-18-
Разве ты ещё не понял? Ты поступаешь так, как поступаешь, потому что ты — маньяк, свихнувшийся на убийствах…
Клайд Брукман
Ещё минуту, другую, в кромешной темноте и молчании он пытался найти только одно — силуэт Скалли рядом с Девисом. Всматриваясь и насильно заставляя своё зрение привыкать к новому освещению, взглядом Фокс проследил падающий из окна бледный свет ночи. И в месте, где тот заканчивался, он едва ли разглядел силуэт женщины. А из темноты со стороны двери увидел другой — более высокий и тёмный. Незваный гость держал оружие на прицеле на вытянутой руке и медленно двигался навстречу этому свету, и вскоре тёмная фигура показалась на светлом фоне этого потока. Молчание затянулось, темный силуэт двигался по направлению к Скалли и Девису. Те стояли всё так же неподвижно. Скалли, он был уверен, поняла, что происходит. Девис застыл в напряженной позе, готовясь рвануть в любую секунду. Их внутреннее напряжение выдавало прерывистое дыхание. Малдер судорожно перебирал в мыслях варианты развития событий, мельком прислушиваясь, как из ниоткуда к нему приближалось тяжелое дыхание незваного гостя. Скалли и Девис слышали его более отчетливо, но молчали. Рука Джеймса резко метнулась к тому месту, где должна быть пристегнута кобура, но фатальность случая в этот раз сыграла с ним злую шутку. Дана уже намеревалась озвучить предупреждение в лоб надвигающемуся на них человеку, но ощущение дежавю всё ещё не оставляло её: будто это всё уже было, только не здесь, без Малдера… Всё происходило слишком быстро. Он почувствовал, что мужчина вот-вот совершит непоправимое и прервал молчание, протянув к нему руку: — Эй, стой! — незваный гость лишь повернул к нему своё закрытое полами капюшона лицо, но так и не опустил оружие и даже не отвел ствол в сторону. В ответ на молчание незнакомца Фокс поднял ладони вверх и обратился к нему по имени: — Виктор… Меня зовут Малдер, — гость по-прежнему не реагировал, плененный своей целью. — Не то чтобы я хотел помешать тебе, но, по-моему, ты совершаешь ошибку. «Ах, как грубо», — тут же про себя подумал Фокс. Но это подействовало… — Тебя это не касается, — отозвался пришедший. — Наверное так… — Малдер всё ещё пытался действовать по протоколу и соглашался с каждым сказанным словом этого человека, который вновь покусился на самое дорогое, что осталось у него в жизни. А потому, кроме работающих в большинстве случаев, методических рекомендаций, Фоксу пришлось прибегнуть к голосу своего собственного разума. — Он не тот, кто тебе нужен, — сказал он уверенно, чтобы не потерять контакт с субъектом. — Правда? — заявления федерала не на шутку позабавили преступника и он снова повернул голову в сторону Малдера. — Если бы ты зашёл чуть раньше, то увидел бы, чем эти двое здесь занимались. Скалли снова будто окатило жаром, её лицо покраснело. Но в потемках этого не было видно. — Малдер, что ты несешь… — полушепотом вымолвила она, чтобы окончательно не вывести из себя Виктора. — Да ладно?! — вооруженный парень с отвращением посмотрел на Девиса. — А ты тогда, что здесь делаешь? Посмотреть пришёл? — вдруг своё внимание Виктор перевёл на Малдера, всё ещё держа наготове оружие. — Я тоже не хотел в это верить, — Малдер развел руками и вздохнул. — И, наверное, как и ты ошибался. Хотя этот чёртов извращенец меня провёл, — продолжал Малдер, агрессивно указывая на Девиса. — Какого чёрта вы оба делали в клубе? — спросил убийца высоким баритоном. — Я попросил сходить со мной. Не могу без сопровождения. На фоне таких как он, я ощущаю уверенность. Ну, знаешь… приятное чувство превосходства переполняет меня изнутри, — Малдер взглядом указал на пистолет в руках пришедшего. — Спокойно! Пока ничего не произошло, мы всё можем решить! — сказал Джеймс направившему на него оружие, поднимая руки вверх. — Заткнись Девис, ты ничего не можешь, как и всегда, — насмешливо произнёс Малдер, смещаясь со своего места. Джеймс ушам своим не верил, с одной стороны он до конца не понимал, что происходит, а с другой — никак не брал в толк, почему Малдер ведёт себя так, будто он заодно с убийцей. Скалли из кожи вон лезла, чтобы взглядом намекнуть Девису о необходимости сохранять молчание в эти минуты. — Что здесь происходит? — воскликнул Джеймс и схватился руками за голову. — Назад! — скомандовал Виктор, подняв оружие ещё выше, переводя свой прицел с Девиса на Малдера и обратно. — Мне не интересны ваши любовные