Великий

Он готовился к этому всю свою жизнь. По крайней мере, так казалось прямо сейчас. За всю актерскую карьеру это был первый настоящий шанс показать всем свой талант, и он собирался использовать эту возможность по максимуму. Сейчас или никогда. Пока все еще возможно, пока его не заклеймили как второсортного актера, который до конца жизни останется на вторых ролях. Режиссер разглядел его среди десятка таких же как он — молодых, перспективных, но еще никому особенно не известных. Ему надоело постоянно быть позади, все внутри него жаждало большего. С огромным энтузиазмом он приступил к репетициям, хотя знал, что это будет крайне непросто. Но Фицджеральд превозмог все трудности, и вот он здесь, готовится выйти на сцену, чтобы поразить весь театральный бомонд своей игрой. Его персонаж сложен, неоднозначен, но Фрэнсис как никто другой сумел прочувствовать его, понять. Герой стал ему близок, и порой Фицджеральд не понимал, кто где. Он стоял за кулисами и смотрел на актрису, что играет его жену. Она о чем-то весело щебетала с актером, исполнявшим вторую по важности роль в пьесе. Его главный соперник, как в жизни, так и в драме. Наблюдая эту сцену, Фрэнсис почувствовал укол ревности — острый, болезненный. И вновь не смог он понять, истинные ли это чувства или же в нем вновь говорит его герой: «Я сомневался? я? а это всем известно; Намеки колкие со всех сторон Преследуют меня… я жалок им, смешон! И где плоды моих усилий? И где та власть, с которою порой Казнил толпу я словом, остротой?.. Две женщины ее убили! Одна из них… О, я ее люблю, Люблю — и так неистово обманут… Нет, людям я ее не уступлю…» Прозвенел третий звонок. В зрительном зале медленно погас свет и гул большой толпы стих, оставляя после себя лишь тишину. Еще не его выход, но сердце билось так быстро, так громко. Фицджеральд закрыл глаза, погружаясь в подобие транса, и соединил две ладони вместе. Со стороны могло показаться, что он читал молитву. Ах, если бы. Фрэнсис уже много лет как атеист и верит лишь в собственные силы. То, что он делал сейчас, лишь способ полностью сосредоточиться. Сейчас он не будет играть героя. Он сам станет им. — Пора, — тихо сказал помощник режиссера. Фицджеральд… Нет, уже не он, распахнул глаза, опустил руки вниз и горделивой походкой вышел из-за кулис. Вокруг него игроки за карточными столами, но ему нужен лишь один из них. Он медленно подходит к столу, делает легкий поклон и идеально отточенным жестом подзывает к себе одного из играющих. Тот встал, отвлекшись от игры, и отошёл с ним в сторону. Первая сцена проходит гладко, спокойно. Нет в ней напряжения, страсти. Все эмоции, приправленные горечью, болью и сумасшествием, Фрэнсис, словно заботливый кулинар, приготовил на потом, их еще рано вытаскивать наружу. Но вдруг… — Несчастье с вами будет в эту ночь. Слова неизвестного в маске звучат как приговор. Но ему лишь хочется съязвить, посмеяться в ответ. Да кто такой этот незнакомец, чтобы предсказывать его судьбу? Текст произносится идеально, без единой запинки. Для него это сейчас не текст, а собственные слова, мысли. Он любит свою жену, ревнует ее и эти чувства неподдельны. — И кто-то подал мне тогда совет лукавый Жениться… Она была прекрасна и нежна, Как агнец божий на закланье, Мной к алтарю она приведена… И вдруг во мне забытый звук проснулся: Я в душу мертвую свою Взглянул… и увидал, что я ее люблю; Жена бросается к нему, утверждает, что невинна. Но он знает, он точно знает, в чем ее вина. Осталось выяснить лишь имя того, кто растоптал его семейное благополучие. Браслет утерян, так твердит ему она, но подозрения, ревность, расползлись по телу словно опухоль. Боль ничем не унять, только ненависть, жгучая ненависть ко всему окружающему, презрение, что так спасало всегда сейчас поможет. — Ужели много ждет меня таких минут? О, перестань… ты ревностью своею Меня убьешь… Бросив короткую реплику, уходит на другой край сцены, оставляя женщину одну. Короткий монолог обрывается и он, замирая, прислушивается. — Что делает она: смеется, может быть! Нет, плачет. Горделиво взмахивает головой и небрежно бросает, уходя: — Жаль, что поздно. Свет на сцене меркнет, медленно опускается занавес, и зал взрывается аплодисментами. Весь взмокший, дрожащий, Фрэнсис смотрит из-за кулис на людей в первых рядах. Актер тяжело дышит, но он по-настоящему счастлив. Все получилось! А ведь это только первое действие. Впереди перед зрителями развернется самая настоящая драма, и вот тут уж Фицджеральд покажет им всего себя. Сейчас это снова он. Его герой остался на сцене ждать своего следующего выхода. — Вот, держи, — его партнерша протягивает ему бутылку с водой. Фрэнсис тихо благодарит и принимает ту из ее рук. Открывает и большими, жадными глотками начинает пить. Опустошенная чуть больше чем наполовину, бутылка с водой отставлена прочь, а Фицджеральд во все глаза глядит на Зельду. Та снова ворковала с тем актером, и Фрэнсис вновь испытал то же, что и перед спектаклем. — Любовник пламенный, игрушка маскерада, — стиснув зубы, тихо бормочет он. Грань