Офицерова жинка

      И тяжело пришлось Александре Христофоровне с мужичьем управляться — как взглянут на нее в полицейское мужское платье разодетую, так едва не хохочут до слез, шутки отпускают про рост ее, с Тесаком, рядом бредущим, сравнивая.       И не была бы тогда Александра Христофоровна офицершею, если бы разобиделась на местных или, того хуже, разрыдалась от слов их — видать, чего похлеще уже за свою жизнь наслушалась, вот и реагирует сдержанно, молчит, а сама улыбку недобрую косит и на ус мотает, рукой хлыст на поясе поглаживая.       На конюшне и той казаки учудить умудрились — подсунули самого высокого коня, что сыскали, а сами набрехали, что вот на этом-то жеребце как раз прошлый полицмейстер и ездил-с, не жаловался. Тесак-то знал, что их прежний управляющий только на двуколке разъезжал, в седло редко забираясь со своими массами, но промолчал — проверяют казаки начальницу, знать хотят, как поступит, ему и самому было интересно, что Александра Христофоровна делать будет — с земли-то уж точно не взберется, а подставки у них в офицерских конюшнях не водилось, не солидно казакам в седла со ступенек впрыгивать.       Хмыкнула офицерша, нахмурилась, пока казаки жеребца под уздцы держали, а сами смешками давились, плохо скрывая нетерпение и интерес.       — Ну-с, будем выкручиваться, — сказала она, по шее коня ладонью похлопав. — Хороший конь, добрый. А ну-ка, Тесак, подсоби.       Тесак вздрогнул и ближе подошел, не зная, чем помочь — за талию взяться да так и перекинуть Александру Христофоровну через лошадь? Ну, в принципе, может…       — Да куда ты! — рявкнула Александра Христофоровна строго. — Руки сложи, да подбрось меня, сама влезу.       Тесак руки и сложил, дождался, пока Александра Христофоровна ножку свою поставит да и подкинул вверх. Ловко офицерша в седле очутилась, удила забрала и снова лошадь по шее похлопала. А казаки, вроде, одобрительно сами себе закивали, мол, не самодурка, не белоручка, авось и дела делать станет по совести.       В другой раз Тесак начальницу обнаружил у забора — казаки уговорили ее камнями по бутылкам побить, могли бы и пострелять настоящим пистолетом предложить, да только не так в Диканьке с пулями хорошо, беречь надо. Ну и вот камней набрали, а сами все скалозубят, неугомонные, Александру Христофоровну и так, и эдак подначивают да цепляются.       К мужчине приезжему на пост полицмейстера тоже так бы на хвост упали, только, наверно, не с таким бы интересом шутки сочиняли да на реакцию глядели — а тут диво дивное, женщина да начальница, грех не посмеяться.       Только не до смеху стало, когда Александра Христофоровна с десяти шагов все бутылки посбивала, а потом с двадцати и с тридцати шагов тоже, ловко и резко камнем замахиваясь. Так и глаз вышибить может, хищница, коль захочет — попадет ровно в зрачок и расквасит глазницу-то.       С неделю, наверное, начальница с казаками в кто кого играла и выигрывала, оставалось только перепить их всех, чтоб и думать о глупостях перестали да за дело наконец-то взялись, слушаться начали и без этих огрызаний бесполезных. Только вот не хотелось с женщиной, хоть и офицершей, выпивать: был бы полицмейстер — за милое дело его еще бы в первый день горилкой угостили и баней на прочность проверили, а с Александрой Христофоровной так не получалось, свалить ее крепким алкоголем боялись. А как не выдержит?       Да только все равно к тому состязанию пришло.       — Алексанхристофорна, выпейте с нами! — зычно гудели казаки, уже пропустив по паре стопочек, чтоб хоть фору какую дать, и начальница смерила их взглядом из-под треуголки, точно примеривалась, и соскочила со своего коня, перекинув обе ноги на одну сторону и спрыгнув.       — Ну, коль угощаете, — усмехнулась она, и казаки загалдели громче, уступая ей место и сразу наполняя чарочку. — И что, сколько штрафных пропишете, если запозднилась к веселью?       