Сборник омегаверс-драбблов

Волшебное письмо-снежинка лежало особняком от стопки обыкновенных писем и свитков к разбору. Ассистенты, очевидно, до сих пор относились к сообщениям из Кристальной Империи как к обыкновенному снегу, который может растаять, пропитать другие послания и растопить чернила, если положить их в общую стопку. Селестия вновь улыбнулась этим суевериям и, так и быть, развернула письмо от Кейденс первым. — «Ваше Высочество», та-та-та, — бормотала себе под нос альфа, бегло пропуская формальности и подбираясь к сути. Её брови медленно поднимались. — «Гарем из сорока кристальных пони»? «Удивительной красоты омеги»? «Интегрировать в современное общество»? Она повернула ручку на окне, по пояс высунулась наружу и, прищурившись, вывернула шею, будто отсюда возможно было разглядеть затерянный в туманности зачарованной выси Небесный шпиль. Селестия провела несколько секунд раздумий, глядя в общем направлении своего собственного секретного гарема, прицокнула языком: — Нет. Передерутся, — и залезла обратно за рабочий стол писать ответ.

***

Легенды и сказания, испокон веков будоражившие воображение кладоискателей, авантюристов и разбойников, повествовали не о чём ином, как о Кристальной Империи. Неприступный сияющий рай среди вечной мерзлоты и злющих метелей, оплот процветания и счастья меж гиблой ледяной пустошью и смертельными горными кручами. В ней даже у самого последнего бедняка дома в ходу сплошь хрустальные блюда, расписанные нежной эмалью. Конечно же, без преувеличений и приукрашиваний обойтись не могло, но истины они не умаляли: страна на полюсе планеты была обязана своей славой и вознесением добыче драгоценных камней и кристаллов, искусству их обработки и тайнам зачарования. Вторым большим праздником Империи после открытия Кристальной Ярмарки слыла Гемманьера. И Шайнинг Армор даже при разборках с гаремом не был недоволен сильнее, чем когда архи-канцлер и вице-канцлер предложили ему и Кейденс побыть в шкурах имперских омег именно на эту дату. — Гемманьера древнее Кристальной Ярмарки, она была с самого начала Кристальной Империи, если вообще не задолго до её начала, — весело и звонко вещала растянувшаяся животом по кровати гамма, заинтересованно покачивая наполовину распущенными по бокам крыльями. — Это как бы день ювелира. Мастера представляют новые украшения, огранщики — обработанные кристаллы и драгоценные камни, маги — зачарованные амулеты, а старатели предлагают лучшее сырьё для тех, для других и для третьих. Неотъемлемой частью Гемманьеры всегда были омеги, которые помогали демонстрировать товары. Это и отличает её от Кристальной Ярмарки: если там омеги могли выступать в роли торговцев, разбивать собственные палатки и зазывать покупателей, то здесь омегам осталось только последнее. Причём исторически родители, иные старшие родственники или просто опекуны-альфы брали их на Гемманьеру ещё и для того, чтобы подыскать купца также на живой товар. Шайнинг, насупившись и сердито поджав задние ноги, ретиво вжимался спиной в кресло напротив кровати и с каждым предложением плотнее и плотнее запахивал на себе пушистый розовый халат Кейденс, игнорируя резкое предупреждающее потрескивание ткани. Его беременность быстро перестало получаться скрывать без помощи одежды. Но, если это обстоятельство напрягало только самого энергичного и неизменно деятельного омегу, то его супругу больше, чем увеличивающаяся заметность живота, беспокоила возросшая параноидальность и тревожность единорога. Гамма перебрала все прекрасно известные ей варианты репродуктивного поведения и по очереди предложила Шайнингу каждый из них. Один успокоил его шалящие нервы лучше прочих. Им оказалась нераспространённая традиция обмена одеждой между истинными. Это позволяло постоянно чувствовать запах партнёра, косвенно ощущать его тепло и не допускать ощущения одиночества и беззащитности. Но, разумеется, ничего из вещей Кейденс не подходило Шайнингу по стилю, а ещё его репутация, мельчайшие аспекты которой он смертным боем вырывал у фамильярно и пренебрежительно настроенного к нему двора, не выдержала бы такой компрометации. Омега предпочитал релаксировать исключительно после рабочего дня, в безопасности и уединении их с женой покоев. Зато уж там ему доставался самый личный, самый близкий к телу любимой гардероб, благоухавший розами не меньше, чем целая оранжерея. — Для пони, которая борется за эмансипацию омег, ты слишком восторженно относишься к этому мероприятию, — придирчиво проворчал Шайнинг. — Я понимаю, что подоплёка праздника неэтична, но это же история! — взбудораженно затрепетала перьями Кейденс. — Ты же знаешь, как меня тянет к обычаям Кристальной Империи и как мне интересно и близко всё, что происходило там тысячу лет назад. Это… так завораживает, что я не могу удержаться и предать всё забвению просто так, даже не прикоснувшись к нему! Шайнингу почудилось, что по кристальному сердцу на её кьютимарке лениво прополз магический блик. Скорее всего, не почудилось. Он тяжело вздохнул и выпустил ноздрями воздух: — Ладно, допустим. Но Каратьель и Эмбитт предложили тебе, чтобы мы поближе познакомились с традициями гарема, именно в тот день, когда омег отправляют на выданье! Тебе не кажется это двусмысленным? Нет, не двусмысленным, а очень даже однозначным. Не удивлюсь, если окажется, что самоцветы и драгоценности продались бы так и так, а вот омеги в те тёмные времена были мало кому нужны, поэтому их украшали кристальными цацками, чтобы они хоть так кому-нибудь глянулись, и праздник по-честному должен называться Омеганьера, а не Гемманьера… — Ты прав! — со смехом перебила его Кейденс так, будто не видела в этом ничего плохого. Шайнинг удивлённо округлил рот. Он не успевал за её дуализмом. — Гемманьерами также называли маленькие семейные праздники, которые объявляли о том, что омега выросла и готова принять сватов. И её на этот день тоже одевали в лучшие фамильные украшения, которыми располагала семья. Этого момента ждала любая маленькая омега, он считался счастливым и переломным вне зависимости от того, что было до или после. В Эквестрию праздник перекочевал позже и в изменённом виде, под названием Меткосьеры и для всех вплоть до бет. Шайнинг проморгался, потупил взгляд и с силой помассировал копытами виски, бормоча: — У меня галлюцинации. Жеребёнок пережал сосуды, ведущие к мозгу, и теперь я вижу всякую неправдоподобную дребедень. Кейденс телепортировалась к нему. От кровати до кресла было меньше шести футов, но частенько, когда гамма вне зависимости от причин перевозбуждалась, энергия начинала хлестать из неё и требовать любого выхода. Самым очевидным было расточительное использование трудоёмких заклинаний. Аликорница очутилась на полу перед мужем, не вздрогнувшим от её неожиданного перемещения, и успокаивающе положила свои копыта на его. Те тотчас перестали терзать пушистую ткань халата, и немного растянутые полы наконец разъехались по бокам от заметно набухшего живота. Взволнованные фиалковые глаза поймали колючий взгляд небесно-голубых, и Кейденс проникновенно напомнила: — Я не забываю о наших целях, Шайни. Но это не значит, что вокруг нас только враги, что мы не можем позволить себе развлечься. — А кого здесь можно назвать нашим другом? — надломленно возразил единорог и тронул плоскими губами кончик её рога. — Это всё из-за того, что ты — аликорн, да? Ты попросту не веришь, что тебе могут по-настоящему навредить? — Кто на это осмелится? — легко улыбнулась Кейденс. Шайнингу пришлось помотать головой и стиснуть зубы, чтобы её настроение не перешло к нему и не ослабило бдительность. — Перечить тебе уже осмеливаются, а отсюда недалеко и до бунта. Тебе перечат в очень лебезящей форме, но перечат, Кайди. А ты ещё и не всегда до конца стоишь на своём, позволяя продавливать себя то тут, то там. — Мне ничего не стоит уступить в тех вопросах, где моя компетенция вызывает сомнения, — пожала плечами Кейденс. — Или там, где я чувствую, что жёсткость и бескомпромиссность сделают только хуже. Я знаю, на текущем этапе это кажется сложно, но это сложно само по себе. Вовсе не потому, что вокруг нас — одни враги. — Если ты права, — с вызовом проговорил Шайнинг, — то кому же выпадет честь рекламировать принца и принцессу в омежьих ролях на этой Гемманьере? Кейденс превосходительно прикрыла глаза. — Не беспокойся об этом. Я попросила Рэрити посетить мероприятие. Она сразу же согласилась и уже завтра прибудет сюда. Ты же знаешь, что она тоже без ума от кристаллов. — Я не знал, у нас не было шансов лишний раз пообщаться. Однако ты пригласила эквестрийку вместо того, чтобы довериться кому-нибудь из имперцев. Потому что ты понимаешь то же самое, что и я, Кайди, даже если боишься выглядеть плохой и обидеть кого-нибудь из здешних старожилов своим недоверием. А вот я не боюсь. Кейденс улыбнулась, прикрыв глаза. — Я пригласила эквестрийку, потому что она омега, Шайнинг. Единорог вскинул брови. — Омега, которая представит свои собственные украшения на королевских особах во время праздника, где омеги сами должны были быть поникенами. К тому же — омега из чужих земель, незаинтересованная в получении верительных грамот от принца и принцессы Кристальной Империи и не запутывающая тем самым местные и без того сложные высокородные взаимоотношения. — Я уже говорил, что самое сексуальное в тебе — это ум? — хрипло спросил Шайнинг Армор. — Нет, ни разу, — хихикнула в ответ Кейденс. — Я растягиваю комплименты, чтобы мне не пришлось начать повторяться слишком скоро. Ты восхитительна и гениальна. — Я просто не зацикливаюсь на одной параноидальной идее и позволяю проникать в свою голову остальным, — чмокнула его в нос аликорница. — Пойдём спать. Завтра рано вставать. Нельзя встретить нашу временную патронессу в таком виде, будто мы только и успели, что выпить чашку гидромеля. Днём беременность приносила Шайнингу не столько беспокойств, сколько ночью. Дело даже не в физиологических нюансах: под них было отведено светлое время, а потому и купировались они сравнительно просто и оперативно, давая омеге иллюзию контроля. Час разочарования и торжества горькой правды наступал после заката. Единорог обладал умеренным чувством собственной важности и не считал себя, несмотря на знатное происхождение и солидный карьерный рост, одним из тех пони, на которых возвращённая из ссылки принцесса Луна будет отрабатывать искусство юморесок, поэтому в подобных снах винил именно гормоны. Он победоносно возвращается с войны. Цветы и искры от заклинаний фейерверков из оглушительно ликующей толпы с шорохом и треском осыпают его великолепные серебряные доспехи без единой царапины. Под ними спрятана самодельная верёвочная шлея, и Шайнинг один тащит колоссальных размеров отрубленную драконью голову на санях из костей того же дракона, сохраняя непринуждённый горделивый шаг. Кейденс в первом ряду встречающих дрожит и трепещет, пригарцовывая на месте и плача от счастья. Она едва находит в себе сдержанности, чтобы блюсти протокол этикета и не срываться галопом к своему рыцарю, чтобы приблизить мгновение их встречи… По логике сна, когда