Tutte le strade portano all'inferno

— Русские горки! О, напомнило, были у меня соревнования... От одного вида и вправду захватывало дух. Тсуна сглотнула, но все же криво улыбнулась. В конце концов, это было просто честно — они уже прокатились на колесе обозрения и паре других аттракционов, так что пришла очередь Рёхея выбирать. Реборн, кажется, не слишком одобрил ее выбор, но Тсуна и не надеялась на многое. Просто... Просто ей было когда-то четырнадцать и она была нескладной некрасивой девчонкой, не сводившей глаз с главы боксерского клуба. Старшего брата лучшей подруги, самого популярного парня в школе, спортсмена с улыбкой до ушей. Гокудера, правда, узнав о цели их прогулки, закурил свою же шашку. Но, что примечательно — замечательно — возражать не посмел. Вид у него был немного… убитый, и Тсуна взяла на заметку по возвращении проверить состояние зама. Тот всегда принимал всё слишком близко к сердцу. Но раз уж Хаято стоически стерпел ее выходку, это просто дело чести — потерпеть самой. И вообще, надо приобщаться, ведь говорят, что это весело…

***

Пулей вылетев с третьего “экстремального” аттракциона, Тсуна, пряча дрожащие от адреналина руки, попросила передышки, после чего они вооружились мороженым и нашли пустующую скамью где-то в стороне от основной аллеи. — Ой, Тсуна, тает же! — Рёхей, широко улыбаясь, вытер пару капель салфеткой. Свою Савада уже извела, пытаясь удержать липкий рожок. — Жарко, вот и тает, — не признаваться же, что она отчаянно пыталась растянуть процесс поедания, дабы отодвинуть подальше перспективу очередной “Колесницы смерти” или “Мясорубки по-Техасски”, на которые так трогательно заглядывался её Хранитель. Она аккуратно лизнула верхний шарик, с сожалением замечая, что их осталось штуки две, не считая того сиропа, в который превратились остальные. Руки у неё уже замерзли, и Тсуна решила себя больше не мучить. На колесницу, так на колесницу, что теперь поделать. Сама подписалась. Смеркалось, но темнота отступала перед ярким освещением парка. Над макушками деревьев виднелись так горячо любимые Рёхеем Русские горки, подсвеченные прожекторами и световыми дорожками. У Тсуны в груди похолодело от одного взгляда на монструозный механизм, но тут по пальцам снова потекло, и она вздрогнула. — Ай! — липкая струйка быстро очертила дорожку до самого запястья, остужая разгоряченную летней жарой кожу. — Говорил же, — хмыкнул Сасагава, забирая у неё окончательно размокший рожок. — Можешь доесть, — с досадой вздохнула Савада, жалея, что не догадалась засунуть в крохотный ридикюль пачку влажных салфеток. Рёхея уговаривать было не нужно. В два укуса он прикончил остатки сладости и снова жизнерадостно улыбнулся. На щеке остался жирный след. Тсуна, сомневаясь, посмотрела на свою левую руку. Терять было решительно нечего — от её бессмысленных попыток растереть капли, тонкий слой покрыл практически всю ладонь. — Ты замарался. — Да? — Рёхей облизнул губы. — Тут? — Нет, здесь, — Тсуна протянула руку и попыталась стереть сладкий мазок не менее сладкими пальцами. Тот ожидаемо остался на кончиках, медленно стекая вниз. Она отвела ладонь. Потерла друг о друга склеивающиеся подушечки. — Мне бы смыть этот шедевр. Там, внизу аллеи, вроде, был фонтан, — смущаясь своей неуклюжести, сказала Тсуна. — Ну, или в санузел, тоже недалеко... Она попыталась подняться, но тут Сасагава обхватил её запястье. — Рёхей? — Да брось, это же сладкое! — и улыбнулся широко. Точно, Солнце. Тсуна не успела возразить, потому что просто не поняла, как его высказывание относится к её, и чем вообще он собрался это убирать, если не водой. Не о платье же вытирать предложит... А затем вовсе в ступоре замерла, пытаясь прийти в себя — Хранитель Солнца внезапно провел языком между ее пальцев. Задохнулась, когда Рёхей, не удовлетворенный, видимо, результатом, обхватил губами сразу три, погружая их в раскаленное тепло. Потёки мороженого