Сингер, Вик и Малышка

— Все-таки посмотреть бы тебе генератор в Карни, — Билл Харвелл вытер руки и осторожно положил ветошь на край стола. Сарайчик принадлежал Харвеллам, но был отдан Дину под мастерскую, и тот требовал в нем неукоснительного порядка. Хотя в комнате, которую Харвеллы ему сперва сдавали, а потом и оставили за ним безо всякой платы, за мелкий ремонт механизмов, царил хаос. Эллен, жена Билла, даже уже сердиться на это перестала. — Не пойду, — буркнул Дин. — Только не говори, что не звали! — вскинулся Билл. — Звали бы, знай они тебя лучше! Ты на голову выше карнийских мастеров, и если бы почаще высовывал нос из нашей дыры, о тебе в городе легенды ходили бы. — Мне это не нужно, — Дин сосредоточенно ковырялся в игрушечном паровозике. Тот принадлежал дочке Эда Сондерса, одного из участников гонок. Паровозик явно попал к Сондерсам случайно: ярмарки в Карни гремели на несколько штатов и в город часто привозили на продажу или обмен необычные вещи. Правда, была в этом и опасность: в Карни легко могли завезти Чуму машин. Никто не знал, чем вызывается сверхбыстрое окисление металлов, захватывающее даже медь, которую до появления этой напасти верхний слой окисла защищал от разрушения. Но перед Чумой и медь с бронзой сдавались, хоть и медленнее, чем железо. Так что признаки Чумы механики и многие простые горожане знали очень хорошо: этакий сероватый тончайший налет на металле, почти как первые признаки катаракты на глазу. Их появление означало, что город может лишиться многих удобств и даже главного генератора — основного источника тепла и света. Теперь, когда тучи над городами не рассеивались, это было важно. Больше того: карнийцам долго пришлось бы пребывать в изоляции, и не только потому, что хороших автодорог почти не осталось, а провода, рельсы и паровозы делают из металла. Просто никто не впустил бы в свой город выходцев из города зараженного. Патрули задержали бы. В игрушке, которую принес в коробе Сондерс, Дин нашел явные признаки Чумы. Билл давно ушел, а он перебирал паровозик, искал, чем заменить разрушающиеся детали, вытачивал подходящие, снова собирал и смазывал подвижные части. Закончив, основу покрыл антикоррозийной смесью, хотя и знал: это не гарантирует, что через месяц-другой игрушка не рассыплется. Поэтому, выглянув за дверь и убедившись, что вокруг никого, снял перчатки и сунул руки в короб. Миг-другой ничего не менялось, а затем паровозик между его ладонями окутало слабое свечение. Когда Дин убрал руки, оно не померкло, а понемногу всосалось в сталь и латунь. Тогда он, насвистывая, принялся складывать инструменты. — Ди-иин? — нарисовалась на пороге Джо, дочь Харвеллов, свежая и розовая после умывания ледяной водой. Харвеллы генератором почти не пользовались. — Обедать! — Уже иду, — Дин присел на край стола. — Не хочешь взглянуть на игрушку? — Ну, не знаю, — Джо тянула шею, пытаясь заглянуть в короб, но с места не сходила. Не иначе как Билл или Эллен могли ее видеть. Дин полюбовался на ее ухищрения и спросил: — Что, так-таки и не зайдешь? — Неа, — Джо оглянулась и сделала маленький шажок вперед. — Мама велела идти за стол. — Ну вот же, — Дин похлопал рядом с собой, — стол. И игрушка на нем. — Джоанна! — послышался голос Эллен. — Дин! Джо сделала еще шаг, чмокнула воздух перед носом Дина и выбежала. Дин фыркнул и вышел следом. Заглянул в соседний сарайчик к своей Малышке, погладил сверкающий черной сталью бок. И только тогда пошел в дом. За обедом разговоры шли обычные: про погоду, близость осенней ярмарки, цены на ячмень (Эллен варила славное пиво) и ожидающихся постояльцев. Билл спросил, не собирается ли Дин в Карни, чтоб заодно забрать и телеграммы. Дин не собирался, но, чтобы поддразнить Джо, сказал: — Хотел, — и принялся обсасывать куриную косточку. — Игрушку Сондерсам верну. — Уже? — удивился Билл. — Так быстро исправил? — Да что там исправлять было! — махнул косточкой Дин. — К тому же надо же старшую дочку Сондерса проведать. Раз уж Джо на меня не обращает внимания. Довольная Джо зарделась, а Эллен демонстративно вздохнула. Еще пару лет назад она объяснила Дину, что он всем хорош, но к дочери она его не подпустит. Джо не нужен тот, кто не готов отвернуться от остальных, да и вообще не горит желанием осесть. Дин не возражал: как ни любил Харвеллов, ощущал себя перекати-полем. Иногда думал: все оттого, что Сэмми умер. Дин помнил, как теплый сверток, который считался его братом, стал издавать странные, кашляющие звуки, и мама схватила его на руки и кинулась к машине, а отец усадил Дина на заднее сидение и погнал так, как, казалось, не мог нестись их паромобиль. И как держал Дина за руку, когда забравшие Сэмми врачи снова вышли к ним и сказали, что сделать уже ничего нельзя, и