Шайнинг нетерпеливым прыжком преодолевает оставшиеся пяди расстояния и целует гамму, вызывая у толпы наполовину умилённый долгий стон, а наполовину — завистливые вздохи, верёвки с его тела испаряются без следа и больше не сковывают движений. Внезапно Кейденс отшатывается от него с испугом во взгляде, счастливые слёзы на её прекрасных глазах высыхают, и она тревожно гудит: — О, Шайнинг, мой дорогой, что же ты наделал… — Что случилось, любовь моя, райская птица за крепостными стенами моего сердца? — омега в жизни не решился бы на пурпурные речевые обороты. Ему всегда было стыдно, неловко и удивительно, как это лучшие душевные порывы при попытке переложить их на слова превращаются в худшую язвительную насмешку. Но во сне это никого не беспокоило. — Разве не по нраву тебе мой подарок? Шайнинг на фоне машинально отметил, что в реальности голова дракона подобных размеров жутко смердела бы. Судя по тому, с каким лоском и размахом встречали его с подвига, тащить эту штуковину пришлось издалека. Случись битва где-нибудь поближе — зеваки притащили бы мангалы вместо плакатов и похоронные венки вместо триумфальных — Он чудесен, моё солнце и звёзды, ибо только такое чудище соразмерно твоей храбрости… Но, если я посчитала правильно, это был наш седьмой поцелуй… — Ах, и что с того? — Земля Кристальной Империи волшебна и напитана любовью. От седьмого поцелуя на ней появляются жеребята… — Ты беременна?! — пришёл в восторг Шайнинг, и реальный омега сквозь сон дёрнул бровью: настолько странным было это умозаключение. Слава Селестии, Кейденс во сне всё расставила на свои места. — Нет, глупышка. Это ты беременный. Стоило единорогу во сне осознать сказанное, как моментально раздался треск лопнувших шнурков, заклёпки ремней отлетели с позорным «Дзынь!», посыпались чешуйки разошедшейся кольчуги, и пластины лат разъехались на его выдвинувшихся в стороны боках и тяжело вывалившейся вниз окружности живота. И если эту часть сна Шайнинг ещё рассказал бы Кейденс, как анекдот, то о следующей не обмолвился бы и под страхом смертной казни. Он удивлённо осмотрел то, во что превратились его великолепные доспехи, и потыкал копытом в тугую тёплую выпуклость у себя на боку. Негустая тень накрыла его, и омега скосил взгляд на приблизившуюся жену. В её прикрытых глазах были нежность и гордость. Она наклонилась к Шайнингу, протянула ласковое крыло к его лицу… и цепко ухватила тремя перьями за массивный рыхлый второй подбородок, издевательски-умилённо воркуя: — А что это у нас тут? Жирочек? Жирочек? Она поболтала суставом из стороны в сторону, чтобы голова растерявшегося и смущённо улыбающегося Шайнинга, мечтавшего умереть от неловкости, помоталась из стороны в сторону. Шматок непрошеного зоба колыхался от этих движений всё равно сильнее, медленно, но неумолимо наливаясь жиром всё больше. Кейденс мелодично захохотала, сминая его уже обоими крыльями, как ком глины: — Жиро-о-очек!.. …Шайнинг с припадочно колотящимся сердцем распахнул глаза и сразу же метнулся копытом к горлу. Он шумно выдохнул от облегчения, даже в лежачем и чуть опущенном к груди положении головы не нащупав ни единой складочки: всё та же чёткая линия не по-омежьи волевого подбородка, которым он втайне гордился, и пружинящий под тонкой нежной кожей кадык. Никакого второго подбородка, ни капли жира, Селестия всемилостивая, спасибо, он впахивал на тренировках как проклятый, ломая при этом голову над балансом между интенсивностью упражнений и безопасностью жеребёнка, чтобы его мышцы не растаяли и не начали расплываться от беременности… Омега недолго млел в неге облегчения, провожая отголоски кошмара в непроглядную темноту комнаты. Его уши напряжённо вздёрнулись и навострились. Не только от нелепого сна он внезапно проснулся посреди ночи. Было слишком темно, намного темнее, чем когда они с Кейденс засыпали. Гамма угадывалась рядом, Шайнинг чувствовал тепло её спины, прижатой к его, и слышал медленное глубокое дыхание. Но кроме этого он чувствовали и слышал что-то ещё. Грузные и неторопливые тени, по-акульи скользящие вокруг кровати, угадывались в покоях. Если бы Шайнинг не проснулся от кошмара — они так и остались бы необнаруженными: монолитный пол не скрипел под копытами ассасинов, как деревянный, и обеспечить полнейшее беззвучие своих передвижений на нём было делом нехитрым. Ещё пара секунд до боли тщательного прислушивания и впрямь наградила омегу едва слышным шорохом тканевых чехлов по отполированной кристальной глади. Сохраняя самообладание, он бесшумно обвил хвост Кейденс своим и принялся медленно, незаметно тянуть вниз в известном только им двоим знаке. Обострившийся от близкой опасности слух уловил едва заметно изменившееся дыхание гаммы, прежде чем она оценила обстановку и согласно потянула хвост мужа тоже. Они незаметно расплелись. Шайнинг внутренне похолодел, но без труда сумел справиться с инстинктивным оцепенением, когда обоняние тоже проснулось, и стало понятно, что в их покои вторглись четыре альфы. Один из незнакомцев вдруг плавно опустился животом на пол и пополз под кровать. Именно на него, не только ближайшего, но и привлекшего внимание странностью поведения, омега решил обрушить первый удар. Не то, что огненное полыхание боевого заклинания — малейшая искра из рога в такой темноте могла бы выдать их бодрствование немедленно, однако Шайнинг и при свете дня не стал бы использовать магию, особенно если бы его враг был безрогим. Специализируясь на защитных чарах и искусствах, он ещё лучше разбирался в том, что ту или иную защиту может пробить, и был трепетным и очарованным фанатом любого оружия. В особенности — холодного. Он отточенным аккуратным движением просунул копыто между спинкой кровати и матрасом, прижал к нему таящийся там кинжал, беззвучно вытянул, словно рыбу на берег, и перехватил за копытоять. Не тратя больше ни секунды, Шайнинг Армор подобрался, скатился с кровати прямо на полезшего под неё альфу и с боевым кличем вонзил клинок в перекачанное плечо. Земной пони до дребезга в связках взвыл от боли, попытался взбрыкнуть, но омега был готов к этому и лишь болезненно подсёк его ударом собственных задних ног, а Кейденс прыжком взвилась на постели, выстреливая в потолок сгустком магии. В быстром лазурном отсвете стали видны оставшиеся три фигуры, отшатнувшиеся от кровати и завопившие от ужаса, но то было лишь заклинание, зажигавшее люстру и бра. Покои озарились светом. Трое оставшихся альф, два жеребца и высокая кобыла, жались к напольному ковру и прятались за креслом и перевёрнутым после чьего-то спотыкания об него кофейным столиком. Они были насмерть перепуганы — перепуганы даже чересчур для пони, пришедших убивать. Третий жеребец метался и выл под Шайнингом, пытаясь выговорить что-то осмысленное, но лишь орошая колотящуюся в треморе правую ногу омерзительным количеством слюней. Омега рычал и пытался, несмотря на агонические козлящие судороги под собой, дёрнуть кинжал на разрыв сухожилий, чтобы оставить того инвалидом на всю жизнь. Вид крови, неоднородной струёй оросившей начищенный кристальный пол, и ужас от того факта, что к ним с Кейденс сумели вторгнуться, в их дом, в тот момент, когда он вынашивал и берёг её жеребёнка, пробудил в нём жажду крови, безумную и жестокую настолько, что рыцарственный единорог испугался бы сам себя, имей он возможность взглянуть на эту сцену в трезвом состоянии. Но сейчас, в эти острые и яростные секунды, омега совсем не думал о себе как о маньяке: он был жертвой, изо всех скудных сил отбивающейся от агрессора, посягнувшего на самое святое, и плевать, что ни позу, в которой находился альфа, ни тональность его крика никак нельзя было назвать атакующими. Кейденс же была свободна от бескомпромиссного воздействия инстинктов. Первое, что она увидела, проснувшись — трое полумёртвых от ужаса кристальных пони, её подданных, а не угрожающее скольжение чужака в темноте неприступной спальни. И хотя шерсть на её холке и вдоль позвоночника всё ещё грозно стояла дыбом, она сложила воинственно распахнувшиеся крылья и погасила изготовившийся рог. — Шайнинг, довольно, — бросила она и по продолжающемуся рычанию мужа и умоляющим воплям альфы с удивлением поняла, что он не собирается подчиняться её голосу. Гамма прыжком развернулась вокруг себя, чтобы посмотреть на происходящее по другую сторону кровати, и вскрикнула от неожиданности. — Шайнинг, хватит! Они сдаются! — только ущипнувший каменные от напряжения плечи и ещё сильнее вздыбившуюся холку телекинез сумел заставить омегу выполнить сказанное, и нельзя сказать, чтобы Кейденс не пришлось приложить никаких усилий, чтобы оттащить того от незадачливого вторженца. Жеребец, освободившись от прицепившегося к нему Шайнинга, практически с истеричным плачем отполз так далеко, как ему позволяла рана, прежде чем заныть и страшно закровить вокруг закалённой стали внутри себя. С хныканьем и невнятным подвывающим причитанием баюкая своё плечо копытом неповреждённой ноги, альфа попытался взяться за причиняющий ему столько страданий кинжал, чтобы выдернуть его. Мешок на копыте тут же потемнел от впитавшейся крови. Только этот вид отрезвил омегу, и тот, всё ещё наполовину вися в телекинезе жены, сменил взбешённое рычание на присвистывающие яростные выдохи. Широкая выносливая грудь накачивалась и сдувалась от них, как неторопливый мощный насос. — Не трогай! — приказала Кейденс, вонзив в пострадавшего земнопони всё ещё немного сонный и дезориентированный взгляд. — Или истечёшь кровью. Оставайся там, я позову лекаря, — однако она не спешила выполнять своё обещание, сойдя с кровати на пол и направившись к трём трясущимся от ужаса альфам. Её крылья снова грозно расправились. — Кто вы такие и что вам здесь потребовалось посреди ночи? — гамма почти полностью проснулась, вернула способность анализировать ситуацию и кивнула на мягкие мешки вокруг их копыт: — Да ещё и в таком виде? — Это приказ Тенжена Каратьеля! — дрожащим голосом выкрикнул один из жеребцов то, что принцесса захотела бы узнать в первую очередь. Её брови вскинулись, а Шайнинг резко обернулся на говорившего — и тот, вздрогнув, инстинктивно отшатнулся, но совладал с собой и продолжил говорить, только теперь его разбиваемый нервным нистагмом взгляд бесконечно скакал с одной венценосной особы на другую: — Нам было приказано перенести вашу кровать в гарем! Зачем — мы не знаем! Клянёмся, мы не замышляли ничего дурного, мы выполняли приказ архи-канцлера! Кобыла, выглядывавшая из-за кресла, в спинку которого до побеления вцепилась копытами, со скулежом закивала словам товарища так сильно, что её голова едва удерживалась на шее. Кейденс приоткрыла рот и пошарила взглядом по полу перед своими копытами, укладывая в голове выясненное. Шайнинг сориентировался первым. — Этот идиот хотел устроить нам сюрприз, чтобы мы сразу проснулись в гареме и начали день, как имперские омеги, безо всякого перехода! — разозлённо догадался он и рявкнул на изувеченного им альфу: — Хватит скулить, ты там! Тот тут же стиснул губы в непроницаемую нить и зажмурился. Его шея корчилась от заткнутой боли, но обострённое