От неё не осталось ничего, кроме прекрасных больших глаз, на которые больно было смотреть, потому что, будь они меньше, в них, пожалуй, не могло бы уместиться столько печали. Гюго
Прохлада раннего утра сегодня отрезвляла как никогда. Голова, гудевшая от нескольких ночей, проведённых в слёзах и стенаниях, сперва напряглась до предела, но уже вскоре боль начала отступать. Едва-едва моросящий дождик окроплял лицо, но посетитель одинокой могилы и не думал укрываться от неприятных природных осадков — ему было просто не до этого. В его руках была корзинка, наполненная лучшими цветами, которые только могла предложить столица. Неизвестный присел рядом с могильной плитой и протянул руку, скованную кожаной перчаткой, чтобы собрать уже повядшие букеты и сменить их на новые. Стянув за длинные стебли белые розы, он обнажил-таки не длинную, но и не короткую надпись, после чего не удержал себя от мимолётного порыва провести по ней пальцами.Эрвин Смит X817 — X850 Возлюбленный муж, отец и друг
***
Две недели назад — Сделай это, Микаса, — девочка подошла ближе и. опустившись на коленки, присела около разведчицы, заглядывая своими пустыми глазами в её. — Избавь нас от этой боли. Отпусти эту жизнь и обрети, наконец, покой. Разве мы не заслужили его? Разве ты не устала? — Да… устала… — тихо сказал девушка уже вслух. — Микаса не хочет двигаться вперёд. Она уже… ничего не хочет, — она сжала рукоять клинка и подтянула его ближе к себе. — Микаса устала жить. Лучше бы ей… — медленно развернув рукоять так, чтобы остриё упиралось ей в живот, она чуть оттянула руки, чтобы с размаху засадить его в себя, — дали сгнить… в той камере… — МИКАСА, НЕТ!!! Воздух сотряс еле слышный звук разрезания человеческой плоти, и на крышу злосчастного дома, где развернулась целая трагедия в лучших традициях Шекспира, упали первые капли крови и потекли к краю по потрескавшемуся шиферу. Микаса готовила себя к резкой боли. К тому, что вскроет себя самолично этим обломком клинка, оборвёт свою бессмысленную жизнь, всем вокруг доставляющую неприятности, и перестанет, наконец, страдать под гнётом этого жестокого мира. Она не думала в этот момент ни о брате, ни о выживших друзьях, ни о человечестве, которому посвятила жизнь. Мысль лишь об одном человеке посетила её сознание. Леви… наверняка ему будет больно. Но без неё ему будет лучше. Намного лучше. Слишком эгоистично заставлять его и дальше иметь связь с больной и неуравновешенной собой. Он не заслуживает такой жизни. А она может рассчитывать лишь на быструю смерть. Микаса готова была поклясться, что слышала и даже чувствовала, как клинок упёрся: вошёл во что-то и прорезал это. Но она не ощутила ни капли боли — лишь напряжение от того, что она продолжает пытаться вогнать в себя лезвие, но ей что-то мешает. Спустя несколько секунд она слышит судорожный женский вздох за спиной и хриплый голос откуда-то сверху. — Дура. Чёртово отродье. Скорее от испуга, чем в порыве эмоций, Микаса раскрыла глаза. Первое, что она увидела — мужские все в ссадинах и небольших ожогах руки сжимают обломок лезвия клинка её УПМ. Алая кровь обильной струёй лилась из сжатых ладоней — догадка о том, что они разрезаны до кости, вмиг отрезвила Аккерман. Она подняла глаза туда, где на месте растворившейся в воздухе, словно сахарная вата, девочки находился мужчина, без раздражения, но с болью во взгляде, смотрящий на неё всё это время. — Леви… — еле слышный шёпот. Побелевшие губы задрожали. Руки выпустили гарду — со звоном клинок упал на крышу и заскользил в свежей крови капитана. Микаса боялась только взглянуть на уродливые рубцы, оставленные её безрассудством в его ладонях; высохшие слёзы вновь потекли из её глаз. — Как ты могла?.. — разочарование в его голосе полоснуло арапником по сердцу. Дыхание вновь сбилось в преддверии истерики, Микаса зажмурила глаза, от чего особенно крупные скопления солёной влаги собрались в капли и упали прямо на окровавленные руки мужчины, безвольно лежавшие сейчас на её коленях. — Идиотка… — Леви… — чуть громче зазвучал девичий голос и сорвался на последней букве в обречённости. Осознавать правоту нелестных слов капитана было не так болезненно, как слышать их сказанными таким тоном. Словно своими действиями она раз и навсегда убила в нём надежду. Любую надежду. Особенно надежду на исполнение той выдуманной за несколько минут, но такой сладостной и желанной мечты. Ривай молчал. Не хотелось ничего говорить. Благо молчали и остальные свидетели неудавшейся попытки суицида в исполнении совсем юной, но уже так сильно побитой судьбой и жизнью мисс Аккерман. Сейчас он мог лишь воздавать хвалу всем небесам и богам, за то, что успел, успел-таки спасти эту дуру от того, что он смело бы назвал