легко поддавались, и Хранитель быстро перешел к другим. У Тсуны в горле пересохло от одних ощущений влажного рта, посасывающего ей костяшки, и колени подогнулись сами собой, после чего она и рухнула прямо к нему. — Рёхей, — задыхаясь, Тсуна попыталась взглянуть в лицо боксера. Это надо останавливать. Срочно. Выражение у него было сосредоточенное, словно Сасагава сейчас продумывал стратегию для раунда со сложным соперником, а не… а не держал на коленях своего босса. Он, в отличие от неё, явно никаких неудобств не испытывал и даже не подозревал о существовании оных у своей Донны. Лизнув напоследок кончики пальцев, все же отвлекся: — Где, говоришь, тут кабинки? — Кабинки? — тупо повторила Тсуна, все еще ощущая горячие уколы в руке. — Туалет, — снова улыбнулся он. — А-ах. Ну да, — в голову лезло… всякое. Навряд ли ее самый честный и наивный Хранитель решился после такого “невинного” представления использовать общественный санузел не по назначению, но щеки у неё всё равно горели. Десятая попыталась встать, но от пережитого… шока Тсуну внезапно повело, и Сасагава обхватил её со спины, удерживая. — Тсуна? Все нормально, а? — глаза у него светились такой заботой, что ей с трудом удалось подавить порыв вроде: “Будет, если ты перестанешь тормозить”. — Да, просто голова закружилась, — взгляд сам собой упал на припухшие губы, с кусочком пластыря сбоку — боксер не так давно вернулся с очередной победой — и несуществующее головокружение усилилось. Тсуна правда не питала никаких иллюзий и надежд по поводу перспектив таких отношений. Рёхей может быть ее Хранителем, мировым чемпионом и её первым предметом воздыхания, но навряд ли он станет таким же хорошим Доном, каким является союзником. Но как хотелось… Впрочем, никто не гонит ее под венец прямо сейчас. Еще пара лет в запасе есть, почему бы не потратить их с человеком, которого по-настоящему хочешь видеть рядом с собой? Рёхей растерянно обнимал её, а Тсуна просто смотрела в ответ. Пыталась осознать, точно ли это вот ей надо. Но подлая интуиция молчала, словно сбрасывая весь груз ответственности выбора на саму Тсунаёши... Как мало у них общего… разве что его сестра. — Ты! — гневный вопль заставил Саваду вздрогнуть. Померещилось? С глухим треском и злобным пыхтением из кустов вывалилась… Кёко. Это была определённо она. С листьями и ветками в волосах, в домашнем платье и с огромной, на фоне хрупкой фигуры, спортивной сумкой за плечом. Но что младшая Сасагава вообще здесь делала? У Тсуны неприятно похолодело в груди от мысли, что её лучшая подруга была против свидания брата. Впрочем, этого следовало ожидать. С другой стороны, чертово Вонгольское чутье, наконец, проявило себя и противным голоском зашептало, что это самое начало чего-то... Растрепанная, разъяренная Кёко неожиданно пролетела мимо подруги и со всего размаху дала ему в челюсть. Рёхей тоже явно не ожидал столь фееричного появления сестрёнки, и тем более её последующей реакции. Он отстранился и попытался поймать младшую за руки, блокируя удары в голову, но та с каким-то фанатичным упорством молотила брата и, задыхаясь, тараторила на японском. Её тихая, спокойная, трогательно-беззащитная подруга. Брата. Молотила. Сумкой. Выдержки у Тсуны хватило на ещё минуту этого цирка. — Кёко! — она схватила подругу под локоть и притянула к себе. Было легко — хрупкая девушка уже выдохлась и теперь, вся раскрасневшаяся от напряжения, тяжело дышала. — Что случилось? — Он! Он случился! — Она повернулась к Саваде, и та поняла, что щёки у неё пунцовые не от усталости. — А я-то думала, почему он девушками не интересуется! Почему всё по своим соревнованиям да чемпионатам мотается, от моих подруг как от огня, Тсуна, да он… он! — Да что я сделал? — удивленно вклинился Рёхей, потирая покрасневшую от пережитой атаки кожу на руках. Пожалуй, проводить шуточные матчи дома он больше не будет. — Кёко, с утра же нормально всё было… — Ты