Книжная лавка господина Нара

В 1954 году в один из дождливых четвергов некий мистер Акугава расхаживал по своей гостиной, нервно озираясь на настенные часы, что так раздражали его супругу, считавшую их чересчур посредственными, а значит, — дешёвыми. Ровно в полдень к нему должен заявиться человек, выразивший желание выкупить его дом. Он услышал, как в соседней комнате его дама сердца вот уже как тридцать пятый год подряд возобновила свою тираду по поводу его бесполезности, то есть — наступившей бедности, в этом мире, на что он лишь отмахнулся и продолжил мерить гостиную широкими шагами. Наконец, запыхавшись, он уместил свое необъятное туловище в одном из шелковых кресел, вздохнул и принялся старательно двумя пальцами расчесывать свои моржовые, как окрестила их его благоверная, а значит, — катастрофически ужасные, усы. Три последовательных стука в дверь заставили его подскочить, быстро оглядеть гостиную, поправить, а значит — сдвинуть на миллиметр, фарфоровую статуэтку в виде омерзительного жирного кота и отряхнуть твидовый примявшийся сзади пиджак. Он прокашлялся, задрал нос в попытке быть куда выше, чем он был на самом деле, и вальяжно распахнул входную дверь. В замешательстве он уставился на молодого человека в мокром плаще. Молодой же человек, приподняв бровь, смотрел на мистера Акугаву сверху вниз, снял с головы не менее промокшую шляпу, демонстрируя туго затянутый низкий хвост, покрутил её в руках и шагнул в дом, принимаясь тут же хмуро его осматривать. — З-здравствуйте, — произнес хозяин дома с нажимом, на что человек в плаще только коротко кивнул и с неприязнью на лице осмотрел фарфоровый выставленный на полке серванта сервиз с кошечками миссис Акугавы. — Какая площадь дома? — хозяин дома выпятил грудь вперёд и с гордым видом открыл рот, но был тут же перебит, — Мне нравятся, что стены обшиты деревом, хороший дуб, — он постучал по деревянной резной пластине. — О да, цвет венге весьма изысканный, все наши гости были в полнейшем восторге, — подключилась вышедшая супруга, вежливо улыбаясь, но неприязненно оглядывая оставленные на сербском ковре следы грязи от ботинок гостя, — Это весьма ценный дуб. — Крыша протекает? — проигнорировав реплику, мужчина заглянул во все двери и принялся осматривать окна, выходящие на людную улочку. — Нет, — возмущенно говорит миссис Акугава, бросая выразительный взгляд на супруга. — Значит, да, — человек морщится, — Придётся ставить подпорки, планировка у вас скверная, удивляюсь, как ваша крыша ещё не раздавила вас. И сколько вы хотите? Хозяин дома поджимает губы и кидает быстрый взгляд на даму сердца, что так настойчиво тиранила его мозг последнюю неделю о стоимости их дома. Та поднимает брови и в ожидании смотрит на мужа. Сглатывая, набираясь важности и выставляя грудь, а вместе с ней и пузо вперёд, он называет цену. Молодой человек, осматривавший полы и задиравший ковры, замер и удивленно посмотрел на супружескую пару. Он поднялся в полный рост, поглубже вздохнул и расхохотался во весь голос. — Простите, — звенящим от негодования голосом отчеканила женщина, — Что вам показалось таким смешным? Мы переезжаем в другую страну, оставляя почти все вещи. В цену включены и мой фарфор, и ковры, и… — Это? — человек с омерзением тычет в кошку на столике, заставляя фигурку опасливо покачнуться, а миссис Акугаву нервно заёрзать, — Можете забрать своё барахло с собой, мне не нужны все эти безделушки. Мне важно лишь помещение. — Простите… — Прощаю, — отрезает человек и внимательно смотрит на женщину, которая, как он смекнул, и была в этой семье двигателем всего, — Ваш дом не стоит того, что вы назвали, любезные. И набивать цену нет смысла, вы в бедственном положении и прекрасно осведомлены, что все ваши соседские дома уже пали, и буквально на днях рядом откроется цветочная лавка, пекарня, прачечная, и, если не ошибаюсь, винокурня. Супруги обменялись растерянными взглядами и тупо уставились на молодого человека. — Уважаемый, — сиплым голосом начинает мистер Акугава, — Да вы хам! — О нет, всего лишь книготорговец, — молодой человек лезет в карман, достаёт помятую бумажку и протягивает её ошарашенной женщине, — Меня зовут господин Нара, думаю, вы позвоните мне завтра и согласитесь на ту цену, которая будет мне более выгодна. Всего добрейшего. — Простите, — слабым голосом говорит хозяин дома, и молодой человек закатывает глаза, — Но что здесь будет, если… ну, мы согласимся? — Как