Dragon Age: Перст судьбы

      Прошло три дня с тех пор, как у Элентиантэн проснулся магический дар. И эти три дня были одними из самых счастливых в ее жизни. Отец и мать баловали ее так, будто у нее был день рождения, хотя этот праздник уже отгремел несколько недель назад.       Родители носили ей сладости, играли с ней, ни на миг не оставляли в одиночестве. Ночами девочка спала в обнимку с матерью, а днем бегала по равнине, играя в догонялки с отцом и кузеном. И чувствовала она себя совершенно обычной, хотя периодически ловила испуганные, присматривающие и сожалеющие взгляды соклановцев. Они сторонились ее, и Элентиантэн это замечала, но зацикливаться на этом ей не позволяла семья, окружившая эльфийку заботой и любовью.       И все же, радость девочки омрачало понимание того, что таким образом они прощаются с ней. Возможно, навсегда. Она не знала, разрешено ли родителям посещать своих детей в Башне Магов, да и сомневалась, что Дешанна позволит Исилену и его супруге часто наведываться в Старкхевен. Это было небезопасно: долийцев запросто могли бы выследить и перерезать всех до единого. К тому же, клану было необходимо движение, новые места, новые охотничьи угодья.       Это действительно было прощанием.       На четвертый день Элентиантэн проснулась от внезапной паники еще до рассвета. Ни матери, ни отца в их палатке не было, и девочка села, обернувшись в тонкий плед из галльей шерсти, словно бабочка в кокон.       Было темно и прохладно. В лагере долийцев царила сонная тишина, и больше всего на свете маленькой эльфийке хотелось плюхнуться обратно на мягкую лежанку и забыться глубоким сном, но тревога никуда не делась. Даже наоборот – она стала ощущаться острее, и у девочки зашевелились волосы на затылке.       Нахмурившись, Элентиантэн запустила руки в растрепанный хвостик и, взвизгнув, смахнула небольшого паука, который тут же потерялся в обступающей эльфийку темноте. Вместе с насекомым она смахнула с себя последние остатки сладостной дремы.       Широко зевнув и потянувшись, девочка приободрилась и, все также закутанная в плед, вышла из палатки, носом втянув прохладный ночной воздух.       Уже начинало светать. Небо на горизонте медленно переходило от цвета черного бархата к цвету морских глубин; яркие созвездия меркли. В ближайшем к лагерю околоке начали просыпаться птицы, оглашая округу пока еще редкими, но уже звонкими трелями.       Элентиантэн прошла мимо кораля со спящими галлами и увидела впереди несколько фигур. Некоторых она узнала по голосам, а о том, кто другие, догадаться не составило особого труда.       ― ... они в дне пути отсюда и как раз возвращаются в Старкхевен, ― доложил Лореан – отец Веларра и долийский разведчик, который всегда исследовал новую местность перед тем, как Хранительница решала привести туда клан. Он был высоким, мускулистым и худым. Седина уже выбелила ему виски, в то время как первые морщины были надежно спрятаны за узорами валласлина. ― Если отправитесь в течение нескольких часов, успеете их настигнуть.       Он говорил о храмовниках, и Элентиантэн невольно поморщилась. Раньше она никогда их не встречала, но за восемь лет жизни девочка могла насчитать несколько случаев, когда клан был вынужден впопыхах сворачивать лагерь и уходить, так как разведчики донесли Хранительнице, что храмовники узнали о долийцах и напали на их след. И пусть Элентиантэн ни разу не видела на лице Дешанны страха перед шемленами, но зато частенько замечала некоторую нервозность.       ― Мы не можем уйти в изгнание вместе с ней? ― полузадушенно поинтересовалась Эллериз у мужа, содрогаемая тихим плачем. ― Я не представляю без нее своей жизни, Исилен... Она наша дочь, наша единственная дочь! Наш первенец... Все то хорошее, что было между нами – все в ней. Я... я не смогу!       Тот на выдохе медленно покачал головой и скрестил руки на груди, словно закрываясь от любых размышлений на тему «а что если». Все равно это было напрасно.       ― Мы будем легкой мишенью и для разбойников, и для зверья. К тому же, она и сама угроза – как для нас, так и для себя. Если она убьет нас по случайности, то не сможет сама о себе позаботиться. Ты тоже это понимаешь. Лучше уж так, ― сказал он. ― Я отведу ее к ним, передам, и какое-то время послежу, чтобы убедиться, что они ее не обидят.       ― Только не уходи слишком далеко, ― посоветовала ему Дешанна. ― Я не планирую здесь надолго оставаться.       Элентиантэн, поняв, что разговор взрослых подходит к своему логическому завершению, развернулась на пятках и тихой мышкой вернулась в палатку, прикинувшись спящей в тот момент, когда внутрь зашли родители.       ― Тише, не надо будить ее до рассвета, ― шепотом произнесла мать, шурша одеждой.       Исилен ничего не ответил, но сперва девочка почувствовала его теплое дыхание у себя на щеке, а потом и легкий поцелуй в висок. После отец подоткнул ее одеяло и присоединился к супруге, собирая вещи в дорогу.       Элентиантэн слушала их тихие переговоры, запоминала дорогие сердцу голоса, манеру речи, и так увлеклась этим занятием, что и не заметила как заснула. И сон ее пусть был и краток, но безупречен в своей легкости и красоте: ей снились облачные замки, радужные мосты и опасные приключения, которые она переживала вместе с Веларром и другими, воображаемыми друзьями.       Когда девочка проснулась, солнце уже поднялось над горизонтом и осветило лагерь долийцев. В его свете тканевые стены палатки казались грязно-белыми и сухо шелестели, перекатываясь волнами при каждом ласкающем дуновении ветра.       Мама лежала рядом с ней. Обнимая дочь одной рукой, она прижимала ее к своей груди. У себя под ухом Элентиантэн чувствовала биение сильного сердца, а на макушке – теплое дыхание.       Услышав привычное блеяние галл, девочка улыбнулась, хотя улыбка вышла грустной. Она не хотела расставаться ни с родными, ни даже с белоснежными оленями. Казалось, что разлука будет невыносимой. Но ведь ей не оставили выбора, а она почти забыла об уготовленной ей судьбе. Последние несколько дней были полны безмятежности и искренней радости, и ни разу магия девочки не проявила себя. Не было ни магического импульса, ни даже того странного чувства, когда сила просилась наружу.       Может, все произошедшее – ошибка? Может кусочек лириума среагировал на присутствие Хранительницы, а не на нее саму?       Маленькая эльфийка тяжело вздохнула, приподнялась на локтях и начала протирать глаза. Ей хотелось отделаться от всех этих невеселых мыслей и, пока еще есть такая возможность, побыть обычным ребенком и частью клана. В последний раз.       ― Проснулась, ma da'elgara? ― Элентиантэн подняла голову к матери, и та сразу же одарила ее влажным поцелуем в лоб. ― Расскажи мне, Звездочка, как же теперь жить без твоего сладкого сопения под моим боком?       Лицо Эллериз приобрело мученическое выражение. Будто сам этот вопрос причинял ей немыслимую боль.       ― Зачем тогда вы родили меня такой? ― вопросом на вопрос ответила эльфийка.       Ее мать судорожно вздохнула. Глаза ее налились слезами и она, ладонью надавив дочери на затылок, прижала ее обратно к своей груди, начав напевать колыбельную дрожащим голосом и баюкать девочку в руках.       