игры… Я пришёл сюда не для этого, — Виктор медлил. Зайдя в квартиру, он намеревался убить Девиса, но почему-то всё ещё этого не сделал. — Тогда зачем? — Малдер озвучил вопрос, ответ на который уже витал в воздухе, и присутствующие в разной степени внимали ему. — Чтобы дать свершиться торжеству справедливости, правосудию над виновными…— он не успел закончить речь, которую ежедневно формулировало его больное сознание. — Вот так да! — восклицая, Малдер откровенно ухмыльнулся, желая подвести Виктора всё ближе к краю: — Троих белых людей пришёл карать черномазый. Твоя бабка молча принимала член моего прадеда как манну небесную, а ты пришёл нас правосудию учить. Господи Боже, да ты и не чёрный, а какая-то помесь… — слукавил Фокс, ведь по правде говоря, при таком освещении он никак не мог видеть внешний облик преступника, но помнил его из ориентировки. — Малдер, — едва шевеля губами, прошептала Скалли, понимая, что тот перегнул палку и может поплатиться за своё поведение жизнью сию же секунду. Завоевав внимание субъекта, Фокс продолжал прокладывать путь к откровению с ним: — Окунувшись в это дело, я размышлял, что заставляет тебя обезличивать этих людей, убивать их таким способом… — в ответ Виктор ничего не сказал, а только прицелился в Малдера ещё точнее. — Почему именно они? Они лучше? Они превосходят тебя. Это не дает тебе спокойно спать ночами? — Замолчи! — предупредил преступник, процеживая слова сквозь зубы. — Твоё мнение меня не волнует. Малдер осознавал, что контакт с Виктором может быть потерян в доли секунды, поэтому продолжал: — Не может быть, что они всего лишь были лучше, привлекательнее. За это не убивают. Дело в другом, более глубоком… личном, не так ли? — Они не имели права… — промолвил Виктор, на этот раз спокойным, томным голосом, уходя куда-то в самые глубины своего израненного сознания. — Право на что? Право на жизнь, ты это хотел сказать? А ты имеешь? В ответ на очередную провокацию Малдера, Виктор навёл прицел пистолета на его голову в то время, как в его собственной голове перед глазами промелькнула вся жизнь… — Чёрно-белый! Чёрно-белый, чёрно-белый! — орали дети и, словно обезьяны, прыгали с места на место, указывая на маленького мальчика с противоположной стороны улицы. Обычно он гулял здесь один. В одном из неблагополучных кварталов Бронкса, куда и полиция-то лишний раз не наведывалась, дети были предоставлены сами себе. А дома пьяные или невменяемые от очередной дозы родители без конца глушили в них человечность. Были среди них и жильцы с более высокой нравственной ответственностью, которые с утра до вечера пропадали на работе, в то время как их отпрыски продолжали жить жизнью той же улицы, что и их сверстники. Этот микрорайон полностью принадлежал афроамериканцам. Его отец-алжирец мало помалу вписывался в контингент местного населения, а вот мать стала абсолютным бельмом. Хорошо, что она ещё не говорила по-французски прилюдно, иначе он бы и вовсе сгорел со стыда. Эти дети: и не хорошие и не плохие, они всего лишь подражали взрослым и с напускной важностью высказывали своё высокомерное пренебрежение в общении с мальчиком-мулатом. Белых детей он и вовсе там не видел. Время шло. С горем пополам ему удалось окончить школу — место, где в дни когда ему везло, Виктор мог отделаться лишь несколькими пинками за день. Но зачастую, он становился грушей для битья у местного отвратного хулиганья. Здесь он научился ненавидеть черных, ненавидеть белых — за их чистоту происхождения. Он с глубокой завистью и тоской рассматривал детей на улице, они ходили небольшими группками и хохотали над своими шутками. В уровне знаний и кругозора он не отставал от своих сверстников. В доказательство тому, даже поступил в медицинский колледж, где прилежно учился. Но навыки социализации, утраченные ещё в детстве, не помогли ему обрести друзей. В этом ежедневном одиночестве его внезапно настиг тот самый единственный друг, который об этом даже не подозревал. Он оказался католиком-фанатиком, часто выступавшим против дарвиновской теории на уроках по биологии и философии. В ходе общения Виктор стал получать от этого приятеля приглашения на собрания в кампусе, где тот с энтузиазмом рассказывал об учении библии, о Боге, добавляя в свои доклады гипотезы о бесполезности медицины в будущем, говоря, что эта наука есть ничто иное как «исчадие ада». «Кому суждено, тот умрёт, а кому нет, тот будет жить, не смотря