***
Дэвид курит «Парламент», огонёк сигареты медленно тлеет в руке, уже третья за полчаса. Курит неспешно, словно пытается продлить удовольствие, выдыхая ядовитый дым. Он нечасто так делает, только при эмоциональной встряске, такой, как сейчас. Пять убитых, среди них погибли два офицера и один гражданский. Можно сказать, что операция выполнена успешно, но в глазах Аллена положение дел удручающее, если не ужасное. Где-то далеко воет сирена скорой помощи. — Мы сделали всё, что могли, лейтенант, — шипит от боли Коннор. Похоже, у него не ушиб ребра, а что-то серьёзное. Даже дышать затруднительно, при каждом вдохе слышен хрип, и чувствуется привкус железа во рту. Дэвид в последний раз затягивается сигаретой, на лице читается неверие с удивлением. — Объяснишь это родственникам погибших, сержант, — он тушит сигарету об стену кирпичного дома и бросает её в стоящую неподалеку от них, урну, — ещё одна провальная операция в моей жизни. — Я так не считаю, — возражает Коннор. Дэвид обращает внимание на него, на то, как Коннор держится за бок, а форма испачкана в чужой крови. Теперь во взгляде лейтенанта нет удивления, лишь присущее Аллену излишнее волнение. — Мы справились, преступники нейтрализованы и будут ждать суда. Ты сделал всё, что мог, Дэвид, — продолжает Коннор и сплевывает кровь на асфальт. Возможно, ещё и лёгкие задеты при столкновении с нарушителями. Коннор хочет подойти к нему, обнять, подарить успокаивающий поцелуй и прошептать, что «всё в порядке, не нужно лишних волнений», но не может. Слишком людно, скоро прибудет скорая помощь, и его заберут в госпиталь, а Аллен останется на месте преступления, разбираться с последствиями. Они встречаются несколько недель, и непонятно, кто сделал первый шаг: Коннор или Дэвид. Кто первый понял, что нужно сделать больше, чем требовалось? Коннор не знает ответа на свой вопрос, но ясно одно: их время неумолимо уходит под напором тяжёлой работы. Дэвид так считает, а Коннор отрицает. Сирена скорой помощи всё ближе. — Коннор… — начинает говорить Аллен, но его перебивает режущая слух сирена. Через несколько секунд из-за угла появляется машина и останавливается, выбегают парамедики, спрашивают, кому нужна помощь. Они замечают Коннора, подбегают к нему с планшетом и ручкой — им нужно взять разрешение на госпитализацию раненых. — Поговорим позже, — сквозь боль улыбается Коннор и расписывается на листе размашистым почерком, — со мной всё будет в порядке. Дэвид нехотя кивает ему и идёт на место преступления. Напоследок он оборачивается и смотрит до тех пор, пока дверцы машины не закрываются за Коннором.***
Ему лучше. Он в состоянии взять в руки столовые приборы без видимой дрожи в пальцах и нарисовать солнце со звёздами на листе бумаги. Правда, глаз саднит, левый бок неимоверно зудит, но врач заверил, что через пару дней жжение уйдёт, а швы снимут только на следующей неделе. Плюс к травмам добавился закрытый перелом ноги. С такими ранениями Коннор может приступить к бумажной работе через несколько месяцев, если всё срастётся. К патрулям и полноценной работе ему нужно полгода или больше на реабилитацию. — Я не люблю фруктовые пудинги, — потерянным взглядом смотрит на баночки Коннор, — они похожи на желе. В ответ он слышит усталый вздох от Дэвида. — В супермаркете были только они из сладкого. Из списка разрешённых продуктов, — уточняет он. Дэвид приезжает к нему в больницу каждый день: утром, днём во время обеда и вечером. Готовить еду у него не получается, снова в моду вошли ложные вызовы, а лейтенант подаёт заявление на перевод в другой город. Сейчас у Аллена дела обстоят намного хуже, чем в первые месяцы, когда он стал капитаном. — Хорошо, — вздыхает Коннор. Он берёт в руки одну баночку с пудингом и с наигранным восторгом добавляет: — С апельсином. — Хэнк привёз бы тебе бургеры и колу, так что молчи, — бурчит Дэвид, но на губах появляется маленькая улыбка. Коннор не может противостоять ему и, делая глубокий вдох, открывает упаковку пудинга. — Он сегодня приедет? — Да. Вместе с