их общим концом. Разрезанные ладони и шрамы на них в перспективе — лишь малая доля того, чем бы он мог заплатить за её жизнь. Он корил себя за все резкие слова и поступки, приведшие к такому исходу, за то, что не уследил за девушкой, дал возможность её демонам захватить её разум и заставить её бороться с самой собой за право просыпаться по утрам. Нет. Больше такого он не допустит. Однако пока жизни Микасы ничего не угрожает, включая и её саму, надо решить, чью гаснущую, как свечка без доступа к кислороду, жизнь он спасёт здесь и сейчас. Или будет уже слишком поздно. Когда он уже собирался вставать, Микаса вдруг резко схватила его левую руку и притянула к своему опухшему покрасневшему зарёванному лицу, прижимаясь щекой к его ладони. Она всё плакала, пачкаясь в его крови, но Леви был просто не вправе тянуть больше и постараться успокоить её — дольше тянуть нельзя. Армин или Эрвин, иначе сейчас умрут оба. — Все. Быстро. Уходите отсюда! Сейчас я сделаю инъекцию Эрвину! Леви поднялся на ноги — скользя в собственной крови, ладонь легко освободилась из слабоватого захвата сразу двух рук Микасы, меча их и её лицо разводами алой вязкой жидкости. Движения были дёрганными из-за спешки мужчины, но Аккерман восприняла это как невербальный знак того, что она опротивела ему. Желание умертвить саму себя, с которым Микаса успешно боролась всё эти месяцы и которое взяло над ней вверх всего лишь на краткий миг, вновь начало активную борьбу со здравомыслием и жаждой жизни. — Ханджи, забери её, — донёсся до неё голос, но Микаса больше не разбирала чей он и с какой интонацией сказан. Руки, ещё мгновение назад сжимающие горячие мужские ладони, упали по обе стороны от бёдер, подобно тряпичным, а голова опустилась на грудь. Без посторонней помощи она и пальцем пошевелить сейчас не могла, поэтому заботливые женские руки, обхватившие её за плечи и потянувшие с силой вверх, пришлись как никогда кстати. — Пойдём, Микаса… — Зое покрепче обхватила талию девушки и, нажав на нужные рычаги, выпустила крюки УПМ в соседнее здание. Вслед за майором крышу дома покинули и остальные выжившие разведчики, оставляя там только бессознательного Бертольда, двоих полуживых блондинов, Леви с сывороткой и Кару, всё ещё не отходящую от мужа. Ривай подошёл к чете Смитов, подтащив к ним Гувера, пар от которого шёл всё обильнее и обильнее. Он присел по правую сторону от Эрвина, напротив Кары, и, закатав ему рукав, поднёс иглу заправленного спинномозговой жидкостью титана шприца к ней. Женщина рядом молчала, со смешанными чувствами на лице наблюдая за неуверенными и медленными действиями Аккермана, пока вдруг не заговорила: — Флок прав, Леви. Может, этому человечеству нужны вовсе не Богини, а сам Дьявол? Все они… так мечтали, чтобы Эрвин стал им. И теперь мы пытаемся вернуть его в Ад... Разве его мятежной душе не пора успокоиться?.. — Кара… — Ривай болезненно осознавал правоту миссис Смит. Женщина не желала видеть страдания мужа, живущего лишь одной мечтой — доказать теорию отца, и прикрывающего её подвигами «Во имя человечества». Если сейчас же они не дадут ему упокоиться с миром, это человечество вовек его не отпустит. — Ты уверенна? — Прости меня, Леви… — она вытерла скатившуюся по щеке первую слезу, пытаясь стоически сдержать целый водопад на подходе к глазам. — Это я виновата. Во всём. Я так сильно… так сильно хотела стать его мечтой. Чтобы грёзы о подвале мальчика Йегера стали ничем для него… хотя бы в сравнении со мной. Чтобы по ночам ему снилась не неведомая, но желанная «правда о мире», а наше будущее — дети, внуки, семейный уют и спокойствие. Чтобы мы могли бы… хоть когда-нибудь… просто надеяться на то, что этот ад на земле закончится. Её голос сорвался. Кара не жмурила глаза от душившей её душевной боли — она не хотела упустить, возможно, последние минуты жизни своего возлюбленного каждой клеточкой тела мужа и жадно всматривалась в бесконечную голубизну его приоткрытых и невероятно пустых глаз. — Но я не смогла… — уже совсем еле слышно говорила она, — не смогла стать для него всем миром. Не смогла удержать его возле себя, не смогла помешать ему отправиться в эту чёртову экспедицию. И вот она моя расплата... — Винишь себя из-за безрассудства этого идиота? — холодно озвучил свои мысли Ривай. — Не надо. Это тебя сломает, Кара Смит. А ты сильная женщина. Сильнее многих, кого я знал. Не дай смерти своего демона загубить себя внутри, — он убрал иглу от холодеющей руки командора и, аккуратно уложив ту на шифер, накрыл ладонью, стиснутой кровавой коркой, плечо подруги. — Если такого твоё желания, я… исполню его.— Отрекись от всего, от своей мечты, и скачи прямо в ад! — Все они просто-напросто сбрендили — иначе бы не продолжали.