на чуму, испанку и прочие болезни», — говорил Виктору новый друг. Несмотря на свой отчаянный фанатизм, этот парень оказался лучом света в мире жестокости, в котором доселе прибывал Виктор. Желая поклоняться своему наставнику, он осознанно проникся и с головой ушёл в религию, став для окружающих ещё более блаженным. Виктор никогда ещё не чувствовал такой привязанности к другому человеку. По ночам он долго не мог заснуть, постоянно думая о своем друге, его сердце то сжималось, то наполнялось безграничным чудесным чувством. Пока он не осознал, что влюбился в этого единственного человека, который обратил на него внимание и принял за равного себе. Доселе не испытывавший подобных чувств, Виктор любил, как умел, находясь всегда рядом и выполняя любые поручения. И был счастлив от переполнявших его платонических вибраций. С течением времени, медицинский колледж остался позади. И по окончании его Виктор возомнил, что ему предначертана судьба доктора. Получив высшее медицинское образование он сможет навсегда забыть и своё тяжелое детство, и юность. Но после провала на вступительных экзаменах его планы полетели ко все чертям. Члены приёмной комиссии, взяв во внимание его происхождение, зажатость, отдала предпочтение белому парню… А Виктору пришлось занять бесперспективную вакансию медбрата в одну из городских клиник в отделении неотложной помощи. Всё было достаточно угрюмо. Потому что своего единственного, как он считал, друга он потерял сразу же после выпускного. Сексуальный потенциал был не раскрыт. Так как он едва находил в себе силы для общения, противоположный пол он совсем не привлекал. Так и работал, приходил, уходил с работы, выполнял назначения, периодически дежурил. Видел много мерзости, как со стороны пациентов, которые дрались с врачами, будучи в наркотической горячке, так и со стороны медработников, которые изо всех сил тянули на себе это невежество, но иногда и забивали на нужды пациентов, запивая проблемы припрятанным бурбоном. И в один из таких дней, он увидел своего давнего знакомого из колледжа, сердце его обрадовалось и наполнилось надеждой, что теперь-то он его не упустит. Пути Господни неисповедимы, и судьба сыграла с ним злую шутку. Его друга привезли на скорой с банальным диагнозом «аппендицит», он как сумасшедший орал, что ему срочно нужна операция. Виктор бегал вокруг него как на пожаре, хотя ситуация была вполне штатная, и первым оповестил оперирующего хирурга. После операции его поместили в реанимацию, так как были «некоторые осложнения во время аппендэктомии», со слов хирурга. В реанимацию вход был по спецпропускам, он туда так и не попал. А на следующий день он увидел своего знакомого с биркой на ноге в подвале больницы. «Такова была божья воля», — сказал ему патологоанатом… Виктор задыхаясь, словно вынырнул из омута своей памяти и закричал: — Не имели право на свою глупую и бестолковую жизнь! Они убили его. Такие как ты! Привилегированная элита, без труда и усилий получающая всё! — вскричал преступник в отчаянном рыке, отойдя на расстояние. Он резко снял с прицела Малдера и сделал пару выстрелов в темноту. Присутствующие невольно издали звуки. После стрельбы по их дыханию Малдер понял, что все живы, и тяжело выдохнул несмотря на то, что Виктор снова приставил к нему пистолет. — Поэтому ты хочешь отомстить всему миру? — Малдер вновь указал на оружие в его руках, смотря Виктору прямо в глаза, пытаясь заглянуть в его душу. После дежурства, сам себя не помня от смерти, как он считал, близкого человека, Виктор просто брёл по улицам и подворотням, пока не очнулся рядом с каким-то баром, откуда доносилась тяжелая музыка. И на душе у него было так паршиво и одиноко в очередной раз, что он решил зайти и прогреться алкоголем и хотя бы сущей долей человеческого общения, на которое он практически в своей жизни не претендовал. В эту минуту он был бы рад хотя бы послушать пустую людскую болтовню, тем самым ощутив себя хоть как-то причастным к человечеству. Натянув капюшон, тем самым пытаясь казаться малозаметным, он занял место в конце бара в малоосвещенном углу. Потягивая виски, он молча оплакивал своего знакомого, как вдруг к нему подсел человек с безупречно белыми манжетами рубашки с не менее изысканными запонками. Человек из высшего общества, мне такое вовек не носить, подумал Виктор, прижимаясь ближе к углу. Но вдруг он услышал речь обращенную определенно к нему, потому