Так они пролежали еще несколько минут, а после Эллериз встала и начала суетливо перебирать одежду в походном рюкзаке, с раздражением отмечая, что папа собрал «все не то». Когда она закончила кое-что из отобранного было новым, и девочка поняла, что часть ночи ее родительница провела с иглой в руках.       ― Иди умойся, а после как следует позавтракай, ― стоически сражаясь с горем, велела она. ― И, пожалуйста, не вредничай, тебя ждет долгий путь. Я… я соберу еще что-нибудь перекусить в дорогу.       Эллериз словно пыталась сделать вид, что ничего необычного не происходит. Она будто бы внушила себе, что ее дочь и муж отправляются в поход, упрямо отрекаясь от той мысли, что обратно в лагерь вернется только один из них. От нервов у нее дергался глаз, но когда Элентиантэн подошла к матери, чтобы обнять ее, та резким движением усадила девочку перед собой и грубо начала вычесывать свалявшиеся за ночь волосы.       Поговорить с ней у девочки не получилось, а потому, поблагодарив мать за сплетенную косу, Элентиантэн вышла из палатки и зашла за нее. Там ее ждало ведро с чистой родниковой водой, маленький кусочек мыла и полотенце. После она отправилась к небольшому костерку, который трещал и дымился неподалеку от палатки ее семьи, и присела на поставленную напротив скамейку.       Над огнем румянились и коптились в дыме нанизанные на вертел кусочки рыбы. Той самой нерки, которую они нашли в реке… Хранительница все-таки распорядилась поставить сети.       Сегодня поваром выступал Лореан и, заметив голодный взгляд племянницы, он улыбнулся. Улыбка получилась вымученной, но Элентиантэн притворилась, что не заметила этого. С ее стороны было бы невежливо указывать на его усталый вид, когда все последние дни дядя искал для нее спасение.       Завтрак она растягивала, как могла. Растягивала до тех пор, пока отец сам не пришел за ней. Он был раздражен ее медлительностью, но быстро одернул себя. Солнце осветило его лицо, сделав зеленые узоры валласлина в разы ярче. Шипастые стебли скручивались в спирали под глазами и на щеках, изгибались на лбу. Ей казалось, что без них отец будет совсем другим эльфом, и где-то в груди свербело горькое сожаление о том, что у нее самой письма на крови не будет никогда.       ― Нам пора идти, ― сказал он хмуро и почесал щеку. ― Попрощайся со всеми, пока я заберу у твоей матери рюкзак.       Элентиантэн молча кивнула, отложила в сторону деревянную тарелку с горсткой тонких рыбьих косточек на краю, и, поднявшись, тут же упала в объятья дяди. Он поднял ее над землей, прижал к груди и, шепча над головой, напутствовал на будущее, предостерегая от опасностей. Лореан просил ее всегда быть настороже и не провоцировать людей. Говорил, что в местах, где шемов больше, чем эльфов, закон никогда не бывает на стороне «остроухих», а потому в споре с человеком всегда лучше уступать. Он знал, о чем говорил – дядя Лореан происходил из городских эльфов. Его родители бежали из города и прибились к долийцам, когда он был совсем юн.       Девочка слушала его, запоминала, но ничего не говорила в ответ.       После Лореан отвел Элентиантэн к остальным членам клана Лавеллан, которые решили ее проводить, и навстречу ей сразу же выскочил Веларр, сжавший кузину в крепких объятьях.       ― Изумрудному рыцарю полагается спасать дам, попавших в беду, ― тихо, чтобы слышала только она, зашептал мальчик ей на ухо. Его теплое и влажное дыхание щекотало ей мочку. ― Однажды я приду за тобой. А потом изменю эти дурацкие правила навсегда!       Элентиантэн улыбнулась ему, пусть этого Веларр и не видел, и обняла кузена в ответ, уткнувшись носом ему в плечо. От него пахло лесом, галлами, костром и свободой… Видят Творцы, она будет по нему очень скучать!       Когда девочка отстранилась, Веларр встал возле отца, уступая место своей матери. Виллия, смахивая слезы со скул и шмыгая носом, присела на корточки, отчего их лица оказались на одном уровне.       ― Как бы я хотела, чтобы ты осталась, крошка моя! Но если ты не можешь быть с нами, если тебе суждено уйти к шемленам, то пусть у тебя будет хоть какая-то память о семье, которая очень тебя любит, волнуется и скучает.       И она вручила ей небольшую тряпичную куклу ручной работы, набитую шерстью. Ее глаза-пуговки были разных цветов, алыми нитками были вышиты губы, изгибающиеся в улыбке, зеленое платье с традиционными долийскими узорами было сделано из тонкой, переливающейся ткани, а волосы – из коричневого волокна.       ― Она прекрасна, спасибо, ― благодарно улыбнувшись, ответила девочка и прижала куклу к себе. Улыбка вышла грустной, но лучше у Элентиантэн все равно бы не получилось.       ― Надеюсь, она будет радовать тебя, когда ты будешь чувствовать себя одиноко, ― добавила Виллия и, чмокнув племянницу в щеку, поднялась. ― Dareth shiral, da'len.       Когда тетушка отошла в сторону, Элентиантэн встретилась глазами с Лафаэль, по правую и левую сторону от которой стояли их общие друзья. Светловолосая охотница Эллана печально улыбнулась ей и робко помахала рукой, а будущий воин, Маханон, все-таки подошел и, обняв девочку, поднял ее и закружил над землей.       ― Будь сильной, ― сказал он, когда поставил ее обратно.       ― Береги Пушину, ― наказала ему Элентиантэн, неловко пожевав губы. ― Я ее тебе доверяю.        Маханон кивнул и вернулся к остальным, а маленькая эльфийка проводила его взглядом, жалея о том, что не сможет ни стать его женой, когда вырастет, ни даже увидеть, как на лицо юноши будут наносить валласлин, ведь до совершеннолетия Маханону оставалось совсем чуть-чуть – всего какая-то пара недель.       Следующей после него к ней приблизилась Лафаэль. Сделала она это очень неохотно, буквально из-под палки своей бабушки, подтолкнувшей ее ребром посоха вперед.       ― Мне жаль, что ты уходишь, но того требуют обычаи, ― извиняющимся тоном промямлила Лафаэль. В глаза маленькой эльфийки Первая пыталась не смотреть. ― Я хочу дать тебе кое-что. Так, на удачу.       И она протянула Элентиантэн небольшой кулон. На тонкой серебряной цепочке, сверкающей холодным светом в лучах полуденного солнца, висел изгибающийся молодым месяцем лунный камень. Он был молочно-белым, но приобрел фиолетовые, синие, а затем и зеленые оттенки, когда будущая Хранительница клана Лавеллан покачала им перед глазами у девочки.        ― Я нашла его в заброшенном святилище пару лет назад. Он очень старый. Возможно, застал рассвет и закат Халамширала.        ― Я… Это очень ценный подарок. Спасибо, ― сперва Элентиантэн хотела ей отказать и этим обидеть, но украшение было настолько чудным, что от него просто было невозможно отвести глаза.       ― Да не учует тебя Ужасный Волк, ― пожелала Эллана, все-таки решившись подойти, и вручила девочке маленький охотничий кинжал. Она ничего не сказала, но глаза пятнадцатилетней охотницы были серьезными, и Элентиантэн кивнула, поняв, что дарованное ей оружие лучше спрятать и использовать только в случае острой необходимости.       После Элланы к ней подошел Норален. Он был дозорным Лавеллан и далеко не самым говорливым, а потому просто посмотрел ей в глаза, приобнял за плечи и похлопал по спине. За ним были и некоторые другие члены клана: собиратели, охотники, воины... Хранительница галл Серанис, охотник Дэмиэль, собирательница Фэйн, сказительница Ренанис, хагрен Садор.       