страдание длилось недолго. — Отведите своего друга в лазарет, — приказала Кейденс, и тут же Шайнинг выступил против неё, яростно выпустив воздух ноздрями: — Ты что, хочешь просто отпустить их и наклеить пластырь на ранку?! Может, ещё поцелуешь в лобик, чтобы не плакали?! Они проникли в охраняемые покои своих правителей и собирались куда-то утащить их, пока они спали! Это похищение! Их нужно бросить в темницу до расследования всех мотивов! Да у них при себе может быть оружие во всех телесных отверстиях! — Всем снять носки, — немного устало приказала Кейденс, и альфы, нелепо пританцовывая, стряхнули мешки с копыт так быстро, как получилось. — Кругом. Медленно. Ноги держать широко расставленными, — это требование тоже было незамедлительно выполнено. — Тряхнуть гривами и хвостами. У них ничего нет. Эти глупцы действительно хотели лишь переместить нас, — гамма вновь обратилась к альфам. — Берите своего коллегу и быстро несите его к лекарю. Неизвестно, что кинжал успел пошинковать внутри. Компенсацию, если она понадобится, требуйте из личных средств архи-канцлера, а разбираться я буду с ним. — Имена и фамилии, род занятий, личные номера! — взревел Шайнинг, но Кейденс телепортировалась к нему, жестом подтвердила вновь замершим альфам, что они свободны, и взяла щеку своего омеги копытом. Под ним жёстко и остервенело ходил желвак. — Любовь моя. Успокойся. Всё позади. Один взгляд в печальные невыспавшиеся глаза уложил вновь взвившуюся в душе Шайнинг Армора бурю. Он, пожёвывая нижнюю губу и сильно, но коротко дёргаясь то одним, то другим мускулом в теле, несколько секунд разрывался между острым желанием подчиниться гамме и необходимостью действовать по протоколам. Верх одержало первое. Единорог с выдохом поражения закрыл глаза и замер. Они стояли неподвижно в этой позе, пока омега упражнением приводил в норму дыхание под возню и сдавленное хныканье убирающихся из покоев альф. Несмотря на свой плечистый и дюжий вид, они оставались всего лишь безобидными дворцовыми слугами, выполнявшими тяжёлую работу. Видимо, до сегодняшней ночи сами не подозревавшие, насколько. — Ты его… до крови… — чуть разборчиво сказала Кейденс, когда дверь в покои издевательски-вежливо закрылась за пострадавшими. Шайнинг открыл глаза и фыркнул. — Я хотел перерезать ему глотку, но в темноте сложно ориентироваться. Эти поганцы ещё и зашторили окна, чтобы Сердце снаружи ничего не подсвечивало. Как только сами собирались ориентироваться? Видимо, они долго готовились, это заговор — один из них вообще назвал имя… — омега осёкся, не ощущая вовлечённости супруги, и заглянул в её безвольно опустившееся лицо. Кейденс пребывала в странном заторможенном состоянии сродни шоку. Перед её застывшим немигающим взором явно проносились снова и снова краткие события прошедших минут. — Кайди, — мягко позвал Шайнинг, повернул к себе копытами её голову, нечаянно пачкая одну из щёк ещё тёплой кровью, и повторил: — Всё позади. Гамма безразлично покивала, и он терпеливо выдохнул, прижав уши. — Я не мог знать, с какими намерениями они пробираются к нам в покои. Я должен был нас защитить, и я это сделал. — Мы должны были сперва разобраться, — надавила Кейденс, но её голос виновато дрожал. — Никто по-настоящему сильный и могущественный, способный нам навредить, не стал бы пробираться, как воришка, а эти несчастные наши щиты и поцарапать бы не смогли. А если бы я… если бы я тоже набросилась на них, как ты? Если бы я сразу взорвала всё вокруг себя? Здесь было бы три трупа… Шайнинг думал о том, что она, обладая посредственной магической силой среди аликорнов, если дело касалось точечных и локальных заклинаний, тем не менее, отлично творила заклинания, покрывавшие большую площадь. Гамма переняла его отменные навыки сотворения магических барьеров, без проблем разворачивала их до размеров района, города, Империи и удерживала впечатляющее время. Откровенно говоря, Шайнинг не решался предлагать ей дружеский спарринг. Официально причина была в том, что истинные всё равно неспособны целенаправленно причинять друг другу вред. На самом же деле единорог с потаённым ужасом прикидывал объёмы магической атаки, которая может обрушиться на него с обыкновенной для аликорночки и порою нерегулируемой ей самой массированностью, и понимал, что даже это священное и непреодолимое правило тут может не сработать. Однако пауза, в которую он успел рассчитать всю техническую информацию, закончилась, и любые подсчёты разбились о личное мерило любой стычки Кейденс, закончившее фразу сокрушённо и глухо: — Слёзы трёх семей, куча жеребят, к которым не вернутся отцы и мать, столько порушенных судеб из-за трёх трупов… У омеги защемило сердце. Он крепко обнял Кейденс, прижал её к своей груди и ласково погладил копытом по затылку. Та с охотой прильнула ближе, вдавилась, не оставив ни единого просвета между их телами. Шайнингу почудился всхлип. Она была решительной, мужественной, храброй, но бесконечно доброй, и, даже в самые интимные и первобытные минуты воспринимая её как альфу, он не мог разозлиться на неё за мягкость и эмпатию, упрекнуть в недостаточной твёрдости, одёрнуть и потребовать мыслить хладнокровнее и прагматичнее. — И в этом была бы виновата вовсе не ты, — хрипло пророкотал омега и объял рог малиновым сиянием, активируя звуковой сигнал по вызову слуг. — Позвать к нам Тенжена Каратьеля. Без промедлений. Вице-канцлер судорожно надавил копытом на фигурную пластину, выехавшую из потаённой ниши на стену справа. Та издала тихое шипение, колыхнула шерстинки на его ноге невидимой струёй воздуха и с приятным щелчком встала на место, замаскировавшись под монолитную кристальную плиту. Он встревоженно обернулся на своего мужа. — Что? — недовольно дёрнул уголком рта Тенжен. — Мы не дослушали. — Они позвали тебя. — Ты что, идиот? — утомлённо вздохнул архи-канцлер. — Посыльные ещё не пришли, чтобы сообщить об этом. Как бы ты объяснял такое оперативное появление? Быстро в покои, у них появятся вопросы, даже если нас обнаружат в рабочем кабинете в столь поздний час! Драг Эмбитт пристыженно опустил уши на бегу и предпочёл быстрее перевести тему со своей простоволосости: — Но ты слышал, что там произошло?! Этот бешеный омега едва не убил одного из носильщиков! — Он даже как омега не может быть полноценным, а силится быть альфой, — пробормотал в омерзении земнопони, несясь по коридорам мимо смазывающихся безликих портретов на стенах. — Сон омег должен быть крепок и невозмутим — нет же, услышал, несмотря на предосторожности. Ринулся в драку, хотя носит под сердцем дитя повелительницы. Помыслить невозможно такое безрассудство! — Зато мы выяснили, что убрать его напрямую будет не так-то просто, но это может и не потребоваться. Его порывистость может сгубить и его, и ненужного стригнота — осталось лишь подстроить это так, чтобы мы были не при чём. — За этим дело никогда не станет, мой милый, — холодно напомнил Тенжен. Они добежали до одних из своих апартаментов, проскользнули мимо невозмутимо держащих пост верных им постовых, нырнули под одеяло в кровать и затихли, ожидая гостей. Переводящий дыхание единорог, сглотнув, ласково переплёл их передние ноги. Ответного сжатия не последовало, и альфа ненавязчиво приложился губами к кромке лилового копыта, на что архи-канцлер резко вырвался, приказал: — Хватит, — и добавил спокойнее и шёпотом, когда различил уязвлённый прерывистый вдох единорога: — Мы должны притвориться спящими. Они недолго лежали в тишине и темноте, сглатывая и подделывая весь свой вид под готовых проснуться в недоумении и недовольстве пони. Гулко застучала издалека по коридору трёхтактная дробь галопа и закончилась троекратным стуком в дверь, будто с последним скачком посыльный споро проскользил по полу прямо к двери и затормозил быстрыми энергичными ударами копыта по ней. — Войдите, — с отрепетированной мысленно невнятностью буркнул Тенжен. Драг удержал порыв сразу поднять голову и сперва дождался открытия двери. Вечный лазурный свет дворцовых коридоров чёткими границами пролился в комнату. Светло-зелёная кристальная омега в переднике горничной оповестила не выражающим никаких эмоций голосом: — Принцесса Кейденс и Шайнинг Армор желают видеть вас в своих покоях, — и добавила, будто не сразу вспомнив: — Немедленно. Альфы подняли головы и посмотрели на неё, кривя лица, как если бы только что проснулись и ничего не понимали. Земная пони, несмотря на спешность передвижений, стояла с непроницаемым лицом и безразлично ждала их реакции. Служанка даже немного понравилась Тенжену за это. Не она вызвала гнев правителей, не ей сносить его последствия, её дело — лишь передать их волю, но другие омеги перенимали хотя бы часть беспокойства и дискомфорта от донесений, которые им поручали, а эта же оставалась абсолютно непроницаемой и равнодушной, выполняя ровно необходимый минимум и ни унции больше. Как бета. — Посреди ночи? — проворчал Тенжен, тем не менее, дотягиваясь до закреплённого держателями тонкого длинного кристалла сбоку на спинке кровати. — Что могло случиться, что без самого архи-канцлера никак нельзя обойтись? Он прикоснулся копытами к заострённым фиолетовым кончикам с обеих сторон, замыкая незримую магическую цепь и оживляя механизм тёплой искрой жизни. Ровный голубой свет из коридора моментально перебило вспыхнувшими повсюду лентами, он затерялся в жёлтых и розовых тонах, озаривших даже пространство под кроватью, тумбочками, диваном, креслами, столами, шкафами… Нигде не осталось приюта и для малейшего клочка мрака в этих безмерно роскошных апартаментах. Драг Эмбитт потёр глаза с непривычки вполне искренне. — Скажи Их Высочествам, что мы прибудем сразу, как только приведём себя в порядок, — распорядился Тенжен вальяжно и практически лениво, уже не столько отыгрывающий сонного, сколько уверенный в себе и своей важности. — Принц Шайнинг Армор сказал «без промедлений», — невозмутимо оповестила служанка. — Я думаю, он разозлится за задержку… — Не думай, — сразу растерял все зачатки симпатии к ней альфа. — Твоя работа, слава разуму, состоит не в том, чтобы думать, а в том, чтобы выполнять приказы тех, кто умеет это делать. И я приказываю тебе: замолкни и возвращайся к тому, чем ты рождена заниматься! Что-то толковое в этой земнопони всё ещё оставалось, поскольку она пожала плечом, закрыла глаза, пряча их закатывание, и с безмолвным кивком закрыла за собой дверь. — Зачем тратить время на разговоры с обслугой, да ещё и с омегой, любовь моя? — фыркнул Драг Эмбитт, телекинезом вдевая в уши первые попавшиеся длинные тяжёлые серьги. — Её монотонный и глухой голос не стоил того, чтобы слышать его более одного раза. — Увы, мы с тобой пока не в том положении, чтобы повторять слова, которые я произнёс, в лицо принцессе и принцу, но мне так хотелось произнести их, что я решил не сдерживаться. Единорог кивнул, понимающе улыбнувшись. Тенжен прошёлся гребнем по длинной гриве, быстро разровнял её, накинул мантию, и они степенным шагом отправились к королевской спальне. Кейденс успела совладать с собой и встретила канцлеров, стоя с гордо поднятой головой и