что манжеты развернулись в его сторону: — Хреновый день, не так ли? Виктор оглянулся назад, ещё раз убедившись, что за ним стена, и что обращаются именно к нему, и неуверенно ответил: — Так и есть. Далее как во сне, Виктор словно оказался священником, но не тот тем, который слушает расскаяния, а наоборот — всю грязную сторону человеческих душ. Его собеседник, посчитав, что незнакомцу можно довериться, рассказал в пьяном бреду, как на операции, пропустив такое серьёзное осложнение, как перитонит, оставил человека на неминуемую смерть. Но по сути не считает себя таким уж и виноватым в его смерти, так как «у него оказался слишком реактивная и агрессивная иммунная система», которая якобы запустила распад тканей. Через некоторое время, Виктор понял, что разговаривает с тем самым доктором, который оперировал его друга, который возможно учился на «его месте» в мединституте. В эту секунду он уже знал конец этого вечера. Он смотрел и слышал речь этого врача, но больше не слушал его. Он разглядывал его красивый костюм, его красивое белое лицо, рассматривал небрежно высокомерные взмахи бармену его ухоженных рук. Виктор не знал как, но знал, что сегодня ночью точно случится. — Такова воля Божья, белый ублюдок! Отпечаток ствола теперь Малдер чувствовал на поверхности своего вспотевшего лба. Виктор толкал его оружием в угол комнаты. Тот слепо подчинялся и больше уже ничего не говорил. Теперь говорил только Виктор: — Из-за таких как ты в мире царит несправедливость, люди теряют работу, право на достойное образование, существование, потому что в колледжах, офисах всё ещё смотрят на происхождение и связи и прочий экстерьер, как в долбанной монархии! Из-за таких как ты меня сняли с конкурса в медицинский университет, полагая, что аристократ из высших слоёв вылечит куда больше людей, а не проспит в наркотическом угаре всё дежурство и вместо удаления опухоли, отрежет кому-нибудь аппендикс. А потом как ни в чем не бывало пойдёт трахаться со своими дружками. Таким как он или ты надо вышибать мозги за ненадобностью, — с этим словами Виктор снова взвёл курок и уткнул дуло в грудь Малдера, который будто бы нарочно продолжал провоцировать преступника на действо: — Никакого Бога я здесь не вижу. Думаю, несправедливость и вершение воли Божией не причём. Тебе просто нравится убивать и прикрывать свои грехи исполнением высокой миссии. Последнее, что услышал Малдер перед выстрелом — это движение за спиной своего убийцы и звон в ушах, оглушивший его полностью. Словно в бреду, на стыке жизни и смерти, он своими глазами видел всё происходящее… После закрытия бара к своему немалому удивлению доктор пригласил Виктора к себе домой. Ни секунды не колеблясь, он принял приглашение и зашёл в комфортабельную и обставленную со вкусом квартиру с белыми стенами, камином, библиотекой, личным кабинетом с завораживающим видом на город, наполненный ночными огнями. В витрине изысканной итальянской мебели он заметил пару коллекционных кольтов. Это случилось не сразу. После череды долгих разговоров и пары бокалов виски, доктор снял с себя белоснежную рубашку, обнажая свой накачанный торс, и словно кентавр, подошёл к нему. Он внезапно поцеловал его, а затем прошептал на ухо, умоляя его трахнуть. Виктор ни секунды не мешкая, выстрелил в упор в голову своего несостоявшегося любовника, разнеся её ко всем чертям. В памяти навсегда застыла картина: коллекционный кольт красиво сверкает в руке в предрассветных лучах, как после всего пережитого за ночь он вальяжно расположился на кожаном диване цвета красного дуба и смотрел в отражение на зеркальном потолке. На нём прекрасно сидел один из костюмов доктора, воротничок белоснежной рубашки был не до конца застегнут, несколько небрежно обрамляя его шею, запонки с небольшими камушками отражали разноцветные лучи на пол и стены. Он выглядел шикарно, словно сбежал с вечеринки с одной из тех частных яхт, где ему так хотелось побывать. Виктору нравилось здесь сидеть, он чувствовал себя всемогущим. В квартире царило убранство и тишина, даже убитый доктор дивно вписывался в интерьер. Его красивое лицо теперь было обезображено рваной раной и переломанным у глазниц черепом. «Какой же ты урод», — сказал Виктор и ушёл через чёрный ход на балконе. После он взял длительный отпуск, а потом и вовсе уволился и переехал в другой город. Но жизнь была давно сломлена. У него был готов план по преобразованию этого мира…