Все, кто не подошел лично, кивнули ей на прощание или неловко помахали рукой. Сама ситуация была для многих непривычна. Из клана Лавеллан редко кого-либо выдворяли. Элентиантэн просто везло.       Замыкающей очередь долийцев, пришедших попрощаться с ней, была Хранительница. Она ничего не сказала – лишь вручила девочке небольшую фляжку.       Ведомая любопытством Элентиантэн ее тут же открыла, но не успела принюхаться, так как из горлышка вырвалось облачко сверкающей пыли. Должно быть, это было лириумное зелье, восполняющее ману. Ценный и полезный подарок, который ей наверняка пригодится на уроках в Кругу Магов.       ― Не балуйся с этим, ― предупредила ее Дешанна.       Кивнув Хранительнице в благодарность, девочка обернулась на звук шагов. К ней подошли отец и мать. Эллериз заботливо накинула на плечи дочери зеленую накидку, завязав крепкий шнурок под горлом, и скрыла заостренные уши дочери под широким капюшоном. Исилен же взвалил на свое плечо увесистый рюкзак, который его жена собрала в дорогу, и недовольно цокнул, примерив на себя его тяжесть.       ― Ты туда точно вещи, а не камни положила? ― пробурчал он.       ― Ничего, не надорвешься, ― процедила Эллериз в ответ.       ― Я нет, а вот наша дочь – да.       Эллериз оставила его высказывание без ответа и, взяв ребенка за руку, направилась к выходу из лагеря. Ее смуглые пальцы быстро переплелись с пальцами дочери, и маленькая эльфийка ненароком подумала о том, что мать ее не отпустит... Она так и уйдет вместе с ней, не отнимая руки.       Робкая надежда на ее компанию заставила юное сердце пугливо вздрогнуть.       Дернувшись от внезапного окрика, Элентиантэн услышала, как Веларр побежал следом и вскоре нагнал их. По-видимому, он решил проводить свою кузину хотя бы до границ лагеря, и это девочку неимоверно порадовало. Она хотела было оглянуться в последний раз и на всех остальных – на тех, кому она по разным причинам была не безразлична, – но не смогла заставить себя сделать этого.       ― Не оглядывайся, ― словно прочтя ее желание по лицу, отчеканила Эллериз, искоса взглянув на дочь. ― Не надо, будет только хуже.       Элентиантэн теснее прижалась к ее боку, а свободной рукой ухватилась за Веларра.       Ее мама была права: если бы Элентиантэн позволила себе оглянуться, то уже бы не заставила себя уйти. Она бы упала на колени, вцепилась пальцами в землю, кричала, билась, плакала и молила о разрешении остаться; умасливала бы их всеми правдами и неправдами, к кому-нибудь обязательно прицепилась. А это уже совсем как-то не по-долийски. Скорее, по-детски позорно. А мама позора не терпела. И отец тоже.       Это было тяжело – оставлять привычную жизнь и любимых позади, но меньше всего на свете Элентиантэн хотела быть угрозой своему клану. Решение Хранительницы она восприняла как должное. Ее слова о вымирании их общего народа маленькую эльфийку напугали, и она не желала быть причиной очередной зачистки, устроенной шемленами. Она силилась внушить себе, что поступает правильно, что это еще не конец жизни, но будущее было для нее сложной загадкой – и нигде не было подсказок. Долийцы и сами почти не имели представления о том, что происходит в Башне. Единственное, что они знали наверняка – это то, что отступников и одержимых храмовники убивают, а непокорных магов превращают в усмиренных. Элентиантэн не хотела быть усмиренной, а потому решила вести себя хорошо.       Когда впереди показалось надвое разбитое молнией облысевшее дерево, Эллериз остановилась, как вкопанная, развернулась к дочери и присела на одно колено.       Ее теплые ладони обхватили щеки девочки, а большие пальцы огладили нежную кожу.       ― Ты уходишь не потому что тебе сказали уйти, а потому что ты нас защищаешь, понимаешь? ― голос матери дрогнул. Она неловко улыбнулась и начала лихорадочно поправлять накидку на узких плечах девочки, хотя та и так сидела нормально. ― У тебя есть сила и смелость на это, у Лафаэль – нет. Ты понимаешь меня?       Элентиантэн закивала головой, и взгляд матери немного смягчился. Подтянув дочь к себе, она начала зацеловывать ее в щеки, и так бы не отпустила, если бы не подошел отец.       ― Хватит нежничать. Нам надо спешить, ― веско напомнил он.       ― Скажи, что любишь ее больше всего на свете, ― проигнорировав его замечание, потребовала Эллериз. Ее голос слегка подлетел, едва не сорвавшись на возмущенный писк. ― Скажи, что будешь молиться о ее здравии и за ее счастье, как это буду делать я.       Веларр встал в стороне, убрал руки за спину и опустил голову, ковыряя землю большим пальцем ноги. Они с Элентиантэн оба почувствовали себя неловко.       Исилен вздохнул, потер лоб. Он был скуп на громкие слова, но Элентиантэн знала, что отец всегда переживал за нее. И любил, просто показывал это иначе, по-своему.       ― Она и так это знает. Да, Звездочка? ― отозвался он, кивнув подбородком на девочку.       Элентиантэн поджала губы и медленно кивнула. Он был прав. Однако именно сегодня она была согласна с матерью – ей было нужно это услышать. Один последний раз.       Эллериз возмущенно фыркнула и, чуть надавив пальцами, повернула лицо дочери обратно к себе.       ― Никогда не позволяй шемам себя обижать, ― поучительным тоном сказала она. ― В твоих венах течет сильная кровь... Однажды ты станешь очень талантливым магом, а пока слушай и учись. И помни: твои уши – твоя гордость, а не какое-то уродство, как тебе попытаются внушить. Ты лучше любого из них, не забывай!       Щеки Элентиантэн зарумянились и она закивала, как болванчик. Ей бы самоуверенность и дерзость своей матери! Но, к сожалению, у двух вспыльчивых и громких эльфов вырос на удивление скромный и тихий ребенок. Веларр и то больше походил на их сына, чем она.       На границах лагеря девочка окончательно попрощалась с матерью, двоюродным братом, а заодно и с дозорными клана, которые вне своих постов всегда находили минутку для того, чтобы поиграть с ней.       ― Я обязательно тебя найду! ― сложив ладоши у рта, крикнул ей вслед Веларр. ― Обещаю! Ты только дождись!       А после они с отцом ушли, и Элентиантэн, пряча лицо под капюшоном, позволила себе молча пролить немного слез. Исилен, кажется, ничего не заметил. А если и заметил, то любезно промолчал, прекрасно понимая ее чувства.       Путь до небольшой деревеньки, где по словам Лореана остановились храмовники, вместо целого дня они преодолели за несколько часов. Исилен не останавливался передохнуть, а когда дочь начинала ныть от усталости и, тяжело дыша, опускалась на землю, взваливал на плечо не только тяжелый рюкзак, но и ее. Он очень спешил, будто опасаясь передумать и, прислушавшись к идее жены, уйти из клана, начав жить с маленькой отступницей отдельно.       Когда на горизонте показались одноэтажные дома, рассыпавшиеся по холму, словно темные точки на зеленом холсте, Исилен впервые остановился, чтобы перевести дыхание и попить воды. Дочь он усадил на придорожный валун, нагретый летним солнцем, а сам сел у его подножья и, достав из подсумка на поясе кусочек сыра, а из рюкзака ломоть хлебной лепешки, протянул их девочке.       Элентиантэн не мучилась голодом, но предложенную еду приняла. Медленно пережевывая сыр, она заставляла себя его глотать, но вся пища застревала комом в горле. Причиной отсутствия аппетита было скверное настроение и предвкушение скорой и окончательной разлуки с семьей.       