Hana no Miti

Он слишком долго смотрел на друга, вглядываясь в каждую мелочь, будь то задумчивый взгляд или легкая полуулыбка. Баки даже не заметил, как в его душе расцвел первый цветок. Обычная неприметная незабудка, символ истинной любви, безграничной и преданной. Но ему она казалась запретной, неправильной, удушающей. Поначалу было легко сдерживать хрипы, когда Стив сидел рядом с ним у костра после очередной миссии, весело рассказывая очередную историю или обсуждая план на завтрашнюю операцию. Но перед сном Баки чувствовал, как мучительно больно прорастают стебли, стараясь показать всему миру его чувства. Романтично убегать в ночь как можно дальше, чтобы снова и снова исходиться в кашле, смывая кровь и маленькие бутоны почти распустившихся цветов. Наутро Баки улыбался, шутя направо и налево, пытаясь прирасти к маске «нормально» и «все хорошо», молясь, лишь бы ни один цветок не проник сквозь нее. Но… Время бежит слишком быстро, а его молчание лишь сильнее душило изнутри, прорастая новыми ветвистыми стеблями. Стив видел, что с другом что-то не так, но подходить близко боялся. Теперь боялся. Ведь каждый вздох с трудом давался Капитану. Жёлтые цветы разрушительной болезни дали всходы в его сердце. Нет-нет-нет. Неправильно. Он же его лучший друг, который с самого детства был самым надёжным щитом. Теперь же он загибается в отвратительном кашле, выплёвывая лепестки и проклиная себя за это. И будет молчать, тихо всхлипывая в палатке от боли, пронзающей тело насквозь. Стив лучше положит себя на алтарь, лишь бы друг никогда не посмотрел на него зимним холодом. А цветы, распустившиеся в его сердце, слишком прекрасны, чтобы их вытравливать. *** Весь отряд заметил, что между этими двумя произошло что-то неладное. Друзья не разлей вода стали обходить друг друга дальней дорогой, даже на миссиях стараясь взаимодействовать как можно меньше. Не выдержав количества сплетен, Баки взял лист бумаги и ручку, чтобы одним росчерком убить двух зайцев. Боль в груди от строчки к строчке резала все сильнее, но рапорт о переводе всё же лег на стол командующего. А уже вечером рычащий грузовик унес его по петляющим ухабам на передовую. Шаг в пропасть сделан. *** Зима царственно укрывала землю одеялом из пушистого снега, заметая уродливые рвы от бомб и пропитанную кровью землю. Природа брала своё, залечивая урон от тех, кто даже и не смотрел вокруг. Война продолжалась, но в воздухе уже чувствовалась надежда, что скоро весь этот ужас закончится, и поседевшие парни вернутся домой. Группа устало расположилась у костра, солдаты громко рассказывали друг другу какие-то байки, но один из них сидел в стороне и автоматическим движением разбирал оружие. Его прислали в помощь как лучшего стрелка, и он, правда, очень помог, но с другими не общался, держался особняком и вечно куда-то пропадал среди ночи. После сотой попытки разговорить угрюмого стрелка, бойцы бросили эту идею. Не хочет — не надо. От прежнего веселого и жизнерадостного Баки не осталось и следа. Утром миссия, ночью кошмары. Он не смог вытравить из сердца эти глупые чувства и убегать дальше тоже не смог. Сила превратилась в слабость, будущее стало неизвестностью. И маленькие бутончики на руках стали распускаться непозволительно голубым цветом. *** Сон бойцов прервал оглушительный вой сирены. Свист пуль, гомон людей. В суматохе кто-то отдавал противоречивые приказы, гул усиливался. Баки быстро выбежал из палатки, схватив автомат, и попытался понять, что произошло. Фашисты неожиданно контратаковали их лагерь, сминая за счет неожиданности попытки сопротивления. Промёрзшая земля снова окрасилась в алый. — Отступаем! Сообщите командованию! Развернуть орудия! С огромным трудом группе удавалось оказывать сопротивление. — Подмогу! Сообщите им наши координаты! И тут Баки увидел, что на касках у этих немцев была далеко не свастика… Гидра. Значит их положение еще хуже, чем все представляли. Первый синеватый луч прорезал ночную тьму. Действия разворачивались как в плохом театре, быстро, суматошно. Кто-то бежал, командиры собирали остатки. И когда началась стрельба со спины, оставалось только молиться, что их не окружили. — Это они! Я вижу Капитана! Мы спасены! Атакуя, они смогли заставить немцев отступить в лес. Погоня продолжалась. Баки и сам не заметил, как оторвался от группы и самостоятельно преследовал группу из трех последователей Гидры. Выстрел. Уже двоих. Новое сверхоружие било беспощадно, но главным и решающим минусом была прочность. Еще один выстрел. Остался всего один. В глазах резко потемнело. Дыхание перехватило, и из горла вырвался удушливый хрип. Только не сейчас. Перезарядка. Выстрел. Промах. Перезарядка. Выстрел. Осечка. Баки тяжело повалился на землю, коленями оставляя борозды на снегу. Пошатываясь, Баки все же смог встать. И с каждым шагом оставляя за собой кровавые цветы, он шел вперед. За деревьями Баки увидел заледеневшее озеро. Он помнил его на карте, и оно было намного севернее их лагеря. Сил не осталось. — Видимо, я никогда не смогу научить тебя танцевать, Стив — замёршими губами прошептал Баки, падая навзничь. Автомат выпал из рук. Кислород с трудом пробивался через сплетения в горле. Цветы распускались слишком быстро. Стив подойдет к нему, тихо ступая по следу из незабудок, таких же небесных, как его глаза. Чистая любовь, нежная. Она не угаснет, даже в последнем вздохе, задушенным этими прекрасными цветами. Ведь он расцвел в нем золотом вечерней примулы. Цветами, что заставляют бежать вперед, не замечая никаких преград. И он успел в последнем выдохе прокричать самые заветные слова для них «я люблю тебя». « — Надеюсь, Стив, ты успеешь ко мне, заберешь ту боль расцветающей души. — Я всегда буду с тобой, моя примула — цветок вечной любви, Джеймс Бьюкенен Барнс. Баки…»