мама страшно закричала и упала. С того дня и началось все — вечная дорога и желание стать механиком. Чтобы была своя, самая быстрая на свете машина и больше не довелось приехать поздно, когда уже ничего нельзя исправить. Лишившись Сэмми, помнил Дин, мама лишилась и покоя. С годами он понял, что она, пожалуй, повредилась в уме от горя. Тогда же знал лишь, что ей помогало только странствие. Они уехали в тот же день и долго жили в пути, блуждали по стране без цели. Странствовали втроем на парамобиле с небольшими остановками не год, не два и не пять — пока не попали в аварию, в которой уцелел только Дин. Так в двенадцать лет он оказался в приюте, и за три года сменил их с полдюжины. Ужиться не хотел ни в одном, а из последнего сбежал. Поболтался по свету, потом попытался остановиться. Но от тяги к дороге не избавили ни почти три года здесь, под Карни, ни столько же в Милуоки, в доме приютского еще приятеля Бенни Лафита. Дин жил у того, пока собирал Малышку. Бенни в механике не смыслил и не спрашивал, как что устроено, а Дин не хотел объяснять, почему считал стальную красотку живой. А ведь не случись той беды, Дин мог бы стать врачом. У него был дар, небольшой, но явный. Но жизнь на колесах и приютские стены к откровенности не располагали, и про дар он даже не заикался. Никто его использовать силы не учил, а все, что получалось по наитию, он вкладывал в механизмы. Те долго не ломались; ну, и у него самого все заживало легко. Больше ничего не умел и порой жалел об этом. Правда, в последние годы, когда к людям с даром стали относиться плохо, понял, что ему и тут повезло. Ему часто везло, если подумать. Выжил же, и не дурак, и нравится девчонкам. Да, с людьми трудно сходился — но от них все равно рано или поздно придется уезжать. По весне и по осени сорваться с места тянуло особенно, и Дин знал, что когда-нибудь соберет инструменты, выведет Малышку на дорогу — и только его и видели. А Джо не заслуживала того, чтобы ей разбивали сердце. — Так съездишь в Карни? — уточнил Билл, допивая кофе. — Лучше пройдусь, — решил Дин. Там и двух миль-то не было. Почта Карни располагалась в двухэтажном здании, построенном, по слухам, еще в начале двадцатого века и как раз для почты. В конце двадцатого и двадцать первом там располагался музей, а теперь, спустя полвека после катастрофы, — снова почта. Здание не обветшало — в прежние времена строили на совесть. Накануне ярмарки здесь всегда бывало людно; вот и сейчас на телеграф выстроилась очередь. Дин пристроился за парой чопорных старушек. Перед ними маячил некто худой и длинный, переминался с ноги на ногу, сжимал и разжимал кулаки, вздыхал и головой вертел. Что-то в нем казалось знакомым, но не вспоминалось, пока он не обернулся. — Вик? — лицо у длинного из угрюмого сделалось детским и радостным, и Дин вспомнил. Только вчера это было: пари с хитрюгой Крэнси, подыгравшие тому ребята, гениальный прыжок Малышки и эта каланча, бешено махавшая ему в восхищении. — Это же ты, да? Вик, победитель последнего заезда? — Да, чувак, — улыбнулся Дин, — это я. На треке его как только ни звали! Вин, Виннер, Виктор, Вик — и Викки даже! Сперва сделалось прозвищем сокращение от фамилии, потом пошли вариации на тему Виктора-Победителя. Дин не возражал. Все было лучше прилипшего к нему в первом же приюте прозвища Ангелочек. От Ангелочка, как Дина назвала патронесса приюта, не удалось отделаться и за десятки драк и несколько городов; даже Бенни иногда дразнил его. Так что Дин был не против Вика, и тот вскоре стал известен. Как и Дин, просто в другой сфере. Вик занимался гонками, а Дин — механизмами. Пока Дин думал, представляться ли и настоящим своим именем, длинный парень отмочил такую штуку: перевел взгляд на старушек и, прижав руку к груди, — ей-Богу, как в старом кино, у Дина прямо глаза на лоб полезли! — проникновенно так спросил: — Вы не против поменяться со мной местами? Мне очень-очень нужно поговорить с человеком, который стоит за вами. Старушки переглянулись, улыбнулись краешками губ и поплыли вперед. — Чувак, если ты такой добрый, — ухмыльнулся Дин, — мог бы пропустить и меня! — Могу, — тот принял все всерьез. — Только дождись меня после, ладно? Это быстро. — Да шучу я, шучу! – отмахнулся Дин. — Да и толку-то, если все равно тебя ждать? — Ладно. Я Сэм, — успокоившись, сообщил парень. — И ты мне в самом деле нужен. Я вчера тебя упустил, а сегодня с утра разыскивал, и тут вдруг! — Ну да, вот он я, — Дин развел руками. — Чего ты хотел? — Можно потом скажу? Сперва про другое, — и Сэм снова просящим жестом прижал руку к груди. Черт знает, прикинул Дин, согласился бы он или нет, если б не этот жест. Но движение выглядело непроизвольным и каким-то тревожащим. — О’кей, начинай, — разрешил он.