Ее горестная печаль за день успела переродиться в тихий гнев. Направлен он был на себя саму, но мог задеть и отца.       ― Никогда не думал, что отдам своего ребенка шемленам, ― полушепотом процедил эльф, обращаясь, скорее, к себе самому, чем к Элентиантэн.       Но она его услышала, и боль, терзающая ее юное сердце, хотела найти выход в злобе и обидных упреках.       ― Родите нового, ― сухо ответила она, пальцами кроша хлеб.       Он поднял на нее ошеломленный взгляд. Казалось, будто девочка ударила его под дых, но не кулаком, а словами. Эльф сильно удивился тому, что такие мысли вообще находили свое место в ее голове. Тому, какими предателями они представали в ее глазах. Справедливости ради, Элентиантэн и сама держалась подальше от таких соображений, но стоило открыть рот, как они горьким ядом затаенной обиды выплеснулись наружу. Она никого не хотела ранить, просто оно само так получилось.       ― Такой, как ты, больше не будет, ― мрачно отозвался отец. Еще несколько дней назад за подобные слова маленькая эльфийка могла получить подзатыльник, но сегодня Исилен и вправду считал себя виноватым перед ней. И ответственным за то, что позволил подобному случиться. ― И перестань куксить мордашку так, будто мы тебя в отходную яму выбрасываем. Мы не позволили выгнать тебя в лес к диким зверям, мы нашли тебе дом, учителей и защиту. И мы будем спать спокойнее, зная, что пусть и в отрыве от внешнего мира, но все-таки ты проживешь долгую жизнь.       ― Но вы забудете меня. Лавеллан забудут, ― подавив всхлип и вытерев набежавшие на нижние веки слезы, тихо сказала она.       Отец девочки тяжело вздохнул, но ничего отрицать не стал.       ― Забудем, но только чтобы избавиться от боли. И ты тоже постарайся нас забыть и выбрось весь тот хлам, что тебе понадарили.       ― Это неправильно! ― воскликнула она, но Исилен метнул в дочь, как молнию, строгий взгляд, и она тут же примолкла, стыдливо опустив голову.       ― Ir enfenim, — призналась она тихо, когда неловкая тишина между ними начала загустевать.       Отец ничего не ответил. Разбить паузу ее откровение не помогло.       Снова воцарилось напряженное молчание, нарушаемое только ветром, что с успокаивающим шорохом пробегал по высокой траве, да назойливым стрекотом цикад и раздражающим писком диких комаров, присмотревших себе в лакомство голые руки девочки.       Спустя несколько долгих минут Исилен выплюнул прикусываемую травинку, посмотрел на небо и встал, отряхивая сзади штаны.       Элентиантэн наблюдала за ним, греясь в солнечном тепле, но стоило отцу кивнуть головой в сторону поселения, спрыгнула с камня и последовала за ним, поспешно запихивая за щеки остатки сыра и хлеба.       Преодолев остаток дороги, Исилен закрыл голову капюшоном, скрывая острые уши от любопытных глаз пастухов. Вдвоем они вошли в деревню. Элентиантэн держалась позади него, прильнув к отцовской спине почти вплотную, но все же на достаточном расстоянии, чтобы при этом не наступать ему на пятки.       До этого дня она почти никогда не встречала людей, а когда встречала – никогда не подходила так близко. Маленькая эльфийка испуганно озиралась по сторонам, подмечая, как деревенские мужики сплевывают себе под ноги при их виде. Женщины реагировали спокойнее: некоторые просто отворачивались, другие награждали снисходительными взглядами, а третьи били по рукам своих детей, которые поднимали с земли камни.       Когда на отца выругался тощий свинопас в соломенной шляпе, загонявший розовых хрюшек обратно в загон, Элентиантэн про себя заметила, что ей известны далеко не все слова их языка: в клане они старались как можно больше говорить по-эльфийски, чтобы не растерять те языковые знания и навыки, которые у долийцев еще оставались. Но все чаще и чаще по мере взросления девочка слышала человеческую речь, и в какой-то степени она была ей даже привычней. Правда, она считала, что ее родной язык все же красивее, но, глядя на злое лицо свинопаса, эльфийка понимала, что он бы с удовольствием с ней поспорил. А еще бы не упустил возможности огреть палкой по хребту.       В поселении было грязно и плохо пахло. К оголенным спереди и на пятках ступням прилипали вязкие комья холодной грязи, а к горлу подкатывала тошнота из-за стойкого запаха навоза. Галлы никогда не воняли так сильно, что только добавляло благородства их и без того гордой стати.       ― А в Круге тоже будет много животных? ― спросила Элентиантэн, замедлив шаг возле стойла при постоялом дворе. Там у высокой бадьи с водой стояла парочка лощеных жеребцов. Один был цвета вороного крыла и встряхивал головой, отгоняя насекомых, отчего его густая грива разметалась по сторонам. Второй, поджарый и гнедой, дергал ухом и жевал овес, что мешком был привязан к забору стойла. ― Я хочу себе поросеночка. Или нага... а может, и того, и другого.       ― Нет. Наверное. Не знаю, ― неуверенно ответил ей отец, даже не взглянув на ездовых животных.       Вместе они вошли в таверну при постоялом дворе, и в глаза девочки тут же бросилась шестерка мужчин в сияющих доспехах с охваченным огнем мечом на нагрудниках и железными перьями крыльев, торчащих по сторонам начищенных до блеска шлемов. Судя по тому, что их миски и пинтовые кружки уже опустели, а сами храмовники были в полном боевом облачении, они как раз собирались уходить. Исилен с Элентиантэн успели вовремя.       К добру или худу.       ― Добрые господа! ― привлекая к себе внимание храмовников, а заодно и всех остальных посетителей таверны, воскликнул Исилен. ― Позволите задержать вас буквально на несколько минут для очень важного разговора?       Храмовники переглянулись. Тот, что, по-видимому, был самым старшим по званию в их небольшом отряде, встал со скамьи и вышел вперед.       ― Чего ты хочешь... эльф? ― спросил он, и Элентиантэн заметила, как едва видные за прорезью шлема голубые глаза мужчины опустились к ней. Казалось, он только что увидел ее, но сперва поразившее его удивление, быстро сменилось пониманием. Отец эльфийки еще не успел ничего сказать, а храмовник уже догадывался, чего тот хочет. ― Это твой ребенок?       ― Да, моя дочь, ― подтвердил Исилен. ― Не так давно у нее обнаружился магический дар, и я хотел бы, чтобы вы забрали ее вместе с собой в Башню Магов.       Настроение, как и сердце, у девочки сразу же упало. Ей совсем не понравилось, как ее отец – воин долийского клана – лебезит перед шемами, которых презирает до скрежета зубов. Но потом она вспомнила, какая раса правит миром, и разочарование слегка развеялось. Слегка.       Затем Элентиантэн подумала, что так унижается перед ними он только ради нее, и на место разочарования пришло чувство вины.       ― Откуда ты знаешь, что мы направляемся именно туда? Да и как ты нашел нас? ― спросил самый низкорослый из храмовников, но ответил ему его соратник, отличавшийся басовитым голосом.       ― Я же говорил, что за нами следили!       ― Тихо, ― приказал им главный, не сводя внимательного взгляда с эльфов. ― Ты долиец, и своих магов вы всегда от нас прячете. Что изменилось? В этой девочке засел демон, с которым вы не можете совладать?       ― Мы всегда регулируем количество магов в группе. Вот и вся причина, ― пояснил Исилен без всякого удовольствия.       ― И именно твоя девочка оказалась лишней? И ты готов отдать ее вот так? ― точно подозревая какой-то подвох, уточнил храмовник. Выражение лица отца Элентиантэн изменилось. Из уст шемленов для него этот вопрос звучал весьма оскорбительно.       Исилен скривился, будто отведав чего-то кислого. Уголки его губ опустились вниз.       ― Вы можете взять ее или нет? ― пресытившись пустой болтовней, поинтересовался он. ― Если вы нам откажете, я буду вынужден оставить ее. Только подумайте: маленький ребенок с магическим даром, подверженный влиянию демонов и необученный контролировать свою силу. Как скоро она станет угрозой для тех, кого вы защищаете от магии? И чья в этом будет вина?       ― Вы можете ее убить, ― предложил басовитый, но остальные храмовники неодобрительно заворчали. Отчего-то Элентиантэн казалось, что будь она старше, мысли об ее убийстве воспринимались бы ими иначе, не так негативно. Что ж, по крайней мере, хоть у пятерых из них есть какие-то моральные принципы.       ― Мы заберем ее, ― согласился командир отряда, ― но не думай, что мы забудем о существовании тебя и твоего клана. Возможно, однажды мы навестим вас и лично проверим сопротивляемость твоих сородичей к козням демонов.       Это прозвучало как угроза, и Элентиантэн насторожилась, дернув отца за плащ. Тот повернулся к ней, снял с плеча рюкзак и, присев на одно колено, передал его в руки дочери. Он был тяжелым, и девочка приложила все свои силы, чтобы держаться ровно, хотя ей казалось, что позвоночник вот-вот переломится пополам. Похоже, ее мать действительно засунула внутрь помимо одежды еще парочку увесистых булыжников.       ― Как бы я хотела, чтобы все это было всего лишь страшным сном, ― призналась она Исилену, не дав ему начать прощание первым.       ― Я желал этого всем сердцем с того самого дня, когда тебя угораздило подсобить Лафаэль, ― с грустной усмешкой, ответил отец, прижав девочку к себе.       ― Я хотела помочь Веларру, ― глухо проговорила эльфийка отцу в плечо.       ― Я знаю. Знаю. ― Исилен погладил ее широкой ладонью по спине.       Элентиантэн зарылась носом в его каштановые волосы, лежащие на плечах. Глубоко вдохнула их запах и на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь последними секундами отцовского общества. Раньше, если бы ее спросили, кого она любит больше, – маму или папу? – она бы ответила, что маму, ибо порой Исилен был грубоватым и требовательным по отношению к ней. И к маме тоже. Но сейчас она понимала, что любит их совершенно одинаково, и расставание с ними было самым страшным наказанием из всех возможных. Страшнее, чем розги, лишение сладкого или принудительная разлука с Пушиной. Страшнее всего, что Элентиантэн до сегодняшнего дня знала.       ― Теперь настало время тебе искать свой путь, ― шепнул Исилен, напоследок проведя по волосам дочери рукой, и отстранился, заглянув ей в глаза. ― Ma'arlath, еmma da'len. Dareth shiral.       Элентиантэн кивнула в благодарность за добрые слова и заставила себя улыбнуться так, будто все в порядке, и он не покидает ее навсегда, а лишь уходит на какое-то время. Но улыбка получилась мученической, и эльф это заметил. Шумно выдохнув носом, он отвернулся и широкими шагами направился к выходу. Сперва резко скрипнула, затем громко хлопнула дверь, и Элентиантэн осталась с чужаками наедине.       Как только звук шаркающих шагов по ту сторону смолк, ей тут же захотелось сорваться с места, стрелой броситься следом, вырваться наружу и схватить отца за одежду. Потянуть его на себя, развернуть, заставить обнять и никогда больше не отпускать.       Она знала, что если закатит истерику, отец будет вынужден ее забрать. Она добьет его, он сдастся, и тогда Элентиантэн погубит их всех.       Так что сцена воссоединения после мимолетной разлуки так и осталась существовать только в ее голове.       Люди, ранее смотревшие на ее отца, теперь вовсю пялились на нее. Она чувствовала их изучающие взгляды неприятным, скользким холодком на своей коже, и от этого маленькой эльфийке стало неловко. Она сильнее сжала пальцы на кожаном ремешке своего походного рюкзака и пожала плечами. Для кого – непонятно. Наверное, самой себе.       Посетители таверны активно обсуждали увиденное, отпускали в ее сторону различные шутки, а кто-то даже оскорбился присутствием «остроухой» в заведении. Дескать, она своим унылым лицом испортила ему аппетит. За соседним столом эту тему подхватили и начали вслух размышлять о паразитах, которых она могла принести на своих волосах. Те, кто говорили об этом особенно пылко, сами были в разы грязнее, чем эльфийка: прямо как те свиньи, что копошились среди грязи во дворе. Но Элентиантэн старалась не обращать на них внимания. Думала, что если крестьяне перейдут черту и станут настоящей угрозой, то храмовники ее защитят. По крайней мере, так сделал бы ее отец или же любой соклановец.       Однако единственное, что храмовники сделали, – это сперва отняли у нее рюкзак, вытряхнув все его содержимое на липкий от пролитых напитков и покрытый хлебными крошками стол. Переговариваясь друг с другом, они решали, какие вещи она может взять с собой, а какие ей брать нельзя. Большую часть одежды они отдали хозяйке таверны «на тряпки», оставив лишь парочку комплектов на несколько дней, чтобы девочка не пришла в Башню похожей на грязную беспризорницу. Еду и воду, которую ей сложила с собой мать, они забрали себе. Куклу они тоже хотели выбросить, но командир отряда, увидев, как она расстроилась, все-таки смиловался и приказал своим людям положить игрушку обратно.       После басовитый член Ордена осмотрел ее саму, ощупав с головы до пят. Кулон он тут же изъял, с силой сорвав его с тонкой шеи. Найдя железный кинжал, подаренный Элланой, он пренебрежительно назвал его зубочисткой и хотел передать старшему по званию, но Элентиантэн запротестовала, перехватив его руку, из-за чего получила хлесткую пощечину. Перчатка на его руке увеличила силу удара, чуть не отбив эльфийке голову. Вскрикнув, она отшатнулась назад, врезалась в стол и осела на пол, держась ладонью за пульсирующую болью щеку. Во рту почувствовался солоноватый привкус крови из рассеченной губы и, заслышав голос главного храмовника, она вздрогнула и сжалась, опасаясь следующего удара.       ― Это было вовсе не обязательно, ― заметил командир отряда.       ― Мерзавка прятала под одеждой нож, ― возразил басовитый, ― она бы перерезала нам глотки на ночном привале.       ― Она ребенок, ― сказал кто-то из храмовников. Его голоса Элентиантэн раньше не слышала.       Отвернувшись от латников, эльфийка взглянула на дверь, в ожидании, что та вот-вот распахнется и внутрь рассерженным вихрем влетит ее отец. Что он всадит пару-тройку стрел в ее обидчика, ее саму возьмет на руки и вынесет отсюда... Но чуда не произошло, и дверь так и осталась закрытой.       ― Она чудовище с лицом ребенка, ― между тем стоял на своем басовитый.       ― Полно, ― прервал их командир. ― Нам давно пора выдвигаться в путь.       