Дьявол во плоти

Молодой шиноби стоял у могилы, возле которой всегда лежали свежие цветы. Этим ранним утром он был здесь совсем один, и никто не мог спугнуть нахлынувшие на него воспоминания, которые огромной волной сметали все на своем пути, вытесняя другие мысли. — Вот мы и встретились вновь, сенсей, — растягивая губы в ухмылке, произнес он. Ответа не последовало, впрочем, его он и не ждал. Орочимару был здесь не ради того, чье имя было высечено на могиле, а только лишь ради себя. По крайней мере, именно это он и твердил всю дорогу до кладбища. — Кажется, только теперь я понял, почему вы тогда выбрали не меня. Змей прищурился. Все изменилось в этом мире, и он сам не был прежним. В былые времена он не оказался бы здесь для того, чтобы постоять у могилы Хирузена, которого и убил собственноручно. Тогда это казалось правильным. Боль от предательства одного из самых близких людей породила ненависть, злобу. Его амбиции были слишком сильны для того, чтобы просто так простить и принять чужой выбор. Орочимару всегда отличался свободными взглядами на жизнь и смерть, но те события подтолкнули его к пути, по которому он шел до сих пор. — Но я не жалею. Лишь так я смог стать тем, кем являюсь. С Хирузеном у Орочимару всегда были особые отношения. Для мальчика, рано потерявшего родителей, он стал практически отцом. Змей уважал наставника, ценил советы, и тот отвечал тем же, выделяя юного гения на фоне остальных. Но сенсей был слишком добр. В этом была его ошибка и главная слабость. Он не смог убить его тогда, не хватило решимости бросить вызов любимому ученику? Или же он был настолько шокирован? Нет, он если не знал, то обо всем догадывался, просто не хотел верить. Глупый старик. — Я бы не позволил никому другому вас убить, — внезапно произнес Орочимару, вглядываясь в серый камень надгробия. — Вы были достойным противником, — добавил он и невольно коснулся запястья. По прошествии стольких лет он начал понимать причины его поступков, но было уже поздно что-то менять. Что Орочимару чувствует теперь? Разочарование ли? Его месть свершилась в тот миг, но оставила позади лишь боль и едкую горечь: даже умирая, старик сделал все по-своему, лишив его самого дорогого. — И мне не жаль, что я это сделал, — ухмыльнулся Змей. — Вы пощадили меня, побоялись убить в тот раз. Посчитали недостаточно опасной угрозой? Желтые глаза злобно сверкнули, а сам саннин сделал резкий выдох. И чего он так распаляется? Какая уже разница? Даже его, казалось бы, идеальный контроль над чувствами иногда давал сбой. «Даже спустя столько времени… Глупый старик. Я все равно победил и могу делать все, что мне захочется. Твои потомки совсем ничему не учатся,» — подумал он, а перед глазами появился образ Седьмого. Тот позволял саннину слишком много для того, кто в прежние времена доставил деревне так много хлопот. Когда-нибудь его доброта ему аукнется, но об этом Змей поразмыслит позже, а пока… — У нас бы вышла занятная беседа, — уже спокойно произнес Орочимару. Их последний разговор был недолгим, да и во время него они не успели сказать того самого важного, что ему хотелось сказать сейчас. Осознание того, что его не услышат, ему не ответят, совсем не мешало. «Я здесь ради себя», — повторил он вновь. Саннин медленно опустился вниз, обхватил тонкими пальцами холодный камень надгробия и прошептал то единственное, что так и не сказал в их последнюю встречу: — Я прощаю вас, сенсей.