идеальной осанкой, строго сведя брови. Но сказать гамма ничего не успела: Шайнинг без церемоний громоподобно шагнул вперёд, не оставляя никаких сомнений относительно того, в каком настроении пребывает, и рявкнул: — Тенжен Каратьель! Из-за твоих необдуманных приказов пострадал простой носильщик! Ещё неизвестно, насколько тяжела его рана, но ты ответишь передо мной так, словно он уже умер! Потому что только принцесса Ми Аморе Каденза могла остановить меня от того, чтобы убить того, кто ворвался в наши покои без спроса, и, не будь её рядом, всё закончилось бы трагедией по твоей вине! Какой Дискорд нашептал тебе в ухо, что подослать кого-то ночью, как воров, чтобы они без предупреждения перенесли двух боевых магов неизвестно куда — это хорошая идея?! Тенжен смиренно поклонился, и его муж последовал его примеру, но не опуская глаз, а чутко наблюдая за обоими правителями. — Ваше Высочество, — кротко ответил кристальный земнопони, вновь выпрямляясь. — Дворец снизу доверху, в каждом крыле, на каждом повороте, у каждой значимой двери укомплектован стражей. Вы сами еженедельно проверяете их боеспособность на стадионе, а последние отряды обучали лично. Вашей милостью и тщанием в Империи спокойно даже на окраинных улицах, до которых не достаёт свет Кристального Сердца — что же говорить о сиянии дворца, за ажурной лёгкостью коего таится непобедимая крепость? Как я мог знать о том, что Вы не доверяете результату собственных стараний и не питаете к ним доверия и безопасности? — Не заговаривай мне зубы, — пророкотал Шайнинг Армор, тем не менее, не срываясь уже на командирский крик. — Если бы тебя посреди ночи попытались поднять и унести куда-то вместе с кроватью? Как бы ты отреагировал? Не подумал ли бы ты в первую очередь о том, что тебя собираются убить? Думаешь, я не замечал, как ты боишься малейшей тени и даже дворец покидаешь в самый зенит солнца, чтобы их практически не оставалось?! «Ему не было бы цены в додинастические времена, — прохладно подумал Тенжен. — Столько прямолинейной грубой силы и такие прискорбные познания в манипуляциях, угрозах и намёках на то, что знаешь об оппоненте больше, чем тот пытается показать. Жаль, что теперь войны ведутся иными методами». — Я пережил короткое, но запоминающееся правление короля Сомбры, — ответил он так скомканно, будто невероятно стыдился этого. — Из этого опыта… кое-что да выносишь, Ваше Высочество. Я в любом случае позвал бы стражу и предоставил ей делать свою работу — защищать меня лучше, чем смог бы я сам. Но позвольте мне лучше вернуться к инциденту. Вы изъявили желание принять участие в Гемманьере, причём так, чтобы полностью погрузиться в быт гарема и познать ещё одну грань жизни омег, которую до вас видели лишь столетия назад. Как Ваш слуга и соратник, разве мог я найти ход лучше, чем начать погружение с самой первой минуты Вашего бодрствования? Что лучше, чем данный метод, сроднило бы Вас с омегами прошлого, отсекаемыми от своей прежней жизни и начинающими новую? Давая распоряжение, я не таил злого умысла. При носильщиках не было ни кинжала, ни фиала с ядом. Всё, о чём я думал — как Вы удивитесь таинственному перемещению и как интересно начнётся для Вас игра… — А ты не думал о том… Драг резко и кратко вдохнул, будто подавляя вскрик, вдруг подпрыгнул и, приземляясь, оттеснил мужа назад плечом. В пол прямо к светлым передним копытам, приземлившимся на то место, где стояли прежде лиловые, влетел окровавленный кинжал и вошёл в гладкий кристалл, как в масло, пустив в стороны от себя две шершавые трещины. — …что собрался играть с натренированным до автоматизма воином?! — проревел Шайнинг поверх высокого вибрирования копытояти кинжала, мелко дрожащей после метания возле ног скучковавшихся кристальных пони. Тенжен не дрогнул. Его лишь захолонула ледяная, презрительная ярость, словно брошенный в него кинжал был незаслуженной звонкой пощёчиной. Он открыл было рот, и из него непременно вышла бы какая-нибудь губительная колкость… но внезапно на помощь пришла принцесса. — Шайнинг, — с мягкой, любящей укоризной шепнула Ми Аморе Каденза, положив копыто без фигурного ботиночка омеге на плечо, и дальнейшие слова остались для стоящих в некотором отдалении от них альф лишь скромным беззвучным шевелением губ. Единорог, несуразно сочетавший в облике прежние грубые бугры мускулов с по-омежьи опустившимся и раздавшимся животом, слушал с досадливым пыхтением. Ноздри его раздувались, а уши практически крутились, то поднимаясь, то опускаясь, но хотя бы этой полу-альфе он не перечил. Наконец изящное копытце соскользнуло с перекачанного плеча. Шайнинг поскрежетал зубами и процедил: — Я не прощаю тебе оплошность. Ранение того альфы останется на твоей совести, и именно тебе теперь заботиться о том, чтобы сохранить ему ногу, — гамма за его спиной вздёрнула бровь и комично выпятила нижнюю губу, давая понять, что он всё равно нарушил их некий быстрый договор, но ничего не возразила. — Никакого «погружения» не будет. Мы не станем играть имперских омег вам на потеху. Мы проведём день в гареме, но — как его правители и ревизоры. Не хватало того, чтобы кто-нибудь кроме вас начал зарываться, забыв, кем мы здесь являемся! Всю его нескладную речь, претендующую на величественность и грозность, Тенжен не отрывал взгляда от Кейденс. Он уловил крохотное прикусывание нижней губы зубами, дёрнувшиеся в порыве прижаться уши и переднюю ногу, приподнятую в явной неловкости за истинного. Победа. В глубине души, краем сознания, сдерживая это, но принцесса-гермафродитка не безнадёжна. Она стыдится своего неотёсанного, косноязычного и примитивного мужа. — Как Вам будет угодно, — поклонился альфа, скрывая просящуюся на лицо торжествующую улыбку. — В таком случае, Вам лучше поторопиться и начать прямо сейчас. День в гареме начинается очень рано. Они разошлись приводить себя в порядок. Тенжен смело продемонстрировал мужу предчувствие победы. — Принцесса отнюдь не безнадёжна. Эквестрия наделила её лишними сантиментами, но она всё ещё способна чувствовать важность первостепенных вещей. — Да, она дала омеге высказаться, — с жаром поддержал единорог, — но ты видел, как ей было неловко и как она сдерживалась, чтобы не поправить его? Воистину, хитроумие и наблюдательность твои не знают границ! Остаётся лишь взрастить эти чувства — и она сама поймёт ошибочность идеи омежьего равенства.

***

Кейденс действительно собиралась поддержать мужа и не играть роль имперской омеги, но выяснилось, что их стараниями организовываются все торжества от малых до великих. Они с Шайнингом пришли в гарем, наряженные, как подобает повелителям — разве что омега по обыкновению не отказался от оружия и кирасы, лишь выбрав те, что были инкрустированы побогаче. Под гарем было выделено целое крыло, а местом основного обитания считалась квадратная зона, размеченная со строжайшим соблюдением правил симметрии. Посреди зала непрестанно струился белый фонтан. По окружности его охватывал бело-голубой бордюр с мозаичным рисунком. Стенами служили арочные колоннады, с каждой стороны — по шесть колонн с повторяющими рисунок и цветовую гамму бордюра изразцами. Тяжёлая серебряная парча, завешивавшая проёмы на время дневного и ночного сна, а также холодов, сейчас была кокетливо забрана витыми бархатными шнурами к высоченному потолку. В целом, гарем выглядел ровно как то, что любой сразу представляет себе при слове «гарем», потому что именно от него произошли все дальнейшие гаремы. Степенного и властолюбивого настроя гаммы хватило лишь на напутствующую речь беты-смотрительницы гарема и небольшой отрезок времени после неё. — Готовить Гемманьеру на площади под самым дворцом — честь, о которой многие мечтают, но не многие получают, — окинула она цепким взглядом десятки послушно притихших омег, полностью игнорируя божественную красоту каждой из них и строгостью взывая к капризному вниманию. — Делая своё дело, смотрите вокруг и видьте не только пони, но и мышь в дальнем углу. Слушайте не только базарные разговоры, но и малейшее дуновение ветра, любой шорох. Вы отвечаете за обстановку на празднике и будете допущены к принцессе и её супругу, наблюдайте, кто и зачем будет находиться рядом с ними, и обо всём подозрительном докладывайте страже. Принцесса доверяет вам свою жизнь, из ваших копыт будет принимать еду и питьё, однажды сомкнёт при вас глаза во сне, верить вашим глазам и словам — помните это, всегда помните и только с этими мыслями беритесь за всё, что от вас потребуется! Начнём же. Шайнинг приоткрытым ртом возмущённо схватил воздух при виде того, с каким воодушевлением омеги начали разбиваться на команды по им одним понятным принципам. То ли это был необходимый для обитателей гарема артистизм, то ли напутствие беты действительно не оставило их равнодушными. Действительно, оно не имело ничего общего со строевыми речами старших по званию. Там — факты и приказы, здесь — воззвание к душам и чувствам. Недовольно мечущийся голубой взгляд то и дело пересекался с любопытными подведёнными глазами омег, в десятки раз превосходивших его по красоте и грации. Смущаться и робеть Шайнингу было несвойственно, но он не мог не ощущать и не понимать того, насколько уступает им в том, что для этого крыла дворца считалось решающим показателем в совсем иной, тонкой и коварной войне. Кейденс же с первых минут, пока омеги ещё делили и распределяли обязанности, захватил предпраздничный хоровод. Она раскрыла рот в улыбке, широко распахнутыми глазами наблюдая за ними. Шайнинг же смотрел хмуро, видя совсем иное. Он сразу различил, несмотря на слаженность и лёгкость движений, что в гареме царит раскол на множественные группировки со сложной иерархией, что одна волком смотрит на другую, и даже внутри одной маленькой омежьей стайке за милыми услужливыми улыбками в сторону главенствующего пони скрывается стальной холод клыков, готовых впиться в глотку, почуяв малейшую каплю крови и слабость. «Серпентарий», — мысленно фыркнул Шайнинг Армор, презрительно вздёрнув уголок рта в крохотном оскале. Единорог как раз размышлял, что пусть хоть одна пара глаз в боевом раскрасе попробует задержаться на его альфе дольше аттосекунды — и он устроит здесь кровавую баню, как вдруг к ним лебедем подплыл вороной земной пони и исполнил изящнейший книксен с почтительной улыбкой: — Ваши Высочества… — Да? — с подозрительной живостью и охотой откликнулась Кейденс, перестав выкручивать шею в сторону переносимых куда-то омегами тяжёлых полотнищ изысканной ткани и повернувшись к жеребцу. — Здравствуй. — Меня зовут Блисс, я от всего сердца хотел поздравить вас с грядущим пополнением и преподнести подарок для вашего будущего жеребёнка… — он низко поклонился и протянул на копыте миниатюрную копию Кристального Сердца на золочёной бечёвке. Шайнинг озадаченно уставился, замерев на середине сварливо-благодарной мысли, что у омеги, по крайней мере, хватило совести и воспитания оставить поклон в рамках этикета и уважения, хотя это была лучшая возможность, чтобы продемонстрировать линию спины и крупа перед принцессой в весьма соблазнительном ракурсе. Кейденс же