Кара не подняла на него взгляд. Лишь кивнула, от чего так мастерски удерживаемые слёзы в зелёных глазах сорвались-таки с ресниц и тонкими ручьями потекли к её подбородку. Ривай молча встал и подошёл к обугленному телу еле дышащего мальчишки Арлерта. — Кара… — сдавленный мужской хрип, еле заметное дрожание век, лишь на несколько долгих, и в тоже время чертовски коротких мгновений осмысленный взгляд, а затем ещё более неразличимые слова: — Спасибо… любовь… моя… — Моя любовь, — тихо прошептала она в ответ и, склоняясь над мужем, тем самым кропя его щёки слезами, накрыла его губы своими в последнем поцелуе, сжигающем часть её сердца и души. Эрвин чуть приподнимает подбородок, приминает алую кожу супруги в ответе и… выдыхает последний воздух из лёгких в её уста.***
Настоящее время Кара встала с колен и выпрямилась. Приходить на могилу Эрвина каждый раз было всё легче и легче, но она пока плохо замечала эту разницу. Может потому, что она была незначительной. А может потому, что пылающая любовь к этому человеку, зародившаяся ещё в далёкие времена, когда они оба поступили в кадетский корпус, не стихала, даже спустя более десятка лет. Кара и Эрвин учились в разных подразделениях кадетского училища и познакомились на их общих сборах, проводимых перед самым выпуском, только в 832 году. Северные и южные новобранцы не особо ладили друг с другом (как и всегда), но только не эти двое. Неопытная Кара увлеклась историями Смита и даже не заметила, как за считанные дни полюбила его. Но сам парень в то время уже имел интерес к другой персоне по имени Мари, поэтому, несмотря на тайные нежные ожидания со стороны кадетки, им пришлось остаться и, впоследствии, расстаться друзьями. Разочаровавшись в собственной сентиментальности и мужчинах, Златослава Каролина (сокращённо Кара) Лебедева, наплевав на обещание самой себе пойти в Легион разведки, поступила в Военную полицию с другом Смита Найлом Доком и Габриэлем Орвудским, с которым вместе обучалась в Северном подразделении, тем самым разрушив только что зародившуюся дружбу с Эрвином. Девушка быстро дослужилась до майора, после чего за особые заслуги её перевели в Центральный отдел Военной полиции, где она попала под командование всем известного Кенни Аккермана. Мужчина не долго думал и быстро развил потенциал шпионки в ней, заставив делать немыслимые вещи в угоду истинному королю стен — Ури Рейссу. Но со смертью последнего искренность в действиях Кенни пропала, как и желание Златославы служить в Военной полиции. Взяв перерыв в работе на полгода, она отправилась на малую родину в Орвуд, где ей предстояло через месяц похоронить захворавшую мать. С отцом, давшим ей нелюбимое имя, из-за чего она представлялась именем от матери, Кара не общалась несколько лет из-за расхождений во взглядах и убеждениях. Тот был довольно богатым, известным и почитаемым человеком в высших кругах, а соответствовать ожиданиям других людей от дочки такой личности Кара не хотела и не собиралась. Но общая трагедия вновь наладила между ними контакт. Когда она объявила отцу своё решении о переводе в Разведывательный корпус, тот даже не стал препятствовать дочери, лишь только благословил её и пожелал удачи. В итоге, распрощавшись с «учителем», в роли которого несколько лет выступал Потрошитель, не особо удерживающим её в Центральном отделе Военной полиции, спустя десять лет службы при короле уже будучи зрелой женщиной, так и не изменившей в своём сердце первой любви, Кара Лебедева вступила в ряды легионеров, где сразу же попала в отряд Эрвина. К тому времени он уже успел отпустить Мари и имел несколько бурных романов с гражданским дамами из столицы и даже некоторыми разведчицами, и встретил давнюю подругу очень радушно. Словно позабыв о расставании и прежних не оглашённых обидах, они начали проводить много времени вместе, их отношения развивались быстро и бурно, пока в момент, когда Эрвин поцеловал Кару под омелой в ближайшее Рождество, не достигли своего апогея. А дальше уже и не сбавляли темпа. В год, когда в разведку завербовали Леви и его друзей и когда произошла та самая экспедиция, на которой погибли