Казаки переглянулись, заулыбались и три чарочки наполнили, весело улюлюкая, пока Александра Христофоровна одну за одной опустошала и хлебом душистым под носом обмазывала, морщась и беззлобно ругаясь на крепость алкоголя.       Только раз начальнице пришлось кого-то кулаком под шеей почесать, чтобы со своими слюнями и пошлостью сюда не влезал — коль пригласили пить, так пусть поят и меру высчитывают.       Выходило так, что мера Александры Христофоровны мужичьей не уступает и чувство юмора имеется, на язык остра и ловка, что любого за столом остудить могла.       Так и сидели они, пока Ганна уже разгонять мужиков не стала к ночи с постоялого двора, а то все шумят и гавкают пуще собак дворовых, честному народу спать не дают. Александра Христофоровна ей поддакивала голосом своим командным, и половина казаков, все еще в веселом угаре, ей и в пояс кланялась и честь отдавала, за руку пожимала, прощаясь и осыпая комплиментами — «хороший вы начальник, Санхристофорна, хоть и девкой уродились».       Сама только начальница из-за стола не вставала, с Ганной беседовала, пока та тарелки и сор собирала.       — Что, офицерша, домой не йдешь? — весело поинтересовалась она, с хитрой улыбкой рассматривая, как Александра Христофоровна мутно покачивается, за стул так и держится. — Допилась с мужиками-то? Худо?       — Нормально, — булькнуло в ответ голосом совсем хриплым. — А коль бы не допилась, так бы и не приняли, а что до дому… доберусь…       — О, явился, — сказала Ганна куда-то уже поверх ее головы в темноту и совсем даже не Александре Христофоровне. — Забирай, а то начальство уж ухрюкалось тут мужикам доказывать, что ни в чем им не уступает. Доказать-то смогла, а вот встать — уж нет.       — Полноте издеваться-то, Ганна, — недовольно огрызнулась Александра Христофоровна, — ухожу я, ухожу.       И встать попыталась, только вот не получилось, и снова на стул опустилась — совсем уж голову мутью заволокло и закружило, чай не воду пила. Снова попробовала встать и теперь намного ловчее вышло, даже из-за стола выбралась, а потом только поняла, что держит ее кто-то за плечи и ведет. Закрутила Александра Христофоровна головой, чтобы углядеть, кому там еще под шею стукнуть.       — А, ты откуда, Тесак? — удивленно и грозно буркнула она, а потом еще головой завертела. — Да подожди ты, я там тре… где?.. треуголку свою оставила!       — Алексанхристофорна, она у вас на голове, — отозвался Тесак. — А мне Гришка сказал, г-где вас искать, коня-то вы н-назад не вернули, ну я и…       — Точно! Коня-то забыли! — Александра Христофоровна вновь дернулась назад, чтобы немедленно за конем еще вернуться, только Тесак ей не дал и все дальше вел.       — Лексанхристофорна, доставили уже коня, вы-то на н-нем в таком состоянии точно никуда не поедете…       Бинх даже как-то вся заострилась, а с хмелем в голове — так вообще жуткою сделалась, — как это так в «таком состоянии» да «никуда не поедет»? Снова доказывать, что состояние у нее всем состояниям самое лучшее, а поехать она может хоть к черту на рога?       — Не надо, — совсем тихо попросил Тесак, и Александра Христофоровна даже растерялась.       — Чего не надо?       — Г-глядеть вот так, вам же домой надо, спать.       Рассмеялась Александра Христофоровна глухо и низко, ногу подвернула и еще сильнее расхохоталась — и действительно, сама идет как собака на трех ногах, все припадает и кренится, если бы не Тесак, так вообще бы головой в первой же канаве оказалась. Потеха-то была, ухрюкалась полицмейстерша, во дела.       — Ладно, бес с тобой, Тесак, веди. Только не домой, а в участок.       — З-зачем?       — А затем. Веди, сказала.       Довел ее Тесак до участка, хотел было и приказа послушаться да прочь пойти, вот только Александра Христофоровна, поддержки лишившись, чуть в стену у крыльца не вошла и досадливо зарычала, на свою хмельную неловкость злясь.       — Может, я вам хоть свечки у стола зажгу, Лексанхристофорна? — Посмотрела она на него в ответ смазано, за косяк придерживаясь, и кивнула, тяжело голову уронив.       — Только потом — чтоб духу твоего тут не было.       — Слушаюсь. — Заходил Тесак по кабинету, свечки в неясном свете выискивая, а как нашел — зажег на столе, а одну в руку взял, чтоб за Александрой Христофоровной вернуться.       Начальство уже непрочно стенку подпирало, съежилось, совсем, наверное, худо сделалось, живот так и крутит, а в голове все плескается как в киселе и кружится, лишь бы не упасть.       — Лексанхристофорна, может вам врача?..       — Кабинет осветил?       — Ну, да…       — Так, а теперь вон поди.       Бинх огрызнулась вся, закололась, на расстоянии хотела держать, да ведь только видно было, что сама не дойдет и свалится. Тесак посмотрел на нее такую — и вроде оставаться страшно, а как гаркнет на него или кнут с пояса достанет, взашей погнав? И ведь совестно. А если и думает Александра Христофоровна, что он на ее слабости сыграть как-то хочет, так не умеет же Тесак — прямой и бесхитростный он, куда ему там начальство вокруг пальца обводить и интриги плести.       — Не пойдешь, значит? — Александра Христофоровна заворчала, улыбку оскалив, и снова как-то боязно сделалось. А как не за кнут, а за пистоль возьмется?.. — Ну, тогда до лавки, что ль, доведи.       Подала она ему руку, а Тесак ей предплечье подставил так, что начальница и вцепилась, едва мышцы все ему не пережав.       — Дурная я, когда выпью, злая и нервная даже сильнее, чем бываю обычно. Ты-то чего увязался? Охота тебе ночью не спать дома на печке.       — Так я ж…       — Вот я про это и самое. Ничего, не развалилась бы, дошла. Или доползла. Может, разбила бы чего, так поделом — пить больше не бу… ду… ох…       Тесак усадил офицершу на лавку, и та ноги вытянула, на стенку откидываясь. Закрыла сперва глаза, но сразу же ее вбок повело, поэтому руку выставила и держится, глазами осоловелыми то по полу бегает, то на огонь свечи смотрит.       — Лексанхристофорна…       — Ты чего еще здесь? — хотелось ей, видимо, рявкнуть, да только сонно было и хмельно, голова все кругом мчалась, так и норовя мир опрокинуть. — Спать иди, сказано ж тебе.       — А вы…       — Не помру, не карауль, — усмехнулась, — и вот охота тебе с пьяницей-то возиться? Иди-иди уже, спать я лягу, не денусь никуда. Главное, чтобы казаки эти твои не видели, как ты меня, Тесак, до участка тащил — тогда уж все эти их проверки да игрушки насмарку пойдут.       — Да вы и сами х-хорошо шли, — неуверенно отозвался Тесак в ответ, глядя, как Александра Христофоровна совсем на лавку заваливается, еле-еле успевая и пистоль снять, и кнут под лавку закинуть, и треуголку под голову подбивает, волосы беспорядочно по плечам разбросав.       — Да? А казалось, что все падаю и скольжу, как лошадь новорожденная тыркаюсь, ей-богу. — Голос начальницы совсем тускнел и опадал, и глаза закрывались. — Ты мне вот что скажи, Тесак, тебя звать-то как?       Тесак удивленно помялся, не понимая, как в такое русло разговор перешел. Да и неделю как-то начальница не интересовалась, а теперь вот, нате.       — Степаном зовут.       — А, Степа, значит?       — Лексанхристофорна, не надо, н-называйте уж лучше Тесаком.       Александра Христофоровна приоткрыла один глаз, кое-как нашла фигуру писаря у дверей и фыркнула почти что весело.       — Не нравится, значит? Ну и пусть, Тесак так Тесак. А теперь все, пойди прочь, умаялась уже, да и ты сам вдоволь на рожу мою насмотрелся, иди отседова.       Тесак кивнул и вышел с участка, размышляя — зря так Александра Христофоровна на себя наговаривает, не рожа у нее совсем. Да и не насмотрелся как-то — как уж тут насмотришься, коль в темноте и не видно ничего? Глупости это все.