Амандой, — Дэвид чешет подбородок и задумчиво продолжает: — Мне кажется, у них что-то назревает. — Тебе не кажется, — ухмыляется Коннор и берёт в руку ложку, — наверное, сегодня он попросит моё разрешение с благословением. Я не против, может мама сможет заставить его есть хоть что-нибудь кроме фастфуда и пиццы. Перевести Хэнка на правильное питание у меня не получилось. На фиаско Коннора Дэвид смеётся и пожимает плечами. В палате витает лёгкий запах табака. За последние недели, проведённые в больнице, обоняние Коннора обостряется. Может, новые препараты действуют на него, или чужеродные запахи стали более отчётливыми, но Коннор улавливает запах «Парламента» на форменной одежде Дэвида. Те самые, без фильтра, с повышенным содержанием никотина. — Случилось что-то ужасное? — осторожно спрашивает Коннор и загребает ложкой желейный пудинг. — Ты начал курить. Дэвид хмурится и отстраняется от него. Он встаёт со стула и подходит к окну. — Вчера ночью поступил вызов, что в пригороде готовится массовое самоубийство, троих уже убили и готовятся поджечь дом. Мы поехали на место. Один офицер посчитал, что хозяин в доме потянулся к оружию и собирался оказать сопротивление, — Дэвид продолжает смотреть в окно, но потом поворачивается к Коннору, — в итоге гражданский скончался ещё до приезда скорой. Мы пока не можем найти того, кто совершил ложный вызов. Семья погибшего намерена судиться с участком. Аллен снова садится на стул и прикладывает руку к лицу. — Сваттинг* меня убьёт, — он делает короткий вдох и продолжает, — я не справляюсь. Коннор впервые слышит от Дэвида, что он сдаётся, и не может поверить его словам. Он возмущённо качает головой и убирает поднос с пудингом на тумбочку, находящуюся справа от него. — Дэвид, — Коннор кладёт руку на плечо Аллена, — эти ложные вызовы пройдут, наступят спокойные времена, и будет легче. — Мы живём в Детройте. Здесь никогда не будет спокойно, — глухой смешок, а затем Дэвид выдаёт: — Мне нужен отпуск. Насчёт последнего Коннор всецело соглашается. — Поехали на Западное побережье в следующем отпуске. Хочу увидеть, как ты танцуешь. Он нежно целует Дэвида и тянет на себя, несмотря на то, что у него сорок семь швов и есть вероятность, что швы могут разойтись. Аллен поначалу вяло сопротивляется, но в итоге углубляет поцелуй. Мятный запах от жвачки вместе с нотками никотина производят странную смесь, которую Коннор давно забыл. Родной, и в то же время тревожащий. — Моя реабилитация будет длиться полгода, возможно больше, — он осторожно проводит пальцами по тёмным волосам Аллена и продолжает: — Ты только продержись до моего возвращения, и мы вместе разберёмся. Аллен сперва не отвечает ему, целует Коннора в лоб и прижимается к его шее. А затем шумно вдыхает воздух и шепчет: — Постараюсь, — он поднимает голову и смотрит на Коннора: — Я не умею танцевать. Совсем. Коннор удивляется и хочет сказать, что «это дело поправимое», но в палату осторожно стучат и сразу заходят. — Как видишь, Аманда, твой сын уже может затащить Аллена к себе в кровать. Волноваться сейчас мы можем только за честь капитана, — громко оповещает о себе Хэнк, — мы вам не помешали? Дэвид тут же отстраняется от Коннора и встаёт со стула. — Нет, — в замешательстве отвечает Аллен. Он замечает за спиной Хэнка мать Коннора, — здравствуй, Аманда. Аманда кивает ему, и на её губах застывает улыбка. — Здравствуй, Дэвид, — она обращает внимание на сына, теперь на лице бушует возмущение, и строго добавляет: — Коннор, что я тебе говорила про швы? — С ними всё нормально, они только зудят! — разводит руками Коннор. Он не понимает, откуда такое повышенное внимание к его швам. Они чешутся, никакой боли пока не доставляют. Вот с ногой дела обстоят намного хуже. — Мой обед подходит к концу, я приду к тебе вечером. Приятно было увидеться с вами, Аманда, — он улыбается Аманде, но улыбка исчезает, когда в поле зрения появляется Хэнк: — и Хэнк. Аллен уже открывает дверь, но на полпути к выходу его останавливает требовательный голос Андерсона. — Подожди, Дэвид. Нам