ещё спрашиваешь?! — девушка, не в силах справиться с пережитыми эмоциями, и явно подуставшая от кросса через заросший парк, села на скамью. — Как тебе перед родителями не стыдно! Я позвоню маме, ясно, Рёхей? Глядя на вконец растерявшегося Хранителя и отчаянно сжавшую кулаки Кёко, Тсуна решила, что надо балаган прекращать. Пока люди, проходившие мимо, не образовали круг ради матча представителей семьи Сасагавы. — Так. Ещё раз, — она встала перед подругой, намеренно решив не садиться рядом и морально надавить сверху, — Что произошло? Блондинка опустила снова заалевшее лицо к худым коленкам. Шмыгнула носом, явно пытаясь взять себя в руки. — Я… я решила закинуть его вещи в стирку. Рёхей никогда сумку с тренировки не разбирает. А там… — Там? — в голове крутилось всякое. Начиная с пачки стероидов и заканчивая теми же отчетами по доставке оружия. Но внизу красовалась ещё и подпись самой Тсуны, так что Кёко должна была разозлиться на обоих… И, при всей своей наивности, не могла же она вовсе не подозревать характер их работы? В Италию переехала учиться без вопросов, деньги брата тратила только так, боевые ранения лучшей подруги Тсуны искусно игнорировала... — Это, — решив, что демонстрация будет красноречивей тысячи слов, Сасагава вытряхнула всё содержимое из спортивной сумки, на которую Десятая не обращала внимания. Глаза у неё распахнулись. Рёхей, опасливо заглянув ей через плечо, замер изваянием самому себе. По каменной плитке расстелилось, играя в свете огней парка сотнями пайеток, нижнее бельё. Причудливыми волнами лег розовый шлейф, создавая изящный контраст с белым кружевом. Чашечки, оплетенные всем этим богатством, роскошно свисали с края скамьи, откидывая блики на окружающее пространство. Один чулок лёг поперек коленок Кёко, и та снова захлюпала носом. Упавшие следом стринги с кокетливыми завязками по бокам не оставили никаких сомнений. Белье, может, и было пошло-девчачьим, но совершенно точно для женщины не предназначалось. — Это не моё, — осипшим голосом выдал Рёхей. — Кёко, ты слышишь?! Не плачь, это… Завершающим штрихом стала со стуком выпавшая из бокового кармана кожаная плетка. Она докатилась до ног Савады и остановилась, призывно бликуя россыпью страз. — Не твоё, — младшая закрыла руками лицо. — Так кого-то другого, да?! С такой же сумкой?! Тсуна подняла плётку и кончиком рукояти подцепила столь заинтересовавшие её трусы. Прочитала название фирмы на задней части. Бьянка, вроде как, там закупалась, и цены дизайнерских тряпок на ниточках как правило переваливали далеко за грани тех сумм, что Рёхей при всей его экстремальности мог позволить себе тратить на белье, будь он хоть трижды фетишистом. Одно радовало. Кажется, его еще не носили. — Не моё! Брось, я ведь и раньше случайно чужие вещи приносил, — примиряюще начал Сасагава, ногой откидывая кричаще-розовую ткань. Лицо у него стремительно меняло целую серию оттенков: от белого до пунцового, вплоть до зеленоватого. Кажется, половую принадлежность владельца он тоже определил. — Так это кого-то, с кем ты тренировался? — вкрадчиво поинтересовалась Кёко. Тсуна, осознав весь подтекст, сделала шаг назад. А вот Рёхею гиперинтуиции не отсыпали, поэтому он, обрадовавшись, выпалил тут же: — Ну конечно! — А “тренировался” этот кто-то случаем не в этих тряпках, а?! — скомканный чулок прилетел блондину в голову. — Я звоню родителям! Тсуна, мы уходим. А ты оставайся со своими фетишами наедине, козёл! Савада спокойно дала схватить себя за руку и пошла следом, на ходу утрамбовывая в ридикюль те самые розовые стринги с завязками. Что-то в голове крутилось, глядя на них. Помимо отвращения, конечно. Она улыбнулась напоследок растерянному Рёхею, так и оставшемуся стоять там. С чулком на ухе и кучей пошлого тряпья перед собой. На щеке наливался оттенками чёткий отпечаток женского кулачка. В мысленном списке возможных претендентов появился очередной жирный крест.