Фарлан и Изабель, они уже были обручены. На следующей вылазке за стены девушка попала в пасть титану и была насилу вытащена Риваем, вскрывшим пасть гиганта и, по неопытности, — живот разведчицы. Тогда-то Эрвин и заставил девушку покинуть Легион и стать просто Карой Смит — хозяйкой домашнего очага и женой нового главнокомандующего Разведывательного корпуса. Вопреки неутешительным прогнозам врачей, уже через год Кара «посодействовала» рождению очередного гениального блондинчика, в котором души не чаяли как родители с дедушкой, так и все, кто был знаком с малышом. Леви и Ханджи, к слову, тоже в тот год стали родителями, правда, крёстными, несмотря на ярые попытки протеста со стороны первого. На пять лет Кара стала самой счастливой женщиной на свете.***
На неприметном ельнике в пределах стены Сина, в небольшом лесочке стоял вот уже шесть лет добротный крепкий домик. Его стены были сколочены из лучших дубовых досок, одно только крыльцо вызывало зависть у редких любопытных глаз мимо проходящих людей. Резные ставни окон были расписаны лёгкой рукой его хозяйки, а начавшие подгнивать доски заменены истинно мужской рукой хозяина. Уже более двух месяца этот дом пустует. Жители деревеньки за леском, заходящие сюда иногда, дабы проведать вечно остающуюся одну милую приветливую женщину, которая терпеливо ждёт мужа иной раз неделями, и даже месяцами, с недавних пор заметили средь деревьев, недалеко от жилища, ограждённую коваными заборчиком могилу. Откуда она здесь взялась, кто её поставил и когда успел — оставалось загадкой. Но сей мемориал был выполнен весьма добросовестно, начиная от заборчика и заканчивая могильной плитой, чьё подножие всегда было устлано свежими цветами. Никто не решался подойти и отодвинуть их, дабы прочитать имя умершего, предпочитая и вовсе не подходить к этому месту, отчего-то всегда залитому солнечным светом. Всегда, но не сегодня. — Как ты? — Леви почти обеспокоенно осмотрел исхудавшую за последние несколько недель подругу. Губы Кары в который раз искривились в фальшивой улыбке, после чего она благодарно посмотрела на капитана. — Всё в порядке, Ривай. Прекрати меня каждый раз об этом спрашивать, — вздохнула она с обречением. Леви не стал отвечать. Он поставил чашку с уже остывшим чаем на стол и посмотрел в окно. Дождь всё усиливался, стало ясно, что в столицу они сегодня уже не попадут, ведь дороги развезло так, что даже колоссальный титан увяз бы по щиколотку. Эту ночь придётся провести здесь, а значит аудиенцию с королевой вновь надо будет перенести. Капитан от мрачных мыслей вздохнул и нахмурился. — Что с ней? — не озвучивая имени, спросил он у собеседницы, прекрасно понимая, что Кара сообразит, кого он имел в виду. Не изменив унылого выражения лица, женщина ответила: — Когда я уезжала, её ещё не привезли в поместье. Не знаю, что с ней, но ей точно страшно. Её надо поскорее вытаскивать из этой выгребной ямы. Леви снова ничего не ответил. Потому что он и сам знал это. Знал и понимал, поэтому и попросил аудиенции у Хистории на завтра в надежде, что королева этой чёртовой страны подскажет ему, как спасти из задницы задницу мисс Аккерман. После того, как Флок чуть ли не на все три стены озвучил инцидент, произошедший в Шиганшине после битвы, куча солдат сразу же повязали Микасу. Суд уже признал её неспособной дальше продолжать вести военный образ жизни, а значит в скором времени состоится новое заседание, на котором будет решаться, как поступить с больной. Это замкнутый круг, они словно вернулись в начало. Вся эта ситуация просто вымораживала капитана, а больше всего то, что по решению правительства до начала суда Микаса будет находится в поместье герцога Габриэля, в котором также остановилась на время Кара и её сын. — Вокруг одни идиоты, — подытожил капитан. Кара хмыкнула — именно этих слов она и ожидала от этого человека. — Нам стоит отдохнуть. Утро вечера мудренее. Я уверена, что Хистория нашла выход из этой ситуации. Нам стоит положиться на неё. — Да… наверное… — Ривай прикрыл глаза в знак «усталого» согласия с вдовой Смит. Утро вечера мудренее. Завтра всё решится. А пока надо отдохнуть.