нужно урегулировать один вопрос. — Насчёт чего? — он закрывает дверь и смотрит внимательным взглядом. — Тебе Коннор ещё не говорил? Нет, только не сегодня. Коннор не хочет обсуждать этот вопрос сейчас, когда ещё ничего толком неизвестно, да и при матери. Он в состоянии позаботиться о себе сам, без посторонней помощи. Мама садится за стул и нежно берёт руку Коннора. — О чём? — спрашивает Дэвид Хэнка, но взгляд голубых глаз направлен на Коннора. — О переезде. — Хэнк, я не хочу переезжать, — отрицает Коннор, — меня всё устраивает. Я думал, что ты придёшь просить моё благословение. — И это тоже, но… — Милый, тебя чуть не убили, когда ты был на полпути к дому, — перебивает Хэнка Аманда и чуть сильнее сжимает руку сына, — я предлагаю тебе жить у Хэнка. На время, после выписки, пока не снимут гипс. Тебя выпишут через три дня, и пора принять решение о том, где ты будешь жить. Она делает глубокий вдох и выдох. — В твою квартиру я тебя не пущу, — последнее предложение она говорит с нажимом, — и Хэнк мне поможет. Их истинная причина прийти в больницу — не попросить благословения, а загнать Коннора в угол и принять решение по поводу переезда. Как подло и умно. Ещё и Дэвида сделали невольным зрителем маленькой сценки. — Там Сумо. Пойми меня, Хэнк, я люблю твоего пса, но есть вероятность, что он повредит мой гипс, — оправдывается Коннор. Слабая отговорка, ведь Сумо спокойный сенбернар и без нужды никуда не встанет. Коннору просто не хочется быть обузой и постоянно напоминать им о своих травмах. У Хэнка своя жизнь, в которую теперь будет входить его мама, и он не хочет им мешать. Коннор понимает и принимает их озабоченность, но ему не нужно, чтобы они суетились ради него. — Не надо всё сваливать на Сумо, — подаёт голос Хэнк. Коннор хочет привести ещё несколько весомых доводов, но не успевает. — Ты можешь пожить у меня, — предлагает Дэвид, — я живу в центре, в доме есть лифт для колясочников, — и в довершении добавляет: — Никто тебя не потревожит. Аманда с Хэнком поворачиваются к нему; в их глазах — удивление с шоком. Ошеломление и пустота в голове Коннора. Они никогда не обсуждали возможность съехаться и жить вместе. Даже в мыслях не было, чтобы вместе просыпаться и готовить завтраки, а затем идти по магазинам и спорить о выборе продуктов. Однажды Дэвид оставался у него на несколько дней в связи с травлей насекомых в доме, и назвать это «жить вместе» можно было с огромной натяжкой: все выходные Дэвид провёл в участке, доделывая за остальных отчёты и формы. Они — коллеги по работе, а самое главное — в отношениях; могут возникнуть сплетни со слухами, чего Дэвид боится. Или нет? Судя по тому, как несколько дней назад к Коннору приходили сослуживцы и наперебой подбадривали, желая ему счастья и скорейшего выздоровления, — они знают, что Дэвид с Коннором встречаются. Тайное всегда становится явным, как бы тщательно это ни скрывали. — Ты уверен? Просто… — Да, — твёрдо отвечает Дэвид, — мне нужно идти, скажешь свой ответ вечером. Он открывает дверь и выходит из палаты. Хэнк с Амандой выглядят всё ещё потрясенными, но через несколько секунд мама берёт себя в руки и обещает: — Либо у Хэнка, либо у Дэвида. В свою квартиру ты не вернёшься, — она, прищурив взгляд, посматривает на пудинг, лежащий на подносе, — мне казалось, что ты не ешь их. — Не ем, но мне Дэвид купил. — Смотри, Аманда, а гамбургеры, приготовленные мной, он есть отказывается! — возмущается Хэнк. — Это другое! — в унисон восклицают Коннор с Амандой и, поняв, что они сейчас сделали, начинают смеяться. Хэнк на одновременный ответ лишь громко фыркает. Затем следуют стандартные вопросы о самочувствии и, наконец, разрешение с благословением, а потом наступает привычная пустота с тишиной в палате. Коннор снова один. Тихо вздохнув, он берёт в руки пудинг с ложкой и осторожно пробует. Тщательно разжёвывает и глотает. Довольно сносно, есть можно. В пору его детства, магазинные пудинги были, как желе, а эти... Ещё с кусочками фруктов. Вечером Коннор скажет Дэвиду «да».