Дьявол во плоти

За порогом растраченных лет вечная жизнь уже не кажется столь привлекательной. С годами приходит понимание, что это похоже на вечную гонку. Змея, что кусает свой хвост и уже никогда не остановится. Мечта дает трещину, а после и вовсе распадается на мелкие осколки. Невозможно. Нельзя выучить все техники, когда постоянно появляются новые. Овладеть пониманием всего сущего — задача не для слабого человеческого разума. Орочимару уже долгие годы бьется об стену в тщетных попытках пробиться сквозь нее, дойти хотя бы до середины своего пути. Но и без того тусклый свет надежды впереди становится все дальше и дальше день ото дня. Жажда знаний притупляется вместе со всем остальным. Жизнь превратилась в привычку. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, и саннин прекрасно это понимает. Ему так нужен новый вызов, что вернет в его душу это цепкое и такое знакомое ощущение того, что он еще живой, ему еще есть, зачем существовать. Мир застыл в своем развитии. Масштабные войны, где можно было проявить себя и перевернуть ход истории, остались в прошлом. Мирное время сделало людей слабее, чем когда-либо. Орочимару так и жил по привычке в своем убежище, что когда-то охранялось Конохой, хотя за эти долгие годы о нем уже давно успели позабыть. Вести из внешнего мира доходили до саннина нерегулярно, впрочем, он уже мало ими интересовался. Кто сейчас хокаге, что обсуждалось на очередной встрече стран — все это было уже ни к чему. Змей и не помнил, когда в последний раз с кем-то разговаривал. Кажется, его речь и вовсе скоро атрофируется вместе с другими функциями организма. Он невозможно стар, но так и не приблизился к той вечности, о которой мечтал когда-то. Мечта канула в лету, а вместе с ней и желание жить. Яд вечной жизни отравлял его. Сначала постепенно, затем все быстрее. Надоедливыми насекомыми роился в мозгу, изнутри разрушал все еще идеальный сосуд. Не так Орочимару представлял себе вечность. Он был одурманен сладкой мечтой, что оказалась лишь недостижимым фантомом. В мыслях мелькала формула сложного лекарства, что должно было подвести черту в его слишком длинной жизни.