умилённо ахнула и подняла подарок с копыта телекинезом. Омега неспешно выпрямился, с улыбкой наблюдая за её реакцией, когда далее она нащупала магией искусно замаскированную кнопку — и сердечко пружинисто откинуло половинку-крышку Внутри оказалось несколько ячеек, формой повторявших огранённые зоны медальона. — Это булла, — с теплотой пояснил Блисс. — Амулетница для новорождённых. Когда ваш жеребёнок получит имя, в неё следует поместить обереги от дурного глаза, болезней, врагов и злых духов. И если он окажется альфой, он может продолжить её носить в знак своей свободы и высокого происхождения. — Она прекрасна, спасибо тебе, — мягко улыбнулась в ответ Кейденс. — Наш жеребёнок продолжит носить её, как знак твоей признательности и преданности, даже если окажется омегой. — Омегам не положено носить подобные знаки, — во взгляде Блисса мелькнула критичность, и Шайнингу захотелось нагрубить ему. Гамма же только улыбнулась. — Скоро всё изменится. — Да, Ваше Высочество, — бездумно склонил голову омега. — Я вернусь к работе с Вашего позволения. — Подожди, — глубоким голосом повелела Кейденс и вдруг беззаботно улыбнулась: — Можно с вами? — Прошу прощения? — удивлённо вскинул уши Блисс. — Я тоже хочу поучаствовать в подготовке Гемманьеры, — разъяснила аликорница, разминая крылья. — Хочу помочь всем, что в моих силах, чтобы прикоснуться к традициям своего народа! Земной пони, потеряв часть своего отрепетированного и выверенного неземного очарования, несколько секунд растерянно хлопал ртом и забавно озирался по сторонам. Другие имперские омеги смотрели на него со злорадством, думая, что выскочка в чём-то оплошал и поднял себя на смех перед венценосной четой, но, когда Блисс наконец нашёлся и радостно воскликнул с поклоном: — Моя команда почтёт за честь показать Вам закулисье и таинства праздника! — и Кейденс, безоговорочно довольная, пошагала с ним к его изумлённым друзьям и подругам, все уронили челюсти, а некоторые — ещё и то, что держали в копытах. Шайнинг Армор удержал в груди злорадное гоготание и объявил: — Что ж, я поддерживаю все начинания своей жены, и мне тоже было бы это интересно, поэтому я с вами. «А ещё не хватало мне, чтобы десятка супермоделей целый день вилась вокруг неё при живом муже», — подумал он, пряча свирепость за насмешливым видом. Одна из немногих пегасок, высокая точёная кобылка с роскошнейшей кудрявой гривой изумрудного оттенка и блеска, издала пронзительный кудахчущий звук крайнего удивления и возмущения, сразу привлекший к ней внимание посреди остолбеневших омег. Она взмахнула нежно-клубничными крыльями, покрыла на них расстояние до аликорницы и единорога за несколько секунд и запоздало улыбнулась: — Ваши Высочества! Меня зовут, — ожидаемо, что навело Шайнинга на мысль, будто все омеги поменяли имя на более благозвучное и соответствующее их внешности, — Эмеральд, и для меня и моих друзей будет честью показать Вам волшебство создания Гемманьеры таким, каким Вы заслуживаете его лицезреть! По рядам омег прошёл шокированный ропот. Эмеральд прервала его одним стремительным угрожающим взглядом через своё плечо, после чего снова превратилась в очаровательнейшее создание, какое только могла носить на себе цветущая земля среди непобедимых льдов. Кейденс усмехнулась: — Спасибо за предложение, любезная Эмеральд, но мы и так ежедневно видим ровно то, что заслуживаем лицезреть. Сегодня мы хотим стать ближе к своим подданным. — Ваше Высочество, — заискивающе улыбнулась ей Эмеральд, практически преградив путь, но в последний момент удержавшись от этого вызывающего жеста. — Уверяю Вас, Вам лучше выбрать в качестве проводника если и не меня, то кого-нибудь другого. Происхождение Блисса… — …не имеет никакого значения, — неплохо подделав её елейный тон, обрубил Шайнинг как фразу, так и путь к аликорнице. Ему-то можно было держать к ней любую дистанцию. — Моя жена уже сказала, что скоро всё изменится — и этот аспект в том числе. Эмеральд и Блисс обменялись почти трещащими от взаимного напряжения взглядами, прежде чем скованно разойтись каждый в свою сторону. Шайнинг, провожая остро покачивающиеся на ходу лопатки досадливо сгорбившейся пегаски, нисколько не сомневался, что земному пони не позже, чем этой ночью, настанет конец… и не собирался вмешиваться. Имперские омеги, помимо демонстрации дорогих украшений на себе, отвечали за украшение дворца и площади под ним, увеселительную программу из песен и танцев, культурную программу из чтения стихов и литературных отрывков и постановке сцен из спектаклей и мюзиклов, составление меню, причём напитки и блюда из исконных кристальных ягод они должны были готовить лично, и обслуживание гостей за столом. Шайнинг Армор, всю жизнь проведший в пегасополисских условиях каземат, и не представлял, что эти пустяковые дела требуют знаний о стольких тонкостях. Он был знаком с этикетом, но не знал, какая работа стоит за тем, чтобы следование ему стало возможным. И, если Кейденс инструктаж омег о том, с какой стороны обходить гостя и под каким углом ставить перед ним на стол тарелку, чтобы одновременно походить на неслышную тень и завораживать плавностью движений, искренне увлекал и завораживал, то Шайнинг чувствовал лишь нарастающее раздражение. Всё ему казалось излишним и ненужным, позёрским и раздутым. Какая разница, что маленький полутон одной ткани не сочетается с другим? Они всё равно висят практически под самым потолком, туда и не посмотрит никто. Тем более — что с того, если пара складочек окажется подколота немного кривее других. Как будто фрукты несъедобны до того, как на их кожуре вырежут цветы и кружева! И неужели не хватит одного вида прозрачных фонарей с белесо-жёлтым светом? К чему подсвечивать камни красными, зелёными, фиолетовыми огнями, будто у них своего цвета недостаточно? А как вообще возможно «некрасиво» развесить гобелены с историей праздника?! Понятие красоты у каждого своё — так для Шайнинга они висят вполне себе красиво. За что бы омежье он, преуспевший в том, где не каждый альфа добивался успеха, ни брался с уверенностью и превосходством, выяснялось, что всё он делает неправильно и нелепо. Гарем искусно прятал хихиканье. Блисс оказался не одинок в чувстве такта перед законным супругом своей принцессы: омеги были сама любезность, будто вовсе не желали очернить его на своём фоне или вырвать её из его копыт для себя… а то и не видели в этом ничего плохого и неправильного… но Шайнинг не мог перестать пылать щеками, осознавая, что внутри себя над ним, неуклюжим и неловким, каждый покатывается со смеху. В конце концов его, опытного военачальника, раздававшего бестолковым рядовым наряд за нарядом, определили натирать полы и полировать стены, как что-то, что он точно не сможет испортить — но и здесь он, с усилием возя тряпкой по кристальным поверхностям, спиной чувствовал закатывающиеся глаза и рвущиеся наружу улыбки. Его «рассеянность» и «взволнованность» напропалую оправдывали беременностью и наперебой же высказывали поздравления и пожелания вместо очередного указания на бесчисленные ошибки. Они, по мнению Шайнинга, совершенно не имели при этом под собой практических, а не придуманных из пустой блажи оснований, чем выводили его из себя ещё больше, но он держался. — Святые небеса! — воскликнула внезапно Кейденс прижав копыта к щекам, и половина гарема испуганно ахнула вместе с ней. — Который час? Рэрити уже должна была приехать! О, пожалуйста, скажите мне, что кто-нибудь позаботился и встретил её! — Конечно, Ваше Высочество, — с готовностью успокоила её одна из рогатых омег. — Со всеми почестями. — Хорошо, — облегчённо выдохнула аликорница, но тут же обеспокоенно нахмурилась снова: — Но я обещала, что мы встретим её лично, а вместо этого увлеклась и задержалась здесь с вами… — Я встречу её, — вскочил с колен на ноги Шайнинг, задорно цокнув копытами и перебрав ими, чтобы размять. Куда угодно, только бы подальше отсюда, где шлейф неудачника и недотёпы тянется за ним по следам. К Дискорду этих змей. Он не доверяет им, но доверяет Кейденс… — Возьми с собой стражу, — попросила она тут же, и Шайнинг закатил глаза: — Стража здесь нужна кому угодно, но только не мне. — Ваше Высочество, — с опасными интонациями, как у прознавшей о твоей шалости мамы, протянула смотрительница гарема, — я всецело с Вами согласна, но стража на этот раз не для Вас, — и она красноречиво опустила взгляд на живот единорога. — Ещё не хватало того, чтобы Вы скакали через всю Империю, как сумасшедший легкоатлет, — и быстро посмотрела на принцессу, чтобы понять, не перегнула ли она палку, но Кейденс лишь согласно покивала. — Возьми с собой стражу, пожалуйста. Я так сильно переживаю за тебя. По рядам омег пронёсся завистливый вздох. Сколько из них сейчас хотели быть на его месте и слышать эти слова из её уст? — Хорошо, любовь моя, — покладисто улыбнулся Шайнинг. Он забрал с собой пару постовых прямо от двери гарема. Их через пару минут досрочно заменили другие. Спустившись из дворца по одной из расширяющихся книзу кристальных лестниц и оказавшись на свежем воздухе, он позволил себе шумно выдохнуть. Беспросветное неудобство минувшего утра потихоньку покидало его. Кейденс была занята расписыванием декораций к грядущей постановке и не поднимала глаз от работы, но кожей почувствовала, с какой жадностью имперские омеги вслушиваются в звук затихающих шагов её мужа. «Сейчас начнётся», — подумала она, тайком глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, и… Омеги не торопились набрасываться на неё с обольщениями. После ухода Шайнинга они наоборот неестественно притихли. Гамма напрягла слух и с удивлением различала тут и там: «Ты скажи…» — «Нет, ты скажи», — «Давайте кто-то начнёт, а я продолжу», — «И кто начнёт?». — Э-кхем… Ваше Высочество? — уверенным голосом окликнула Эмеральд, гордо подняв голову и вышагивая к Кейденс неестественной, но завораживающе-прекрасной походкой. Аликорница подняла голову, быстро отёрла с подбородка каплю коричневой краски и посмотрела на пегаску, обращаясь при этом ко всем: — Зови меня просто Кейденс. Она немного растерялась. — Как прикажете… Кейденс. Мы все хотели задать Вам пару вопросов о работе гарема, если Вы позволите. — Да, конечно, — улыбнулась аликорница, перестала горбиться над холстом и отправила кисточку в банку с краской. — Спрашивай что угодно! — Вы действительно приняли решение сократить штат нашей прислуги? — омега соединила суставы крыльев перед грудью, играя скромность, через которую ей поневоле приходится переступать. — Мы Вас чем-то расстроили? Кейденс помедлила с ответом. — А что вам известно по поводу этого моего решения? — аккуратно уточнила она, и омеги за спиной неподвижной Эмеральд в очередной раз переглянулись, тревожно сглатывая. Пегаска же замялась с ответом совсем незначительно. — Что Вы собираетесь ограничиться только одним наследником, и Вам не нужны услуги гарема в прежнем широком спектре. — Это не так, — уверенно тряхнула Кейденс гривой, которую пара подруг Блисса заплела в незатейливую, но надёжную причёску, пока они работали вместе, и поднялась на ноги. Омеги осторожно