Дьявол во плоти

Проходить через это снова и снова уже вошло в привычку. Мерзкую и неприятную, от которой он бы с радостью избавился бы, если б только мог. Работа над техникой протекала медленно. Слишком медленно для того, кто желал всё и сразу. Терпения порой не хватало, и Орочимару ходил по своей лаборатории, словно загнанный в клетку зверь. В особо критичные моменты он так злился, что начинал крушить всё вокруг, уничтожая всё на своем пути, словно смерч. На следующий день всё было убрано и находилось на своих местах, как по волшебству. Это хоть немного отвлекало от мыслей о том, что всё идет совсем не так, как должно, что боль такая сильная, и от неё уже ничто не поможет. Саннину казалось, что стерпеть он может всё, что угодно. Годы тренировок и боёв должны были закалить его. Полученные раны должны были приучить к боли. Но ничто так и не смогло подготовить его к этим ощущениям. Снова и снова. Год за годом. Он становится всё моложе, сильнее, но какой ценой? В такие моменты Орочимару рад, что кроме Кабуто, ставшего незаменимым помощником во всех делах, его никто не видит. Лишь Якуши становится свидетелем его слабости. Никому другому он бы этого точно не позволил. Пару раз у саннина даже проскальзывала мысль — а действительно ли это так необходимо? Но он тут же отвергал её. Его цели и мечты, вот ради чего всё это. Какой смысл во всех изученных техниках, если он проживёт лишь одну человеческую жизнь, так и не познав всего, к чему стремился? Отторжение тела было сродни смерти. Он умирал, но перерождался заново. Этот цикл смертей и перерождений должен был стать бесконечным, как змей, что кусает свой хвост. Орочимару каждый раз так и казалось. Лишь почувствовав первые симптомы, он уже знал, что его ждёт. Но каждый раз оказывался не готов. Гениальный учёный, которому больше, чем кому-либо, были открыты тайны жизни и смерти, переживавший одно и то же раз за разом, так и не мог до конца справиться с этим. Не помогали лекарства, а поиск подходящего сосуда превращался в пытку. Далеко не каждый был способен выдержать всю мощь саннина, и потому ждать порой приходилось невыносимо долго. Всё тело немело, не желая больше подчиняться его воле. Орочимару бросало то в жар, то в холод. Тысячи игл впивались в кожу. Они не давали спать, не давали думать, заставляя бредить и биться в конвульсиях. Хотелось разодрать горло, чтобы выпустить наружу пламя, которым горело всё внутри. Выцарапать глаза, чтобы не видеть. Проткнуть барабанные перепонки, чтоб не слышать собственных криков. Раскрошить зубы, содрать кожу, распороть нутро и дать выйти своему истинному «Я». После всего забываться сном младенца и больше ничего не чувствовать становилось наградой. Но лучше всего было то, что он проживёт ещё одну человеческую жизнь, пусть и тянущуюся всего лишь три года.