что? Книжная лавка, разумеется. Молодой человек надевает шляпу, стремительно пересекает гостиную и напоследок дотрагивается до дерева. — А дуб хорош, тепло сдерживать будет отлично. Surf Curse - Fire walk with me Минутная стрелка забытых всеми маленьких настольных часов, валявшихся под стеллажом в кладовке, медленно качнулась за отметку двенадцати, и вот наступил совершенно другой дождливый четверг. Дубовая панель цвета венге на стене, так приглянувшаяся при первом осмотре истинному хозяину книжной лавки, трещала и чернела от лижущих ее языков пламени. Где-то над потолком, а точнее, как потом установит экспертиза, прямо над коробками с неразобранными книгами в углу подсобки, одна маленькая искра породила целое огненное войско, неистово пожирающее все на своем пути. Если бы только Шикамару Нара знал, что зарождаться войско начало с новой партии книг Брэдбери и Зусака*, то захлебнулся бы в ироничности вод судьбы, которая так нахально подкинула ему свой подарок, наверняка саркастически ухмыльнулся без единого намека на веселье и сквозь зубы проговорил бы: «Да вы, блять, издеваетесь…» Сперва пламя неуверенно металось от подсобки к комнате отдыха, то там, то тут порождая новых жарких товарищей, тут же спешащих в бой к недогоревшим коробкам и шкафам, тлеющему и испускающему синтетический запах чёрному дивану и столам. Беспощадные бойцы и шанса не оставляли ни стенам, ни паркету, незамедлительно покрывающихся черной копотью и жалостно трещавших от натиска сине-алых языков пламени. Только лишь закрытая дверь будто на мгновение смутила это войско, но и она горько пала, объятая пламенем. Поочередно, словно по указанию главнокомандующего, огонь распространялся на книжные стеллажи, ярко полыхая в своем неистовстве. Пуфики, многочисленные кресла и кофейные столики, картины неизвестных мастеров и истоптанные по середине ковры — все жалостливо погибало под натиском огненной армии, печально дотлевая. Когда пламя добралось до окон, взбешённое и набирающее мощь с каждым павшим в бою врагом, то решительно выбило закоптевшие стёкла окон, поумерив свой пыл при столкновении с еще одним стихийным врагом, проливным дождём, безжалостно хлеставшим по восставшему огню. Чуть позже Шикамару Нара узнает, что пожарных вызвали те самые два придурка гея с нелепыми причёсками-бобиками и огромными мясистыми бровями из школы боевых искусств по соседству на улочке. И даже выкинет из своего определения слово «геи», однако оставив в нём «придурки», когда лично их поблагодарит. Чуть позже Шикамару Нара узнает, что именно благодаря быстроте пожарных и проливному дождю крыша книжной лавки и ее внешнее строение остались целы, а пламя не перекинулось воевать с другими магазинами. Но сейчас Шикамару Нара стоял под этим самым проливным дождем, не замечая, как одежда промокла насквозь, а в кедах уже набралось изрядное количество воды. Не замечал он и испарины на лбу от жара горящей книжной лавки, которая тут же смывалась дождём. Не замечал и мат пожарных, заканчивающих тушить здание, чудом сумевших впихнуть в улочку огромную машину. Только когда один из них медленно подошёл к нему и похлопал по плечу, он оторвал взгляд от поднимающегося из выбитых окон дыма. — Везёт же вам, если б не дождь и ребята, позвонившие сразу, здесь бы все до утра горело б на хрен. Шикамару впервые за ночь изменил выражение лица, приподняв бровь: — Действительно… — охрипшим голосом протянул он, благодаря пожарного ненавистным взглядом исподлобья, — Я весьма удачливый человек. — Да хорош тебе, — крикнул второй, собирая пожарный рукав, — Не расстраивайся так. Нам когда позвонили и сказали, что книжный горит, знаешь, как мы охуели все. Думали, тут полыхает всё… А оно вон, почти как новенькое стоит. — Прям сверкает новизной… — пробурчал владелец сгоревшей книжной лавки и неосознанно сел на тёплую излюбленную лавочку, чувствуя, как под подошвами хрустят осколки выбитых окон. Он не вспомнит, во сколько он вернётся домой и скинет насквозь мокрую и пропахшую гарью одежду, не вспомнит, как уедут пожарные, окидывая молодого и вроде как хорошего парня жалостливыми взглядами. Только лишь на задворках сознания, пустота которого устрашала, едва завиднеется мысль о том, что забытый накануне телефон безжалостно сгорел. Но и осознание всего произошедшего возникнет лишь на утро, когда он проснётся от странных ощущений и обнаружит, что маленький котёнок играет на полу с его свисающей рукой.