приободрились. — Если у нас с Шайнингом получится родить ещё нескольких жеребят — я буду только рада. Что же касается услуг гарема… скажите, вы никогда не думали о том, чтобы стать свободными? Может, за этими стенами у вас остались те, кого вы любите и с кем хотели бы быть? — Мы хотим быть только с Вами, Ваше Высочество, — выдохнула Эмеральд и не поклонилась. Она говорила это не как подданная своей принцессе. — Сколько лун ни назовите — мы будем ждать. Вся наша жизнь — в том, чтобы служить Вам. Гамма поджала губы. — Но это не жизнь. — Это жизнь, — уверенно возразила Эмеральд. — И это искусство, множество искусств, объединённых в одно — быть имперской омегой, достойной выносить жеребёнка от самой принцессы. Но как нам быть достойными без стольких средств красоты, которых нас лишили, и прислуги, которая готовила и подносила их нам? — Может быть, — медленно ответила Кейденс, — то, что вы считали достоинством, не столь незыблемо и несомненно, если для того, чтобы его подточить, достаточно изъять какие-то внешние материальные вещи? Пегаска непонимающе посмотрела на неё, опустив одно ухо. — Простите, прин… Кейденс, я не вполне понимаю… — Вы умеете делать столько потрясающих вещей, — аликорница телекинезом притянула к себе хитро сделанный одной из групп омег прямо при ней громадный подвес, повторяющий астрологическую систему мифической планеты, на которой идут дожди из чистых алмазов. — Вы образованны, талантливы и красивы каждая по отдельности, потому, что пестовали то, что было дано вам от рождения, и взращивали то, чего вам от природы не доставало. Вы удивительны сами по себе, без альфы, который бросил бы на вас тень и свёл все старания к единственной функции — рождению жеребят. Мир изменился, пока вас не было, Эмеральд. Сильно. И Кристальная Империя должна его догнать. Вы станете последними имперскими омегами в истории. Можете этим гордиться, — и она слабо улыбнулась пегаске, вслепую аккуратно вернув подвес на место. — П-последними? — испуганно прижала уши омега и шагнула назад. — Кейденс, Вы… простите мою дерзость, но Вы же знаете о том, что гаремные дела — это мастерство, которому можно и нужно посвятить всю жизнь? Это чей-то особый талант, чьё-то призвание, самое главное, что он умеет! Вы повелите запретить всё это? Запретить нас? — Ни в коем случае, — моргнула гамма. — Я всего лишь не стану набирать в гарем новых омег. Он закончится на вас. — Одним словом, Ваше желание — действительно запретить гарем, — неверяще прошептала Эмеральд. — Но что же нам тогда делать? — Вы освоите новые профессии, не связанные с обязательным служением альфам, и начнёте самостоятельную свободную жизнь. Сможете сами распоряжаться, кем быть, кого любить, где жить, куда поехать, когда завести семью… Воодушевлённый тон Кейденс угасал, пока она понимала, что её слова не находят отклика в сердцах омег. Их глаза светились страхом, а не радостью. Эмеральд же, замерев, будто бы от отчаяния, и вовсе сдерживала открытую враждебность и злобу одним только чудом. — Я считаю, что это замечательная идея, — вздрогнула аликорница от внезапного робкого отклика. Она повернулась к Блиссу. Его голос дрожал, и он неуверенно перебирал копытами, но улыбался и смотрел на неё из-под разлёта бровей вполне искренне. — Кристальная Империя всегда вела мир за собой вперёд. Мы не сможем вернуть прежнее величие, хватаясь за прежние порядки. Почти малиновая полоса гневного жара полыхнула поперёк розоватого лица Эмеральд. Она клацнула несуществующими клыками, метнула в Блисса многообещающий зверский взгляд, пока принцесса не смотрела, и гневно шаркнула по полу гарема копытом, отдалённо подражая взбесившемуся быку. Земной пони, изо всех сил сосредоточившись на Кейденс, и ухом не повёл в её сторону, хотя очевидно побаивался. — Все желающие правда получат свободу в скором времени? — быстро поинтересовался он. — Все получат свободу, — подтвердила гамма. — Как только будут готовы жить и обеспечивать себя самостоятельно. — Самостоятельно обеспечивать себя? Никаких откупных? — удивилась Эмеральд, отодвинув злобу. — Никакой земли, которая была бы только нашей? Вообще ничего? Вы бросите нас на произвол судьбы? — Ничего подобного, — мотнула головой Кейденс почти возмущённо. — Каждому из вас выделят… — Принцесса Ми Аморе Каденза, Ваше Высочество! — прервал её басовитый и гулкий голос просунувшего голову в гарем стражника. — Леди Рэрити была встречена с почестями и прибыла. Она ожидает в тронном зале. — Прошу прощения, мы продолжим разговор прямо на Гемманьере, всё станет известно не только вам, но и любой обыкновенной омеге в Империи, — заверила Кейденс, тепло взяв копытами стройную переднюю ножку Эмеральд. Пегаска сделала реверанс на оставшихся трёх и проводила последовавшую за стражником гамму. Несмотря на выхваченный взглядом в последний момент кусочек предвкушающей улыбки, омега не могла перефокусироваться с рассеянности и ростками неуверенности, веявших от принцессы, какой бы стройной и уверенной ни казалась её речь. Эхо от цокота золотых накопытников по шлифованному кристаллу затихло вдали, и весь гарем с опасной медлительностью повернул головы к Блиссу и его друзьям, неосознанно сомкнувшихся стеной, но — за его спиною. — У тебя ничего не ёкнуло дарить буллу точно такому же жеребёнку, какого ты уже убил? — приглушённо рявкнула одна из ближайших подруг Эмеральд, даже всхрапнув от ненависти. — Ну-ка тихо! — прикрикнула позабытая в скандальности всех событий смотрительница. Все вздрогнули и моментально отшатнулись. Бета, неосознанно сильнее покачивая бёдрами, как делала каждый раз, когда её брови сердито хмурились, будто между этими диаметрально противоположными частями тела было прямое сообщение, демонстративно вступила между Блиссом с его скромной поддержкой и остальным гаремом. — Вина Блисса в том инциденте не была доказана, Эмеральд, и всем это известно, — монотонность голоса лишь усиливала презрительное равнодушие единорожки. — А кто ещё мог запереть баню и устроить в ней пекло?! — прорычала пегаска, как дикая пума. На её глазах вскипели слёзы. В любом другом случае она являла собой образец расчётливости, присущей единственному типу омег, способному подмять весь гарем под себя; даже материлась от презрения — и то на древнем забытом языке, выглядя и звуча при этом так, будто цитирует оригинал пранцузской прозы. Но больная, незаживающая рана срывала с неё все маски, и от обиды и горечи Эмеральд позорно теряла контроль над собой. — Это раскрыто не было, — с бездушностью компьютера отрезала бета. — А теперь возвращайтесь к работе. Праздник начнётся всего через несколько часов. — Да есть ли смысл его организовывать, если скоро нас выбросят на мороз, — буркнул кто-то из жеребцов, досадливо пнув от себя моток шёлковой пряжи, и тут же пожалел об этом и попытался скрыться за товарищами. — Ах, ну, раз ты можешь думать только об этом, Миракл, может, мне стоит сразу отправить тебя расправляться с вредителями в погребах, чтобы ты начал приспосабливаться к холодку и добыче пропитания?! За работу, бездельники! Не заставляйте меня начинать обращаться с вами, как с теми негодными рабами из диких земель. Эмеральд шумно выдохнула носом и одна из первых вернулась к своему заданию, но при первой же возможности улизнула из-под пристального надзора беты и тенью подобралась к Блиссу, прижав его к стене и шипяще посулив: — Сегодня ночью тебе конец, ублюдок. — Каждый раз одно и то же, — привычным дрожащим голосом, но с неожиданными азартно-торжествующими нотами пробормотал себе под нос земной пони, — ничего новенького придумать не можешь? Он засипел, поджал заднюю ногу и согнулся к полу, когда короткий стремительный удар коленом под дых разом опустошил его лёгкие. — А тебя, значит, посетила блестящая идея, раз ты отрастил столько смелости? — проникновенно поинтересовалась Эмеральд и лишний раз осмотрелась, боясь попасться смотрительнице. Но нет: две её шестёрки послушно сканировали обстановку, и она могло спокойно договорить. — Думаешь, добрые принцесса и принц подружатся с тобой и непременно вытащат отсюда? Ты здесь навечно, брак! Не мы, а именно ты, ты останешься последней имперской омегой, потому что никогда не получишь свободу! Не сомневайся в этом. Даже если в этих двух сахарных самодурах не осталось ни капли ненависти, то, что твой отец — Сомбра, не оставит их равнодушными! — Если это — единственное моё прегрешение, то тебе всего лишь крупно повезло, что он не вернулся к власти, — нагло прохрипел Блисс, захваченный сумасшедшей идеей заставить её рассвирепеть до безумия. И у него получилось. — А когда ты запирал меня в бане, ты надеялся, что он победит, и ты станешь героем за то, что вытравил наследника королевы Аморе?! — вцепилась копытами в его шею Эмеральд. Она душила его, прерывая пытку лишь для того, чтобы рвануть на себя и затем вмазать головой в стену. — Эм! — паническим громким шёпотом выкрикнула одна из подруг омеги. — Леди Итидарт! Леди Итидарт! Эмеральд с рявканьем швырнула Блисса в последний раз так, что его плечо едва не пошло трещинами. — Молись, чтобы ты скончался после Гемманьеры своими силами, — бросила она, восстанавливая безучастный вид и ровное дыхание, и вместе с шестёрками скрылась с места преступления. Хлынувшая по освобождённым артериям кровь оглушительно зашумела в голове, мешая земнопони расслышать, как омеги заговаривают смотрительнице зубы и уводят в сторону от злополучного закоулка, чтобы та не увидела его и не начала разбирательство. Давя звуки, Блисс откашлялся в локоть и кое-как изгнал рои размытых чёрных мушек из глаз. «Было бы где геройствовать, — устало откинувшись полулёжа на стену и прижав макушку к прохладной стене, прикрыл глаза жеребец. — Твой выродок был бы у неё где-то пятнадцатым, если я правильно помню. 'Наследник', тьма-а тьмущая!». — Блисс, брат, — с запозданием донёсся до его разума свистящий шёпот. Он повернул голову и поморщился от треска лопающихся из-за этого движения сосудов. Похоже, сотрясение, если не что похуже… Даже взгляд на тёмно-гнедую единорожку навёлся и зафиксировался не с первого раза. Она протягивала пиалу воды со сконфуженным видом, полностью отвечающим осознанию бесполезности и несвоевременности подобной помощи. Тем не менее, Блисс не отказался, молча принял полупрозрачный кристалл тонкой работы в копыта и отпил. Сводная сестра Бёрден, оказавшаяся в гареме по тем же причинам, что и он, была ему не столько дорогим сердцу существом, сколько необходимостью считать кого-то чем-то подобным, чтобы не сойти с ума. Какое-то время они сидели молча. Бёрден нервно постукивала чёрным, как у их отца, хвостом по полу и вслушивалась в весёлую суету гарема за поворотом. — Принцессе понравился наш подарок, — с неуклюжей надеждой попыталась она. — Без твоего шнурка он смотрелся бы не так выигрышно, — ответил Блисс только потому, что должен был. — Они определённо запомнили нас. Мы утёрли Эмеральд нос. Это того стоило. — Нас, — протянула омега, — действительно не простят за наше происхождение? — Мы не должны отвечать за грехи своего отца. Это то, как все должны думать.

