Tutte le strade portano all'inferno

Савада очнулась и нехотя попыталась раскрыть слипающиеся глаза. Выныривать из спасительной темноты было тяжело. Ей было тепло и мягко, тело словно плавно покачивалось на волнах, но без страха утонуть — чьи-то руки крепко прижимали к чужому, согревающему телу. Она тихо вздохнула — редко снилось что-то сколько-нибудь приятное, от усталости Донна часто просто валилась с ног, а затем вскакивала, не чувствуя совершенно себя отдохнувшей. Вздохнула и почувствовала терпкий запах кофе, солёный — моря, какие-то острые нотки ментола и еще множество других, но приглушенных, сливающихся, перекрываемых одним… Зефира. От осознания она в шоке распахивает глаза, подбирается вся, судорожно сжимая кулаки. — Донна, мне немного некомфортно, — Бьякуран — близко слишком! — аккуратно дёргает головой, и Савада чувствует, как против воли разжимает пальцы и выпускает из рук мягкие пряди. — Спасибо. Она потрясённо молчит, позволяя ему освободиться. Джессо нёс её на руках. Джессо. Её. На... Оглядевшись, Тсуна понимает, что всё ещё в особняке, а не где-нибудь у, скажем, Ниагарского Водопада, и бросать её вроде бы не собираются. По ощущениям времени прошло тоже немного — те самые полчаса. Она взвешивает все за и против, анализирует обстановку, риски и возможности. Косится на абсолютно спокойного Бьякурана — ничего из ряда выходящего он не делал, как же — и решает плюнуть на всё. Перекидывает одну руку через жилистое плечо и расслабляется. Если что — она безоружна, она устала и хочет дальше спать. Если ему взбредёт в голову что-нибудь эдакое, пусть Реборн сам разбирается. Кто пригласил, тот и разгребает. — Ну и что ты делаешь? — сонно спрашивает девушка, не особо, откровенно говоря, заинтересованная ответом. Если Бьякуран проигнорирует её вопрос, она не расстроится. — Десятая решила прикорнуть, а мне не тяжело донести даму до спальни, — совершенно безмятежно сообщает он. — Отдых — важная вещь. Им нельзя пренебрегать. Странный, странный человек. Савада снова косится на его спокойное лицо. И тут же отводит взгляд. Буквально вчера Бьянка — доведя её до ужаса — заявила что после Реборна в списке “самых горячих парней Сицилии” стоит именно Глава Мельфиоре. На её скромный (нет) вкус. И Тсунаёши была чертовски не согласна. По её собственному мнению там должен был стоять кто угодно, да тот же Занзас (Мукуро, если ты подслушиваешь… держись.) но только не Джессо. Хотя, с кандидатурой Реборна спорить не получается. Все-таки, ей было четырнадцать… От чужих рук становится слишком неловко. К тому же пальцы одной лежали где-то под сбившейся юбкой, а другой, технически, у плеча… на деле медленно съезжая к груди. Она неуклюже отстранилась, но из-за слишком крепких “объятий” вышло не очень. Джессо, однако, заметил ее копошение и остановился в середине коридора. До её комнаты оставалось еще два поворота и изолированная лестница. — Не удобно? — легкомысленно интересуется он, глядя на Десятую. Очень. — Да, — она чувствует как щеки невольно розовеют под чужим взглядом. Хочется идти самой, но момент с криками и возмущением пропущен, потому Тсуна просто выдает что первым пришло в голову: — Шея затекла. Бьякуран совершенно неожиданно опускает голову куда-то к её ключицам, и, оглаживая кожу прохладным дыханием, шепчет: — Здесь? У Тсуны сводит колени, и, стой она на земле, непременно бы осела там же, от волны тепла, прокатившегося по ослабшему телу. Позиция Реборна в воображаемом списке подруги трещала по швам. Бьякуран и не думал отводить взгляд. Эта скотина… улыбалась, зазывно глядя исподлобья. Когда он облизнулся, у Тсуны замерло сердце, а затем застучало с удвоенной скоростью. Кажется, рука его оказалась слишком, непозволительно высоко под юбкой. Но у Савады просто воздуха не хватало, тут не то что приказывать кому-то, дышать нормально выходило через раз. Она, как под гипнозом, позволила ему потянуть край еще выше — оголяя край чулка. Кожа от прикосновений покрылась мурашками: пальцы у блондина оказались неожиданно холодными. — Знаешь, Десятая… — голос у Джессо охрип. Тсуна не могла поручиться, что вообще способна издавать хоть какие-то звуки, — Я немного… сбился. Куда там идти? Она с трудом разлепила сухие от возбуждения губы, невольно облизываясь. Глаза у мужчины потемнели, и живот у Тсунаёши свело спазмом. Когда Бьякуран снова наклоняется ближе, она отмирает и почти тянется на встречу. Со стороны слышится шелест разлетающейся по коридору бумаги. Она реагирует первой, поворачиваясь на шум, Джессо утыкается ей за ухо — что все равно заставляет сдавленно охнуть. Она резко — и, наверняка, больно — отталкивает его от себя, пытается опустить узкую ткань на место, но момент безвозвратно упущен. — Джудайме? — изо рта у Хаято выпадает сигарета, следом за отчетами, которые уже усеяли пол вокруг. Тсуна, не отрывая глаз от подрывника — оглушенного подобным зрелищем, осевшего на ковер и глядящего куда-то в пустоту — медленно опускается на пол, чувствуя слабость в мышцах. Бьякуран невозмутимо поправляет сбившийся пиджак. — Гокудера, — мягко начинает она, опасаясь за пошатнувшееся душевное равновесие Хранителя, — Успокойся… — Зачем… почему… с этим? — он рвано машет рукой в сторону “этого”, глядя Тсуне в глаза. — Куда вы…?! Савада аккуратно подходит ближе и забирает из дрожащих пальцев неизвестно когда извлечённый динамит. Гасит фитиль и только после пытается ответить. — В спальню, — беззаботно сообщает Джессо и улыбается ещё шире.