Один из храмовников рывком за руку поднял ее и поставил на ноги. Она не видела, кто именно. Девочка не поднимала глаза, опасаясь, что кого-нибудь это может взбесить. Мыслями маленькая эльфийка тянулась к отцу, который обещал незримо провожать ее какое-то время и прийти на помощь, если ей сделают больно. И ей сделали, вот только Исилен своего слова не сдержал. И даже когда они вышли на улицу и Элентиантэн завертела головой по сторонам, взглядом выискивая отца, того нигде не было. Она почувствовала себя обманутой и очень глупой. Ни один долиец не решился бы встретиться в бою с шестью храмовниками в одиночку. Исилен кормил ее пустыми обещаниями, чтобы поддержать и успокоить, вот только теперь вместо спокойствия девочка чувствовала, как ее снедает глубокое разочарование. В себе за то, что наивно развесила уши, в отце – за обман.       Щека горела, пульсируя болью.       Лошадиное ржание отвлекло Элентиантэн от собственных мыслей. Повернувшись к храмовникам, она увидела, как они надевают сбрую на двух уже знакомых эльфийке коней и присоединяют ее к повозке с закрепленным на ней ящиком, больше похожим на гроб, надежно перемотанный серебряными цепями. Помимо большого ящика в повозке были и другие, поменьше, звякнувшие стеклом, когда басовитый храмовник кинул рядом с ними в разы полегчавший рюкзак будущей ученицы. Элентиантэн не знала, что внутри, но исходя из того, что храмовники направляются в Башню Круга, решила что там разного рода зелья и микстуры или, может, ингредиенты в виде масел для их создания.       ― Нам придется идти всю ночь, чтобы добраться до Круга до рассвета, ― прогудел один из храмовников из-под шлема.       ― Тот эль и барышня, его подававшая, были слишком соблазнительны, чтобы не остаться на ночевку, ― с усмешкой ответил басовитый, но тут же умолк, когда командир отряда смерил его сердитым взглядом сквозь прорезь опущенного забрала. По-видимому, усмехавшийся нарушил какое-то табу, которого придерживались в Ордене. Или же его старший по званию соратник считал такое поведение неприемлемым для представителя Церкви.       ― Значит, останавливаться на привал не будем, но и лошадей загонять сильно не стоит, ― сказал высокий воин.       На том они и порешили. До окраины деревеньки они шли по двум сторонам от повозки, отгоняя от нее слишком любопытных детей, но когда перед ними расстелилась протоптанная среди высокой травы дорога, мужчины взобрались в телегу и пустили лошадей рысью. Сперва басовитый храмовник хотел смастерить из веревки поводок и привязать его к одной из балок, а конец с петлей накинуть на шею будущего мага, чтобы та тянулась за ними, будто какой-то купленный на ярмарке теленок. Благо, остальным храмовникам эта затея не пришлась по душе и они его застыдили, отчего мужчина попытался списать жестокость на не очень удачную шутку. Девочку взяли в повозку и посадили на скамейку за козлами.       Повозка подпрыгивала на каждой кочке, и маленькая эльфийка, чтобы не вылететь из нее, двумя руками впилась в бортики, а ногами держала перевязанный цепями гроб на небольшом расстоянии от себя. При каждом новом повороте или же спуске с холма, тот придвигался ближе, что Элентиантэн не особо нравилось. Она пыталась не думать о том, что внутри, но какое-то внутреннее чутье ощущало, что там томится нечто злое, отчего по спине девочки бежал холодок.       Неспроста же на тяжелой крышке вычерчены все эти символы и глифы, верно? Да и цепь при более близком рассмотрении имела гравировку в виде заклинания. Девочка ни слова прочесть не смогла – изящный курсив был слишком витиеватым, а эльфийка не настолько хорошо знала письменный всеобщий, чтобы свободно на нем читать любой почерк.       Она хотела узнать у своих спутников об их грузе, но всякий раз слова застревали у эльфийки в горле: ей не хватало смелости о чем-то их спрашивать. Она боялась их не только как угнетателей магов, но и просто как людей. Элентиантэн смотрела куда угодно – только не на них, однако от однотипного медленно проплывающего пейзажа у нее очень скоро начало рябить в глазах.       Храмовники не разговаривали друг с другом, будто бы рты им затыкало само присутствие неожиданно свалившейся на их головы магички, и молчание это продолжилось даже после того, как на землю опустились сумерки.       Звуки жизни были повсюду: их издавали лошади, фыркая и хлестая хвостами себе по крупу дабы отпугнуть насекомых; ими полнилась роща, сквозь которую, кряхтя и поскрипывая, проезжала их повозка. И даже доспехи храмовников весьма мелодично бряцали, ловя тусклый отблеск молодого месяца, что так и норовил спрятаться за пробегающими по небу рваными облаками. Но источником самых тихих и неприметных шумов был гроб. Порой из его недр доносилось едва уловимое мычание, которое ни командир отряда, ни его подчиненные не замечали – или очень старательно делали вид, что не замечают. Иногда изнутри что-то скреблось. Элентиантэн не знала, имеет ли право на любопытство, а потому решила, что если храмовники не обращают на это внимание, то так и надо. Она тогда тоже не будет, хоть ей и было страшно сидеть рядом с этим... артефактом.       Маленькая эльфийка тщетно пыталась отвлечь себя размышлениями о Круге, надеясь на то, что помимо нее там будут и другие представители ее народа. А еще сверстники, с которыми можно будет подружиться и играть по окончанию учебного дня. Представляла интересные уроки и насыщенные практические занятия... А еще она думала, что там будет как-то по-особенному красиво. Что в Башне будет остро ощущаться тот магический колорит, который Хранительница тщетно пыталась изжить, одеваясь весьма просто и заваливая свой шатер может и полезным, но не особо привлекательным и изысканным на вид хламом. В мыслях Элентиантэн все маги были утончены и изящны, словно короли и королевы – и столь же статны. Но события последних нескольких дней нещадно разбивали эту иллюзию, оставляя за собой лишь яркие, цветастые осколки. Однако эльфийка отчаянно отказывалась верить в то, что в ее новом доме ей будет плохо. Она все еще продолжала хранить надежду на то, что если не клан, то мать с отцом уж точно не приговорили бы ее к подобной участи.       Элентиантэн сморгнула. По ее острым ушам хлестнул донесшийся из рощи треск ломающихся веток. Птицы с карканьем поднялись с деревьев в небо и пронеслись над повозкой. Элентиантэн повернула голову на звук, но ничего не увидела: за пределами света, отбрасываемого прикрепленным сбоку козлов факела, тьма казалась гораздо гуще – хоть бери ложку и мешай.       Храмовники тут же насторожились, решив, что их лошади могли привлечь внимание либо стаи волков, либо какого-то другого крупного зверя. Животные тоже заволновались, замотав головами, но продолжили идти вперед.       ― Должно быть, медведь, ― фыркнул басовитый.       ― Пока не останавливаемся, ― крикнул командир отряда храмовнику, управлявшему лошадьми и повернулся к лесу, вперив взгляд в непроглядную темноту дикой природы.       Когда треск повторился, стало очевидно, что их преследуют. Тогда главный храмовник подал знак рукой, и все остальные поборники Церкви закопошились, готовясь отпугивать преследовавшего их дикого зверя или же тех, кто его присутствие столь удачно имитировал.       Храмовник-лучник, которого, судя по беседам, звали Артуром, снял с плеча лук и выдернул стрелу из набедренного колчана. Глаза латника сузились, впившись в сгущающуюся тьму. Его братья по оружию обнажили мечи, лезвия которых сверкнули золотом в свете факела. Храмовник, управляющий лошадьми, остановил животных и потянулся за кинжалом, висящим в ножнах на поясе.       