***

Три мастерицы прилаживали к готовой традиционной причёске последние кристальные подвески, когда в их обитель шагнул стражник и доложил: — Принцесса Ми Аморе Каденза, архи-канцлер Тенжен Каратьель просит выделить для него пять минут. — Хм? — подняла бровь гамма от неожиданности и слабо, чтобы не мешать служанкам, кивнула: — Да. Зови. Альфа явился через считанные секунды и поклонился ей с обеспокоенным видом: — Ваше Высочество, прошу простить моё вмешательство в праздничный марафет. Я всего лишь хотел убедиться, что Вы не держите на меня зла за приказ, вылившийся в недоразумение ранним утром. Альфа, омега и бета, корпящие над её гривой, обменялись быстрыми понятливыми взглядами, но не прервали трудов. — Я и мой супруг лишь знакомимся с новыми нравами, — продолжал заливаться земнопони. — Мы не можем в полной мере осознать мудрость и необходимость Вашего решения по эмансипации омег. Делая подобный сюрприз, мне следовало помнить, что омеги лишь осваиваются с ролью копытоводителей, защитников и попросту самостоятельных пони. Они не привыкли к власти. Они не всегда могут сходу верно оценить, сколько силы требуется приложить к той или иной ситуации, а века сдерживания этой силы заставили уже нас, альф, утратить представление о том, сколько их у неё на самом деле и какие разрушения она может повлечь с необдуманным её высвобождением. — Действительно, Вы не могли предсказать подобного исхода, Тенжен, — строговато согласилась Кейденс, — однако сделали правильный вывод из происшествия. Не недооценивайте впредь ни моего супруга, ни любого другого омегу. Их потенциал огромен, и прятать его на кухнях, в спальнях или в гаремах недопустимо. И, пожалуйста, согласовывайте со мной все свои следующие… сюрпризы. Я могу понять плохие мысли, возникшие в голове у Шайнинг Армора в первую очередь. — Конечно, — поклонился архи-канцлер. — Любой будущий папа в первую очередь заботится о безопасности своего жеребёнка и жилища. Разрешите идти и теперь с чистым сердцем наслаждаться праздником? — Вы можете идти. — Благодарю. Желаю и Вам хорошо провести время. «Кому-то хорошо проводить время с чистым сердцем, а кому-то вязнуть в сомнениях и страхах, — нервно закусила кончик копыта Кейденс, когда за Тенженом закрылась дверь. — Реакция Эмеральд не идёт у меня из головы. Да, им страшно сойти со всего готового и начать тратить время своей жизни на обеспечение того, что раньше доставалось им по факту, но… действительно, что будет с омегами, чей талант обеспечен существованием гарема?! Я собираюсь расформировать настоящий пласт культуры и истории, одно из сердец дворца. Его не получится оставить, потому что как реализуются свободными простые омеги, если вершиной почёта для них останется сексуальное рабство у правителей Империи? Я вижу все плюсы, но как предсказать возможные страдания, которые придут вместе с ними?..». Без доклада вошла Рэрити, прервав тревожные и тяжёлые размышления. Кейденс вскинула уши и распахнула рот, рассмотрев в зеркале её наряд — закрытый пыльно-голубой костюм, соединивший сдержанный деловой стиль и знаменитую кристальную роскошь, которые приглашённая омега легко и непринуждённо примирила между собой. И, как неповторимый автограф, нотка провокационности и новаторства: костюм был брючным, что во все времена считалось неоднозначным и дерзким решением из-за трудностей в надевании и ношении. — Вау, Рэрити, — захлопала глазами Кейденс, растеряв всю напыщенную лексику, ставшую привычной для общения в стенах дворца. — Это… просто невероятно! — Спасибо, — легко хихикнула Рэрити и вытянула одну из задних ног чуть дальше назад, будто носить подобную одежду и вправду было некомфортно, но на деле лишь демонстрируя свойства очередной ткани, которую она изобрела сама, соединив текстиль и драгоценные камни. — Он ждал своего часа так много лет, что я чуть не отчаялась дожить до момента презентации, которой он достоин. К тому же, если вся слава достанется тебе и Шайнингу вместе с моими драгоценностями, чем же остаётся блистать мне? — она засмеялась, но Кейденс смогла только натянуто улыбнуться, и единорожка тут же остановилась. — Это шутка. Всё в порядке? — Да, — встрепенулась Кейденс и запоздало посмеялась. — Да, конечно. Всего лишь волнуюсь. Первая Гемманьера не только в моей жизни, но и за тысячу лет!.. — Ах, понимаю, понимаю, — закивала Рэрити и сразу рефлекторно оправила высокий воротник телекинезом за острую кромку. — Сделай глубокий вдох… Тебе не о чем волноваться. Ты лично следила за тем, чтобы всё было подготовлено идеально, и я уверена, что остальные омеги ни за что тебя не подведут. Как-никак, это их главный праздник тоже, — и она тепло улыбнулась, но последние слова спугнули только коснувшееся было Кейденс облегчение. «А я собираюсь его разрушить!» — она бегло посмотрела своему отражению в глаза, отыскивая малейшую искру безумия, свойственную Сомбре. К моменту открытия Гемманьеры аликорница всё ещё нервничала. Но, когда праздник начал набирать обороты и разгоняться, её душа будто бы просто устала это делать и переключилась на энтузиазменное наблюдение и наслаждение происходящим — тем более, что рядом всегда была Рэрити, у которой таких эмоций относительно Кристальной Империи всегда хватало с избытком. Гамма смотрела на неё и не могла не осознать, что видит себя саму, похороненную под тоннами ответственности и опасений. Не лежи на ней необходимость проводить для не оправившейся от колоссальных потрясений страны крупнейшую социальную реформу — она бы тоже с восторгом рассматривала гербы посетивших праздник знатных родов и знакомилась с возглавляющими их альфами, она бы тоже восхищалась игрой света в декорациях и залитых в честь торжества хитро изготовленной глазурью оконных стёклах, она бы тоже театрально разрывалась между дегустацией тех или иных блюд, тщетно пытаясь уловить баланс между соблюдением нормы калорий и интересом к новой кухне и заранее зная, что провалит задачу, и она бы тоже не терпела увидеть, какие украшения представят их «конкуренты». На Гемманьеру пришло много омег из простого народа. Их ювелирные коллекции блистали максимум несколькими некрупными бриллиантами в композициях из камней поскромнее. Гвозди программы, омеги на выданье из именитых династий, до последнего прятались от глаз. Тем сильнее не терпелось Рэрити представить свои изделия, ведь, даже если ювелиры Кристальной Империи окажутся — а, скорее всего, так и будет — изощрённее и искуснее, модели, с которых ни секунды не сводят глаз гости, произведут легендарный фурор. Шайнинг Армор, стремясь разорвать все ассоциации своей персоны со слабой и уязвимой омежьей репутацией, поначалу хотел гордо отказаться и от этой затеи. Он держался несгибаемо, как скала, до тех пор, пока Рэрити с хитро опечаленным видом не продемонстрировала, что именно для него «так долго мастерила». Кольчужные плетения ювелирной стаи, брутальная печатка на рог с пронзённым копьём змеем и драгоценное подобие эполетов с аналогичной героической символикой, боевые браслеты с талисманами, отсылающими к воителям бессмертных легенд… Омега, никогда не интересовавшийся побрякушками, понял, что взвоет, если упустит шанс показаться в них перед целой Империей. Сохраняя снисходительный вид, Шайнинг отбраковал якобы наименее напоминающие генеральское облачение варианты, но зато всё оставшееся натянул на себя с такой сноровкой, что Рэрити пришлось невзначай оставить рядом с единорогом напольное зеркало, чтобы он не извёлся от любопытства и нетерпения, придумывая предлог, под которым нашёл бы его и не нанёс урон своей мужественности. Ради такого случая — и потому, что это было ненадолго — Кейденс дала согласие на то, чтобы прилично утянуть выпирающий живот подходящим под украшения корсетом. Кристальная Ярмарка раскидывалась пёстрыми разномастными шатрами, часто самодельными, на половину города. Геманньера же была сосредоточена под дворцом и на небольшой площади вокруг него. Блистать на главной сцене и подиуме хватало средств далеко не каждой семье. В этом году высокие нарядные помосты и вовсе развернули на фоне свежеоткрытой статуи Спайка с Кристальным Сердцем — дракона, ставшего популярнее и культовее любой имперской знаменитости, и все были уверены, что даже принцесса Ми Аморе Каденза и принц Шайнинг Армор преклонили бы перед ним колени в знак благодарности и признательности. Это означало, что представлять украшения на омегах в свете его славы хотя бы как мемориала становилось лучшей идеей из возможных. Кристальные пони уже были разогреты и взбудоражены предстоящей демонстрацией. Пока слуги дворца подготавливали главную площадь, простонародье гуляло по улицам и забавлялось. Песнями и частушками оповещали о скором начале Гемманьеры, задорно поторапливали красавчиков-омег со сборами, когда замечали их в окнах, предлагали разнообразные самодельные украшения за мелкую монету, меняли подарки в виде домашнего вина и пирогов на утварь из богатых домов. По древней традиции большой удачей для свободной безродной омеги было наткнуться на состоятельную или знатную семью с недостаточным количеством омег или вовсе из одних альф, приглянуться кому-нибудь из них и представить их фамильные драгоценности на себе, а самые пригожие могли мечтать и о том, что их заметит смотрительница гарема или сама принцесса. Альфы не из именитых родов тоже не зевали и подыскивали себе невест и женихов покрасивее, а те уже должны были не оплошать и поразить оказавшего им знаки внимания сватающегося мастерством копытоделия, кулинарии или попросту весёлостью нрава. И никогда не забывать про лучшие украшения, непременно выставляемые напоказ в самом выгодном свете! А вечером все отправлялись на площадь под дворцом, чтобы подивиться выдумкам и умениям лучших ювелиров, узнать, какие ещё великие дома породнятся в будущем году, и обменяться своими житейскими сплетнями за расточительным и щедрым имперским угощением. Солнце зашло. Вместо него загорелись огни и прожекторы, залившие сцену и подиумы дивным светом. Толпа вокруг них зажгла и раздала по копытам палочки разноцветных искристых мейнгальских огней и свечей, а стража оперативно отобрала у какого-то шалуна сиреневую дымовую шашку, грозящую своими густыми клубами пустить поставленное организаторами освещение под откос, и зычно пригрозила другим весёлым и находчивым, чем подобные бомбочки грозят им до конца мероприятия. В условленный час заиграла ритмичная ненавязчивая музыка, и показ начался. Первым выходил верховный альфа, называл свой дом и чем тот славится, затем приглашал незанятых омег семьи, увешанных украшениями, от которых захватывало дух. Они шагали по раскинутым рукавами от сцены подиумам с изящно поднятой головой и блистательной улыбкой, демонстрируя все нюансы тонкой работы и дизайнерских изысков, ослепляя самых близких к сцене зрителей блеском бесценных камней, и восхищённые возгласы и аханье сопровождали каждый их разворот, когда они останавливались на самом краю, чтобы дать несколько секунд на пристальное созерцание ювелирных достижений. Демонстрировали и древние фамильные изделия, и приобретённые на закрытых аукционах эксклюзивы, и подарки друзей или родственников, и творения семейных мастеров золотых дел. (А столетиями назад омеги красовались и в отмытых от крови ожерельях, серьгах и браслетах, добытых из вражеских земель или особняков, как трофеи.) После этого они возвращались на сцену, вновь оставались там в неподвижности некоторое время и уходили за кулисы, когда альфа называл их имя и тем самым завершал представление, а дальше выходила следующая омега или следующий дом. Чем больше у дома было омег, а чем больше у омег было драгоценностей — тем выше он возносился и на большее число почестей и привилегий мог рассчитывать в будущем. Когда без объявления альфой на край сцены вышла незнакомая омега без кристального блеска по телу и без единого броского колечка, но в невиданном, хоть и красивом, костюме, по толпе прошла неравномерная волна сдавленных удивлённых восклицаний и цепочка иронично-недоумевающих переглядываний. Рэрити лишь широко ухмыльнулась на эту реакцию, и усиленным заклинанием спрятавшегося в неприметной будке суфлёра придворного мага голосом объявила: — Великие кристальные пони, жители и подданные Кристальной Империи! Я — Рэрити рода Белль из Эквестрии, одна из близких подруг Спайка, избавившего вас от тирании короля Сомбры и принесшего победу принцессе Ми Аморе Кадензе и принцу Шайнинг Армору! Не успела она договорить, как толпа взорвалась восторженным улюлюканьем, свистом, топотом копыт и кричалками во славу дракончика. Одно его имя сработало безотказно и если не растопило ледяную стенку между пришлой омегой и местным альфьим обществом, то вбило в неё клинышек. Рэрити улыбнулась дружелюбнее, прикрыв глаза и пройдя по краю сцены, как канатоходец: — Знаю, что вы были удивлены, увидев меня, когда следующий верховный альфа должен был занять это место и восславить свой род. Но мы с принцем и принцессой захотели, чтобы сегодняшняя Гемманьера запомнилась вам надолго, чтобы о ней рассказывали и говорили ещё долгое время, чтобы первый год возвращения законной власти оказался отмечен чем-то по-настоящему особенным, чем-то, чего Кристальная Империя ещё никогда не видела! Итак, под ваши оглушительные аплодисменты, встречайте…! Больше позабавленная уверенностью и в принципе присутствием омеги как одной из ведущих на Гемманьере, толпа выполнила её требование. Рэрити ушла в тень, задорно покачивая большими тугими локонами хвоста. «Они сейчас просто скончаются», — зажмурилась в предвкушении единорожка, когда Кейденс и Шайнинг с похожими чувствами выскользнули из тайников среди складок занавеса и продефилировали мимо неё на сцену. И пусть даже дикий, громкий до расщепления вопль имперцев ударил по ушам в положенную секунду, Рэрити догадалась, что кричит от экстаза, ужаса или шока при виде своих правителей в роли омег ровно половина собравшихся. Вторая же молчит, замерев в шоке и наверняка наделав своими нижними челюстями вмятин в кристальной дороге у копыт. Перформанс удался. — Тем самым мы хотели наглядно продемонстрировать, что в остальной части мира то, что вы увидели, давно является нормой, — услышала омега доброжелательный голос Кейденс. — За минувшую тысячу лет пони прошли большой путь от ущемления прав омег до практически полного равноправия. Омеги свободно поступают в высшие учебные заведения и получают там образование, а затем становятся ценными специалистами и кое-где понемногу начинают превосходить альф, обретая от них независимость! Собравшийся под помостами народ встретил новость с умеренным удивлением и без негатива. Эти пони не располагали богатствами и землями, требовавшими архаической строгой иерархии и набора неписаных правил, чтобы сохранять мир между собой и внутри семьи. Омеги без хвоста родословной за спиной и так не знали особых ограничений — по крайней мере, тех, с которыми могли бы сталкиваться каждодневно. Поэтому Рэрити, чутко подёргав ушами на обрывки разрозненных оживлённых обсуждений из-под сцены, обернулась к оставшимся за кулисами знатных омег с владычествующим альфьим сопровождением. Они выглядели возмущёнными и, хотя слов было не разобрать, судя по взглядам исподлобья, тихо роптали между собой. Рэрити хотела всмотреться внимательнее в глаза омег, разобрать, сколько искренности в их недовольстве и не мелькнёт ли искра надежды, но тут принцесса продолжила: — Сегодня незамужние и неженатые омеги обрели шансы создать с кем-нибудь семью. Это знаменательный день для нашего общества и, я надеюсь, счастливый для них самих… — «Надеюсь»? — фыркнула какая-то кобылка вблизи Рэрити. — Как принцесса может в этом сомневаться? Она смеётся над нами? — Однако… согласно моему указу… уже с завтрашнего дня… — медленно выговаривала Кейденс, охватывая взглядом толпу и борясь с желанием начать кусать губы. «Вы повелите запретить всё это? Запретить нас?».

