыто стянул омегу за собой с кресла. — С-стой, подожди! — упёрлась ногами в пол Рэрити. — Запах! Сегодня утром ты прислал цветы, которые пахли в точности, как я! Как ты это сделал? Как ты узнал? Даже если ты — на самом деле, эм, переделанный альфа, я утратила свой запах давным-давно! — Рэрити, нам нужно спешить, пока ты в состоянии думать и разговаривать без перерыва на слёзы. — Это важно! Единорог остановился, ослабив хватку, и на секунду опустил глаза в ковёр, а затем неуверенно улыбнулся: — Я видел много омег, побывавших в беде, но ни за одну из них я не был готов каждый раз перевернуть и перебить половину Эквестрии за то, что они пострадали хоть незначительно. У твоей сестры две разные истинные. Что, если это может быть семейным?