Элентиантэн вновь почувствовала опасность; холодную ярость, которая сыростью ощущалась в воздухе.... Но не успела она даже залечь на дно повозки, как увидела, что нечто темное и большое с грозным криком метнулось к ним из леса и с силой врезалось в борт ветхой телеги. Та с громким грохотом опрокинулась, повалив храмовников и их драгоценный груз на землю.       У девочки сперло дыхание, и сердце замерло в испуге, когда из-под ног исчезла опора.       Долийка вскрикнула от удара плечом о выступающий из земли камень, но крик ее потерялся на фоне заржавших в страхе лошадей, кожаные крепления которых натянулись и повалили скакунов на бока. Сверху, словно крыша, навалилась сама повозка, чудом не перебив девочке позвоночник – преградой послужил перевязанный цепями гроб, которому полностью опуститься на землю помешала парочка попавших под него храмовников. Остальных отбросило дальше, на траву, и они уже поднимались на ноги, чтобы принять бой.       Заслышав грозный рык нападающего, который преумножился в роще, что ясно говорило о том, что к нему спешит подкрепление, Элентиантэн попятилась. Ей хотелось залезть поглубже под повозку, спрятаться, словно белка в дупле, но стоны мужчин, придавленных повозкой с гробом и недовольные стенания того, кто был заперт внутри, привлекали слишком много внимания.       ― Знатная будет битва! ― прогоготал басовитый храмовник, даже не подумав о том, чтобы помочь своим менее везучим братьям по оружию выбраться из-под завала.       Элентиантэн вздрогнула, когда увидела, что извозчика поразила стрела. Она со свистом влетела в прорезь шлема, с чмокающим звуком вошла прямо в глаз, взорвавшись кровавыми брызгами. Содрогнувшись, мужчина обронил свое оружие и замертво повалился на спину.       Теперь их оставалось всего пятеро: двое под повозкой и трое на ногах, готовые встретиться с нападающими.       Маленькая эльфийка вжалась в землю, когда днище телеги над ее головой загремело и задрожало, прогибаясь под ногами тех, кто решил пробежаться по ней и спрыгнуть на храмовников с высоты. В свете молодого месяца блеснула секира, и неизвестный тяжеловес – вдвое крупнее любого из храмовников, – с животным рыком обрушил на них свое оружие. Попавшему под лезвие человеку секира прорубила ключицу, едва не отделив руку от туловища. Против такой силы и размаха доспехи были бесполезны. Упав на землю, пораженный громко и истошно закричал, и крик этот окрасил ночь кровавыми всплесками боли и страха.       С двух сторон начали заходить другие бандиты, окружая своих жертв. Долийка забилась поглубже под телегу и все, что могла теперь видеть – это нижние части туловищ и ноги. Для себя Элентиантэн почерпнула только то, что ей вовсе не показалось и все нападающие действительно гиганты по сравнению с людьми или эльфами.       Когда командир отряда храмовников, заслонив себя длинным щитом, пошел на воина с секирой в атаку, а его басовитый подчиненный примкнул к его спине и стал отбивать удары в тыл, маленькая эльфийка опустила глаза, прижавшись лбом к примятой траве. Она не хотела видеть этой расправы, но все прекрасно слышала. И содрогалась от громкого лязга оружия, резавшего по ушам.       Храмовники упорно отбивались от нападающих на протяжении нескольких минут, но, судя по громкому топоту, доносившемуся со всех сторон, их превзошли количеством.       Свое внимание девочка заострила на происходящем лишь в тот момент, когда услышала как клинок чиркнул по металлу, а после послышалось приглушенное бульканье из распоротой глотки. Что-то тяжело опустилось не землю и, на секунду подняв глаза, Элентиантэн увидела командира храмовников лежащим на земле. Шлема на нем уже не было, так что эльфийка успела почерпнуть то, что он молод. И смертельно ранен.       Храмовник уставился на нее. Его лицо стремительно бледнело, рот приоткрылся в беззвучном крике, а глаза обратились на нее, медленно расширившись. Вместе с цветом из них ушла и жизнь. Черный зрачок поглотил льдисто-голубую радужку, и девочке показалось, что она видит в этой черноте свое отражение. Потом эти мертвые глаза закатились, но веки не сомкнулись и взгляд стал пустым. Страшным.       Элентиантэн встретила лик смерти, пискнув, словно напуганный кролик.       Чья-то большая рука тут же нырнула под повозку и с нетерпением и злостью выдернула наружу сперва одного храмовника, затем второго. Лишившись подпоры, ящик полностью опустился на землю, а повозка резко наклонилась ниже. Эльфийка всхлипнула, ощутив ее тяжесть на своей спине.       Освобожденные храмовники успели лишь обратиться к своему Создателю – налетчики не позволили им даже встать и принять бой, быстро перерубив позвоночник одному, а второму отделив голову вместе со шлемом от тела.       В живых остался лишь один из них. Басовитый. Пошатываясь и обливаясь кровью, хлещущей из рассеченного лба, он оперся на острие своего меча, озираясь по сторонам в ожидании последнего удара. Но бандиты отчего-то не спешили.       Они начали переговариваться друг с другом, но сути этого разговора Элентиантэн не понимала так как он протекал на совершенно чуждом ей языке, который девочка слышала впервые в жизни. Возможно, они решали, как им поступить с последним храмовником.       Спустя несколько минут обсуждений, один из бандитов, стоявший к поваленной повозке спиной, отправил мужчину на землю, одним сильным пинком выбив его опору в виде меча из-под рук. Ругаясь и поминая матушек разбойников на чем свет стоит, басовитый повалился на траву, и это, по-видимому, многих рассмешило – Элентиантэн услышала низкий рокочущий смех, который звучал особенно по-злодейски. На ум ей сразу пришли могучие твари с рогами и когтями-саблями из одной страшилки, как-то рассказанной младшим детям клана Маханоном. Тогда они с Веларром сидели под теплым пледом у пылающего костра и в ужасе прижимались к друг другу. Сейчас ни кузена, ни кого-либо из Лавеллан рядом не было, а чудовища из «бредовой» по словам Маханона страшилки прямо у нее на глазах убивали специально обученных для сражений воинов.       Басовитый презрительно сплюнул кровью под ноги тому, кто выбил оружие из его рук, за что тут же получил по зубам тяжелым сапогом с железными защитными пластинами. Элентиантэн даже не моргнула, пристально наблюдая за тем, как выбитые зубы желтоватыми осколками падают в траву. За то, что он ударил ее, храмовник теперь расплачивался втридорога. Эльфийке это нравилось. Это было справедливо. А вот остальных ей было даже немного жаль. В особенности командира – он показался ей весьма порядочным и добродушным человеком. Тем, кто немного сгладил ее страх перед Кругом.       Но, по-видимому, радость чужой беде – дело неблагородное, приводящее к несчастью, так как стоило девочке усмехнуться боли храмовника, как его заплывшие кровью глаза опустились под повозку, и он злобно поморщился, указав на нее пальцем.       У Элентиантэн перехватило дыхание и сердце пустилось во все тяжкие под приливом страха, от которого душа маленькой эльфийки ушла в пятки. Она сжалась, заслышав как налетчики начали обходить перевернутую повозку со всех сторон, и, зажмурившись, опустила голову, когда те ее подняли.       