***

Сакура, кутаясь в шерстяной кардиган, аккуратно обходила лужи и морщилась от неприятного, витающего от самого метро в воздухе запаха. Почему-то он ей напоминал то ли запах костра, то ли сгоревшей бумаги. Пытаясь отмахнуться от назойливых мрачных мыслей и увлечённая процессом выбора безопасного для ходьбы места, она не заметила, как носовой аппарат уловил ещё один едва заметный аромат на этот раз какого-то приятного и знакомого парфюма. Последний день в этой улочке. Последние часы их совместной работы. Несмотря на испытанное раннее облегчение, сейчас она чувствовала только неясную тревогу. Где-то в подсознании за толстыми прутьями клетки билась мысль о том, что она совершает ошибку. Она не должна и единой подобной мысли допустить ворваться в сознание. По поставленной установке только лишь лёгкое чувство ностальгии, ни больше ни меньше. Она позволит прикоснуться себе в последний раз к кассовой стойке, к чайнику в подсобке, к некоторым любимым безделушкам, может быть, даже одну оставит на память. Но она точно не свернёт с намеченного пути. Возможно, на днях поищет курсы для подготовки к поступлению в университет. Правда, Сакура ещё не до конца определилась, вернётся ли она в медицинский или поищет что-то другое. От строительства прочного, уверена Харуно, и идеально ей подходящего плана на будущее её прервал короткий кашель. Почувствовав, наконец, витающий вокруг неё парфюм, она обернулась и недоумённо замерла. — Привет, — хриплым голосом поздоровался Учиха, держа что-то за спиной. — Привет, — ответила она безэмоционально, придерживаясь строгой установке. — Значит, последний день? — Последний день. — Значит, вот так? — Саске нахмурился и уставился на свои кроссовки. — Вот так. — Слушай, Сакура, — он ещё сильнее нахмурился, помотал головой и, сделав глубокий вдох, достал что-то из-за спины, — Вот, держи. Брови Харуно машинально поползли вверх, а рот слегка приоткрылся. В бескрайнем удивлении она смотрела на большой горшок пышных нежно-розовых георгин в руках молодого человека. Справившись с первой нахлынувшей волной, она почувствовала прилив второй, когда подняла взгляд на стоящего перед ней парня. Брюнет что-то внимательно высматривал в небе, затянутом сплошным покровом серых облаков, хмурился и нервно притоптывал ногой, демонстрируя девушке пунцовые щёки. — Ч-что это? — невнятно проговорила девушка, чувствуя, как её собственные щёки наливаются румянцем. — Цветы, — на выдохе быстро проговорил парень, а затем, не услышав ответа, добавил, — В горшке. Проходившие мимо прохожие, морщившиеся от усилившегося с поднявшимся ветром запаха гари, в недоумении смотрели на вставших столбами по среди улицы парня с нервным тиком в ноге и пунцовыми щеками, протягивающего здоровенный горшок каких-то цветов, и замершую девушку с разинутым в шоке ртом. В очередной раз не услышав никакого ответа, Саске задёргал ногой интенсивнее. — В магазине сказали, что их пересаживать надо не сразу. Надо дать им это… как там… акклиматизироваться, вот, — тихо начал он, — Ну, чтобы они не погибли… Я самые красивые выбрал. Наверное… — последние слова он почему-то проговорил шёпотом, — Под цвет волос твоих выбирал. — Красивые, — невнятно проговорила Сакура, пунцовея одновременно с ним ещё пуще и принимая увесистый горшок в руки. Заметив, что ноша для девушки заметно велика с дрогнувшими от тяжести руками, он забрал горшок обратно, получив недоумённый взгляд. — Тяжело, — пояснил он и кивнул самому себе. Они одновременно двинулись вглубь улочки, стараясь на друг друга не смотреть. Саске мысленно устраивал себе экзекуцию за нелепость всей ситуации и своего дурацкого поведения, а Харуно хаотично пыталась понять, что это вообще сейчас произошло, и откуда этот ещё вчерашний мерзавец и подонок знает о её любимых и памятных цветах? Вопрос она решилась задать, когда в поле зрения появилась пока ещё далёкая ссутулившаяся фигура блондина на лавочке. Запах костра почему-то усилился в несколько раз. — А как ты?.. — Твоя мама. — А-а… — Сакура покивала головой, хмыкнув, а потом резко осеклась. В тот единственный раз, когда Учиха был в её доме, никто о георгинах даже не упоминал, — Погоди, ты что, с моей мамой общался лично?.. — Да, — перебил он её, делая решительный вздох, — Но это сейчас не важно. Важно то, что ты можешь сделать самую огромную ошибку в своей жизни, даже не дав мне ни единого шанса на то, чтобы реабилитироваться в твоих глазах, но ты важ… — быстро проговорил он, замедляя шаг, но осёкся на полуслове, разглядев сидящего блондина. Сакура с трудом отвела завороженный взгляд от Учихи и наткнулась на бледного и испуганного Удзумаки, который, матерясь, пытался до кого-то дозвониться. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Саске, ускоряясь. Наруто вздрогнул и невидящим взглядом уставился на пунцового Саске с огромным горшком в руках, на не менее красную Сакуру, на чьём лице застыло странное мечтательное выражение вперемешку с тревогой. Однако ответ молодым людям был не нужен, когда в поле их зрения появилась сгоревшая книжная лавка, смотрящая на них чёрными пустыми окнами. — Твою же мать. *"451 градус по Фаренгейту» и «Книжный вор», где сжигались книги