«Они не всегда могут сходу верно оценить, сколько силы требуется приложить к той или иной ситуации, а века сдерживания этой силы заставили уже нас, альф, утратить представление о том, сколько их у неё на самом деле и какие разрушения она может повлечь с необдуманным её высвобождением».

«Я хотел перерезать ему глотку, но в темноте сложно ориентироваться».

Шайнинг недоумённо посмотрел на замявшуюся вдруг у края сцены жену и уже открыл рот, чтобы продолжить за неё, но она торопливо выкрикнула, не давая ему это сделать: — П-получение высшего образования для каждой омеги станет обязательным! Потому что… — протянула она растерянно, словно сама себя выбила из колеи, — эм, потому что домашнее образование не позволяет пони реализовать себя в полной мере. Традиционное и религиозное образование и воспитание, стоящее в нём во главе угла, а также огромное количество часов литературы, пения, танцев и игры на музыкальных инструментах не может ликвидировать тотальную безграмотность омег, существующую в праве, финансах, прикладных и точных науках. Имперские омеги подадут всем личный пример, отправятся учиться первыми и станут нашей гордостью. — Её Высочество сошла с ума?! — зашипели вокруг Рэрити. Она была озадачена не этими голосами, а тем, насколько шокированным выглядит рядом с Кейденс Шайнинг Армор. Омега всё больше утрачивала понимание происходящего. — Зачем нам тратить время на овладение тем, за что ответственны альфы?! — Потому что Кристальная Империя должна в короткие сроки покрыть отставание от современного мира, — завершила аликорница твёрже и торжественнее, — пока он не оставил нас позади ещё дальше. И для этого ей нужны все светлые головы и каждая пара рабочих копыт! Без этого, а не без продолжения древних династий, у неё не будет будущего. Новым указом я объявляю, что ни один жеребёнок, появившийся у омеги без диплома об образовании, не будет считаться законнорождённым и не унаследует ни землю, ни ценности, ни фамилию! Простонародье одобрительно взвыло. Оно больше повиновалось вшитому в генетический код завистливому злорадству по отношению к богачам, которых в кои-то веки и хоть как-нибудь заставили работать, а не только лишь почивать на лаврах и кушать с блюдечка с кристальной каёмочкой. В рядах аристократов же начался кошмар. Рэрити прижала уши и быстро убралась с поля зрения, пока кому-нибудь из них не пришла в голову яркая идея выместить злобу именно на ней, ибо Кейденс и Шайнинг Армор предусмотрительно сошли по боковой лестнице с одного из подиумов, а не сунулись обратно за кулисы в самое пекло. Рэрити, заметив, как одиноко опускается на кристальную дорожку быстро расстёгнутый и скинутый корсет для беременных, разгадала направление их бегства и ринулась следом. Драг Эмбитт проводил её торжествующим взглядом. Пусть бежит. Она и не должна была становиться мишенью сегодня. — Произошедшее немыслимо, — членораздельно провозгласил он, возвысив свой голос над толпой возмущённых аристократов. Те плавно прервали обмен критическими репликами и посмотрели на вице-канцлера с почтением, одобрением и надеждой. — Это похоже на помешательство принцессы Ми Аморе Кадензы и то, что нас ждут очередные века с очередной безумной правительницей. Но я готов поставить что угодно на то, что к подобным еретическим идеям нашу принцессу толкнул не кто иной, как её о-муж-эквестриец.

***

— …Кейденс, какого Дискорда? — разорялся Шайнинг Армор на бегу практически в отчаянии. — Что на тебя нашло? Мы договаривались просто освободить всех омег и разрешить им аннулировать сегодняшние помолвки, если они их не хотят! — В самый последний момент я поняла, что это будет бесполезно, — раскаиваясь, ответила гамма. — Ладно, допустим, а почему мы бежим, как будто совершили теракт и всех взорвали?! — прорычал единорог, и они синхронно затормозили. Их занесло на усердно отшлифованной кристальной дорожке. Шайнинг и Кейденс проскользили ещё немного вперёд, удобно развернувшись полубоком к покинутой Гемманьере. Там начиналась какая-то суматоха, но было уже не до неё. — С каких рогов это будет бесполезно? — потребовал Шайнинг, скалясь. — Просто представь, — примирительно выставила крылья Кейденс. — Мы действительно издаём тот самый указ, который готовили, и одним махом совершаем задуманное. И что? Ты правда веришь, что все сразу сделают так, как мы сказали? Омеги побоятся нас послушаться, потому что мы, хоть и с коронами на голове, где-то очень далеко и высоко от них. А семья, которая уже договорилась с другой семьёй, всё организовала и совершила разнообразные сопутствующие обмены, на расстоянии вытянутого копыта, которое ударит их прямо по лицу за предательство и дерзость. И у них не будет ничего в самосознании, что помогло бы защититься от этого. Мы не можем… — Кейденс! Шайнинг! — запыхавшись, догнала их Рэрити и, предприняв попытку затормозить, тоже пролетела мимо по натёртой до блеска дорожке. — О-о-ох! Вот так, стоп, — перебрала она копытами, наконец остановившись, и шагом подобралась ближе к друзьям. — Что это было? — Кейденс без предупреждения изменила нашу шоу-программу, — недовольно резюмировал Шайнинг, фыркнув через презрительно дёрнувшийся уголок рта и возведя взгляд к ночному небу над защитным куполом. — И теперь вместо того, чтобы дать омегам все необходимые права и свободы как можно быстрее, дело растянется на годы! — Но, дорогой, омеги и так выбивали себе необходимые права и свободы годами, — удивлённо похлопала глазами единорожка. — И у наших омег, в отличие от здешних, не было принцессы, которая ставила их эмансипацию одной из основных государственных программ. — Но, если бы принцесса Селестия её так и поставила, — бушевал Шайнинг Армор, — она бы точно не стала сбегать прочь, как будто боится посмотреть в глаза тем, кому должна приказывать!

«Они не привыкли к власти».

— Во имя твоей тётушки, — саркастично усмехнулся омега, — Кейденс, так никто не правит. Ты едва ли не извинялась перед альфами, ворвавшимися в наши покои, хотя могла бы убить их на месте! «Откуда в тебе столько кровожадности и жестокости?!» — ужаснулась аликорница, но она не могла сказать это вслух. Не когда Шайнинг, скорее всего, сам не может владеть собой из-за гормонов. И не когда именно он — её истинный омега. — Это принцесса Селестия сказала так сделать, — глухо произнесла Кейденс вместо этого, опустив голову. — Чего? — не поверил единорог. — Она ответила на то моё письмо, — пожала плечами гамма. — Сказала, что с радостью приняла бы каждую из имперских омег как новых эквестрийцев, но это невозможно, потому что, в отличие от Империи, Эквестрия не обеспечивает омег альфами-покровителями. Они должны заботиться о себе сами, как любые дееспособные пони. Выслать имперских омег в страну с такой политикой — не гуманнее, чем заточить их здесь в подземелья. — Но мы с тобой разработали… — упрямо возразил Шайнинг, и Кейденс с тяжёлым вздохом нежно скрестила с ним рога, останавливая его. — Мы создали социальный запрос. Если кто-то из омег захочет ускорить процесс — он будет знать, что может обратиться к нам за помощью и защитой. Нам некуда торопиться, Шайнинг. И им тоже. — Да, наверное, — разочарованно ответил единорог, отступая на шаг и поворачиваясь, чтобы уйти обратно во дворец. — Раз принцесса Селестия так приказала… Только это тебе некуда торопиться. А мне хотелось бы успеть дожить до того, как мы осуществим наш проект и разделим победу. «Ты хочешь пойти самым коротким, самым опасным и самым ненадёжным путём! — мысленно вопила ему вслед аликорница, всё же закусив нижнюю губу чуть заострившимися клыками. — И не хочешь слушать меня, когда я говорю тебе об этом, останавливаясь в шаге от того, чтобы обвинить в том, что я неискренне желаю омегам самостоятельности! Ты воспринимаешь наше начинание как битву, и это действительно битва — важная битва, праведная битва, но ты отсекаешь самому себе путь к правильному решению рвами, вырытыми для совсем других битв, которые к данной, конкретной, не имеют никакого отношения!». — Кейденс? — прозвучал в тишине после растаявших шагов Шайнинга обеспокоенный голос Рэрити. — Что-то не в порядке? — Да, — слабо ответила Кейденс. — Если быть краткой, я только что налгала своему истинному.