Кто-то из них вновь что-то рявкнул на этом странном, утробно рокочущем, низком и грубом языке, после чего громадная рука, в которой поместилась бы голова девочки, рывком за плечо перевернула ее на спину. Увидев над собой нечто темнокожее, рогатое и с глазами, светящимися желтым янтарем, Элентиантэн закричала, огласив округу высоким девчачьим визгом. Но крик резко оборвался, когда рогатое чудовище состроило недовольную гримасу, отчего из-под полных губ показались большие зубы. Чтобы заткнуться ей было достаточно просто представить, с каким хрустом эти зубы перемалывают ее кости… Монстры ведь едят маленьких непослушных детей, верно? Тогда, наверное, лучше молчать.       Однако, вместо всех тех ужасов, что Элентиантэн нафантазировала, они не бросились разрывать ее на части, и даже лучше – они ее не тронули, не избили как последнего храмовника, а отсадили в сторону: чтобы и под ногами не мешалась, и в то же время была под наблюдением.       Всего бандитов было семеро. Это были огромные рогатые мужчины с острыми ушами, широкими плечами и кожей разных оттенков серого. Они выглядели сердито, но глаза их не пылали ненавистью ко всему живому. Скорее… любопытством к тому, что таилось в перетянутом цепями ящике. И интерес этот вызывал на избитом лице басовитого храмовника гнусную улыбочку, которую легко можно было упустить под маской из его собственной крови. Но Элентиантэн заметила, как и ранее заметила то, что в ящике таится что-то живое.       — Наши припасы, все, что вам нужно… Все там.       Элентиантэн опасливо оглянулась на гроб, который обступили рогатые воины. У двух, – тех, что поменьше остальных, – были топоры, и они уже прицеливались к серебряным звеньям, чтобы разбить их в один-два удара.       На миг эльфийка подумала, что это ее шанс… Внутри томилось нечто злое, нечто неправильное и чуждое для этого мира. И внутренним чутьем девочка знала, что, вырвавшись на свободу, оно примется убивать. Она могла бы убежать, пока обретшая плоть тьма убивает и рогатых нелюдей, и храмовника. Но внезапно осознала, что не выживет одна в лесу, и что зло вряд ли насытится лишь бандитами и их пленником. Нет, оно бросится следом за ней, выследит, настигнет и разорвет!       Плечи девочки передернуло от ужаса, и, подняв руку, она выкрикнула, и не надеясь быть понятой:       — Не надо!       Басовитый храмовник метнул в ее сторону уничижающий взгляд. Будь у него силы до нее доползти и свернуть маленькой эльфийке шею, он бы так и поступил.       Но эльфийку будто бы не услышали. Один за другим топоры опустились на сковывающую цепь, высекая в ночь яркие искры. Ряд ударов оставил на холодном металле лишь росчерки царапин.       — Вы что, не слышите меня? Не надо! — сорвавшись на визг, повторила Элентиантэн.       Желтоглазый великан оглянулся на нее. Всмотрелся, приподняв бровь, а после перевел взгляд на остальных: самый мелкий и пронырливый из них нетерпеливо рубанул по цепи. Пронзительно звякнуло одно из звеньев. И звон этот резанул всех по ушам, отдавшись эхом у эльфийки в голове.       Цепь чуть скосилась, но осталась висеть.       Серокожий громила, что все-таки услышал девчонку, требовательно рявкнул на других, махнув рукой в ее сторону.       Рогатые разбойники сразу же отшатнулись от гроба, как от огня, и устремили на нее удивленные взгляды. Тот, что искорежил цепь, пристыженно потупил взгляд, когда один из старших вырвал топор из его рук.       Мужчина, ранее перевернувший долийку, а затем усадивший в стороне, подошел ближе. Элентиантэн невольно напряглась, чувствуя себя рядом с ним беспомощным бельчонком. Она подняла глаза к его грубому лицу с тяжелым подбородком, обросшим черной щетиной.       — Что там? — спросил он, но даже в столь знакомых словах от эльфийки не укрылся иноземный акцент.       — Я не знаю… Что-то злое, — ответила она, осторожно пожав плечами. — Спросите лучше его. Он знает. Он хотел, чтобы оно убило вас.       — Остроухая мерзавка, — процедил басовитый едва слышно.       — Нет оружия? Еды? — обратился бандит к храмовнику.       Тот презрительно наморщил лицо, будто собираясь возразить, но потом тяжело выдохнул и вновь сплюнул кровавую слюну. На сей раз в сторону «остроухой мерзавки».       — Откройте и посмотрите сами, уроды рогатые!       Темнокожий разбойник сощурил на нем взгляд. Он словно бы не понял его до конца, но услышанное ему все равно не понравилось. Движение его руки было столь быстрым, что Элентиантэн успела заметить только мелькнувшую перед ее глазами серебристую полосу, прошедшую по дуге. Дуновение, созданное замахом, коснулось ее искусанных комарами плеч.       Долийка вновь содрогнулась, услышав, с каким звуком клинок бандита вошел в горло пленника, разрезая мышцы и кость позвоночника. Храмовник не успел даже удивиться, как голова его покинула плечи и шлепнулась на землю, а из сруба забрызгала алая кровь. Несколько теплых капелек окропило лицо Элентиантэн и брызнуло на ее походную одежду, когда обезглавленное тело сперва накренилось в ее сторону, а потом и вовсе рухнуло ей под ноги. Темно-зеленая в ночи трава резко потемнела.       Маленькая эльфийка вздохнула и, обхватив плечи руками, поняла, что дрожит. Ей сделалось очень-очень холодно. В горле встала едкая желчь, слюна сделалась горькой. Если бы она продолжила смотреть на тело, то почти наверняка извергла бы из себя свой скромный обед. Но Элентиантэн больше не смотрела – лишь слышала, как из среза плещет кровь.       — Ты учуять демона внутри! — воскликнул разбойник, отнявший оружие у более молодого и порывистого собрата. Один из серокожих рогачей сидел у повозки, прислонив ухо к крышке ящика, и кивал, докладывая соратникам о том, что слышит внутри.       — Bas saarebas! — воскликнул кто-то из разбойников. Элентиантэн не отвернулась посмотреть – взгляд ее был прикован к покрасневшему от крови клинку в руках темнокожего кунари.       — Ты – маг? — поинтересовался он.       У Элентиантэн вновь перехватило дыхание. Она не знала точно, что и как ответить. Сама себя она магом не считала – магами в ее понимании были те, кому этот дар служил; те, кто овладел им в совершенстве. В ней было что-то, какая-то искра, которая теперь вряд ли превратится в нечто большее, ведь сама она до Башни Магов не дойдет, а бандиты уж точно не возьмутся ее провожать. Этого недостаточно, чтобы зваться магом.       — Нет, — тихо ответила эльфийка, потупив взгляд.       — Девочка лжет, — подловив ее, ответил мужчина, и странная ухмылка промелькнула на его лице и исчезла прежде, чем его соратники успели хоть что-нибудь заметить.       — Отведем детеныша к Саире, — сказал серокожий гигант с тугими рыжими косичками, протянувшимися между рогами и ниспадающими до лопаток.       — Пусть решает, — согласился убийца басовитого.       Присвистнув и сделав круговой жест рукой, он приказал остальным уходить с тем немногим, что они нашли, а сам, без каких-либо затруднений, подхватил девочку на руки и, словно мешок, закинул себе на плечо. Элентиантэн не молотила по его спине кулачками и не лягалась ногами, все это было бессмысленно. Она просто сдалась и отдалась на милость судьбе.       Неизвестные ушли с дороги, хрустя по осколкам разбившихся стеклянных пузырей с лириумом. Ушли, оставив после себя кровь и разрушение. А где-то глубоко в лесу выла стая голодных волков.