между ним и героем оказалась стерта, и сам Фицджеральд не успел заметить, как это произошло. Но вот пора вновь ему вернуться на сцену. Антракт закончен, и зрители ждут продолжения. Фрэнсис выдыхает, ждет нужного момента и выходит. Сегодня он убьет свою жену. Этим вечером она умрет за то оскорбление, что нанесла ему своей изменой, своим гадким обманом. А ведь он любил ее. До сих пор любит. Да простит ее Бог. Но он не Бог, и не прощает! Его подозрения оказались небеспочвенны. Она стояла сейчас рядом с ним и мило беседовала, не чувствуя на себе его тяжелого взгляда. — Я сам свершу свой страшный суд… Я казнь ей отыщу — моя ж пусть будет тут, — положив руку на сердце, произнес он. — Она умрет — я прежней твердой воле Не изменю! Ей, видно, суждено Во цвете лет погибнуть, быть любимой Таким, как я, злодеем, и любить Другого… Он тверд в своем решении, и уже ничто не под силу его изменить. Он свершит над ней свой суд, но как? Как? Увлеченный мыслями о мести, Арбенин не замечал того, что происходило вокруг. И на ум приходит лишь одно — яд, ну конечно, яд! Себе оставил он его, когда был страстным игроком, чтоб если проиграется, то выпить все до капли и уснуть холодным вечным сном, чем жить и дальше со стыдом, без чести. — Мой ангел, принеси мороженого мне. Вот и наступила та самая минута. Нисколько не колеблясь, он подсыпал яд в сладкое лакомство и поднес ничего не подозревающей жене. — Мне что-то грустно, скучно. Конечно, ждет меня беда. — Предчувствиям я верю иногда. Возьми, от скуки вот лекарство. Она прекрасна, невинна. Но то лишь вид, он знал ее пороки, увидел сам он их во всей красе. Евгений наблюдал, как она медленно, ложечка за ложечкой уплетала сладкий яд, что должен убить ее. Она отдала ему пустое блюдце и попросила поставить на стол. О, как жестока она! Ни капли ему не оставила! Но пора ехать, яд скоро подействует. Покидая зал, ни он, ни она не замечают в глубине тайного свидетеля их разговора. — Я чуть не сжалился, — и было тут мгновенье, Когда хотел я броситься вперед… Нет, пусть свершается судьбы определенье, А действовать потом настанет мой черед. Арбенин входит в спальню, отправляет служанку прочь. Этот разговор должен проходить без свидетелей. Жена пожаловалась на жжение в груди, но на его лице лишь слабая улыбка. Он знает, что ее ждет. Бедняжка, та пока даже не подозревает о своей участи. — Евгений, я мучусь, я больна. — А мало ли мучений, Которые сильней, ужаснее твоих. — Пошли за доктором. — Жизнь — вечность, смерть — лишь миг! — Но я — я жить хочу! Осталось ей недолго, и ему прекрасно это известно. Кажется, уже и она сама это чувствует. Разговор тянется бесконечно долго, особенно для нее. Она бледна как сама смерть, что вот-вот придет за ней и заключит в свои цепкие объятия. А ему… не жаль ее совсем. Напротив, он жаждет ее смерти. — Да, ты умрешь — и я останусь тут Один, один… года пройдут, Умру — и буду все один! Ужасно! Слезы предательски вырвались из глаз, стекая по щекам. Нет, он все еще любит ее, но той самой жуткой любовью, что лучше убьет ее, чем отдаст кому бы то ни было. — Да, я тебя люблю, люблю… я все забвенью, Что было, предал, есть граница мщенью, И вот она: смотри, убийца твой Здесь, как дитя, рыдает над тобой… Ему горько, но в то же время его душа отчаянно жаждет свершить страшный суд. До исполнения приговора остаются считанные минуты. — Теперь мне все равно… я все ж Невинна перед богом. Последние ее слова звучат как насмешка. Но как она невинна? Нет! Он знает все ее грехи, он знает, в чем ее вина! И пусть простит ее Господь, благословит. Но он уже простить не сможет. Евгений обессиленно упал в кресло и вскрикнул: — Ложь! Вокруг погас свет, и сам он погрузился в эту тьму с головой, оставшись наедине со своей болью. Свет ударяет ему прямо в лицо. Вокруг множество людей, из них он знает в лучшем случае половину. Они пришли проститься с ней. Для них он убитый горем вдовец, внезапно потерявший красавицу-жену в самом расцвете лет. И лишь Евгений знает правду о том, что произошло. — Послушай: ты… убил свою жену! И рядом молодой князёк, а вместе с ним и тот неизвестный. Он словно злой рок преследовал его везде, а он и не замечал, слишком увлеченный своей местью. Уличенный, Арбенин отскочил в сторону. Нет, их обвинения ни к чему не приведут. Никому не узнать правды! Коварный любовник протянул ему письмо, но что в нем? Евгений начал читать и с каждой строчкой становился все бледнее. Она невинна все ж, но кто же знал? Ужасная, ужасная ошибка! — Я задушу вас, палачи! Своей же собственной рукой разрушил счастье, жизнь, любовь. Глупец, ревнивый и жестокий. Он бросился к ее гробу, но чужие руки грубо оттолкнули его. — И этот гордый ум сегодня изнемог! Арбенин упал, не в силах более пошевелиться и закрыл глаза. *** — Браво! Браво! Фицджеральд открыл глаза и медленно поднялся, принимая овации. Он тяжело дышал и еще не до конца понимал, что творилось вокруг. Фрэнсис вышел вперед и поклонился, держа руку на груди. Это был первый настоящий триумф для него, и он был уверен, что не последний.